Преданность

      Рабо сидел на ветхих ступенях своего храма, готового вот-вот, в любую минуту, с грохотом рухнуть и превратиться в пыль. Он задумчиво смотрел вдаль и замечал, как его скромная обитель понемногу преображается: из-за вечных ржавых туч проглядывали теперь слабые лучи солнца, день ото дня становившиеся всё ярче и теплее, трава, кое-где покрывавшая окаменелые земли, приобретала насыщенный зелёный цвет, деревья покрывались почками и обещали этой весной пышно зацвести. И неужели всё это благодаря Ей?       С тех пор, как Рабо убил Хиёри и сделал её своим оружием, прошло уже 2 месяца. Они коротали дни в храме Бога бедствий и редко показывались в мире живых.       Ято так и не явился, что удивляло Рабо и выводило его из себя. Ему не терпелось использовать свою новую шинки против священного оружия Ято, но тот будто и не думал о мести, или, может быть, он просто выжидал более подходящего момента.       Что ж, рано или поздно, они ещё встретятся, а пока можно развлекаться с Хиёри, как это будет угодно.       Рабо часто приходил в её комнату, которую он отвёл ей в своём храме. Странно, но там, в этой комнате, было по-особенному тепло и уютно. Скорее это от того, что она пропиталась запахом Хиёри и стала её маленьким прибежищем. Хотя укрыться от своего Господина в нём не удавалось, и иногда (наверное, даже чаще, чем следовало бы) Рабо наведывался к своей шинки и приставал к ней. А после, удовлетворённый, засыпал рядом, тесно прижимая её к себе.       Первые недели Хиёри страшно страдала и почти всегда обливалась слезами. Её не радовала перспектива убивать людей, к которым ещё недавно принадлежала она сама, да и быть оружием Бога бедствий, которого, к тому же, она не переносила на дух, для неё было мучительной пыткой.       Тем не менее несколько раз ей всё-таки пришлось стать орудием казни, и после этого Хиёри ещё больше возненавидела себя, особенно жестоко корила в себе беспомощность и покорность. Но время шло, и вместе с ним притуплялись острые чувства. Совсем скоро они обещали обратиться всего лишь смирённым молчанием и равнодушным взглядом.       Сейчас Хиёри ходила босиком в воде источника, которая стала значительно чище после её появления. Она подозревала, что Рабо неотрывно следит за ней, но делала вид, будто не замечает этого и проводит время без его вмешательства. Рабо вообще не давал Хиёри быть дальше от него, чем могло охватить его поле зрения. И тем более, находясь среди живых, он не спускал с Хиёри своих угрюмых глаз, пристально следил за её эмоциями и вскоре тащил шинки прочь от людей, ревнуя к каждому прохожему, на которого девушка бросала тоскливые, полные печали взгляды. Хиёри действительно любила людей и всей душой рвалась к ним, но Рабо не отпускал её и все время держал рядом с собой.       Он терпеливо ждал, когда Хиёри перестанет скучать по прежней жизни, но всякий бы догадался, что сперва должно пройти немало времени: пусть вечность проглотит её желание находиться среди смертных и навсегда привяжет к своему хозяину.       Зато Рабо был уверен, что Хиёри никогда не осквернит его и не станет Норой, иначе ему пришлось бы убить её. Причём во второй раз. — И что она делает с моим храмом? — вздыхал Рабо, для которого солнце было таким же ненавистным, как и всё вокруг. — Ради неё я готов всё же терпеть это.       Хиёри не слышала ни этих слов, ни ласковых ноток в низком голосе своего Господина. Она даже не знала, как сильно полюбил её Бог бедствий, хотя, должно быть, он и сам не до конца отдавал себе в этом отчёт, потому что считал, что Боги смерти, бедствий, нищеты и войны сами по себе не способны на любовь.       