Заклинание

Чувства порождают искусство, Искусство вызывает эмоции, И круг замыкается, Чтобы повториться вновь. Это и есть Хаос в Порядке, Имя которому Любовь. Бэкхён любил работать по ночам, когда все обычные люди предпочитали спать и прятаться от тьмы. Бэкхёну же тьма была необходима, чтобы работать. Все те образы, что приходили к нему, он черпал во тьме и только во тьме. Лишь тьма могла расшевелить человеческое воображение и подарить такое, что после поражало людей и заставляло их платить бешеные деньги за любое творение Бэкхёна. Тьму следовало приманивать робким светом и бликами зеркал, поэтому Бэкхён без спешки методично зажигал свечи в студии, в качестве которой использовал старый танцевальный класс с зеркальными стенами. Управившись с этим, он погасил основное освещение и принялся готовиться. Этой ночью Бэкхён не знал, куда девать руки, поэтому остановил свой выбор на глине. Он не собирался создавать нечто конкретное, просто хотел подманить тьму, выхватить образ и запомнить его пальцами в глине. Потом пригодилось бы, чтобы написать на холсте или воссоздать в скульптуре. Или даже отлить из металла. Бэкхён принёс из подсобки коробку со свечами из чистого мягкого парафина, но зажигать их не стал. Рано. Подготовил несколько кистей, красители для воска, электрический кипятильный горшок и принёс ведро с холодной водой. Запахнувшись в тонкую ткань рабочего халата, Бэкхён устроился у открытого окна и щёлкнул зажигалкой, чтобы подкурить тонкую дамскую сигарету с нежным розовым ароматом, заглушавшим запах табака. Ему оставалось немного подождать, потому что начать без модели он не мог. Его модель был чудным мальчиком, с которым Бэкхён познакомился на семинаре в колледже. Бэкхён никогда не спрашивал, сколько мальчику лет, и, наверное, многого о нём не знал. Но мальчик сам призывно тянул руку на семинаре, засыпал Бэкхёна сотней вопросов, а после так отчаянно просил разрешения проводить Бэкхёна домой, что устоять было решительно невозможно. Бэкхён предложил мальчику стать его моделью спустя месяц. Спустя две недели после этого они оказались в одной постели и продолжали попадать туда с регулярностью, которая уже немного беспокоила. Бэкхён не считал себя ангелом, обладал необычными вкусами и любил довольно странные для большинства вещи, поэтому никогда не удивлялся, что его партнёры периодически буквально растворялись бесследно в воздухе, не оставляя даже прощальной записки. Как правило, растворение приходилось на третье или четвёртое свидание. Чанёль не растворился после третьего свидания. После сорок третьего тоже никуда не делся. Но Бэкхён не удивился бы, если бы Чанёль в эту ночь не пришёл. Потому что накануне Бэкхён попросил его сбрить волосы с тела. Там — тоже. Чанёль был умным мальчиком, поэтому Бэкхён не сомневался, что он понял кое-что. Но раз понял, вполне мог сбежать. Многие до него сбегать не гнушались. Бэкхён к этому привык тоже. Он давно принял как данность, что творческие люди эксцентричны и одиноки. Да и Бэкхён был не просто творческим человеком, но ещё и "чрезмерно властным и требовательным", как порой говорили ему будущие беглецы. Бэкхёна это мало беспокоило, пока ему подчинялись. А ему подчинялись, потому что он умел подчинять. Но если от Бэкхёна сбегали, он никогда не догонял. Незачем. Он всегда предпочитал подманивать и хватать. Чанёль постучал в дверь студии в тот миг, когда Бэкхён тушил сигарету в пепельнице. Заходил внутрь Чанёль с привычной робостью, настороженно озирался, чтобы сразу высмотреть, чем именно занят Бэкхён, и прикинуть масштабы грядущей работы. Бэкхён же упивался беспокойством Чанёля. Ему нравилось наблюдать за немного нервными движениями и отмечать, как Чанёль облизывает и покусывает губы. Ему