Спасибо

Алма Карма был на редкость раздражающим ребенком. Да и где, собственно, было видано, чтобы вполне себе нормальное на вид дитя и так хаотично, чуть ли не маниакально тащилось по майонезу? Кто вообще придумал эту губительную субстанцию? Или, быть может, с самого начала этот соус и задумывался со страшной, но хитроумной целью – облагородить стан несчастных майонезоманов парой-тройкой жировых складок? А то и вовсе превратить вполне себе подтянутое и мускулистое тело в один большой и гигантский мешок холодца. Холодца на ножках, которые, наверное, ничуть не уступали бы в своей мясистости и объемности вышеупомянутой и, скорее всего, явно слабоумной тушки. Кто вообще нормальный докатился бы до такого фанатизма? Вот и я не понимал. В голове попросту не укладывался сего рода идиотизм. А Алме нравился этот тупой майонез. Настолько, что, наверное, если бы он обладал разумом, то непременно стал бы дружком этого горе-пацана. Пацана, который меня до жути раздражал. А за что, собственно, и любить суетных и шумных людей? Которые чуть ли не на ровном месте готовы были закатить праздник и головокружительно-тошнотворную вечеринку, запевали отвратительным и режущим по ушам голосом заливистые песни, от которых и не знаешь, чего хотеть больше – повеситься самому или прибить тех нерадивых и бездарных крикунов? В любом случае, настроение будет всё равно вконец испорчено. Равно как и руки испачканы в крови. Только вот даже это не принесет желаемого результата. Идиотов везде полным полно и одним больше, одним меньше…а смысл? От Алмы, правда, так просто было не избавиться. Всё-таки из одного теста слеплены. С одной и той же целью – стать оружием в войне с Графом и его машинами-убийцами. А чем мы, собственно, с Кармой лучше? Чем лучше все те ученые, что изо дня в день с нами возились, ставили свои эксперименты, а потом с умным видом, будто перед ним корчились в агонии не живые существа, а плюшевые игрушки, делали какие-то закорючки в своих блокнотах? И всё это с донельзя непроницаемым и беспристрастным лицом. К чему я вообще должен любить людей? Пытаться понять их, искать какие-то плюсы и разграничивать их на плохих и хороших? Зачем вообще в палитре придумали делать белую и черную краски? Не проще ли их смешать, как порой и стираются грани мировоззрения в единый серый, неделимый цвет? В цвет неопределенности, пыли и газов, коими мы давимся изо дня в день. В цвет праха, который рано или поздно будет развеян по ветру. В цвет дыма, который, проникая в наши легкие при вдохе, заставляет нас закашливаться, сгибаясь напополам. И все мы горим. Изнутри. Изнемогая от раздирающей нас боли. От переживаний и мыслей, которые буквально взрывают мозг, лишая рассудка. Лишая всех тех человеческих качеств и черт, которые и восхваляют те, кто зовет себя гуманистами. Слишком ласкающее это слово для тех, кто, не иначе, всего лишь обыкновенный, прикрывающийся маской порядочного и интеллигентного человека, лицемер. Только Алма так не считал. Наверное, всё дело в том, что и я вполне осознанно загонял того в рамки собственных предубеждений и стоп-порывов. Когда вроде и хочешь схватить человека за руку и встряхнуть, будто пытаясь привести в чувство, но в то же время нутром понимаешь, что такая выходка ничего путного не даст. Это дегтевое болото всё равно засосет его, заберет в пучину в мирской суеты и по наитию поведет, навяжет ему то, как стоит себя вести, как думать, как относиться к тем или иным злоключениям, что наваливаются на плечи. Как жить, зная, что твоя жизнь – это чей-то промысел и гениальный план по спасению мира от Графской Чумы? Да и кто этот Граф такой и почему он так…плох? Алма не отличался инстинктом самосохранения, равно как и интеллектом, разумом, который, если пустить в ход, то можно познать одну простую истину: ко мне лучше не лезть. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Иначе твоя черепушка непременно окажется размозжена о ближайшую горизонтальную или же перпендикулярную поверхность. Я не любил, когда кто-то брал и вторгался в мое личное пространство, навязывал своё общество, а то и вовсе хотел раскрутить на разговор по душам. Какие, к черту, души? У меня-то, у создания, слепленного из мозгов кого-то другого, и душа? На вкус эти слова звучали слишком инородно, чтобы их вообще иметь удачу примерить на себя, а то и смелость. Кто я вообще такой? Или было бы правильней выразиться что? Алма не грузился подобными думами и жил…хм, нет, существовал на широкую ногу. Братался чуть ли не с каждым встречным-поперечным из научного отдела. Как можно смотреть на тех, кто из разу в раз пускает тебя по очередным кругам ада, и так лучезарно, до тошноты противно и счастливо лыбиться? Что за моральный мазохист? Даже когда он распускал нюни, а слезы вперемежку с соплями ручьями стекали по его лицу, то не выглядел таким разбитым, каким бы стоило себя ощущать после пережитого-то. Как глупое дитя, у коего всего лишь отняли любимую игрушку, а не пропускали все 220 через тело не единожды. После того, как я отталкивал его и всячески показывал и словами, и действиями, как же тот меня бесит и как я хотел бы отвязаться от него надолго. Навсегда. Имел ли я на это право? Может, в глубине души в его падении была... и моя вина?

