Колыбельная

...Чтоб одну стеклянную неволю разменять на тысячу других... (с) «Пикник» Кровь пьют руками (с) Г.Л. Олди

НОЛЬ

Стоило отдать Гельмуту Земо должное, он не кричал никогда. Ни от боли, ни от гнева. Он вообще вел себя тихо. Не полнился торжеством, не злорадствовал. Смотрел перед собой спокойным взглядом выжженного изнутри человека. Иногда отвечал на вопросы, но чаще не отвечал, за что его били током, и после каждого разряда, едва придя в себя, Земо улыбался легкой скучной улыбкой, буквально означающей: «Да плевал я на вашу боль». Росса этот тип приводил в тихое бешенство. Росс был с ним напорист. Может быть, даже слишком напорист, и позволял себе вещи, которых старался избегать в подобных ситуациях. Не хотел признаваться себе в том, что его всерьез пугают такие типы, как этот. Те, кому уже нечего терять. Их не расколешь, на них не надавишь, от них не дождешься раскаянья. Им действительно плевать на боль. Россу доводилось видеть таких. Уже мертвый, но еще живой. Казалось, выпусти Земо из камеры, он только улыбнется – и с этой счастливой улыбкой перережет себе горло. Эверетт Росс охотно и легко позволил бы ему это, посчитав, что так даже лучше для общего блага, но, к сожалению, ублюдок был ему нужен. Одним из убеждений Росса было: «Террористы не ходят поодиночке». Того же мнения придерживалось и начальство, вплоть до самого верха. У этого хмыря были сообщники. Не могло не быть. Ему помогли достать и доставить бомбу в Берлин, скоординировать действия, да и вообще такую сложную операцию невозможно осуществить в одиночку в столь короткий срок. Кроме, разве что, взрыва в Вене. В это Росс был готов поверить охотно: у человека неприятности – и он палит в кого попало. Брейвик, опять же... Но вот все остальное... Земо молчал уже почти два месяца. Сперва с ним работали люди Росса, теперь за дело взялся он сам, хотя уже ощутимо ломило виски и всерьез раздражало собственное бессилие. Земо молчал. Его не трогали даже слова о жене и сыне – подлый прием, на который пришлось пойти от безысходности, поскольку других инструментов у них уже не осталось. И даже, казалось, разреши им Конгресс завтра использовать дыбу и розги, это не поможет. По ту сторону пустых, мертвенно спокойных глаз не осталось ничего, кроме угольного пепелища и осознания, что все, что можно было сделать, чтобы утолить выжигающую нутро жажду мести, уже сделано. Росс невольно поежился. Нет, этот парень был ему чертовски неприятен. - Мне нужны имена, Гельмут. И количество. Так кто? Сослуживцы? Если понадобится, мы проверим их всех. - Вы уже проверили их всех, агент Росс, - последовал негромкий ответ. Земо смотрел прямо перед собой, и губы его чуть кривились в улыбке, как если бы он видел что-то приятное, а вовсе не разозленного правительственного агента через бронированное стекло спецкамеры. – И ничего не нашли. Поэтому вы тут. Самое скверное было в том, что ублюдок был прав. Они уже прошерстили все его ближайшее окружение, но это не принесло ничего, кроме нескольких повесток в международный суд за вмешательство в частную жизнь. - Можем проверить еще раз. И еще раз. А потом их семьи. А потом их родственников и знакомых. А потом... - В Соковии хватает людей, которым есть за что мстить самим Мстителям, - заметил Земо негромко. - Очень хорошо, - медовым тоном откликнулся Росс. – Мне нужны их имена. И количество. Молчание. Ласковая улыбка, от которой Росс с ужасом ощутил себя агентом Старлинг из «Молчания ягнят». - Мне. Нужны. Имена! – взорвался он. – Хватит ерепениться! Все уже кончено! - Кто вам такое сказал? – Земо впервые за разговор удивленно поднял голову. У Росса похолодело в животе. - Вы о чем? А, кажется, понял. Что, подговорили дружков на диверсию? Попробуете совершить побег? - Какое сегодня число? – вдруг спросил Земо. Это что-то значило, и Росс был почему-то уверен, что это «что-то» однозначно из разряда «ничего хорошего». Следовало усилить охрану. Втрое. - А какая вам разница? – он медленно скрестил руки на груди. Земо усмехнулся шире. - Просто если мои подсчеты верны и сегодня действительно третье июля, вам сейчас лучше думать не обо мне. - Что это значит?! Молчание. Улыбка. Росс остервенело нажал на кнопку. Разряд. Еще один. Земо дернулся в кресле, сильно запрокидывая голову назад, и прикрыл глаза, пережидая, пока уляжется боль. - Со мной не шутят! – рыкнул Росс. – Отвечайте! Что это значит?! Смех. Тихий, хриплый рокот. Слова, которые раздались вслед за этим, были полны почти дружеского участия. - Надеюсь, мой маленький подарок придется Капитану Роджерсу по душе. Передавайте ему привет от меня. И Земо улыбнулся побледневшему Россу. Ласково и страшно. * Где-то совсем в другом месте встрепенулась темнота в углублении кресла. Свет экрана старенького телевизора, бубнящего о погоде на завтра, высветил немолодого, крепко сбитого мужчину, смотрящего на настенные часы. Мужчина тяжело поднялся и, прихрамывая, вышел в пустую соседнюю комнату, где опустился на колени и лезвием ножа подцепил доски старого, истертого до седины паркета. Наконец он сумел приподнять квадрат соединенных друг с другом дощечек, открывших тайник в полу. В тайнике лежала коробка. Эту коробку неполных два месяца тому назад ему принес посыльный почтовой службы, когда еще не отгремели повсюду шокирующие новости о Мстителях, соглашении и поимке Гельмута Земо. В коробке лежали две вещи, одной из которых был старый красный блокнот с потемневшей звездой на обложке, а второй – письмо с инструкциями. До назначенного времени тогда оставалось восемь недель. Теперь – час. Взяв письмо, человек пошел в ванную, еще раз перечитал написанное, печально хмыкнул пару раз и поднес к письму зажигалку. Монитор светился мертвенно-бледным прямоугольником из дальнего угла темной комнаты. Пальцы мужчины, уже заметно скрученные артритом, неожиданно бойко застрекотали по клавишам. Стрекот продолжался долго, все оставшееся время. «Семнадцать»... «Печь»... «Возвращение на Родину»... Ввод. Мужчина грузно откинулся на спинку стула и с видимым удовольствием закурил сигарету, если бы, конечно, кто-то мог это видеть. Дом был пуст, хотя казалось, что кроме сквозняка по нему еще бродит эхо чужих голосов. Мужчина смотрел в экран, делая одну затяжку за другой, катая на языке терпкий дым и выдыхая его сквозь ноздри. Затем загасил окурок о столешницу. Скользнул долгим взглядом по ряду фотографий на книжной полке. После чего спокойно, недрогнувшей рукой сунул табельный пистолет себе в рот. * Стив проснулся от телефонной трели в начале шестого утра, смутно подумав, что в Нью-Йорке-то сейчас еще полночь, самое начало первого. И только потом сообразил, почему подумал об этом. Звонил ТОТ САМЫЙ номер. - Я слушаю, Тони. Сперва Стива тронула отчаянная надежда, что Старк звонит поздравить его, хотя он сразу отбросил эту мысль. Слишком рано. - Данные по Зимнему Солдату слиты на «Викиликс», - голос Тони прозвучал отрывисто и быстро. – За пять минут уже разлетелись по сети. Мы все подчистим, но бога ради, убери его с улиц и проверь чертов код. «Спасибо» ошеломленный, утративший всякую сонливость Стив сказал уже в пустоту. Насколько же легко, оказывается, можно одной фразой сломать почти пришедшую в норму жизнь. Данные по Солдату попали в сеть... Он понял, что неподвижно сидит на кровати с телефоном в руке уже несколько минут, пялясь в темноту перед собой, когда услышал звук входящего сообщения. Ряд слов. Кириллица. * Т’Чалла наблюдал за ними из центра комнаты. Чуть дальше, прижимая планшеты к груди, толпились медики и лаборанты, и было совершенно непонятно, кого они опасаются больше – своего короля или человека, крепко пристегнутого ремнями к основанию криокапсулы. Стеклянный купол был опущен, холод давно ушел, и к коже Баки уже вернулся естественный здоровый цвет. Стив знал, что правая рука друга, если ее коснуться, окажется теплой. На металлический обрубок левой он старался не смотреть лишний раз. Стив дождался момента, когда кардиограф запищал чаще, изменился ритм дыхания. Дрогнули веки. Баки приходил в себя. Стив на секунду коснулся его здорового плеча и, глядя в экран телефона, начал читать. - Желание. Ржавый... Стив приказал себе не отвлекаться на скакнувший ритм сердца Баки, стараясь размеренно чеканить слова и не спотыкаться о русский. Баки заметался, что-то протестующе шепнул. С губ его сорвался стон, он заворочался, натягивая ремни, и Стиву еще подумалось, что будь на месте левая, он бы без труда освободился. На слове «Рассвет» он закричал, заставляя Стива титаническим усилием воли продолжить говорить. А когда слова иссякли, он внезапно затих. И открыл глаза. - Баки, - осторожно позвал Стив, приблизившись. Тот невидяще смотрел перед собой, как когда-то на столе под ремнями ГИДРЫ, и настолько некстати пришлась ассоциация, что Стив, отгоняя ее, позвал громче: - Баки! Без ответа. Стив зажмурился и сильно сжал челюсти, уже зная, что услышит, когда негромко спросил: - Солдат? Это слово он тоже произнес по-русски. В сообщении было и это. Так было надо. - Я жду приказаний, - последовал хриплый ответ. Сердце в груди у Стива оборвалось. - Баки, - он подошел вплотную, заглядывая в глаза. Они были затуманены, зрачки расширены, словно Баки находился под действием кокаина, но взгляд его не был бессмысленным. Наоборот. В нем собралась холодная, опасная боевая готовность. Стив положил руку Баки на шею и чуть повернул его голову на себя. – Бак, ну давай же! Посмотри на меня. Ты меня помнишь? Баки, эй. Это я. Барнс не сразу сфокусировал на нем взгляд, но когда справился с этим, то уставился, не мигая. Не узнавая его. - Кто такой Баки? – спокойно спросил он. И после короткой паузы, чуть нахмурившись: – Это цель? Он на пробу рискнул натянуть ремни, проверяя степень свободы. Те затрещали. - Не надо, - Стив коснулся его плеча, удерживая на месте. – Спи, Солдат. Последняя фраза далась непросто, но Баки перестал дергать путы, покорно и страшно глядя замороженным взглядом куда-то мимо Стива. Стекло поднялось, и Роджерс, как и два месяца назад, с затаенной глухой болью увидел, как морозный пар охватывает тело друга, тонкой ледяной коркой покрывая его лицо. * Он отправил сообщение Старку «Код верный» далеко не сразу. Сперва долго сидел в коридоре, держа телефон в руке. Мимо сновали чернокожие люди в белых халатах, навевая глупые ассоциации о кофе со сливками. Сначала ему требовалось поверить в то, что это действительно произошло. Старк прислал ему код от Зимнего Солдата, от личного безумия Баки Барнса, просто по смс. И сказал, что тот уже в сети. Уже в сети... Стиву представилось, как эти слова, коверкая непривычный русский, выкрикивают мальчишки на манер новой детской считалочки. Как они исподволь вплетаются в песни, звучат в шутках стендаперов, в телешоу... Даже если Старк все подчистит, всем рты не заткнешь. И даже если люди не поверят в их подлинность... это ведь может быть код от Зимнего Солдата. И одного этого «может быть» им хватит с лихвой. Такая лакомая мысль... Слишком лакомая, чтобы пройти мимо нее. Слова зазвучат. После скандала и шумихи вокруг соглашения и раскола Мстителей это будет сенсацией, и двух месяцев мало, чтобы все улеглось. Чтобы всевидящий и вездесущий Интернет не откликнулся, не разнес эти слова, как заразу, сделав их очередным мемом, новой сиюминутной забавой. Какая заманчивая идея! Их собственный Зимний Солдат! Всеобщий. Радиоуправляемая игрушка толпы, выдергивающей друг у друга из рук пульт управления. Стив, ощущая первый прилив ледяного озноба, сцепил руки в замок и прижал их к гудящей от напряжения голове. Пусть лучше Старк и Вижн, чем ловить код по сети, поищут источник утечки. Хотя... источник Стив уже знал и так. Соковия. А постарался Земо... мститель, карающий Мстителей. Ему следовало бы аплодировать стоя. Он бил без промаха, как умеет только последний выживший. Та самая бешеная собака, для которой такая цена вопроса ради одной-единственной видеозаписи – не крюк. Стив не мог заставить себя ненавидеть этого человека, хотя и пытался изо всех сил. Где-то в глубине души он ждал чего-то подобного уже давно. Потому что выжженные изнутри лучше всего подходят на роль палачей, множа количество жертв до сотен и тысяч. Но и это было уже неважно. Важно было другое. Как много вокруг белых халатов... слишком много людей. И каждый из них... каждый может... Он отправил сообщение Старку и закрыл лицо руками. Запоздало его бросило в крупную дрожь. * - Это может быть к лучшему, - заметил Т'Чалла. В традиционной одежде Стив его видел редко, и Пантера в длинной черной тунике с золотыми узорами, расшитой ракушками каури в три ряда по горловине, производил сильное впечатление. – Теперь нам есть, с чем работать. Когда он Зимний Солдат... - Нет, - отрезал Стив. Он смотрел в окно, туда, где рваные облака гладили брюхо гигантской каменной кошки, заставляя его блестеть и искриться под лучами солнца. В коридоре они сейчас были вдвоем, и вот так, наедине, Т’Чалла просил обращаться к нему просто, без лишних эпитетов и пиетета. Пантера ждал продолжения, и Стив с трудом выстраивал мечущиеся в суматохе мысли. - У меня есть просьба, - тихо сказал он. - Говори. - Уберите людей из этого крыла. Оставьте в охранниках только тех, кого знаете лично, не больше пяти человек. Все