Один раз, кстати говоря, Рабо довелось встретить Нору, вернее она сама его подкараулила, специально выждав момент, чтобы поблизости не было Хиёри. Свой разговор она начала как обычно спокойным, насмешливым тоном. Фурухиме, которой она была для Рабо, уговаривала его избавиться от его шинки: — Воспользуйся лучше мной, когда явится Ято. Твоё священное оружие и в половину не такое сильное, как я. — Я призову Нору, когда посчитаю нужным. Не трать впустую время, ведь тебе нужно обежать ещё многих божков и у каждого вымолить хоть немного внимания. — Так и думала, что ты станешь выскочкой, обзаведясь своим собственным оружием, — улыбнулась Нора, — но Ято убьёт и тебя, и твою бесполезную Хиёри. — Ошибаешься. Ято меньше всего захочет навредить ей, потому во всех отношениях Хиёри мне более выгодна, чем ты.       Больше Нора не тревожила Бога бедствий, и вскоре он забыл об этом разговоре. В самом деле, Хиёри оказалась недооценённой. Как только Рабо призывал её, она становилась длинной острой катаной, которая одним взмахом могла разрубить человека вдвое и без особых усилий снять его голову. Рабо был ею доволен и гордился ощущением того, что теперь у него есть собственное священное оружие, которое будет служить и принадлежать только ему одному. Вряд ли можно испытать что-то подобное с Норой, имевшей десятки хозяев среди самых разных Богов.       Хиёри осознавала своё нынешнее предназначение. С каждым днём она всё сильнее убеждалась, что бежать ей некуда, и от этих ночных кошмаров, когда Рабо приходил к ней, уже не избавиться. Она не помнила ни единого случая, когда Боги пользовались бы своими священными оружиями как сексуальными рабами, но, видимо, Рабо на то и Бог бедствий: почти всё, к чему он прикасается или на что смотрит, обречено на скорую погибель.       Тем временем часы склонялись к вечеру, и небо становилось мрачнее. Поднимался ветер, кружившийся в пыли и грязи, и немного спустя начал накрапывать дождь, который обещал перерасти в целый ливень и принести с собой необыкновенно свирепую грозу.       Хиёри укрылась в храме и там нашла себе занятие: она снова, второй раз за день, мыла полы и протирала ветхие оконные ставни. Весь вечер девушка провела в уединении, а под ночь, когда она улеглась спать, услышала лёгкие шаги за дверью. Хиёри зажмурилась от жестокого разочарования: ей так хотелось провести эту ночь в одиночестве, посвятив свои мысли далёким размышлениям. В последнее время для неё это было редкостью, потому что Рабо наведывался к ней, словно к потаскухе, ежедневно.       И сейчас он вошёл, тяжело дыша, и некоторое время стоял на пороге. Хиёри прикинулась спящей, хотя с горечью чувствовала, что и это ей не поможет. — Хиёри, спишь?       В ответ тишина, только дождь барабанной дробью отстукивал от оконного стекла.       Рабо разлёгся рядом и настойчивыми поцелуями в спину надеялся пробудить свою шинки. Хотя он, не будучи дураком, прекрасно понимал, что она притворяется. Пусть так, всё же он всегда в праве брать её, когда ему вздумается. — Рабо, прошу, — мучительно прошептала Хиёри, — пожалуйста… — Помолчи.       Хиёри прикусила язык. Будь она на 2 месяца младше, она бы непременно разревелась, но сейчас уже не осталось ни слёз, ни сил, чтобы впустую тратить их на злополучного Бога бедствий. И этому-то Богу она принадлежит!.. Рабо сквозь темноту притянул к себе Хиёри (она лежала к нему спиной) и хищно щупал её тело.       «Сейчас начнётся», — с раздражением подумала Хиёри, но Рабо отчего-то медлил. Он только сжимал её всё крепче и крепче и шёпотом говорил: — Мы будем существовать вечно. Люди всегда будут желать чьей-то смерти, а я буду исполнять их желания. Мы проживём года, века, тысячелетия! Только подумай, ты и я. Только ты и я, Хиёри.       От этой мысли девушка съёжилась. Ей вовсе не хотелось провести тысячи лет в этих объятиях: «Лучше бы я умерла и покоилась сейчас где-нибудь в земле, ей-Богу. Это лучше, чем лежать тут, рядом с ним».       