нравилось смущать этого высокого и нескладного мальчика, держать его в своих руках и работать с ним, как с глиной. Нравилось слушать собственные стоны, которые Чанёль мог с лёгкостью сорвать с его губ. Нравилось подчинять себе силу и направлять Чанёля, ловить его вопросительные взгляды и наслаждаться вспышками радости, когда Чанёль понимал, что всё сделал правильно. Обычно почти у всех не укладывалось в голове, как тот, кого трахают, в состоянии управлять ситуацией и диктовать свою волю. У некоторых даже ломалась выдержка, когда Бэкхён плевал в потолок во время близости и язвительно отмечал совершенно ровным голосом, что партнёр пыхтит уже четверть часа, а у Бэкхёна даже на полшестого никак. "Ну что, привяжем к члену ложку и сделаем вид, что всё натурально?" После такого всякий опозорившийся горе-любовник никогда не возвращался, а если и попадался случайно у Бэкхёна на пути, то удирал со скоростью перепуганного страуса. Чанёлю Бэкхён пока ни разу подобного не говорил, потому что тот всегда старался быть внимательным и заботливым. Только Бэкхён до этой вот минуты никогда не задумывался о причинах такого поведения. — Можешь раздеться, — негромко сказал Бэкхён, запирая за Чанёлем дверь. В доме жильцов было немного, и никакие подозрительные личности по коридорам и лестницам не шлялись, но Бэкхён терпеть не мог случайные вторжения в творческую сферу. В личную — тоже. Отвернувшись от двери, он принялся наблюдать за неловкими движениями Чанёля. Тот откровенно стеснялся каждый раз, хотя Бэкхён уже запечатлел в памяти его обнажённое тело целиком и в мельчайших деталях. Требовалось лишь незначительное напряжение воображения, чтобы представить Чанёля голым, пусть даже Чанёль намотал бы на себя сотню тряпок. Бэкхён едва заметно улыбнулся уголками губ, отметив гладкие подмышки. Ну а после улыбался уже открыто, когда бельё поползло вниз, открывая его взгляду лишённую волосков кожу. Он подошёл к Чанёлю вплотную и без колебаний провёл пальцами между ягодицами, чтобы убедиться — там тоже гладко. Чанёль очаровательно зарделся, но не попытался отпрянуть или смахнуть руку Бэкхёна, хотя прежде Бэкхён никогда его там не касался. — Само совершенство, — подытожил Бэкхён, скользнув губами по слегка затвердевшему соску. — Идём. Он подвёл растерянного и смущённого Чанёля к зеркальной стене, где усадил на прикрытый целлофаном пол, сам же наведался в подсобку, чтобы принести мягкие ремешки из замши. Ремешками Бэкхён неторопливо стянул запястья за спиной Чанёля, а потом тронул ладонями напряжённые плечи и слегка нажал, заставляя Чанёля встать перед зеркалом на колени, а затем сесть на пятки так, чтобы колени оказались широко раздвинутыми. Отражение в зеркале показывало открытость Чанёля и изумительный разворот плеч, а стянутые ремешками запястья подчёркивали безупречные линии плеч и шеи. При этом поза Чанёля выражала абсолютную покорность, что несказанно Бэкхёна возбуждало. Он не удержался и прикоснулся губами к спине Чанёля, погладил пальцами твёрдые плечи и вновь поцеловал в чувствительное место — между лопатками. С сожалением отпрянув от Чанёля, Бэкхён принёс к зеркалу коробку со свечами, кипятильный горшок и кисти. В горшок небрежно высыпал краситель, ну а после этого стянул с себя рабочий халат, под которым во время работы ничего не носил. У Чанёля выразительно дёрнулся кадык, едва он поймал взглядом обнажённого Бэкхёна в зеркальном отражении. — Я не без умысла попросил тебя избавиться от волос на теле, — пробормотал Бэкхён, устраиваясь на полу перед Чанёлем. — Вряд ли ты когда-нибудь делал нечто подобное, но если что-то тебе будет откровенно неприятно, ты всегда можешь попросить меня остановиться. Чанёль помотал головой, отказываясь отступать. Бэкхён