исследовательские работы с Баки должны быть немедленно прекращены. С ним буду работать только я. Т'Чалла молчал, явно ожидая пояснений. Стив сглотнул горький комок и сделал глубокий вдох. - Если я не смогу найти способ нейтрализации, выхода отсюда для Баки уже не будет. А я уже дважды ломал ему программу. У Зимнего Солдата есть реакция на меня, значит, есть шанс, что я смогу закрепить успех и научусь пробиваться к Баки. И я единственный здесь смогу его остановить. Не считая вас, конечно. Т'Чалла невесело улыбнулся полными губами. - Хочешь пробиться к нему? Боюсь, в его случае это будет непросто. - Да, я помню, - кивнул Стив, лично проверявший все отчеты исследований за два месяца. – Не медикаменты – быстро усваиваются, нет длительного эффекта. Не гипноз – программа вшита глубже и надежнее, не подействует. А вшивать в него код деактивации пришлось бы теми же способами, какими в него вшивали программу, и я уже говорил, что не стану и не позволю прожаривать ему мозги. Даже если на данный момент это единственное, что может сработать, пытать его больше никто не будет. - Ничего другого у нас пока нет. - У вас нет, - согласился Стив. – Поэтому теперь с ним буду работать я. - Хорошо, - кивнул Т'Чалла. – Будешь работать. Я пойду тебе навстречу. Но, если не секрет... Если не все то, что мы уже перепробовали, что намерен делать ты? Стив долго молчал, ощущая неприятную тревожность, тянущую живот. Ему казалось, что если он озвучит эту идею, то она утратит силу и покажется ему полным бредом, уничтожив хрупкую надежду. Но он рискнул. - Я хочу найти «колыбельную», - сказал Стив. – Это ключ. Способ, которым можно достучаться до Баки через Солдата и научить его сбрасывать транс. Ключ не универсальный. Своего рода алгоритм слов и действий от определенного человека. Я уже видел это. И процесс установления контакта, и результат. - Деактивация через человеческий фактор? - Я видел, как такое проделывает хрупкая девушка с огромным зеленым монстром, - Стив невесело улыбнулся. - Я тебе верю. Но чтобы прорваться через его код... он вшит глубоко. В подсознание. Хотя, все может быть. В нашем народе говорят, что только «Я» способно обуздать самоё себя. С Зимним Солдатом внутри себя сладить сможет только сам Барнс. - У вас очень мудрый народ. - Если ты сумеешь его обезвредить и закрепить успех, ты будешь привязан к нему. Понимаешь это? Стив покачал головой. - Это временная мера. Его все равно нужно будет избавить от кода, но сначала мне нужно хоть что-то, что сможет остановить его, если придется. Думаю, Баки тоже хотелось бы, чтобы был такой способ. - Ты не собираешься сказать ему? Это был болезненный вопрос, и Стив опустил голову, стараясь скрыть, как глубоко задели его слова Т’Чаллы. - Пока нет, - ответил Стив. – Ему хватило неприятностей, чтобы еще и будить его ради плохих новостей. - Он будет не в восторге, когда узнает, - с плохо скрываемой иронией заметил Пантера. Стив кивнул. - Да. Но я постараюсь объяснить ему, что это необходимо, - он помолчал. – Сколько времени у меня есть? Т'Чалла пожал плечами. - Пока не сдашься. Я буду лично проверять результаты. Все, что тебе понадобится для работы, ты получишь. Хотя и я не всесилен, попрошу это учесть. И еще имей в виду, что его нельзя выводить из криосна чаще раза в день. Вредно. - Проверять результаты? - Код зачитаю я. И если ты сможешь остановить его, когда ему приказывает кто-то другой, это будет победой. Стив кивнул. - Я согласен. * Он уверенно шагнул внутрь, набирая на мониторе код отмены заморозки. Шпаргалки ему были уже не нужны, он помнил код наизусть. «Колыбельная». В первый раз у Наташи и Халка это получилось непреднамеренно, и все равно они с Беннером провели долгие месяцы тренировок, прежде чем закрепить случайный успех. У него тоже получалось. Дважды. Все-таки случай на мосту Стив считал за удачную попытку, потому что тогда Солдат впервые заговорил с ним. Заговорил и заколебался, пусть всего на секунду, но на эту секунду программа дала сбой. Он должен был попытаться. Когда по телу Баки снова начало разливаться живое тепло, Стив невесело подумал: «Ну что ж, Бак... Пора познакомиться с твоим Халком».

ФАЗА ПЕРВАЯ

- Я жду приказаний. Он сидит напротив. Рука на столе, мутный взгляд смотрит мимо. За глазами непроницаемая, плотная стена тумана, но выражение у них хищное, как у совы. Он почти не моргает, а если моргает, то медленно, словно опоенный. На указательном пальце белеет пульсоксиметр, экран размеренно пищит на самой грани слышимости. Пульс ровный, как у спящего. Глубокое дыхание. - Ты знаешь меня? - Да. - Кто я? - Капитан Америка. Шестой уровень. Невыполненное задание. Этот ответ бьет Стива в грудь, но он запрещает себе демонстрировать это. - Хочешь его завершить? - Больше не актуально. - Как тебя зовут? - Я Зимний Солдат, - он говорит тускло, невыразительно и с явной неохотой, словно ему неприятен звук собственного голоса. - Это позывной. А я спросил имя. У тебя есть имя? Молчание. - Отвечай. - Несущественно, - говорит он, и... интонация уже другая. Суше. - Где ты вырос? Ты ведь где-то вырос. - Несущественно. - Кем ты был до того, как стал Зимним Солдатом? Без ответа. * Стив зовет его «Солдат» только по-русски. Он попробовал в один из дней звать его «Баки», дозваться до Баки, вплоть до прямого приказа «вспомни, кто ты!». Но добился только того, что Солдат стал нем, как рыба. Он вообще перестал отвечать на вопросы, как если бы перестал понимать человеческую речь. Приказы физического свойства он выполнял беспрекословно: «встать», «сесть». Но больше не говорил. Поэтому пришлось смириться с этим «Солдат». Хотя видит Бог... * - Сколько тебе лет? - Несущественно. Это не Баки. Об этом постоянно приходилось себе напоминать. И пусть у него было тело Баки, голос Баки, взгляд... а вот взгляд чужой. Словно в Баки вселилось что-то холодное и равнодушное. Или как если бы перед Стивом сидел его темный близнец. - Для меня существенно. Если не знаешь точно, скажи приблизительно. - Около тридцати. - Хорошо. Я зачитаю тебе возрастную ленту, а ты попытаешься вспомнить события каждого периода. Понял? Осторожный кивок. - Тебе пять лет. Что ты помнишь?.. Без ответа. * - Я зачитаю тебе список имен. Ты должен сказать, какие тебе знакомы. Кивок. - Джеймс Бьюкенен Барнс. Тимоти Дуган. Винифред Сноу. Кларк Гейбл. Долорес Кармоди. Джим Морита. Марлен Дитрих. Гейб Джонс. Говард Старк. Пэм Уиннерби. Кэрол Ломбард. Стив Роджерс. Моника... - Стивен Грант Роджерс, - отзывается Солдат. На секунду Стив думает – получилось! Но сразу понимает, что ошибся. - Знакомое имя? - Да. - Откуда ты его знаешь? Чье это имя? Солдат думает долго. Взгляд его начинает метаться, пульс на экране пищит быстрее. - Сообщение о дестабилизации, - хрипло говорит он. – Требуется обнуление. Сообщение о дестабилизации... - Хватит! – прерывает Стив. – Смотри на меня. Успокойся. Дыши глубже. Вот так. Продолжим завтра. Очень хочется выть. * Стив всякий раз тяжело наблюдал за этим этапом. Пробуждение. На то, чтобы выйти из криосна, Баки требовалось двадцать минут. Или около двадцати, раз на раз не приходился. Стив смотрел. Он наблюдал, как камера наполняется кислородом, как повышается температура, как струи воздуха сушат холод, и все внутри капсулы тонет в белом пару, надолго скрывая от взгляда Баки, прежде чем стекло опустится. Стив наблюдал, как щупальца этого пара просачиваются из камеры наружу и тают. До пробуждения Баки после опускания стекла оставалось от трех до пяти минут. Странное дело, Стиву не нужно было сверяться с приборами жизнеобеспечения, чтобы увидеть и ощутить это. Стив просто знал – вот его только что не было, и вот – Баки уже здесь. Внешне ничего не менялось, не двигались веки, но по каким-то едва заметным признакам он ощущал это, как сработавший внутри выключатель. Баки здесь. Стив начинал читать. Ему требовалось поймать нужный момент, чтобы сделать переход безболезненным. Иногда он успевал. Иногда нет. - Нет! Нет, Стив, пожалуйста! Так нужно. Верь мне, Бак, все будет хорошо. Он кричал каждый раз. Дергался, как в дурном кошмаре. Если успевал проснуться раньше, его обезумевший от ужаса взгляд метался по лаборатории, и крики складывались в слова: - Не надо! Хватит! Стив! Он не позволял себе сбиться. Хотел только закончить как можно быстрее, но... торопиться было нельзя. Важно было выдержать четкий ритм, и если собьется, придется все начинать заново. В эти моменты он казался себе истязателем и встречал ледяное равнодушие Солдата едва ли не с облегчением. * - Я жду приказаний. Солдат смотрел мимо Стива. В пустоту, как если бы был не здесь или смотрел в какие-то собственные, одному ему ведомые глубины. Голос его был сухим и бесстрастным. Казалось, что у Солдата нарушено или отсутствует эмоциональное восприятие действительности. Но если удавалось перехватить его взгляд и зафиксировать на себе, Стив читал выражение по этим глазам, слабое, как эхо, но оно было. Усталая необходимость подчиняться идиоту. «Ты играешь не по правилам, - говорил этот взгляд. – А если ты не умеешь со мной обращаться, я тебя укушу». * - Сообщение о дестабилизации... - Кто такой Стивен Грант Роджерс? Солдат смотрит мимо, рука сжата в кулак, на лбу пульсирует жила. - Сообщение о дестабилизации! Требуется... - Смотри на меня! Кто такой Стивен Грант Роджерс?! Солдат вскидывает голову, с горящими в глазах огнями-сполохами, и ярость хлещет из него как бич. - ЗАТКНИСЬ! Стол летит в сторону, Солдат на ногах, и Стив уже блокирует удар, бросая на пол гудящее от напряжения тело, понимая... «Сообщение о дестабилизации» - это сигнал, как боль или страх. Это бич, уже взметнувшийся в воздух, перед тем, как опуститься на чью-то голову или спину. Солдат дерется слепо, безумно, и Стиву с трудом удается прижать его к полу и проорать приказ «Остановись!» несколько раз, прежде, чем он затихает в его руках. Сообщение – это словно предупреждение об атаке на программу. А ярость – способ программы себя защитить. Но почему получалось тогда?.. Господи, почему?.. * - Сообщение о дестабилизации... В который раз. Стив сокрушенно швырнул блокнот на стол. Сдавил пальцами виски, вслушиваясь в звенящую тишину. Доводить дестабилизацию до агрессии он больше не рисковал, а идеи стремительно подходили к концу. Стиву казалось, что это будет легко – приказать «вспомни меня» или «вспомни себя», когда он вправе отдавать приказы, и даже сначала опасался излишне пользоваться своим положением. Идиот. Это не работало. Читал он код или нет – пробиться через транс не удавалось. За все это время он еще ни разу не видел Баки. Только мутные глаза Солдата и пустоту в них. - Я не справился с заданием? – спросил тот, нарушая молчание. Помяни его. - Да, - выдохнул Стив, зло и хлестко, с силой проводя ладонями по лицу. Затем поднял глаза и... И увидел. Солдат кивнул ему, несколько раз, мол, да, я все понял. Покорно, с готовностью, глазами затравленного зверя глядя в стол. Словно ждал чего-то. «Наказания», - вдруг озарило Стива. Он не выполнил приказ. И ждет, что его за это накажут. Что его накажет он. Стив. На него нахлынуло болезненное оцепенение. Где-то в глубине души образовалась гулкая щемящая пустота, очень похожая одновременно на боль и на жалость. Она холодными щупальцами расползлась внутри, наполняя грудь и живот, полилась по конечностям, и впервые в мозгу у Стива так отчетливо прозвучала мысль: «Вокруг одни жертвы». Соковийский подполковник, сошедший с ума от горя, воин Т’Чалла, баюкающий на коленях тело погибшего в теракте отца, сирота Тони Старк, раненый Роудс, опасная для мира Алая Ведьма, Баки в плену ГИДРЫ... Зимний Солдат. Марионетка многих хитроумных стратегов. Побледневший, готовый принять наказание за то, что не выполнил его, Стива, приказ. Так дрессированная собака, прижав уши, покорно ожидает побоев. Стив резко подался вперед, и его рука уверенно накрыла предплечье Солдата, вынудив того вскинуть тусклые настороженные глаза. - В том, что ты не справился, ничего страшного нет, - отчеканил Стив. – Ты меня понял? Наказывать я тебя не буду. Задание трудное, получится не сразу. Попробуем еще раз? Он убрал руку. И заметил, как Солдат чуть расслабился, как напряжение покинуло спину и плечи. - Суть задания, - негромко и осторожно произнес он, вскинув голову, и Стив еще поразился, как же различаются их голоса, - в чем оно заключается? - Когда мы справимся, ты сам все поймешь. Солдат покорно кивнул, не став уточнять. Только в тусклых глазах Стив успел уловить выражение, слабый проблеск эмоции, похожей на бессильное отчаянье. «Я не понимаю, чего ты от меня хочешь», - сказал этот взгляд. * Стив много думал. Писал в блокноте варианты, перечеркивал их и думал еще. Он не верил в гипноз. Консерватор, практик и реалист. Не верил. Точнее, он не верил в гипноз с маятниками и щелчками, не подкрепленный магией умельцев сложных наваждений, таких как Алая Ведьма или Локи. Да и гипноз последнего лечился крепким ударом по голове. Будь в этом случае все так просто... нет, здесь было что-то иное. Коды... Вряд ли эти слова имели смысл по отдельности. Да и в то время, когда слова вживлялись Баки в голову, он вряд ли настолько хорошо знал русский, чтобы понимать их смысл или глубинное значение. Без сомнения, шифр. Либо на каждое слово и выражение своя закрепленная за ним ассоциация, либо дело в ритме, длине слов, положении ударного слога... Впрочем, одно другому не мешает. Эти слова погружали Баки в транс. И этот транс по каким-то причинам не имел связей с памятью и личностью Джеймса Барнса. Как если бы Баки спал или находился под действием наркотика. Более того, два эти состояния входили в острое противоречие. Стив задал достаточно вопросов, чтобы понять – Солдат не знает о Баки. Даже если само прозвище будит в нем какие-то ассоциации, он не отождествляет себя с Джеймсом Барнсом. «Кто ты? Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Тебе пятнадцать лет – что ты помнишь? Как звали твоего отца? В каком городе ты вырос?». Такие вопросы вызывали в Солдате сомнения, замешательство и растерянность. И это состояние ему не нравилось, причем активно не нравилось. Он начинал опасно смотреть. Но ключевых видов реакций все равно оставалось два. В первом будто бы включался режим допроса, Солдат замыкался, уходил глубоко в себя, переставая обращать внимание на Стива и отрешаясь от происходящего. В этом состоянии, казалось, можно хоть пальцы ему ломать, а говорить он не станет. Впрочем, механические команды он выполнял, как Стив уже проверил ранее. Во втором случае следовало «Сообщение о дестабилизации». Словно его надрессировали сообщать о сбоях в системе, и он начинал требовать обнуления. Стиву казалось – вовсе не потому, что оно, чертово обнуление, ему действительно нужно или желательно, просто это был его способ сообщить о том, что начинается сбой. Приступ. Амок. В этом состоянии он начинал атаковать, слепо и совершенно бесконтрольно; когда такое случалось, Стив не видел в его лице никакого понимания происходящего – так безумно мчится к обрыву искусанная слепнями лошадь. В такие моменты серые глаза Солдата загорались гневом, он с криком шел в атаку, словно стремясь ударами заглушить слова Стива. Причем атаковал он плохо, сказывалось отсутствие руки. И все равно – бросался. Словно ему было больно. Или даже не больно, но по каким-то причинам невыносимо. Стив уже научился прислушиваться к его «Сообщениям» и сворачивать разговор в другую сторону, но сторон оставалось все меньше и меньше. У него была одна робкая мысль. Слишком безумная, чтобы всерьез ухватиться за нее раньше, но теперь оставались только безумные. Оба раза, когда Баки в режиме Солдата узнавал его или был к этому близок, случились во время боя. После продолжительной драки. Отсюда рождалось предположение, что... Дестабилизация программы активируется адреналином. Только в запале боя до Баки можно докричаться, когда уровень адреналина в крови зашкаливает и программа начинает сбоить. Значит... Нужно попробовать вызвать его. Вызвать огонь на себя. * - Я жду приказаний. Стив сделал глубокий вдох, встал перед ним и отдал приказ: - Нападай. Я – твоя цель. И Солдат бросился на него так резко, словно только этого и ждал. От удара ногой в живот у Стива потемнело в глазах. - Баки! – заорал он, блокируя удары, но не атакуя в ответ. Солдат швырнул его через всю лабораторию, и Стив, сшибая подставки с пробирками, грохнулся на пол. По полу разлетелось стекло, и Солдат шел по нему босиком, не обращая внимания на боль, оставляя кровавые отпечатки... - Баки, очнись! Пока не схватил Стива правой рукой за горло, поднимая к самому своему лицу. - Баки... – хрипел Стив, понимая, что если не отшвырнет его от себя, то потеряет сознание. – Баки... Крики и топот долетали до него уже откуда-то издалека. Их окружили дула винтовок, стекло захрустело под ботинками, и Солдат, отвлекшись на них, чуть разжал пальцы, дав Стиву возможность сипло выхрипеть: - Стоп. * - Если твой замысел заключается в этом, то он обречен на провал. И я не позволю вам драться в лаборатории. Т'Чалла выглядел усталым. Стив мог его понять. В комплексе Его Величество появлялся теперь весьма редко – Черная Пантера гонял браконьеров. Сезон. И если раньше это были в основном добытчики шкур, бивней и леса из близлежащих стран, разоренных гражданскими войнами, то теперь, после выхода Ваканды на международную арену, здесь заметно прибавилось шастающих по лесам вольных искателей вибраниума всех национальностей. Времени у Т’Чаллы было в обрез, но он все равно пришел, чтобы лично разобраться в ситуации. «Хороший из него правитель», - подумалось Стиву. Он уже предлагал Т’Чалле свою помощь, но пока Его Величество предпочитал разбираться с налетами самостоятельно. - Это я приказал ему на себя напасть. Подумал, что так смогу до него докричаться. Баки снова спал в криокапсуле. До этого Солдат позволил усадить себя на кушетку и обработать ступни. Он больше не проявлял никаких признаков агрессии, никого не бил. Да и Стиву глотать было уже почти не больно. - Могу я высказать свои соображения? – Т'Чалла дождался кивка, после чего продолжил. Говорил он медленно и раздельно, взвешивая каждое слово. – Ты идешь не в том направлении. Он говорит тебе, что ждет приказаний, и ты повинуешься. Но он как джинн. Если его вызовет кто-то другой, он будет исполнять желания нового хозяина, и ты утратишь привилегию отдавать приказы. - Я знаю, - тут же откликнулся Стив. – Поэтому я пошел на это. Когда я был его целью, у меня получалось пробиться к нему. Подумал, может, ответ кроется где-то здесь. В других случаях нет вообще никакого результата. Когда я начинаю подбираться к Баки, он замолкает, как на допросе. Или выдает сообщение о дестабилизации, звереет и бросается на меня. Т'Чалла грустно улыбнулся. - Твой друг ведет себя так, будто видит сон, - заметил он негромко. – А когда ты зовешь его, он начинает просыпаться и атакует тебя, чтобы ты не будил его. - Почему? - Очевидно, потому, что реальность, в которой он должен проснуться, много хуже, чем его сон. - Лучшая защита от взлома, - Стив покачал головой, – обучить сознание изо всех сил цепляться за транс. Что с ним должны были делать, чтобы режим Зимнего Солдата воспринимался им как единственно безопасный?.. - Уверен, что хочешь знать? - Нет. У меня богатое воображение, - Стив выдержал долгую паузу. – Зимний Солдат родился на операционном столе. Нам кажется невозможным представить себе человека без прошлого. Но он такой. Он не может или не хочет знать, кем был до того, как стал таким. - Все может быть проще, - на удивленный взгляд Стива Пантера пожал плечами. Крепкими такими плечами, которые в свободной тунике просматривались отчетливо и походили на шевелящиеся под кожей валуны. – Ты рассматриваешь его как личное безумие своего друга. Однако Зимний Солдат может иметь собственное сознание. Пусть и примитивное, ведомое иной природой. Тогда ему нечего вспоминать о жизни вне программы, потому что тогда его еще не существовало. - Раздвоение личности? - В нашем народе есть легенда об Ириму. Леопарде-людоеде, умеющем принимать человеческий облик. - Оборотень, - понял Стив. - Твой друг – человек, в котором живет зверь. Ты зовешь человека, и зверь огрызается. Стив невесело усмехнулся, вспомнив, как Наташа, попытавшись дозваться до Брюса Беннера, едва успела увернуться от разъяренного Халка. А он ведь действительно все это время шел не туда. Не существовало... - Я взломаю его, - решительно сказал Стив. – Посмотрим, как станет вести себя Солдат, когда не будет получать направление болью. Если закрепится, что с ним теперь работают по-другому, может, это позволит ему выходить в сознание Баки. - Или все станет хуже. Он может стать неуправляемым. И сорваться с цепи. - Я удержу его. Затем я и здесь. * Сегодня все было не так. Он промедлил, царапая язык и нёбо чеканными словами кода, и беспомощно смотрел, как друг бьется в путах. И сегодня это было особенно тяжело. - Пожалуйста! – метался Баки. – Стив, пожалуйста, не надо! Наверное, всему виной был провал... Он не смог. Ему так нужна была поддержка, и после стольких неудач... он больше не мог, не хотел чувствовать себя чудовищем. Хватит! Он прекратил на «Возвращении на Родину», в один шаг преодолев расстояние до Баки, хватая друга за плечо, другой рукой оглаживая мокрый холодный лоб. Вдруг понимая, что их друг от друга отделял всего один шаг. - Ну все, все. Дыши, - бормотал он, быстро освобождая Баки от креплений. – Я не стану дочитывать. Тот захлебывался воздухом, дрожал, смотрел мутно и вымученно. - Зачем ты так... со мной?.. - Прости, - выдохнул Стив, когда Баки почти упал ему на руки. – Прости. Я все тебе расскажу. * - Значит, вот в чем дело... – Баки, болтая в воздухе сомкнутыми ногами, сидел на кушетке, покручивая в пальцах граненый стакан с содаби – крепкой пальмовой водкой. – А у этого соковийца то еще чувство юмора. Подарил меня всему миру, а? Щедрый засранец. Может, сыграешь в Одиссея и просто залепишь мне уши воском? - Не смешно, Бак. Стив не хотел говорить с ним резко, но так получалось. Непроизвольно. Ему не нравилась реакция Баки на плохие новости, не нравится этот тусклый блеск глаз и полная безнадежность в голосе, полном едкой желчи. Стив предпочел бы, чтобы Баки ругался или метался по комнате, но только не вот так, почти спокойно принимая удар с видом «а я-то думал, что хуже уже не будет». - Да я и не смеюсь, - он горько невесело улыбнулся. Это была правда. Баки не выглядел как человек, который хочет найти решение. Скорее, как человек, который уже сдался и просто хочет, чтобы все доброжелатели оставили его в покое. Видеть его таким было мучительно. - Если я не найду ключа... - Я понял. Мне уже отсюда не выйти. Пообещай только не пускать мне пулю во сне. Хочу присутствовать, так сказать, если решишься. Стив медленно прикрыл глаза и опрокинул в себя содержимое стакана, чувствуя, как глоток расплавленного свинца, обжигая пищевод, падает в желудок. Легче не стало. - Чтобы больше я от тебя такого не слышал. Ты понял меня? - Да, Стив, - покорно кивнул тот. - Ты уверен, что в тебя не встраивали код деактивации? – вернул он прежнюю тему. Баки покачал головой. - Уверен. Слишком опасно. Слово можно услышать во время задания, и программа даст сбой. Несколько слов – это уже сложнее, и может сработать, если, конечно, успеешь их прочитать, пока на тебя прет Зимний Солдат. Так что... из того, что я помню, все решалось обнулением. - Прости. Помолчали. - Когда ты Зимний Солдат... ты хоть что-нибудь чувствуешь? Если не помнишь, то, может, есть ощущения? Баки вновь покачал головой. Стив не дал ему прочесть собственный код даже по бумаге. Побоялся, что Баки может впасть в кататонию, потому что транс без приказа был в понимании Стива равен цугцвангу. - Просто проваливаюсь в темноту. Воспоминания потом возвращаются. Вижу все как сон, то есть... вижу свое тело, понимаю, что делаю, но это не мое понимание. И я не могу контролировать свои действия. Им движет сила приказа, Стив. Это чертовски мощная штука. Черт возьми, я себя чувствую выдрессированным спаниелем. Мне командуют, и я повинуюсь. Стив рвано выдохнул. - Почему ты не пришел ко мне? Зная про коды... Баки посмотрел на него тяжело и долго. Затем отвел взгляд и осушил свой стакан. - Я ждал тебя, - упрямо настаивал Стив. – Мы с Сэмом искали тебя два года, и ты не мог об этом не знать. Почему не пришел? Почему не обратился ко мне, если все было так серьезно? - Потому и не пришел, - непонятно бросил Баки. – Не хотел попасть в психушку или тюрьму. - Я бы никогда тебя не упрятал! - Кто тебя знает? – он усмехнулся, не глядя на Стива. – Ты ведь тоже не спросил, где я был в момент взрыва в Вене. И может ли кто-то это подтвердить. Тебе показали по ящику, что виновен Зимний Солдат, и ты сразу поверил. Примчался проверять, в своем ли я уме. Как и все остальные. Психологическая экспертиза вместо допроса. Я не устраивал теракт, но всем было плевать. А доказывать... нет уж. Стив почувствовал в горле жгучий стыд. Баки был прав, он поверил. И не спросил. Ведь Баки жил в маленькой квартире в Бухаресте, чем-то платил за нее, и устроился там давно, раз тайник с рюкзаком пришлось выламывать левой рукой. У Баки наверняка была работа. Водились деньги. Были связи. У него могло быть алиби, и это бы сразу решило столько проблем... - Прости. Я должен был... Баки улыбнулся шире. Смотреть на эту улыбку было больно. - Ты и так сделал, что мог. Я тебе благодарен. Но... даже приди я к тебе, - он глубоко вздохнул и продолжил уже без улыбки, - ты решил бы, что мне нужна помощь специалистов. Потому что не смог бы справиться сам, а мое состояние тебе бы вряд ли понравилось. Я тронулся, у меня фарш вместо памяти и чертовы коды. Меня надо лечить. Для моего же блага. А я, уж извини, на всю жизнь насмотрелся на живодеров в белых халатах, чтобы держаться от них как можно дальше. Даже ради тебя. Стив встал прямо перед ним, и Баки с явной неохотой поднял голову. В белом он выглядел совсем бледным, и Стив впервые подумал о том, что причина ухода Баки в спячку кроется глубже, чем он предполагал. - Почему ты не признался, что помнишь меня? - Все-то тебе скажи, - он опять улыбнулся, и Стиву захотелось стереть эту улыбку кулаками. Или схватить его за майку и встряхнуть. Дважды. – Не знаю. Растерялся, когда увидел тебя там, всего такого воинственного, в полной форме и со спецназом... - Спецназ был не со мной. - Подумал, так будет лучше. Что если придется опять драться с тобой, то лучше уж сыграть в беспамятство. Баки вновь опустил голову. В последнее время он редко смотрел Стиву прямо в лицо, когда был собой. - Я найду способ из тебя это вытащить. Теперь это нужно как никогда, и я не успокоюсь, пока не получится. - Не рви нервы, Стив, - протянул он устало. – Суперсолдат-калека... кому я теперь такой нужен? ...