Неприязнь Хиёри к Рабо, хоть и стала терпимее, всё же не убавилась. Понадобится ещё много, пожалуй, даже слишком много времени, чтобы она исчезла и её место заняла глубокая преданность. Хиёри предполагала, что так в конце концов и будет, потому что кроме Рабо у неё теперь никого нет, но пока она не приняла его и даже не старалась принять. Получается, он стал её первым (кажется, и последним) мужчиной, теперь вот она вынуждена сожительствовать с ним, а что дальше? Всё те же круги Ада, которые он готовит для неё каждую ночь и каждый раз, когда идёт убивать ею беззащитных людей?       Так и пройдут эти тысячелетия. И ни один день ничем не будет отличаться от другого. Такая теперь у Хиёри судьба.       Люди иногда жаждят вечной жизни. Но променяли бы они каких-то там 50-70 лет, насыщенных радостями и горестями, приятными и не совсем приятными воспоминаниями, на эти тысячелетия? Кому нужна такая вечность? — Хиёри, я не стану сегодня обижать тебя, я знаю, тебе это не нравится. Я просто лягу с тобой. — Ещё ни один Бог не унижал так свои священные оружия, и я не знала ни одного Бога, который ложился бы в одну постель с шинки.       Хиёри иногда была резкой и забывала, с кем имеет дело. Рабо спускал ей это. Лишь единожды он ударил её по лицу и не говорил с ней больше недели. Так он думал проучить свою шинки, но для неё эта неделя выдалась, наоборот, самой спокойной и более сносной. — Я не Бог какой-то там морали и не следую правилам приличия. Может быть, эти зануды, которых ты ставишь на одну доску со мной, и пользуются своими шинки исключительно как оружием, но я не принадлежу к их рядам. Думаешь, тебе не повезло с Богом? Что же, это вправду так, потому что я Бог бедствий. Неудивительно, что ты вечно будешь несчастна рядом со мной. Но и не думай, что мне от этого легче. Чем больше ты страдаешь, тем сильнее я это ощущаю. — Тогда почему ты приходишь почти каждую ночь и заставляешь меня страдать?       Рабо замолчал. Он перевернулся на спину и, закинув руки за голову, уставился в потолок. Хороший вопрос. Почему он приходит к ней? Не потому ли, что стал таким же слабым, как Ято? Не потому ли, что стал зависимым от этих глаз, рук, тела, тонкого голоса, приятного запаха волос?       Хиёри громко выдохнула, повернулась к хозяину лицом и пристально посмотрела ему в глаза. Ей очень хотелось наконец увидеть, что скрывается за маской непроницаемого выражения и безразличия, но и сейчас лицо Рабо было таким же невозмутимым и спокойным, как и всегда. Кратковременные вспышки молний освещали его фигуру, и Хиёри поймала себя на мысли, что если бы не ненависть и злоба, она бы считала своего Господина очень, даже чересчур красивым и привлекательным. И всё же в его внешности сквозила какая-то острота, твёрдость, что-то жёсткое под стать характеру Рабо. — Чего ты хочешь, Хиёри? — вопрос, вырвавшийся так неожиданно, повис в тишине. — Я тебя не понимаю. — Домой, — ответила девушка, тоскливо выбирая из памяти самые яркие и тёплые воспоминания, — у меня ведь была семья, пока ты меня не убил.       Рабо искоса взглянул на свою шинки. Её глаза блестели. Глаза Хиёри всегда блестели, что делало их красивее, чем они были на самом деле, но сейчас этот блеск был особенно лучистым и пронзительным. — У тебя больше нет дома, кроме этого. И нет семьи, кроме меня. Забудь всё, что было в прошлом. Пути назад не существует.       Рабо обнял девушку за плечи и притянул к себе. Она особо и не сопротивлялась, но скованность и отчуждённость чувствовались и без этого. — Однажды тебе придётся с этим смириться, и ты окончательно привыкнешь ко мне. На это, конечно, уйдёт долгое время, но я подожду. Боги умеют ждать веками. — Зачем тебе так возиться со мной? Ты без труда можешь найти новое оружие. — У меня оно уже есть. Мне не за чем шляться в поисках ещё одного. — Но тогда… — Хиёри, просто помолчи. Не задавай дурацких вопросов. Я… я люблю тебя, и ложись спать.       