мягко улыбнулся, подтянул к себе кипятильный горшок и вставил вилку в розетку. Кончиками пальцев погладил свечу в коробке и достал её, чтобы показать Чанёлю. — Чистый парафин. Температура плавления не выше пятидесяти градусов. Эта свеча не такая, как те, — Бэкхён кивнул на свечи, что подманивали тьму. — Те нам не подойдут, потому что даже эти вот при температуре в пятьдесят градусов могут стать причиной ожогов третьей степени. Бэкхён говорил неторопливо, словно вновь вёл семинар, а Чанёль слушал. Он сам хотел учиться у Бэкхёна, и Бэкхён учил его с охотой. — Чистый парафин не содержит добавок, поэтому не вызовет аллергической реакции. Но температура не должна быть выше сорока восьми градусов по Цельсию. Воск это не вода. Если воду легко смахнуть или стереть, то воск смахнуть или стереть так просто не выйдет, да и воск дольше держит тепло, поэтому при превышении температуры ожог от воска будет намного опаснее, чем от воды той же температуры. И при попытке отлепить воск есть риск заполучить поверх ожога рану. Чем чувствительнее место на теле, тем ниже должна быть температура воска. Сорок восемь подойдёт только для кожи на плечах, например. Бэкхён отправил свечу в горшок и взял другую. — Воском можно капать, поливать или раскрашивать. Капать и поливать проще, на первый взгляд, но это наиболее экстремально и травматично. Потому что боль — тонкий инструмент. Необходимо обладать колоссальным опытом и очень хорошо знать человека, чтобы не превратить такую игру в неприятную пытку. При этом очень сложно выдерживать низкую температуру воска, чтобы не наградить человека ожогами и ранами, которые будет трудно вылечить. Бэкхён добавил ещё две свечи и потянулся за кисточкой, чтобы чуть погодя помешать воск в горшке, рисуя в нём спирали коричневого цвета. — Я хочу тебя раскрасить, — подытожил он, выдернув вилку и взглянув на тихого Чанёля. — Раскрашивание в отличие от капанья и поливания часто недооценивают, но именно от него человек в состоянии получить такой оргазм, который может привести к глубокому сабспэйсу. Чанёль помедлил, но всё же кивнул. Теперь он знал наверняка, зачем Бэкхён попросил его сбрить волосы, потому что смыть с волосков воск просто не получилось бы без травм. — Разумность, добровольность и безопасность, — тихо протянул Бэкхён, придвинув к себе кисти. — Я попробую сначала на плече, если температура будет слишком высокой, просто скажи. Бэкхён выбрал самую тонкую кисть, которая впитала бы в себя немного воска. Тронув кистью потемневший от красителя воск, он помедлил немного, позволяя воску чуть остыть, а затем оставил коричневое пятнышко на плече Чанёля. Тот зажмурился, а на плечах вздулись мышцы. Дыхание стало частым и слегка сбитым из-за попыток вытерпеть жгучую боль. При этом ни звука с губ Чанёля не слетело. Бэкхён на всякий случай попробовал воск на тыльной стороне собственной ладони. Больно, но в рамках разумного. Он довольно кивнул, окунул кисть в воск, выждал и принялся рисовать по живому "полотну". Рисовал короткими мазками, выхватывая образ во тьме и вдохновляясь судорожными вдохами и выдохами Чанёля при каждом касании. В колеблющемся свете свечей тёмный узор на коже Чанёля извивался и плясал, как живой. Бэкхён рисовал тонкой кистью только на одном плече. Для груди он взял кисть потолще. Ею он оставлял мазки длиннее и шире, но не приближался к соскам и нежной коже вокруг сосков, чтобы не было ожогов. Бэкхён иногда косился на отражение в зеркале и оценивал результат по ту сторону холодной амальгамы. В отражении молчаливый Чанёль с плотно закрытыми глазами выглядел поразительно потусторонним, украшенный тёмным сложным узором. Отложив кисть, Бэкхён сжал пальцами ту, что была самой тонкой из всех. Ею он рисовал вокруг