Вот тут-то Стива и ожгло, как плетью. Он с досады всплеснул руками, хлопнув себя по бедрам. - Вот мы и добрались до сути дела. Значит, причина в этом? – он махнул рукой на криокапсулу. Баки глянул на него, катая упрямые желваки, покачал головой с досады и глазами очень выразительно бросил: «Иди ты к черту, Роджерс!». Но вслух ничего не сказал и так понурился, что невольно напомнил Солдата. И показался вдруг таким усталым, ослабевшим и загнанным, словно упали шоры с глаз. Стив обозвал себя идиотом. Дважды. Не полегчало. * Баки был не в порядке. Стив знал это, но только теперь отчетливо увидел, насколько, и впервые всерьез испугался за рассудок друга. «- Они не планируют взять тебя живым. - Умно. Хорошая стратегия...» «- Не обязательно все заканчивать боем, Бак. - Это всегда заканчивается боем...» «Не думаю, что стою всего этого...» Перед Стивом сидела жертва. Виктимизация. Кажется, это называется так. Баки мог делать вид, что все нормально. Шутить, улыбаться. Но... Он был жертвой все это время, от австрийского лагеря до побега из камеры в Берлине. Хуже того. Он ощущал себя жертвой и палачом одновременно. Вернув себе память, он впал в апатию. Нет... еще хуже. Глубже. В черную безнадежность. Понимание, что он не может быть нормальным. Не сможет больше жить, как все люди. Как его не насторожило, что Баки молчал. Нехорошо молчал, тяжело. Он мог теперь легко назвать число Пи по памяти до сотого знака, описывать местность, делиться данными, даже вспоминать старые добрые времена. А о себе не говорил. О себе нынешнем. Словно у Баки было пережато горло, и выразить это было трудно, как толкать в гору камень, который обязательно скатится вниз. Баки не говорил с ним, даже когда все стало почти нормально. Хотя... Ведь он сам только что сказал. В первую встречу за два года Стив смотрел на него, как на преступника. Одного этого хватило, чтобы Баки ощутил полное, беспросветное бессилие что-то доказать, оправдаться и объяснить. Бессилие, погрузившее его в немоту, провоцирующее на ложь. Бессилие – когда он понял, что даже ему, Стиву, другу, придется доказывать, что он невиновен. Он не признался, что помнит. Наверное, одного взгляда на Стива ему хватило, чтобы понять, кем он туда пришел. Капитаном Америка. Человеком, который уже все для себя решил. Баки же, наверное, ждал этой встречи. Страшился ее, думал о ней. Фотография в блокноте с закладками... Встретились. В этот момент что-то внутри Баки окончательно умерло. Настолько, что он выбрал ложь вместо правды и холод вместо жизни. Конечно, дело было и в опасности тоже. Но в основном – в потерях. В потерянной руке, потерянных кодах, потерянном прошлом и потерянном настоящем, которое Баки сумел кое-как обустроить в Румынии за эти два года. А он, дурак, все думал не о том, о чем надо, и не заметил его потерь. Даже хуже. Стив не придал им значения. Не заметил, насколько Баки подавлен. Не было времени. Ему казалось, что все уже благополучно разрешилось, поскольку они оба выжили и нашли убежище. Пусть решение друга о криокапсуле и выглядело странным, мысли в тот момент больше занимали заключенные союзники, и Стив позволил Баки себя уговорить, приняв его аргументы за чистую монету. Поверив, что они продиктованы здоровым рассудком взрослого человека. Дурак. Дважды дурак. Конечно, дело было в кодах. Они много говорили о том, что нужно каким-то образом их нейтрализовать. Но вот то, о чем промолчали, было важнее. Что дальше? Подавленность сочилась из глаз Баки, даже когда он улыбался. Он отводил взгляд от Стива чаще, чем прежде. Словно говорил: «Ты же крутой, Стив, ты всего добился, и тогда, и в этом новом времени. Ты не пропадешь. А я никто, у меня здесь ничего нет, у меня программа в голове, горы трупов на совести, и я калека. Ходячий мертвец. Поэтому оставь меня в покое со своими утешительными речами, я лучше посплю до лучших времен. Сбегу от этой проклятой жизни». И Баки заперся в себе, сбежал в себя от себя. У него был отличный предлог. «Оставьте меня в покое» прозвучало как «у меня в голове коды, и я себе не принадлежу, поэтому так будет лучше для всех». Так ребенок прячется в чулан наедине со своим горем. Бессильное отчаяние. Беннер в этом состоянии пустил себе пулю. А Баки... «Хорошая стратегия...». Нет, он бы не стал. В его положении совсем не обязательно самому трудиться. Можно просто не мешать другим. Когда все против тебя, устроить это легче легкого. Он молчал на допросе. Смотрел тяжелым погасшим взглядом, мол, делайте, что хотите, мне уже все равно. Баки не хотелось говорить. Не хотелось драться. Не хотелось никому ничего доказывать. Баки не хотелось жить. Стив увидел это так отчетливо, что ощутил шок – как не замечал этого раньше. Не было времени. Он был занят. Было не до того, да даже если бы было... он бы все равно не заметил. Он не верил в гипноз без магии и не верил в психические расстройства как вид болезни. Ему казалось, что все пройдет само, что достаточно изменить условия и окружение на благоприятные и безопасные, и все само собой как-нибудь наладится, станет лучше. Он не верил в серьезность таких состояний. Сам Баки в прошлом тоже смеялся бы и говорил что-то вроде: «Да скоро трудами этих горе-психиатров мы начнем лечить даже плохое настроение, Стив!». А теперь Баки болел. Давно и серьезно. Стив с ужасом видел, что не склонный к самокопанию Барнс не отдает себе отчета в серьезности своего состояния. Или отдает, но молчит. Сыворотка удерживала его от саморазрушения, но сыворотка не лечит психику, а душевное здоровье Баки было далеко от нормы. Была бы здесь Наташа... у нее талант выводить на откровенность людей, считающих себя чудовищами. Эти бы заперлись в одной камере с двумя бутылками русской водки – и полчаса спустя уже пели бы «Катюшу» в две глотки... Но у Баки здесь не было никого, кроме Стива. Незнакомых психологов к нему теперь Стив не подпустит на пистолетный выстрел. Но и сам он не представлял, что делать и как помочь. Он никогда не отличался легким нравом. Это Баки был жизнерадостным оптимистом, который призывал его верить в себя и искать во всем плюсы. Стиву всегда казалось, что легко Баки с высоты своей привлекательности и популярности давать ему советы о том, как не унывать, но теперь, с высоты уже своей привлекательности и популярности, Стив мог с уверенностью сказать – это стоило Баки усилий. Всякий раз улыбаться, когда все вовсе не было хорошо. И находить нужные слова, когда у Стива все было плохо. Баки всегда был сильнее, более устойчив, более уверен в себе. Именно поэтому Баки, сильный, не знавший себя жертвой в обычной бруклинской жизни, сломался теперь. Когда силы, превосходящие его во много раз, взяли в оборот и раздавили, сломали все то, чем он был. И пришло бессилие. Оно поглотило его с головой – бессилие хотя бы на время уйти от войны. Бессилие стать прежним и вернуть безвозвратно утраченное, бессилие от того, насколько все плохо, насколько он замаран в крови и никакими словами, доказательствами и поступками от нее уже не отмыться. Он хотел забыться и не вспоминать. Ни о чем. И нашел способ. Это было похоже на мрачное помешательство. На тяжелую душевную муку за внешне спокойным лицом. Это было ненормальное спокойствие. Внутри его головы что-то кипело, там шевелились темные мысли о виновности, самоуничижении, беспросветном будущем, о потерянной руке и своей потерянности. Стива начал исподволь пробирать озноб. Господи, да у него же дыра внутри. Дыра! Стив провалился, канул в нее через серые колодцы глаз Баки. Словно в центре существа его друга находилась огромная, засасывающая пустота. И само ее наличие воспринималось Баки как острая душевная боль – что у него пустота на месте сердца и прежних чувств, как пустыня на месте, где когда-то росли деревья. Стив вспомнил, что со времени последнего боя не наблюдал за ним ни вспышек ярости, ни особой радости, ни вообще каких-либо ярких эмоций. Баки был спокоен, и он поверил этому спокойствию. Идиот! Это была опустошенность. Баки сбежал в криокапсулу. Как до этого в Румынии бежал от себя. И убежать не смог. Это же для него, Стива, тогда все было почти привычно: плохие парни угрожают миропорядку, и надо куда-то бежать, кого-то спасать, что-то предотвращать. Для Баки, который с таким трудом становился собой, по крупицам вытаскивая себя из беспамятства, все военные операции были одной сплошной ГИДРОЙ. Он умел воевать, Зимний Солдат в нем умел это мастерски. Но Баки был в прошлом миролюбивым и жизнерадостным парнем, и насилие не было ему свойственно. Может, потому он даже на войне предпочитал убивать издалека. Как Баки Барнс, он бежал от ужасов, творимых его руками, отчаянно желая, чтобы война забыла его. И к Стиву не шел по той же причине. Там, где Капитан Америка, там опять война, грохот, трупы и падающие с небес города. Он не хотел появиться на его пороге таким. Баки теперь принадлежал совсем другому миру, далекому от сияющего пантеона супергероев. Он не любил быть зависимым и не умел радоваться подачкам с чужого плеча, даже если это плечо лучшего друга. Он не пришел за помощью. Потому что не видел в Капитане Америка человека, способного ему помочь. Нет, не так... На то, чтобы понять, что тебе нужна помощь, тоже нужно усилие. А у Баки не было сил. И Стив впервые ощутил, что опоздал. В глазах Баки уже не было скорби от утраты спокойной жизни, но было другое, куда страшнее – чувство кромешной безнадежности. И Стив ничего не мог сделать с этим. Потому что отчасти вызвал это сам. Спровоцировал повторную виктимизацию, когда не заметил его состояния. Не было времени. Теракт, соглашение, Старк, Земо... Как сейчас. Конечно, Бак делал вид, что все это ерунда, и рука вообще была неживая, так что невелика потеря. Но иметь бионическую неживую руку все-таки лучше, чем не иметь никакой. Бракованный суперсолдат. Стив уже здесь, в Ваканде, окружал Баки своим вниманием, считая, что тем самым проявляет заботу о друге. Вот только эта его любезная забота жгла Баки как уксус. Только теперь Стив видел это, вспоминая, как тот избегал его помощи, а если и позволял ее, то сцепив зубы и отводя глаза, словно не помогают ему, а режут по живому. Баки ничего ему не сказал. Более того, за последнее время друг наловчился врать. Хотя врал он как раз плохо, но Стива царапало по сердцу то, что Баки скорее хотелось заговорить ему зубы, чем в чем-то откровенно признаться. Так, словно пропасть между ними за это время стала еще шире, и Стив был одним из тех, при ком нужно скрывать настоящее лицо. Стив часто вспоминал их отношения в прошлом. Покровительственная дружба, опека, ощущение спокойной силы и заботы старшего брата. Баки был лидером, центром внимания, и считал взгляд Стива на него снизу вверх чем-то естественным. А вот сам смотреть на него снизу вверх даже на фронте не привык. Не научился. И, вернув себе память, он изо всех сил жаждал вернуть самоконтроль. Хотел снова принадлежать себе. Хотел просто пожить спокойно. По-человечески. Вспомнить, расставить все по прежним, единственно верным местам, и, насколько Стив знал Баки... он мог бы прийти к тому, прежнему цыпленку-Стиву, перед кем не страшно было бы показаться слабым. Но Стив уже давно был другой. Капитан Америка. Это Капитан Америка нашел его в Румынии, Капитан Америка допрашивал его о Земо, с Капитаном Америка они ехали в тесной машине, дрались в аэропорту и летели в Оймякон... И взгляд, которым Баки смотрел на него сейчас, он уже видел. Взгляд, означающий: «Я подвел тебя, командир». Впервые шкура Капитана Америка показалась Стиву невыносимо тяжелой. * - Извини, Бак, - он поймал себя на том, что возвышается над Баки, и сел рядом с ним на кушетку. – Знаю, что тебе тяжело. Но если ты еще раз спросишь, кому ты такой нужен, я тебя тресну. Помолчали. - Понимаешь, что что-то сильно не так, когда не можешь прихлопнуть москита обеими ладонями, - негромко заметил Баки, наполняя свой стакан в третий раз. Нотка горького смеха слышалась в его голосе. - Я просто хочу, чтобы ты говорил со мной. Начистоту, как раньше. Я твой друг, а не командир. И ты мой друг, а не подчиненный. Столько всего случилось... но это ничего не меняет, - Стив положил ладонь на колено друга и посмотрел ему в лицо. – Я с тобой до конца, Бак. Дурак. Трижды дурак, будь он проклят... Баки долго молчал, глядя в стакан тяжелым бесцветным взглядом, катая хмельную жидкость и глядя, как ровный белый свет играет на ее поверхности. - Дело не в руке, - заметил он отстраненно и тускло. – Не в руке, а в искуплении, Стив. Единственный способ искупить то, что я творил – это принести больше пользы, спасти больше жизней, чем я отнял. А без руки какой от меня толк? Я даже себя вряд ли смогу защитить. Дрянная из меня сейчас боевая единица. - Ты же не владел собой. Тебе нечего искупать. Не ты убивал людей. Скорее уж, это людей убивали тобой. - Я не знаю, как с этим жить, Стив, - медленно проговорил Баки, и сразу стало ясно – не про руку. – Я помню, как они кричали. И я не