1.

Майки нравилось, когда Донателло смотрел в одну точку. Можно было разглядеть его невероятные глаза. Дон часто опускал их вниз, эта привычка была с раннего детства. Смущался, видите ли. Нечего же, ведь. Майки нравилось, как пальцы Донателло постоянно стучат по столешнице или перебирают по переплету очередной книги-кирпича. Узловатые, тонкие, длинные. Майки нравились сверхчувствительные ладони Донателло. Когда Донателло не мог остановить то, что делал с его ладонями Майки, то он заходился в ощущениях, растворился в них. А Майки продолжал водить языком по линии жизни снова и снова. Майки нестерпимо любил близорукость Донателло. Потому что, когда с Дона снимали его извечные очки, со зрением в минус семь-девять он становился намного, намного чувствительнее. Обострялись тактильные ощущения. Тогда расслабить его было в разы легче. Не видит же ничего. Микеланджело знал, что плечи у его брата - больная тема. Особенно после более семидесяти двух часов работы почти без перерыва. Именно тогда, когда Донателло поднимал голову, чтобы сравнить прикидки с графиком, именно тогда Микеланджело слегка надавливал на нужные точки, стоя позади гения неподвижно до этого минут сорок, надавливал нежно, но ощутимо. И всё. Дон полностью в его распоряжении. Потому что Донателло откидывался прямо ему в руки пытаясь при этом подавить стон, не в силах произнести даже "спасибо". Потому что плечи у Донателло - больная тема. И их постоянно нужно массировать. У Донателло вообще напряжённые руки. Майки заметил, что Донателло касается всех очень нежно, с трепетом, а у самого нереальные зажимы. И это, наверное, больно. И Донателло не особо нравится выставлять проблемы напоказ, поэтому Майки просто берет и зацеловывает сначала одну, а потом другую руку. От кончиков пальцев до изгиба шеи. Тщательно. Как заботится о них Дон. Майки очень любит шею Донателло. У гения это одна сплошная эрогенная зона, и он не говорил Майки об этом, Майки сам понял, потому что, каждый раз, когда тёплое дыхание касается шеи Донателло, он резко распахивает свои нереальные глаза, откидывает голову слегка назад и томительно тихо просит больше так не делать. Позже Микеланджело выпытывает, что Дон просто не любит сюрпризов и слишком острых ощущений, но Майки-то знает, что Донателло сдерживается. И Микеланджело терпеть не мог, когда Донателло сдерживался. Когда смущение разгоралось напополам с приятным теплом ото лба до самого верхнего края пластрона и плеч, когда Донателло слишком яростно заламывал руки или закусывал губу, когда нереальные глаза резко зажмуривались до белых точек, тогда Донателло говорил очередное: "Майки, ну что ты делаешь, иди спать, милый..." Удерживался на краю, потому что, видите ли, брат у него младше на несколько месяцев. Развратит ещё. Кто кого ещё развратит. И тогда Майки просто брал и гладил хвост Донателло обеими руками. Нежно, без всякого проникновения, они тут не пошлостями занимаются. Не забывал остановится на странном пятне-родинке ближе к кончику хвоста, слегка ущипнув кончик, возвращался к основанию. Снова и снова, постоянно, бесконечно. И тут Дон летел вниз, в пропасть. Хвост начинал дрожать совершенно аритмично, а глаза, нереальные глаза, затягивало дымкой, будто они покрылись туманом. И Донателло хрипло просил ещё. И божечки, Майки больше всего нравились именно такие моменты. Когда Донателло действительно можно было отблагодарить за всё, что он сделал для них. Когда Донателло ведёт это чувство непреодолимого наслаждения, которое он должен испытывать каждый день, потому что он столько смог пересилить в себе ради семьи, что благодарить можно вечно. Что Микеланджело готов сделать бесчисленное количество раз. С каждой маленькой черточкой нежности. И это Удивительно.