сосков и по набухшим вершинкам. Покрывал их слоем воска и осторожно дул на грудь Чанёля, чтобы воск как можно скорее остыл и затвердел, пряча чувствительные кусочки плоти под хрупким панцирем. Слушал едва слышные стоны и улыбался, наблюдая, как между раздвинутых бёдер наливается силой член. Не сводя глаз с гладко выбритой кожи в паху, Бэкхён на ощупь нашёл кисть потолще, нагрел воск заново, помешал и выждал, пока чуть остынет, чтобы тронуть узором кожу на солнечном сплетении. Мазок за мазком рисовал чешуйки и с наигранной неохотой смещал кисть всё ниже, подбираясь к ямочке пупка. Рисовал воском вокруг, жадно улавливая уже откровенно хриплое дыхание, сдавленные тихие стоны. Косился на потемневший ствол, всем видом теперь выдававший возбуждение. Покрывал завитками кожу на бёдрах с внешней стороны, нагнетая удушливое желание с обеих сторон и стараясь не замечать, насколько сильно возбудился сам. Бэкхён опять поменял кисть, чтобы слой за слоем наполнять ямочку пупка и с помощью кисти лепить из воска цветок сверху. Член Чанёля бесстыже блестел от проступивших капелек смазки так, что Бэкхён едва не умирал от желания взять его в рот и щедро облизать от головки до основания и обратно. Но Бэкхён ещё не закончил. Он потянулся за новой тонкой кистью, которую пока ни разу не использовал. Ею он принялся густо обмазывать воском стоящий член. Сначала коснулся кожи у основания раз, другой, потом сдвинулся, обмазывая ствол. Терпеливо и мучительно медленно покрывал слоями воска эту восхитительно твёрдую и горячую сейчас часть тела, заставляя Чанёля вздрагивать и томно выгибаться после каждого касания, стонать откровенно громко, подаваться бёдрами вверх в попытках отыскать членом податливую плоть и погрузиться в неё. Но и сейчас ещё было рано. Бэкхён довольно улыбнулся, когда Чанёль сорвался на крик и замер туго натянутой струной, выгнувшись назад — воск окутал головку, мягко обжигая. Но этого было достаточно, чтобы подарить Чанёлю букет незабываемых впечатлений от лёгкой дразнящей боли до поглощающего и подстёгивающего жара, медленно переходившего в пощипывающее тепло. Бэкхён дотянулся до маленького ковшика, зачерпнул из ведра воду и осторожно вылил её на покрытый воском член. Сделал так дважды до того, как прикоснулся к члену пальцами, умело поддел гладкий край и с предельной осторожностью снял со ствола восковой слепок, идеально повторявший формой возбуждённый орган. На глазах ошеломлённого Чанёля Бэкхён наполнил слепок водой, поднёс к губам и принялся пить прохладную влагу, как из бокала вино. Вода пьянила не хуже вина из-за лёгкого привкуса смазки. Бэкхён аккуратно пристроил слепок в коробке, подтянул поближе ёмкость с тёплой мягкой глиной, прихватил кисти и горшок с воском, а затем устроился у Чанёля за спиной. Сначала освободил запястья Чанёля и размял их, затем принялся рисовать толстой кистью по спине, неторопливо спускаясь узорами к пояснице. Он почти не смотрел на кисть и узоры — смотрел на отражения в зеркале, ловил взглядом каждое движение и смену эмоций на лице Чанёля, наблюдал за танцем тёмных узоров по коже в колеблющемся свете свечей. Бэкхён подманивал тьму и искал образ, не лишая себя удовольствия любоваться отзывчивостью Чанёля. Добравшись кистью до поясницы, Бэкхён остановился. Для рисования по ягодицам такая кисть не годилась — требовался инструмент тоньше, чтобы избежать ожогов. Бэкхён снова взял самую тонкую кисть и окунул её в уже остывающий воск. Написал воском собственное имя, оставшееся на светлой коже ягодиц тёмными линиями. Вот теперь он закончил. Поднявшись на ноги, Бэкхён встал за спиной Чанёля. Он пристально смотрел на отражение в зеркале. По ту сторону амальгамы узор танцевал на груди и животе Чанёля всякий раз, едва