знаю, как все это принять. - Ты не обязан принимать это. - Да, так, но... Что предлагаешь говорить Старку и другим? Что это был не я? Что я был запрограммирован? Что на самом деле их убил кто-то другой моими руками? Что мне жаль, что так получилось? - Это правда. - Да, правда, - Баки невесело хмыкнул. – Я не виноват, так? Вот только убил их я. И я это помню. Если возьму на себя ответственность, то признаю, что между мной и программой Солдата нет никакой разницы. Значит, все это делал я, и мне нет оправданий. А если не приму, то... все равно это дерьмово пахнет. - Это был не ты, - с нажимом проговорил Стив. - И что с того? Старку показали, как человек с моим лицом убил его мать. Показали, понимаешь? – Баки посмотрел ему в лицо. – Если бы на моих глазах кто-то убил маму, я бы тоже не оставил от ублюдка и мокрого места. И рациональные доводы о том, что он сделал это под гипнозом, боюсь, были бы бессильны. Мы с тобой дрались с ним и защищали друг друга, но... будь он со мной один на один... я бы, наверное, не стал уклоняться и давать ему сдачи. Потому что часть меня считает, что я это заслужил. - Он бы убил тебя. - Да. Может быть, этим бы все и решилось. Стиву потребовалось досчитать до десяти, чтобы унять вскипевший в груди крик. - Нет, - твердо сказал он. – Никакие конфликты не решаются смертью. Потому что ты – моя семья, Бак. И, покарав убийцу своей семьи, Тони тем самым убил бы мою. А я бы за это убил его. И все покатилось бы дальше. Помолчали. Баки задумчиво смотрел перед собой. Поставил стакан на столик, налил себе еще. - Я уверен, что Тони примет это, - продолжил Стив. – Не сразу, но примет. Потому что он уже знает, что ты не виноват, просто пока не желает мириться с этим знанием. Ему еще слишком больно это принять. На это нужно большое мужество, а у него была трудная неделя. Пеппер, наш раздор, потом Роудс... - И я. Прямо вишенка на торте, - Баки залпом осушил стакан, даже не поморщившись. – Ты действительно веришь, что такое можно простить? - Не простить, - поправил Стив. – Принять как данность. Нужно верить в людей, Бак. Ванда Максимофф простила Тони, хотя считала его причиной гибели своей семьи. И еще Старк создал Альтрона, который убил ее брата. Всех потерять из-за одного человека... - И она простила его? - Не сразу. - Как? - Ну, она сказала, что больше не хочет искать виноватых. И еще – что больше не хочет быть жертвой. - Всем бы ее решимость. - Он справится с этим. Придет время, когда Тони захочет тебя увидеть просто для того, чтобы посмотреть тебе в глаза и понять, что жажда твоей смерти его отпустила. Что он просто может выдержать это. - А ты? - А со мной сложнее. Я предал его. Этого, боюсь, он никогда мне не простит. Помолчали. - Думаешь, справимся? – тихо и без улыбки спросил Баки. - Будем пытаться. Надо тебя спасать. - И ты знаешь, как? - Надеюсь, что знаю. Баки усмехнулся и покачал головой. - Если у тебя получится, это будет уже что-то. Не хотелось бы снова проламывать тобой стены. Если найдешь способ лишить меня этой возможности, я буду только рад. И Стив, склонившись, несильно боднул Баки головой в плечо. Справимся, дескать. Вместе. Это был их жест. Им они в далеком бруклинском прошлом выражали целую гамму чувств. «Прости меня», «Не вешай нос», «Не дуйся», «Я с тобой», «Все хорошо», «Доброе утро», «Спокойной ночи»... Он не делал так ни разу с тех пор, как стал Капитаном Америка. * Лежа в своей комнате, Стив смотрел в потолок – ровный, гладкий, белый. И думал. Думать о Баки было тяжело и больно, поэтому он направил поток в иное русло, подальше от острых тем. Старк больше не выходил на связь. Не то чтобы Стив всерьез ожидал иного, но... это было тяжело и неправильно. Груз тяготил душу, и от того, что Стив считал себя правым, тяготил вдвойне. Тони был не прав. Нет, не по поводу Баки и своей семьи, тут с ним трудно было спорить. Личное на то и личное, а у Тони к Баки серьезные личные счеты. Пусть он еще не позволил себе понять, что, будь на месте Баки Халк, Старк не стал бы убивать доктора Беннера. Просто Баки не зеленеет, и разуму сложно понять и поверить, что человек на экране не отвечает за собственные действия. Тони не умеет справляться с эмоциями, часто идя у них на поводу. Если бы у Старка в тот момент было чуть больше здравого смысла, он бы обозлился на ГИДРУ. На тех, кто действительно захотел убить и убил его родителей руками Зимнего Солдата. Тони нужно время обдумать и обчувствовать это. Организаторы не здесь. Они наверняка уже давно мертвы. Но Тони не понимает и не хочет понимать, потому что вытаскивать мертвецов из могил не так утоляет чувство мести, как всласть оторваться на живом исполнителе. Значит, здесь их пути расходятся. Впрочем, Стив оставил лазейку для контакта. А там – будь, что будет. Тони был не прав насчет соковийского соглашения. И пусть у него была своя правда, Стив бы куда серьезнее выслушал и с большей вероятностью принял бы доводы Тони, если бы тот сам был образцом ответственности. Но он им не был. Он не взял на себя Соковию. Не взял на себя Альтрона. Стив слишком хорошо помнил рождение Вижна, самоуправство Тони и его несгибаемую, почти фанатичную уверенность в собственной правоте. Незамутненную готовность создать второго монстра без учета мнения команды, без их совета и согласия, как создал и первого. Стив слишком хорошо знал Тони, чтобы судить о том, что им движет. Он знал, что Старка тяготит чувство вины, и именно поэтому говорить с ним рассудительно было бесполезно, поскольку Тони поступал так, как поступает всякий эгоист, не привыкший долго выносить давление совести. Старк начал делить свою ношу на всех. Как нашкодивший мальчишка начинает отбрыкиваться: «Я?! А что я?! А они, они же тоже...». Стив тогда не стал поднимать вопрос о том, кто виноват. Не было времени, вопрос «что делать» был актуальнее, да и добивать лежачего он посчитал недостойным. А зря. Нужно было напомнить, для чего они держатся вместе. Опоздал. И Старк активно начал делить ответственность поровну, взяв на себя роль главного распределителя. Прикрываясь «мы», когда на деле это значило «я». «Нам нужен поводок», «мы – национальная угроза», «нам следует», «мы должны»... Он с такой готовностью ринулся демонстрировать лояльность, словно стремился таким образом договориться с собственным чувством вины, умаслить совесть, уличая в ошибках других. Я все искуплю. Я буду стараться. Я докажу, что я на правильной стороне... Так в свое время в нацистских лагерях выбирали надсмотрщиков из числа заключенных. И Стиву упрямо казалось, что если Старк решил, что он, Стив, преступник и должен сидеть в тюрьме, то соседней должна быть камера Тони. Да и все остальные... как можно было со своими – вот так? Сейчас те Мстители, которые пожелали остаться с ним, обживались во Франции, не подписавшей соковийское соглашение. Что казалось своего рода иронией судьбы, поскольку именно Ваканда, бывшая французская колония, представляла соглашение на трагической встрече в Вене. Здесь не любили Францию, равно как и вспоминать лишний раз о своем колониальном и работорговом прошлом. А Франция охотно приняла у себя героев и теперь дулась от гордости по этому поводу, бравируя этим на камеры на всех уровнях, от президента до телешоу. Но отказ французов подписывать акт имел и двойное дно. Стив уже слышал краем уха о секретной организации при Министерстве Обороны Франции с резиденцией в Тулоне. По слухам, в нее входили мутанты и бог знает кто еще. Не подписав соглашение, французское правительство тем самым стремилось прикрыть своих агентов от международного контроля. Как и Великобритания, Россия, Австралия, Япония, Китай, Греция и еще семьдесят государств, входящих в ООН. Впрочем, возможно, многие из этих семидесяти отказывались от соглашения по другим причинам. Стив глубоко вздохнул и, сцепив руки в замок, сунул их под голову, возвращая мысли в прежнее русло. Старк был не прав. Хотя Стиву было искренне жаль Тони. В этой войне он потерял больше всех. Он и раньше-то не очень умел отделять личное от важного, позволяя эмоциям влиять на свои суждения, но на сей раз это было особенно опасно. Стив отдавал себе отчет в том, что его собственные действия в этом конфликте тоже во многом были продиктованы личным. Продиктованы Баки. Но насколько Тони отдавал себе отчет в том же самом? Тони схватился за сырую, несостоятельную идею, которая была гибельной. И потащил остальных за собой. Он же как никто другой должен был помнить, как это обычно бывает... Вот Локи – и армия читаури рвется к Земле сквозь портал над Манхэттеном. А вот Александр Пирс, ГИДРА и десять секунд на то, чтобы обезвредить «Чарли». Или Альтрон – и Соковия поднимается в небо... Времени всегда было в обрез. А в последний раз времени им не хватило. Кто мог сделать больше? Когда им должно было поступить разрешение на действие? Пока эти умники в ООН соберутся, пока поверят и проверят, пока договорятся... это ведь даже не присяжные, которым для вынесения вердикта порой требуется совещаться несколько часов кряду, решая судьбу одного человека. Это представители большой геополитики, и ставки здесь гораздо выше. Сотни и тысячи людей, судьба территорий. Но они не понимают и не могут понять, что будь он хоть трижды Капитан Америка – жизнь есть жизнь, и во время больших операций у него нет национальности, нет политического интереса, за ним нет американского флага и далеко идущего расчета. Мстители предотвращают. Спасают. По возможности стараются уберечь все, что можно. Кто может сделать больше, если время всегда против них? И самое страшное в том, что за убеждение в состоятельности этой комиссии вскоре придется расплачиваться. Расплачиваться людьми. Сколько раз подневольные Мстители должны будут опоздать, пока важные шишки в тиши кабинета не решат вовремя, стоит вмешиваться или не стоит? Если, по версии Вижна, они действительно вышли на новый виток войны... одиннадцатое сентября может совсем скоро показаться детским лепетом. Старк был не прав. К черту соковийское соглашение. Оно раздражало Стива, как рыбья кость в горле, и бессильная злость на Тони усиливалась, когда он думал о власти пиджаков и галстуков над Старком. У Стива давно зрела мысль о том, что нужно написать и принять для Мстителей внутренний устав. Свод собственных правил, от порядка приема до действий в экстремальных ситуациях. Ему самому не хватало устава, не хватало четких инструкций, когда приходится действовать на одной интуиции, которой Стив не очень-то доверял. Он думал об этом – и всякий раз одергивал себя. Поскольку не знал ни единого способа заставить того же Тони – и в первую очередь Тони – следовать уставу. Или следовать ему достаточно долго, пока тот не войдет в прямой конфликт с желаниями и интересами Железного Человека. А тогда, как в том фильме про пиратов, быстро выяснится, что правила для Тони вовсе не правила, а всего лишь необязательные для исполнения рекомендации. У Стива не было рычагов давления, и Старк не был ему подконтролен. Тони нужен был начальник, наставник и судья, авторитет. Отец. Карающая длань для хулигана, могущая вовремя осадить, одернуть, потому что, о, небо, Тони знал, насколько он опасен под маниакальной властью своих идей. Ему нужен был контроль. А международный контроль – это уже серьезно. Не то, что просьба или приказ какого-то шута в костюме с побрякушками... Стив вытащил руку из-под головы, устало сжал пальцами переносицу несколько раз и провел ладонью по напряженному лицу, словно стараясь его стереть. Он не смел признаться себе в том, что до последнего не верил, что они смогут так... так разругаться. Все время думалось, что в последний момент кто-то вмешается, разнимет. Прилетит Фьюри на своем хэликэрриере, явится, как чернокожий Бог из Машины, укоризненно на всех посмотрит единственным глазом – и все закончится. Все затихнут, присмиреют, как расшалившиеся дети, и вспомнят о том, что вовсе необязательно сразу кидаться друг на друга, а можно сперва выслушать, поговорить начистоту... Стив видел, сейчас, спустя два месяца, что они начали не с того и не так, не слушали друг друга, слишком многое сразу приняв на веру. Фьюри бы не допустил. Мстители были ему дороги, это был его проект, его детище, и он как никто был заинтересован в их перемирии. Но он не пришел. Или казалось, что в тот переломный момент, когда две силы сходились стенка на стенку в аэропорту, появится из ниоткуда зеленый гигант, рыкнет во всю луженую глотку грозное: «ХАЛК МИРИТЬ!» и... и мириться бы им пришлось уже в травмпункте, на соседних койках. А так, чтоб уж совсем помирились, еще и в гипсе по шею. Потому что так было нельзя. Потому что так становилось ясно, сколь хрупко было сплачивавшее их до сих пор единство. И было ли оно вообще... Их разлад – слишком отчетливый знак для тех, кому Мстители стояли поперек горла. Враги уже поднимали головы, читая новостные сводки. Они улыбались. Впрочем, сейчас гипотетические неприятности тоже перестали иметь значение. Важным было другое. «Колыбельная». Баки. Другу очень нужна была помощь. И Стив уже знал, что теперь никого не подпустит к нему. Нельзя. А это значит... Значит, что выход нужно искать ему самому. И как можно скорее. Стив поднялся, взял со стола блокнот, открыл чистый лист и начал рисовать план спасения.