Хиёри вздрогнула. Если это было настоящим признанием в любви, то так явственно и мимолётно ей ещё никто не признавался. А слышать эти слова от Бога, тем более Бога бедствий, было крайне удивительным. Нет, Рабо не мог её любить, вероятно, он даже не знает определения этому слову, но тогда зачем он это сказал? — Ты сделала меня таким же слабым и уязвимым, как Ято. Но мне ещё никогда так не хотелось жить, как сейчас. Ты… невероятная.       ЧТО? Бог бедствий сделал ей комплимент?! Хиёри была ошеломлена, ведь обычно от него не дождёшься и доброго слова, а если вспомнить, как он обращался с ней в первые минуты, когда похитил её прямо из мира живых, то можно было бы с точностью сказать, что тот Рабо и нынешний — два, по сути, разных Бога.       Хиёри лежала в раздумьях несколько минут. За это время между ними не было сказано ни единого слова, только слышалось, как за стенами храма бушевала гроза. Сложно было поверить тому, кто лишил тебя всех радостей жизни и в буквальном смысле посадил на цепь около себя. У Хиёри теперь больше никого не было, кроме её Бога.       Странно, почему-то после его слов вся злость, кипевшая в душе, раздражение и нервозность испарились. Хиёри переполняли непонятные чувства, и её юное сердце затрепетало: всё-таки от этого признания у неё даже загорелись уши и появился румянец на щеках. Если бы Рабо посмотрел на неё, то наверняка бы заметил, как её губы растянулись в милейшей улыбке.       Не понятно, что именно побудило Хиёри в следующую минуту подняться на колени и сесть около Рабо: то ли возникшее чувство одобрения, то ли осознание, что так и должно быть. Она перекинула ногу через Бога и села на него сверху. Теперь пришла очередь Рабо удивляться и раздумывать, что могло произойти с его шинки. — Я все ещё ненавижу тебя, — призналась девушка, развязывая зелёный пояс на одежде хозяина, — но сейчас это не имеет значения.       Хиёри наклонилась ниже и провела кончиком языка по щеке своего Бога. Облизывая и целуя его, она продолжала развязывать пояс, а когда ткань расступилась перед мягкими руками девушки, Хиёри распахнула и кимоно. Её руки блуждали по телу Рабо, и от их тепла и нежности Бог бедствий слишком напрягся: ещё ни одна женщина не тратилась с ним на ласки. Хотя это, наверное, от того, что каждую женщину он брал силой. И Хиёри не была исключением из этих правил.       Наверное, за 2 месяца она свыклась с этим, поскольку сейчас вела себя довольно раскрепощённо и естественно. Было не понятно, учил ли её кто-нибудь искусству ублажения мужчин, но действовала она весьма настойчиво и инициативно, будто бы знала, чего не доставало всё это время её Господину.       Хиёри положила руки своего Бога себе на талию, а сама тем временем ёрзала на его теле взад-вперёд, эротично покачивая бёдрами. Она тут же скинула белое платье, в котором обычно спала, и осталась в одних кружевных трусиках.       Рабо не терпелось проникнуть в эти трусики пальцами, а ещё лучше, кхм, ну вы поняли. С: Его возбуждение росло в арифметической прогрессии, и, кажется, Хиёри начинала возбуждаться сама. Она позабыла о своей неприязни к Богу бедствий и сейчас думала лишь о том, что вся эта игра, которую она затеяла, позволила ей хоть раз стать выше своего Бога и, тем самым, подчинить его себе. Просто сейчас эти роли вроде шинки и её хозяина были стёрты. Границы между подчинением и доминированием исчезли. Всему этому виной — земная страсть, которой подвластны даже Боги и их священные оружия.       Рабо приподнялся и, держа Хиёри одной рукой, другой сорвал её нижнее бельё и через пару секунд оказался в ней. Обезумевший от вожделения, он исступленно целовал шею, плечи, ключицы своей Хиёри, сжимал её талию, ягодицы и грудь.       