Чанёль с трудом делал вдох. Прижавшийся к низу живота член вновь блестел, густо увитый набухшими венками. Даже упругие поджавшиеся яички блестели туго натянутой тонкой кожей. Бэкхён медленно провёл ладонями по сведённым от напряжения плечам Чанёля, переступил ногами, чтобы встать перед Чанёлем и коснуться пальцами подбородка. Чанёль послушно запрокинул голову, глядя на Бэкхёна в упор потемневшими от страсти глазами. В уголке рта блестела капелька слюны. Бэкхён безотчётно потёрся головкой о губы Чанёля и закрыл глаза от тёплого прерывистого дыхания на члене, сменившегося жаром и упругостью губ. Чанёль шумно и торопливо сосал, жадно облизывал головку и вновь забирал её в рот. Осмелился даже бросить ладони на бёдра Бэкхёна, смять пальцами ягодицы и притянуть к себе ближе, чтобы член Бэкхёна скользнул глубже в жадный рот. Бэкхён ухватился за плечи Чанёля, отстранил и повернулся лицом к зеркалу. Наклонился вперёд, уперевшись руками в холодную гладкую поверхность и закусил губу. Ладони Чанёля вновь сжимали его бёдра, медленно раздвигали ягодицы, и неровное дыхание танцевало уже по нежной коже. Бэкхён с силой прижался лбом к зеркалу, едва ощутил первое прикосновение языка. Чанёль терпеливо обводил самым кончиком постепенно расслабляющиеся и поддающиеся мышцы, мягко толкался, настойчиво нажимая языком и умоляя разрешить ему, впустить его. Бэкхён неотрывно смотрел на выражение собственного лица в холодном зазеркалье, а когда разлепил губы, свой же голос показался чужим: — Вылижи меня... чтобы я истекал твоей слюной... С глухим стоном Бэкхён вновь прижался лбом к зеркалу, потому что Чанёль смело втолкнул в него язык. Твёрдо положил ладонь на поясницу и надавил, чтобы Бэкхён нагнулся совсем уж непристойно, удобно подставив под губы и язык все отзывчивые места от ануса до яичек. Язык Чанёля влажно скользил по коже в промежности, губы сжимали с осторожностью мошонку, размазывали слюну по коже, зацеловывали подрагивающие края входа, а язык опять пробирался внутрь и настойчиво растирал стенки, нажимал на края и дразнил обещанием большего. Бэкхён сам не выдержал долго: отпрянул, прислонился на миг спиной к обжигающему холодом зеркалу, шагнул затем к Чанёлю, бросил ладони на скулы и впился губами в грешно блестевшие от слюны и припухшие губы Чанёля. Он учил этого мальчика, и тот сам был воском в его руках, податливым, тёплым и соблазнительно желанным. Бэкхён обхватил руками Чанёля за шею, переступил ногами и медленно стал опускаться. — Помоги мне... — Хриплым шёпотом в губы Чанёлю, отрывистым поцелуем и стоном, когда влажная от смазки головка робко толкнулась меж ягодиц. Чанёль пальцами провёл по нежной коже и увереннее направил член, чтобы Бэкхён мог уже сам осторожно опуститься на него и постепенно впустить в себя. Прикрыв глаза, Бэкхён нетерпеливо ловил каждый миг, каждую секунду. Трепетно прислушивался к себе и плавному движению внутри, к нарастающему напряжению и растяжению. Он опустился на член до конца. Сидел на Чанёле, крепко держась за липкую от пота шею, не дышал вообще и смотрел на бесстыже яркие губы, испачканные слюной их обоих. Бэкхён рискнул убрать одну руку с шеи Чанёля, чтобы провести кончиками пальцев по плечу, что осталось без узоров. Чанёль чуть подался назад, оперевшись на выпрямленные руки, и тогда Бэкхён смог обеими руками погладить узоры на бурно вздымающейся груди. Слегка поцарапал ногтями слой воска на сосках, сдвинул вместе большие и указательные пальцы и сжал, ломая и кроша панцирь из воска, находя твёрдые выпуклые вершинки сосков и безжалостно растирая их до несдержанного стона Чанёля. Вновь ухватившись за шею, Бэкхён вскинулся вверх и опустился на член с вызывающим хлопком. Притянул Чанёля к себе и снова