ФАЗА ВТОРАЯ

«…- Мы сделаем доброе дело, застрелив эту собаку, - настаивал Скотт. – Нам ее не приручить! - Послушайте, мистер Скотт. Дадим ему, бедняге, показать себя. Ведь он черт знает что вытерпел, прежде чем попасть к нам. Давайте попробуем. А если он не оправдает нашего доверия, я его сам застрелю...» * Книгу Стив заприметил сразу среди принесенных по его просьбе для обстановки комнаты, куда удалось договориться поставить криокапсулу. Теперь это был их отдельный угол из пяти помещений, и Стив настоял, чтобы капсула стояла в комнате, похожей на жилую. В этом был замысел. Криокапсула Баки занимала здесь целый угол за счет мониторов, отображающих жизненные показатели, баллонов и самого саркофага. Здесь же стояли длинный высокий стол и низкий плетеный журнальный столик с двумя креслами по бокам. Медицинская кушетка на колесиках. Стеллаж с книгами. Книг было много, на разных языках – художественная, специальная и учебная литература, разговорники и энциклопедии. Стив решил, что потом, со временем, поймет, что нужно добавить еще. Окон в комнате не было, и все равно это помещение за счет белых стен казалось не то больничной палатой, не то стерильной тюрьмой. Под потолком в углу висела одна видеокамера, выводящая картинку на монитор в комнате наблюдения дальше по коридору. В новой комнате Стива. Вентиляционные решетки были совсем небольшими, человек не пролезет. - Мои люди будут дежурить у выхода из крыла. Тревожная кнопка, - Т'Чалла вложил ее Стиву в руку. Тот кивнул, сунув ее в карман брюк, хотя и не собирался ею пользоваться. Почти все было готово. Эту книгу он отложил в сторону, оставив себе. Стив хорошо знал содержание, но сейчас почему-то никак не мог заставить себя прочесть все сразу и до конца, вычитывая только кусками. Знакомый текст в свете последних событий приобретал совсем новый, пугающий смысл. И еще почему-то рождал ощущение безумной надежды. Казалось, что ответ кроется где-то в этих же строчках. В ассоциациях. Стив ничего не знал об африканской мифологии и африканском фольклоре, поэтому леопарды-людоеды были от него далеки. Но вот это... Он раскрыл книгу на закладке и прочел: «...Белому Клыку не верилось, что он очутился на свободе. Многие месяцы прошли с тех пор, как им завладел Красавчик Смит, и за все это время его спускали с цепи только для драк с собаками, а потом опять сажали на привязь...» Стив отложил книгу и утопил лицо в ладонях. Джек Лондон. «Белый Клык». В детстве он знал ее почти наизусть. А теперь знакомые строчки резали по сердцу, будто впервые. * - Я жду приказаний. - Вольно, Солдат. Тот моргнул. В четвертый раз. Четвертый раз подряд этот приказ вызвал у него почти явное недоумение. Но из тела ушла скованность, словно он позволил себе чуть-чуть расслабиться. А затем, Стив едва успел заметить, быстро огляделся. Как и четыре раза до этого. Его взгляд окинул помещение, остановился на Стиве, задержался на его лице... и ушел в сторону. Эту кодовую последовательность они выработали за шесть дней. Первые два ушли на то, чтобы подобрать интонацию. Стив шел по стопам Черной Вдовы и Халка, а у них с интонациями тоже вышло не сразу. Пришлось отбросить дружественный тон, как и участливый психиатрический. Стиву и то и другое давалось плохо, и Солдат словно бы чуял в этом какой-то подвох, потому что вел себя настороженно и сдержанно. Стив взял спокойный уверенный тон. Это сработало. Что можно противопоставить жестокой дрессуре? Стив решил противопоставить ей волю. «Вольно, Солдат». Стив ждал этого момента. Пока, совсем немного, изменится изгиб спины, уйдет напряженность плеч, когда тело покинет стылая неподвижность и сменится более расслабленным положением. Это была первая маленькая победа. - Миссий пока не будет. Когда Солдат удивленно нахмурился, Стив кивнул на его плечо. Левое. Солдат проследил его взгляд. - Ты потерял ее в бою, - объяснил Стив. Как и три раза до этого. Стиву пришлось ввести это пояснение, поскольку в первый раз, когда он этого не сделал, просто сказав, что миссий не будет, Солдат спросил: «Обучение?». Роджерс удивленно ответил: «Нет», и тогда Солдат спросил, сухо и невыразительно: «Эксперимент?». Стив хотел было ответить: «Да, что-то вроде того»... и не сказал. Потому что лицо Солдата от этого слова будто мукой присыпало. В серых глазах застыл молчаливый ужас. Стив сказал: «Нет», но это плохо помогло, и до конца третьего часа Солдат держался напряженно и недоверчиво, словно ожидая, что Стив может передумать. Сейчас он вел себя иначе. Увидев плечо без руки, Солдат какое-то время молчал, нахмурившись, затем спросил: - Я больше непригоден? – медленные, взвешенные слова. - Временно, - ответил Стив. – Поэтому пока никаких заданий. Тебе надо восстановиться. Солдат понимающе кивнул. Это укладывалось в его картину мира и объясняло происходящее с лихвой. Он потерял руку в бою. Он на реабилитации. Никаких миссий пока не будет. Это начало уже трижды не подводило, и Стив выучил его наизусть. Это было мучительно, но Стив замечал, что после этого вступления Солдат расслаблялся, понимая, что ничего плохого, похоже, с ним делать не собираются. После этого следовала более трудная часть. - Ты помнишь меня? – спрашивал Стив. – Не пытайся вспоминать детально. Просто кивни, если я тебе знаком. Эти последние предложения пришлось ввести в последние два раза, потому что в первый раз Солдат надолго задумался, после чего выдал уже изрядно надоевшее «Сообщение о...». Солдат кивнул. Помнит. - Хорошо, - Стив приветливо улыбнулся, но в меру, стараясь не переборщить. У Солдата было чертовски хорошее чутье на фальшь, и в прошлый раз он чуть нахмурился и напрягся, когда Стив улыбнулся ему. В этот раз обошлось. – Я Стив. Я буду с тобой работать. Теперь с тобой буду работать только я. Солдат еще раз кивнул. Это ему тоже было понятно. * Каждый день теперь проходил по строго определенному графику. Точнее, те три часа в день, которые Стив тратил на общение с Зимним Солдатом. Все остальное время уходило на недолгий сон и подготовку к этим занятиям, поэтому три часа каждый день являли собой тщательно отрепетированное выступление. После пробуждения и подбора фраз вопрос-ответ, Стив отправлял Солдата в соседнюю комнату, дверь в которую всегда была открыта. Это был импровизированный спортзал. Пол здесь был устлан толстыми матами, туго сплетенными из соломы, хрустящими и пружинящими под ногами. Здесь была ростовая груша и бревно в дальнем конце зала. Окон не было тоже, зато зал заливал яркий белый свет. Солдат занимался разминкой после сна, потом шел умываться. Санузел – маленькая клетушка из душа и туалета с умывальником. Войти в него можно было через спортзал, и он всегда был открыт, в отличие от помещения рядом. Эта дверь возле санузла пока была закрыта наглухо. За ней располагалось помещение, оборудованное под процедурный кабинет и медпункт одновременно. На всякий случай. После утренних процедур Солдат возвращался в комнату, к завтраку. Тот был легким, в основном – смузи, соки, свежие фрукты и овощи. Ели они вместе. Это было правило. А покончив с завтраком, шли на тренировку в спортивный зал. Они пытались тренироваться боем. Получалось плохо. Солдат дрался в полную силу, и его постоянно заносило вправо, поэтому он с завидной регулярностью оказывался на матах, и Стиву приходилось следить за спаррингом за двоих, придерживая и направляя несдержанную ярость противника. Но он выбрал этот способ взаимодействия по трем причинам. Первая касалась мысли Стива о том, что драка – один из основных способов контакта Солдата с другими людьми, и через бой к нему легче пробиться. Вторая была более практичной. Еще во время их боя в лаборатории он отметил, что Солдат, потеряв руку, потерял с ней и ощущение привычного центра тяжести, а времени освоиться с этим у него не было. Последней, самой главной причиной было то, что Баки сказал про калек. ...И еще то едва заметное выражение, которое мелькало в глазах Солдата, когда он смотрел на свое плечо. После спарринга Стив отправлял его в душ, а когда Солдат возвращался, они ужинали. Стив наблюдал, запоминал и вносил корректировки в меню. После ужина всегда следовало одно и то же. - Отдыхай, Солдат. Это твое свободное время. - Что мне делать? – вопрос звучал спокойно, разве что чуть-чуть растерянно. - Все, что хочешь, - отвечал Стив. – Здесь все в твоем распоряжении. Если тебе что-то нужно – дай мне знать. Кнопка для связи на стене слева от двери. Солдат кивал. После чего Стив уходил к себе и, не включая света, следил за ним в монитор. Этот, последний час, был, пожалуй, важнее предыдущих двух. Стив наблюдал за тем, что он делает, когда остается один. Держал блокнот и карандаш наготове, прикипев к экрану взглядом. Поведение Солдата менялось. Первые три дня он вел себя скованно, оглядывался, двигался по комнате медленно, трогал книги. Но, что хуже, он подолгу сидел на медицинской кушетке и – у Стива всякий раз в животе появлялась сосущая тяжесть – трогал левое плечо и ровный срез руки под изоляцией. Дотрагивался кончиками пальцев, робко, словно стараясь смириться, принять эту странную новую данность. Пустоту там, где раньше была рука. Инструмент, оружие. Часть его самого. Что делать с этим Стив пока не знал. Впрочем, на четвертый день Солдат уяснил положение вещей и стал вести себя... легче. Свободней. Начал просматривать журналы, сидя в кресле и закинув щиколотку правой ноги на колено левой – жест, демонстрирующий само понятие «вольно». Право выбирать более удобное положение. Обживал клетку. Час спустя Стив возвращался и говорил: - Пора спать, Солдат. Тот послушно кивал, откладывал то, что держал в руке, подходил к криокапсуле и безропотно позволял себя пристегнуть. Поднимался купол, и все тело Солдата – тело Баки – сковывал холод. На следующий день все повторялось. * Стив жил в соседней комнате, которую про себя называл «Комнатой наблюдения». Там стояла кровать, стол с компьютером, стул на колесиках и шкаф для одежды. Санузел у них был один на двоих, и Стив мылся, брился и приводил себя в порядок, пока Баки был погружен в криосон. Каждый день Стив проходил мимо капсулы, даже по нескольку раз, и всякий раз у него что-то неприятно екало внутри. Как жить в одном доме с гробом. В уборной над раковиной висело зеркало. Явно европейское, в золотистой тяжелой раме. Всякий раз, стоя перед ним, Стив ловил себя на мысли: «Интересно, о чем думает Солдат, когда видит в нем себя?». Почему-то в этот момент ему вспоминалось, что зеркала во сне, как и часы – те маркеры, которые могут помочь отличить сон от яви, понять, что спишь. И хотя во сне возможно все, даже войти в зеркало на ту сторону или поднять с пола собственную тень, видеть себя в зеркале... это должно было находить в нем отклик. Или нет? Незаметно для себя Стив принял это странное объяснение. Транс – как разновидность лунатизма. Баки сомнамбула. Это не та фаза быстрого сна, когда ему что-то снится, и он повторяет это наяву. Это было больше похоже на то, как если бы мозг наполовину проснулся (или наполовину заснул) и работал в самом экономном режиме. Все двигательные навыки сохранены в полном объеме, он понимает речь, дает отклик, может выполнять сложные действия и операции. Но при этом отключена тщательная обработка поступающих данных, ассоциации, память и эмоции. Он спит, но это не сон. Скорее, это можно было бы назвать автономной работой сыворотки. Компьютер, работающий в безопасном режиме. И Т'Чалла был прав, сомнамбул будить нельзя. Опасно это. * Первое фундаментальное открытие Стив сделал случайно, как раз в течение этого третьего часа. Он, к стыду своему, слабо представлял, чем можно занять досуг Солдата, и всякий раз спотыкался о то, что для большинства занятий нужны обе руки. Эта мысль оказалась неприятной и давящей. Она