***

- С днем рождения, Юу-у! – этот несчастный самоубийца с всклоченными волосами и горящими глазами, в которых плескалось нечто термоядерное и наверняка взрывоопасное, раскинув руки в стороны, предпринял попытку броситься мне на шею с объятиями. Правда, я вовремя догадался отступить на шаг назад, и тушка мальчишки приземлилась аккурат на такой мягкий и желанный…бетон. Приземлилась, ничуть не смутившись тому, какие при этом испытала ощущения. Тошнотворно-радостная, противная улыбка стала ещё шире. - Ты совсем с головой не дружишь? Не то что бы это был вопрос конкретной направленности, дабы установить истину, скорее, риторический. Ведь я и без ответа точно знал, в чем крылось истинное положение вещей. С головой Алма явно не дружил, равно как и с инстинктом самосохранения. Я ведь предупреждал, чтобы он воздержался от нечто такого в мой адрес, верно? Вот, в принципе, он и пожинал плоды своих стараний. Бездумных и глупых порывов, которые я крайне не одобрял и почти, почти ненавидел. Ненависть – крайне сильное чувство, которое не так-то просто заслужить. Эмоции же, что вызывал Карма, скорее, можно было бы трактовать как среднестатистическое раздражение. Как если бы у тебя перед глазами изо дня в день летала надоедливая мошка, которая так и норовила броситься тебе в лицо, а ты лишь только и можешь, что бесполезно, бестолково от неё отмахиваться да скрипеть зубами, в душе лелея желание взять мухобойку и прихлопнуть её к чертовой матери. Правда, оружия подобного масштаба под рукой, конечно же, нет, равно как и напрягаться по этому поводу особо не хочется. А смысл? - С днем рождения, друг мой сердечный! - Ты где таких слащавых соплей нахватался? – я отмахнулся от очередной попытки Алмы, который, вернув своему телу равновесие, вновь предпринял попытку повиснуть на моей шее, и выставил перед собой руки. Вот только вместо того, чтобы воспринять мой жест как опасность собственному здоровью, он вцепился в мои конечности и что есть мочи начал тянуть меня на себя. - Юу-у, иди ко мне, сегодня такой славный день! – всё не желал униматься ненасытный и крайне прилипчивый субъект. - Дай я тебя за уши потягаю! - Свои локаторы ты, похоже, уже дотягал, раз не слышишь, что я тебе из разу в раз повторяю: отвали! – и молниеносно, словно бы вырываясь не из загребущей хватки конечностей, а из цепкого капкана, я поспешил скрыться из поля зрения Алмы. Надоел. Только вот Карма, похоже, соглашаться со мной и моим окончательным решением не собирался. Чуть ли не вприпрыжку мальчишка догнал меня и, не отдавая отчета собственным действиям и обуревавшим его порывам, бросился мне прямо на спину, буквально сшибая с ног. - Идиота кусок! – прорычал я сквозь боль, что пронзила мою, видимо, сломанную челюсть, которая в неком смысле и приняла на себя силу удара от случившегося падения. – Ты совсем умом тронулся? В ход тут же полетел кулак, который я с огромным удовольствием впечатал в лицо Кармы, на что мальчишка, только охнув, тут же сплюнул скопившуюся в уголках губ кровь. Следующий мой замах пришелся уже в живот Кармы, которому он, правда, попытался воспрепятствовать, откатившись чуть в сторону. Этого не оказалось достаточным, и возмездие всё же достигло его: вцепившись ему в волосы, я принялся елозить того по полу, точно тряпку половую, до тех пор, пока подобное времяпрепровождение мне вконец не надоело. Да и Алма почему-то не сопротивлялся, смиренно принимая свою участь. В последний раз натянув сжатые хваткой пальцев пряди так, что, наверное, вот-вот и снял бы с этого болвана скальп, я услышал не то всхлип, не то стон… - Юу, с днем рождения тебя…Юу… Я не мог видеть его лица, но готов был поспорить, что слезы градом текли по мальчишечьим щекам. - Ты совсем ополоумел, да? – всё-таки мне хватило ума, чтобы прекратить эту бессмысленную возню с, по сути, несопротивляющимся противником. Который бы с радостью и в петлю полез, если бы я его только попросил. - С днем рождения, Юу, с днем рождения… Да что за откровенный фанатизм? - Прекрати это! Прекрати! Я не могу это больше выносить! А он будто не слышал меня и всё повторял свои слова, как испорченная пластинка. Точно был в бреду. Точно сошел с ума, окончательно тронувшись. Потеряв всяческий рассудок. - Алма, прекрати…Прекрати, пожалуйста… Только мой шепот потонул в первых лучах солнца, что назойливо светило в плотно сомкнутые глаза.