Надо сказать, что обнажённое тело шинки постоянно не давало покоя Богу бедствий. Даже когда Хиёри была одета, Рабо везде мог усмотреть маленькую пошлость: то Хиёри садится на корточки, и её юбка оголит привлекательные стройные ноги, то она моет полы, стоя на коленках, и взору предстаёт чрезвычайно интересная картина. Да, было много таких моментов, когда Бог бедствий предавался развратным думам. А сейчас, когда Хиёри выглядела в его глазах в разы притягательнее благодаря той сексуальности, которой дышало её тело, он совсем потерял голову и думал только о ней, о своей прекрасной шинки.       Достаточно женщине прибегнуть к своим уловкам, чтобы мужчина, кем бы он ни был, попался, как рыба на удочке. Однако Хиёри была слишком хорошим рыбаком, потому как ей даже не пришлось расставлять сети: Рабо сам умудрился влюбиться в неё по уши. И стоило ей всего лишь предстать перед ним в роли соблазнительницы, как он тут же отстранился от окружающего мира и припал к её ногам.       Это действительно было так. Если раньше Рабо думал только о своём удовлетворении, то сейчас он старался угодить и своей Хиёри: он был нежен (что очень ему несвойственно), ласков (а это вообще выходит за пределы разумного) и сентиментален (комбо). Рабо тонко чувствовал каждый стон девушки, видел, как томно закатывает она глаза и запрокидывает голову кверху, ощущал, как она двигается ему навстречу, оставляя на его спине свежие царапины от ногтей.       В следующие полчаса он аккуратно положил Хиёри на лопатки и, закинув её ноги себе на плечи, продолжил двигаться в ней, набирая скорость и темп. Хиёри, для которой впервые открылась тайна удовольствия, уже не постанывала, а еле удерживалась от криков. Румянец на её щеках проступал слишком явно, волосы сбились в небрежные пряди, а на теле и лбу появлялись первые капельки пота. Ей было жарко, но приятные ощущения так захлестнули её, что она почти этого не замечала.       Своим видом она ещё больше будоражила кровь Бога бедствий. Он возбуждался от её стонов, вздохов, от её тонких длинных пальчиков, которыми она затыкала себе рот, чтобы кричать не так громко, пылко сжимала грудь и в момент наибольшего напряжения цеплялась за простыню.       Рабо склонился над Хиёри и, нашёптывая ей на ухо всякие непристойности, присосался к её шее. Он то покусывал нежную кожу, то покрывал её поцелуями, и по телу Хиёри друг за другом расходились волны блаженства и приятной истомы.       Ей никогда не казалось возможным, чтобы сексуальный контакт с Рабо принёс ей нечто большее, чем унижение и брезгливость. Хиёри даже не допускала мысли о том, что когда-нибудь она сама захочет, чтобы он провёл с ней ночь. Зато сейчас ей не хотелось его отпускать, ей впервые было так хорошо с ним, что после этого она взглянула на своего Бога совершенно другими глазами.       Ей была приятна его любовь, и хоть пока она не могла ответить ему взаимностью, будущее всё же казалось ей не таким безнадёжным и унылым. Пусть её Бога не принимают другие, более известные Боги, пусть они испытывают к нему антипатию, но она чувствовала, что готова была идти с ним до конца, даже если весь мир отвернётся от них. Единственное, чего она никак не могла для себя разрешить, — это Ято и Юкине, к которым она все ещё питала глубокую привязанность. Впрочем, и этот вопрос вскоре решится сам собой, и тогда всё встанет на свои места.

***

      Хиёри лежала с закрытыми глазами, тяжело дыша и раскинув руки в стороны. Рядом с ней примостился обессиленный Рабо. Он искоса наблюдал за своей шинки и не без гордости и внутреннего ликования отмечал, что этой ночью постарался на славу. Оба они чувствовали, что всё плохое между ними осталось в прошлом, а впереди — долгие года, века, тысячелетия, которые они проведут вместе. Пусть от него отвернутся все вокруг, пусть Боги на небесах объявят ему войну, зато он твёрдо знал, что Она будет с ним, она будет преданна ему до конца.