напомнила последний отзыв Баки о себе. «Калека». Слишком многие вещи, которые до того воспринимались естественными, теперь были ему недоступны или вызывали существенные трудности. Без бионики Баки чувствовал себя инвалидом. И, говоря откровенно, им и являлся. Рука – это не только сила удара. Это умение защищаться от пуль, сложные боевые приемы, вождение транспорта, стрельба из винтовки. Даже застегивание пуговиц и завязывание шнурков. Бионика была послушна и позволяла ему чувствовать себя полноценным. Могущим справляться с любыми задачами, даже лучше любых двуруких. А теперь... Стив думал об этом, наблюдая, как Солдат изучает предоставленный ему ассортимент макулатуры. Думал, что надо что-то делать, чтобы дать ему большее разнообразие. Телевидение он отмел сразу, а музыку еще не собрал. Книги Солдат почти не трогал. К комиксам о Бэтмене и Супермене, как и многочисленным кроссвордам, он тоже остался равнодушен, как и к нескольким номерам «Плэйбоя», которые Стив, скрепя сердце, все-таки добавил для пряности. Но вот уже четвертый день Солдат облюбовал журналы «National Geographic» разных лет, сидя в кресле, уже почти привычно для Стива, закинув ногу на колено другой ноги и медленно перелистывая страницы. Стив никогда прежде не замечал за Баки особой любви к этому журналу. Он не знал, читает ли Солдат статьи или просто рассматривает картинки... Но потом, когда тот закрыл журнал и взял следующий, Стив увидел на обложке знаменитое фото «Афганской девочки» и прикипел к монитору взглядом, сраженный наповал внезапным пониманием. Сперва он не поверил. Уже усыпив Солдата, он до поздней ночи просматривал записи, и догадка все ширилась, пока не стала подтвержденным фактом. Все журналы были разными. Солдат ни разу за эти четыре дня не взял один журнал дважды. «Он запоминает, - подумал Стив, - запоминает визуальные образы. Он помнит, что уже видел их...» Стив сидел, глядя в монитор, и не мог решить, что теперь делать со своим знанием. Но это было важно. * - Я жду приказаний. - Вольно, Солдат. Нет. Драться у них совсем не получалось. И Стив уже даже начинал понимать, почему. Баки потерял руку и слишком быстро ушел в криосон, чтобы успеть свыкнуться с этим. И ни у него, ни тем более у его лунатического состояния не было времени провести проверку боем в новых условиях. Потеряв руку, Солдат явно потерял привычный центр тяжести. Его то и дело болтало от отсутствия противовеса, движения выходили слишком резкими, и во всем теле ощущался читаемый дисбаланс, из-за чего казалось, что у Солдата нарушена координация движений. Бионика была тяжелой, но еще – она была ведущей и во многом определяла его стиль боя. И если Баки было легче разумом принять отсутствие руки, то Солдат раз за разом совершал одни и те же ошибки. Он дрался так, будто рука у него была. Он не пытался наносить ею удары, в этом все было в порядке. Он пытался ею блокировать. И неизменно получал по левому боку, хотя, к чести контроля Стива, вполсилы. И всякий раз, когда такое случалось, на его лице в этот момент смешивались явные – даже слишком явные – ярость и недоумение. Как если бы он знал, помнил, что здесь была рука и что так быть не должно. Даже если в спокойном состоянии Солдат понимал, что с ним случилось, во время драки это знание пропадало напрочь. Стив начал догадываться, наблюдая за ним и его действиями шестой день подряд. От начала же удачной вводной формулировки – на второй. Стиву все казалось, что Солдат, в некотором роде отлаженная машина войны, рано или поздно должен приноровиться. Освоиться, сделать выводы. Но ошибки повторялись. И понимание, которое с каждым днем все ширилось и разрасталось, касалось памяти тела о себе. Солдат, как Стив подозревал, не помнил в общепринятом смысле. Вместо памяти он использовал опыт. И тело вело его само, давая понять, что он знает, что и как надо делать для успешного результата. И этот опыт сейчас подводил его. Те решения, которые подсказывал ему опыт в бою со Стивом, так или иначе касались руки, которой уже не было, но опыт еще не успел перестроиться, чтобы убрать ее из уравнения. И Солдат действовал так, словно имел фантомную руку. Так человек с ампутированной рукой пытается взять ею чашку, опираясь на память тела о себе. И Солдат ошибался. Раз за разом. И, оказываясь на матах, смотрел с яростью и недоумением, почему на чашке не сомкнулись его пальцы. Ведь они должны были там быть. И еще этот жест, который Стив ловил в мониторе. Регулярный и неизменный. Прикосновение к культе. С этим тоже нужно было что-то делать. Понять бы, что... * - Не пытайся вспомнить детально. Просто кивни, если я тебе знаком. Стив взялся писать тренировочную программу, когда был в ярости. Нет, не на Солдата, хотя и на него тоже. Просто они вели контактный бой и разошлись, и Стив, ударив по открывшемуся боку, испугался, что сломал Баки ребро или два. Из-за этого бой пришлось прекращать, Солдата отводить и сажать на бревно и прощупывать пострадавший бок, настоятельно рекомендуя сказать, где болит, если болит. Солдат молчал. Даже не кривился при осмотре. И Стив ощущал бессильный гнев на невозможность вызвать Баки и получить однозначный внятный ответ, на ГИДРУ и программу, вшитую так глубоко, что Солдат не умеет – просто не умеет! – бороться в спарринге. Его научили драться в полную силу. И поэтому риск травм возрастал, а Стиву с одной стороны было неприятно драться с Баки в беспамятстве и с одной рукой, а с другой стороны – было страшно не усмотреть за разошедшимся Солдатом и травмировать его. Он отметил это еще в Берлине. Когда они все трое – Стив, Баки и вертолет – единым целым падали в залив, он успел подумать о том, что у Баки в режиме Солдата нет инстинкта самосохранения. Он же мог погибнуть тогда, увлекая Стива с собой вместе с падающей в воду консервной банкой, но задание было важнее. Значит, его программа лежит глубже инстинкта и глубже желания жить. Солдата научили преодолевать его. Чертовы нелюди. Стиву это категорически не нравилось. Следовало подумать, как разобраться с этим, но пока ничего на ум не шло. Стив взялся писать тренировочную программу. Хотя до этого произошло одно странное событие. - Я напишу тебе программу. Прежде, чем драться, тебе следует восстановить равновесие и центр тяжести. Могу понять, что привыкнуть к этому тяжело, но не рвись сразу драться в полную силу. Для восстановления всех прежних навыков в полном объеме тебе сперва нужно... Они ужинали после пресловутого боя, где пострадали, или все-таки не пострадали, ребра Солдата. Стив был раздражен и потому, забывшись, говорил с Солдатом просто, почти как с Баки. Он не знал, слушает его Солдат или нет, и насколько внимательно. Тот послушно ел, не вступая в разговор и не глядя на Стива, пока тот в конце концов не выдохся. - Если что-то понадобится – дай знать, - Стив пошел к двери, привычно дав разъяснения насчет свободного времени. – Кнопка для связи слева от двери. - Свет, - вдруг проронил Солдат. И Стив застыл как вкопанный. Обернулся. - Что? Солдат не смотрел на него. Он стоял у стола, трогая столешницу пальцами. - Свет, - повторил он невыразительно. – Он очень яркий. Можно… пригасить его? - Да. Да, разумеется. Солдат кивнул. Стив выполнил эту просьбу. Первую просьбу Солдата. Ему еще показалось, что тот попросил это, потому что такой яркий свет его нервировал, неизбежно ассоциируясь с операционными. Но Стив не был уверен, так ли это. * - Вольно, Солдат. Назавтра он привычно расслабился, окинул быстрым взглядом комнату, задержал его на лице Стива, затем, к удивлению последнего, посмотрел на свое левое плечо и нахмурился, чуть поджав губы. - Рука... Я потерял ее в бою? – спросил Солдат, и Стив ощутил, как сердце его пропустило удар. - Да, - ответил он. – Да, все верно. И Солдат кивнул, словно Стив сказал то, что он уже ожидал услышать. * - Рука у тебя осталась одна, поэтому ее надо беречь. Я хочу откорректировать твой стиль боя. Сделаем упор на удары ногами, подсечки и захваты. Сможешь добавить в свою разминку вот эти движения? Солдат взял список и коротко мазнул по нему холодным взглядом. Кивнул. Незаметно для себя, после этого случайного успеха со светом, Стив начал больше говорить с ним. Не спрашивать о чем-то даже. Он говорил сам. Объяснял, чем они займутся, описывал ошибки, рассказывал свои замыслы по поводу тренировок. Ему казалось, что Солдат слушает, хотя тот не отвечал, да и кивал лишь изредка. Такая молчаливость казалась странной, Баки всегда был многословен и велеречив. Солдат отвечал скупо, коротко и глухо. Но иногда он отвечал, и это уже было что-то. Стив следил за его лицом. Ловил на нем скупые проблески эмоций, все, что так или иначе нарушает бесстрастность сомнамбулы. - Хорошо. И прежде, чем драться, сделаем кое-что. Он стоял прямо, как стойкий оловянный солдатик, поджав одну ногу и держа в вытянутой руке местный аналог пиалы – неглубокое деревянное блюдце с узором, до краев наполненное водой. - Держи устойчивость, - командовал Стив. – Сохраняй равновесие. Солдат простоял минуту с лишним. Затем криво качнулся, и блюдце упало на маты, расплескав воду. «Это будет долго», - подумал Стив, поднимая пиалу и заново наполняя ее водой. * «...Тогда бог заговорил, и при первых же звуках его голоса шерсть на загривке у Белого Клыка поднялась дыбом, в горле снова заклокотало. Но бог продолжал говорить все так же спокойно, не делая никаких резких движений. Белый Клык рычал в унисон с его голосом, и между словами и рычанием установился согласный ритм. Но речь человека лилась без конца. Он говорил так, как еще никто никогда не говорил с Белым Клыком. В мягких, успокаивающих словах слышалась нежность, и эта нежность находила какой-то отклик в Белом Клыке. Невольно, вопреки всем предостережениям инстинкта, он почувствовал доверие к своему новому богу. В нем родилась уверенность в собственной безопасности - в том, в чем ему столько раз приходилось разубеждаться при общении с людьми...» * Несколько дней подряд приходится чередовать восстановление равновесия с силовыми нагрузками. Стив ставит Солдату махи ногами, отметив на груше высоту удара синей изолентой на уровне своего плеча и заставляя его раз за разом бить по уровню. Сперва одной ногой, затем другой. Стив придерживает грушу сзади, чтобы Солдат ненароком не сорвал ее, поэтому уже раз или два схлопотал по плечам. Координация еще подводит его, когда Солдат расходится, а расходиться он любит, начинает отрывисто вскрикивать на каждый удар. Бьет остервенело, в полную силу, так, словно это туловище какого-то знакомого Солдату гада. Они отрабатывают прыжки, приземления, падения и перекаты. Если не получается объяснить словами, Стив показывает движение сам. Разминка теперь предполагает растяжки на бревне, поэтому махи получаются легче. - Сильнее! – командует Стив, и удар стопой приходится в грушу в трех дюймах от его головы. Он доводит Солдата до испарины, до загнанного дыхания. Единственное время, где он позволяет себе приказы. И все ради того, чтобы вновь подружить его с собственным телом. Объяснить на практике «Да, ты потерял ведущую руку, потерял оружие, но ты суперсолдат и ты дееспособен!». Слова Баки не давали ему покоя, и Стив занимался с полной отдачей, удерживая себя только от того, чтобы снова вернуться к спаррингам. Это пока было нельзя. Проклятая пиала с водой все так же оставалась непобежденной. Но чем бы ни заканчивались их тренировки, он всегда говорил оценку. Если Солдат делал все правильно, Стив его хвалил. Если у него что-то не получалось, говорил «это не страшно». Солдат если и удивлялся такому, то вида не подавал. И Стив не мог понять, усвоил он или нет, что за ошибки его никто больше не будет наказывать. Баки спит. А во сне он может делать, что хочет. Нужно было вернуть ему это знание. * Пиала, описав дугу, упала на маты, расплескав содержимое. - Дьявол! – рыкнул Солдат. И сразу же потрясенно смолк, замер, не шевелясь. Обеспокоенно вскинул голову, и Стив ощутил, что непроизвольно улыбается, вспоминая «Какой к черту Баки?!». - Все в порядке, - он негромко рассмеялся, качая головой, и Солдат пытливо воззрился на него. – Я разрешаю тебе ругаться. Это хорошая реакция. - Почему? – вместо привычного кивка «принял к сведению» спросил тот. - Потому что если ты расстраиваешься от своих неудач настолько, что начинаешь сквернословить, значит, ты хотел, чтобы у тебя получилось. А это важно. Понял? Кивок. - Продолжим. * Часом позже Стив смотрел в монитор на то, как Солдат тратит свой личный третий час, балансируя на одной ноге в центре комнаты, пытаясь удержать в руке блюдце с водой. Держал он долго, не час, конечно, но когда менял ногу, равновесие его подвело, и он едва успел встать на обе ноги, чтобы не расплескать воду на пол. Стив наблюдал, как Солдат ставит блюдце на стол, хмурится, покусывая нижнюю губу. А потом увидел... Солдат потянулся. Всем телом, долго и вкусно, привстав на цыпочки, вытянув руку вверх и изогнув запястье. Стив ощутил, как его захлестывает тихий, почти оглушительный восторг. Он чувствовал себя натуралистом, увидевшим редкое природное явление – новое, не виденное еще никем и никогда. И запоздало подумал о том, что в комнате Солдата чертовски не хватает кровати. Как-то Стив недооценил ее смысл. Да, Солдат спит в капсуле, но значение кровати не только в том, чтобы на ней спать. Просто поваляться тоже удовольствие, и Стив подумал, что, пожалуй, зря лишил Солдата такой возможности. * «...