***

- БаКанда, да ты так всю жизнь проспишь! – прилетевшая прямиком в лицо подушка ознаменовала пришествие утра. А отборная брань, что должна была прозвучать из уст потревоженного, сопевшего совсем недавно в обе ноздри Канды, как нельзя кстати украсила бы уже сложившуюся картинку. Картинку крайне не доброго и отвратного пробуждения. - Мелкий, отвали, а? И без тебя тошно. Только вот самурай, похоже, не был настроен на выяснение каких-либо отношений. Да и воздавать, походу, за столь бесцеремонное действие щедрых люлей тоже. - Что за кислая мина? Не то что бы она отличается от твоей, обычной, но всё же. В конце концов, сегодня твой день рождения. Мог бы хоть чуть-чуть охотней встречать это утро. - Я сейчас с преогромной охотой повстречаю твою гороховую черепушку вон с той дверью, которая и ведет, между прочим, в мой личный номер, - не размыкая всё ещё слепленных глаз, пробубнил Канда скрипуче-сиплым, заспанным голосом. - Проваливай, пока кости целы. - Боюсь, боюсь, Гроза Всея ЧО… - с издевкой протянул Уолкер, наигранно страшась прозвучавших в его адрес предупреждений. – Если что, то я в буфете буду. - Ну, и катись. Только по звуку захлопнувшейся двери мечник понял, что, наконец, остался один, и с чистой совестью распахнул свои очи, устремляя мутный взгляд в потолок, с которого оттуда на юношу уставился паучок, решивший сплести паутину прямо над положением его головы. Что же занимало пытливый разум? Какие мысли терзали? Было ли это отголоском того сна, что снился ему этой ночью? - Спасибо тебе, Алма, - голос тихий, с толикой не то волнения, не то нервозности, которая вполне могла крыться в потаенном, сокрытом в глубине души давнем страхе пронзил тишину, разрывая её на клочки подобно лезвию, рассекающему плоть и срезающему кожу. – Спасибо тебе за то, что приснился мне. За что же мечник благодарил своего покойного друга? Только ли за ночное сновидение? Или банально за то, что он имел смелость оставить отпечаток в его жизни? Одному лишь Богу известно. А Канда…Канда в него не верил. Что бы ни случилось в твоей жизни, будь счастлив, Юу. Будь счастлив. Я люблю тебя, и всегда буду любить. Пока та клятва связывает нас, она удержит тебя здесь, в этом мире. Пока ты принадлежишь ей, - той мне, которую так упорно ищешь все эти годы - то будешь жить. Вечно.