приподнялся, чтобы резко опуститься, позволив проникнуть в своё тело глубже. Зажмурился от нарастающего жара — Чанёль сжал его бёдра, помогая двигаться быстрее и быстрее, скакать будто на лошади, почти прыгать на члене, чтобы пронзать себя раз за разом. Рывки получались всё жёстче и развязнее. Бэкхён двигался без остановок и мечтал о поцелуях, но попадать в губы получалось не всегда. Чем быстрее он двигался, тем чаще губы просто соскальзывали по подбородку Чанёля. Сам же Чанёль тоже невольно подстраивался под его движения и подавался бёдрами вверх. Всё сильнее толкался снизу вверх, будто собирался проткнуть Бэкхёна членом и оставить его там навсегда. Их хриплое дыхание почти заглушало шлепки. Бэкхён отчаянно цеплялся пальцами за плечи Чанёля, откидываясь назад, чтобы при толчках член буквально таранил его тело, точно ударяя во влажную и жадную глубину и вызывая множество цветных пятен перед глазами, рёв крови в ушах и почти предобморочное состояние. Под пальцами левой руки мелко крошился воск, когда Бэкхён впивался в мышцы пальцами и ногтями. Запрокинув голову, он успевал чудом выхватывать отражения собственного лица с широко раскрытым ртом и немыслимо изогнутыми бровями. Изо рта непрерывно вырывались громкие стоны и вскрики и разбивались о хрупкую границу между реальностью и зазеркальем. В зазеркалье увитый узором тьмы демон исступлённо трахал одержимого им человека. Бэкхён хотел подохнуть на месте от желания воплотить этот постыдный фильм в картине. Бэкхён хотел скулить в голос от восторга и одновременного отчаяния, потому что ему всей жизни не хватило бы, чтобы передать в полотнах хотя бы десятую часть этой сводящей с ума страсти и красоты. Он с напором подался вперёд, свалив Чанёля на пол своей тяжестью. Сжал коленями напряжённые бёдра, вскинул руки над головой и принялся яростно насаживаться на член сверху. Жмурился от ощущения блуждающих по его телу ладоней, хрипло стонал, чувствуя натиск пальцев на ягодицы, и задыхался, когда Чанёль принялся насаживать его на член уже сам. Оргазм захлестнул с головой, как только Бэкхён осознал, что в него бьёт струями тёплая сперма. Приходил в себя тягуче и медленно. Нависал над Чанёлем, растерянно разглядывая почти багровые соски в обрамлении разломанного воскового узора. Тёмное мешалось с белёсыми каплями, жило. Воск стягивал кожу и смещался узором на вдохах и выдохах. Бэкхён с трудом отодвинулся и встал на колени, глядя на раскинувшегося на полу в немыслимой позе Чанёля. Перевёл взгляд на отражение в зеркале, громко сглотнул и лихорадочно зашарил руками в поисках глины. Нашёл чёрт знает как и принялся с одержимостью лепить и оглаживать пальцами податливый материал. Он даже не смотрел на то, что делает — непрерывно пялился в зеркало, пожирая взглядом отражение Чанёля и сохраняя пальцами всё, что сохранить мог. Дрожащие от напряжения руки и ноги, каждый изгиб, точное положение, чуть вскинутые и раздвинутые бёдра, лоснящиеся от пота, запавший и подрагивающий живот с чётко очерченными мышцами, изумительно развёрнутый корпус, испачканный каплями спермы поверх тёмного узора, вызывающе торчащие соски с разбитой восковой бронёй вокруг, изгиб шеи, томно откинутая голова, разомкнутые губы, ниточка слюны в уголке рта, полуприкрытые веки с длинными ресницами... Чанёль был идеальным прямо сейчас. Бэкхён с нарастающим отчаянием работал, лаская глину дрожащими как у старика руками, стараясь успеть, поймать и подманить, воплотить набросок, которому потом место на холсте и астрономическая цена в каталогах. Он работал до изнеможения, пока не свалился без сил и уже не замечал, что его несут, куда несут, зачем и для чего... Утром Чанёль впечатывал его в кровать собственным телом, жадно целовал и сжимал пальцами ногу над коленом, отведённым в сторону, до синяков. Трахал без изысков и с подкупающей простотой, позволяя теряться между вдохами и выдохами, поцелуями и именами шёпотом. Преданно смотрел в слабом утреннем свете и осыпался вместе с кусочками воска на простыню, теряя подаренный тьмой образ. При свете дня он был чутким и заботливым мальчиком, который решил вдруг навязаться Бэкхёну в ученики и почему-то не сбегал, что бы Бэкхён ни делал с ним по ночам. — Если я скажу, что хочу этой ночью взять тебя, ты придёшь? — с отстранённым любопытством тихо спросил Бэкхён после. Чанёль молча разжал его пальцы и аккуратно сжал их вокруг тёплой чашки с кофе, а затем вытянулся рядом на влажной от пота и спермы простыне. Поколебался, но всё же обнял за пояс и подтянул к себе, тронув губами висок. — Это вроде как означает, что ты согласен? Чанёль на миг закусил нижнюю губу, помедлил и едва слышно спросил: — Можно мне не приходить по зову больше? Бэкхён непроизвольно сжал чашку пальцами так, что она едва-едва не треснула. — Можно мне просто жить с тобой? — договорил Чанёль, пытаясь заглянуть ему в глаза и найти ответ хотя бы там, потому что Бэкхён ни звука не мог произнести. — Я знаю, что пока ещё учусь и ничего тебе не могу предложить. Я знаю, что мне никогда не хватит денег, чтобы купить хотя бы одну твою картину. Но я могу приносить тебе кофе утром, готовить для тебя поздний завтрак и просто обнимать. Это, конечно, ничто, всего лишь... — ...любовь? — закончил за Чанёля севшим голосом Бэкхён. Чанёль немедленно отвёл глаза, но вспыхнувшие алым уши выдали его смущение. — И тебя не пугают... Чанёль стремительно повернулся и по-детски уткнулся лицом Бэкхёну в грудь, заставив от неожиданности расплескать кофе. Чтобы потом едва слышно пробормотать: — Я доверяю тебе. А ты меня учишь. Мне нравится. Бэкхён нерешительно тронул ладонью спутанные волосы и погладил Чанёля по голове, как ребёнка. — Если сбежишь, убью. — Ты ещё попробуй дать мне денег и выставить за дверь, увидишь, что будет. — Непослушных наказывают, ясно? — Тогда накажи меня. — Извращенец, — с нескрываемым удовольствием протянул Бэкхён и чуть дёрнул Чанёля за волосы, но тот лишь плотнее к нему прижался и вздохнул. — Кто бы говорил... — Да уж. Я подарю тебе свою новую картину. Тебе не придётся её покупать. Но с условием, что свою первую картину ты подаришь мне. Согласен? Чанёль резко подхватился, опрокинул Бэкхёна на простыни и принялся осыпать его лицо частыми поцелуями. Бэкхён выронил чашку, разлив кофе по подушке, забарахтался со смехом, поймал ладонями скулы Чанёля и припал к его губам. После долгого поцелуя оба смотрели друг на друга, не отводя глаз и обжигая кожу сбитым дыханием. — Так... — выдал Бэкхён, пытаясь взять себя в руки и не зацикливаться на мыслях о растворяющихся в воздухе поклонниках и исключениях из правил. — Мне кое-кто обещал поздний завтрак, а я что-то такой голодный... Переспросить или уточнить Бэкхён не рискнул. Не хотел спугнуть. С ним слишком редко мирились, а признавали и принимали настоящим... почти никогда. То есть, совсем никогда. До Чанёля. Именно поэтому он твёрдо решил, что не продаст картину, над которой начал работать уже ночью в глине. Никогда и никому не продаст. Подарит Чанёлю как заклинание, рождённое в бликах тьмы и зеркал с пряным ароматом горящих свечей и растопленного парафина. Быть может, именно так полагалось пахнуть любви. Но точный ответ знало лишь время. Тебе не обмануть того, Кто может видеть в сердце тьмы. Ведь в отражениях зеркал Мир часто выглядит другим. Смешались вместе свет и тьма, И боль... в узорах тонких линий. Мой демон... Сам тебя создал... Тебе принадлежу отныне. (с) запах миндаля, которой я бесконечно благодарна за каждую строку ♥