В конце концов бог бросил мясо на снег, к ногам Белого Клыка. Тот тщательно обнюхал подачку, не глядя на нее, - глаза его были устремлены на бога. Ничего плохого не произошло. Тогда он взял кусок в зубы и проглотил его. Но и тут все обошлось благополучно. Бог предлагал ему другой кусок. И во второй раз Белый Клык отказался принять его из рук, и бог снова бросил мясо на снег. Так повторилось несколько раз. Но наступило время, когда бог отказался бросить мясо. Он держал кусок и настойчиво предлагал Белому Клыку взять подачку у него из рук. Мясо было вкусное, а Белый Клык проголодался. Мало-помалу, с бесконечной осторожностью, он подошел ближе и наконец решился взять кусок из человеческих рук. Белый Клык съел кусок, и ничего с ним не случилось...» * Ели они всегда вместе и поначалу в тишине. Стив не пытался завести разговор. С одной стороны, мешать и отвлекать Солдата не хотелось, а с другой – он наблюдал. Чтобы тщательнее составлять меню, ему нужно было знать, что Солдат ест и что нет. Он считал, что вкусы Солдата по понятным причинам соответствуют вкусам Баки, хотя бы исходя из того, что язык у них один на двоих, и вкусовая память тоже одна. Вот только все, что Стив знал о вкусах Баки, относилось к Бруклину тридцатых, а современный мир в искусстве гастрономического соблазна уже давно совершил несколько революций подряд. Он бы еще сориентировался в американской и европейской кухне, знакомой или хотя бы понятной. Но тут... местное меню вызывало осторожное недоумение даже на невозмутимом лице Солдата. Их кормили молчаливые повара, привозившие Стиву тележку с накрытыми крышками блюдами на двоих. Стив готовил бы сам, да только из местных продуктов это пока не представлялось возможным. Многое из того, что им доставляли, Стив не видел никогда. И даже если по внешнему виду что-то и было ему знакомо, то по вкусу это всегда была лотерея. Он просил сопровождать каждое блюдо пометкой на английском или любом европейском языке, и вскоре худо-бедно ориентировался. Все-таки еда казалась ему важной составляющей общения. Ваканди пользовались своим географическим положением в полной мере, и совсем немногое из того, что подавалось на стол, было импортировано из других стран. В основном, все выращивали и собирали здесь же. Ели ваканди фрукты, овощи и рыбу, реже – мясо выращиваемых коз и птиц. Они делали лепешки и хлеб из муки кассавы, ямса и сахарной кукурузы, кускус из маниока, в любом виде готовили тапиоку, жарили, варили и тушили батат, и активно употребляли в пищу знакомые и понятные помидоры, баклажаны, перец и шпинат. Все это подавалось в виде рагу, супов и салатов с апельсиновыми, винными и другими соусами, острыми или пряными, на выбор. Из нового Стив открыл для себя на удивление вкусную бамию, оно же гомбо. В меню входило много рыбы – в основном соленой, копченой и жареной. Несколько раз они ели пирожки с креветками, загадочных речных ракообразных и даже улиток. А как-то раз им подали фуфу. Блюдо в виде некрупных шариков из толченых корнеплодов маниока с бананами и множеством специй. Стив еще с первых дней в Ваканде, нарвавшись на фуфу, старался всячески избегать этого блюда, рассматривая его как местную разновидность биологического оружия. А вот Солдата предупредить забыл. Из мыслей о прошедшей тренировке Стива вывел сильный кашель. Зимний Солдат, прижав руку ко рту, отчаянно старался подавить его, сотрясаясь всем телом и стремительно краснея слезящимися глазами. Но куда там – даже снабженное сывороткой тело не слушалось и рефлекторно давало понять, что оно, тело, думает об этих ваших африканских специях. Стив мгновенно сообразил, в чем дело, только глянув на блюдо перед ним. - На, запей, - он быстро налил полный стакан ананасового сока и протянул бедняге. – Это моя вина. Забыл сказать. Фуфу не жуют, а глотают целиком. Прости. Солдат бросил на него быстрый нечитаемый взгляд, залпом осушив стакан. Отдышался, подумал – и налил себе еще, на удивление легко справляясь с громоздким графином одной рукой. После этого к фуфу он больше не притрагивался. А вот ананасовый сок начал пить каждый день. Фрукты компенсировали почти полное отсутствие сахара. Его заменяли медом, привозными финиками и инжиром. Фрукты Стив старался оставлять на завтрак, тоскуя по йогуртам и сыру. Молока, несмотря на выращивание коз, здесь почти никто не пил, да и климат не позволял всерьез заниматься обработкой молочных продуктов. Привозное сливочное масло ценилось на вес золота. Фруктов было в избытке. Стив уже успел попробовать какие-то ярко-голубые ягоды, похожие на голубику, гуаву, сметанные и звездчатые яблоки, а также цитропсисы – по виду и вкусу похожие на мандарины, но слаще, вот только пахнущие почему-то бензином. Впрочем, среди фруктов неожиданностей было меньше. В избытке здесь было бананов, манго, ананасов, кокосов и папайи, последней особенно. Утром они пили смузи из них, чей состав на вкус определить даже сыворотка не помогала. И еще здесь оказался на удивление вкусный кофе. Кое к чему у Солдата проявлялись склонности. Например, к длинным, похожим на баклажаны африканским грушам или рогатым дыням, отдаленно смахивающим на оранжевые огурцы, а на вкус как банановое пюре. А кое-что Солдат не ел. Даже то, что Баки в свое время любил. Например, сорбеты, за неимением молочного мороженого. Он вообще не ел холодного, хотя Стив лично просил сделать какой-нибудь аналог. Баки мороженое любил. А Солдат не трогал. В итоге Стив съедал все сам, мучимый дилеммой. Можно было бы приказать... сказать Солдату попробовать это, и фруктовое пюре со льдом и соком, может быть, ему бы даже понравилось. Наверняка бы понравилось. Стив был в этом уверен. Но такого приказа он не давал и уже понимал, что не даст. Не потому даже, что приказывать что-либо съесть он считал глупым и недостойным. Просто Стиву казалось, что в сознании Солдата лучше отпечатается не то, что сорбет оказался вкусным, а то, что Стив дал ему право самому решать, хочет он есть его или нет. Осознанное действие. Выбор. У Солдата здесь есть права. Их немного, но они есть. Это главное, что он должен осознать. Приказ лишает его всякой ответственности за действие, ведь приказ есть приказ. Сказали – сделал. А если он не хочет есть пюре со льдом... значит, не хочет. Тоже результат. Тем более, что лед... Стив отгонял от себя эти мысли. * С появлением кровати Солдат открыл для себя музыку. Это был проигрыватель для дисков на пальчиковых батарейках. Конечно, плеер был бы гораздо компактнее и удобнее, но Стив остановил свой выбор на этом варианте. Диск, как в свое время пластинка, был не просто носителем данных. Это была вещь. А вещь обычно имеет в сознании какой-то маркер, или начинает его обретать со временем. Новая вещь, старая вещь, моя, чужая, любимая, нелюбимая и так далее. Стиву хотелось создать хоть какие-то связи между Солдатом и вещами в этой комнате. Казалось, что это лучше поможет его понять. И еще – он не хотел, чтобы Солдат прятался в наушниках. Стиву хотелось знать, какую музыку он слушает, какую, может быть, поставит дважды. Это тоже было важно. Это давало больше фактической информации, а Стив по ней голодал. Он собирал музыку как простой и безвредный вид удовольствия и долго разъяснял Солдату полезные свойства музыки, от релаксации до заполнения пробелов в знании музыкальных стилей разных времен и стран. Он не считал, что Солдату особенно нужны такие знания, и даже не был уверен, что Солдат понял и принял все из его объяснений. Но слушать музыку тот начал только с появлением кровати, и Стив вынужден был расписаться в полном своем бессилии понять, как они взаимосвязаны. Он подолгу смотрел в монитор, как Солдат ставит диск, казалось, любой случайный, и садится на кровать, поджав по-турецки ноги, листая журналы, тот же «NG». Под какую-то музыку, в основном – под классическую, он просто лежал, глядя в потолок. Под другую, правда, очень редко, наматывал круги по комнате. Обычно такое случалось, когда звучало что-то ритмичное, но раз на раз не приходился. И в очередной раз глядя, как Солдат лежит на кровати без движения, Стиву пришла в голову одна идея. - Лови, - на следующий день в самом начале третьего часа Стив бросил Солдату теннисный мячик, и тот легко поймал его тремя пальцами. – Для координации движений. Два условия: не бросать им в камеру и в мониторы. Тот кивнул. И до самого криосна сидел на кровати, поджав ноги, бросая мячик по траектории пол-стена-рука. Но на мячик не смотрел, словно полностью погрузившись в музыкальный ритм. Или Стиву так только казалось. * А на следующий день после ответа «все, что хочешь» Солдат задумчиво спросил: - Мне можно передвигаться вне этой комнаты? Сперва Стив растерялся. - Нам выделены только эти помещения. Ты хочешь выбраться отсюда? Или на прогулку? Солдат кивнул. Стив не очень понял, то ли выбраться, то ли на прогулку, но запросил у Т’Чаллы разрешение, на всякий случай. Тот разрешил гулять по коридору в условленное время, когда им перегородят все крыло, но предупредил при этом, что, если питомец вдруг сбежит, Стив будет по джунглям ловить его сам. Тот согласился. В этот день он отменил тренировку, и после еды они выбрались к широким панорамным окнам. Влажные тенистые джунгли раскидывались отсюда сплошной пестро-зеленой палитрой, сколько хватало глаз. Солнце искрилось в белой пене водопадов, питающих один из многочисленных бурных притоков реки Огове; над водопадами висели яркие дуги радуг. Туманная дымка укутывала густую крышу вечнозеленого тропического леса, испещренного слоновьими тропами на нижнем ярусе, прозванном путешественниками и учеными «зеленым адом». Небо целыми стаями рассекали птицы, и хотя их криков не было слышно, лес кишел жизнью. Отсюда, с высоты, его зеленый полог выглядел мрачным и совершенно непроходимым. Было в нем что-то первозданное. Изначальное, доисторическое. «Затерянный мир» Артура Конан Дойла. Почему-то Стиву вспомнилось утверждение, что многие виды живых существ здесь до сих пор не открыты. Солдат во все зрачки вбирал раскинувшиеся внизу джунгли, гремящий дым водопадов, долго смотрел серыми глазами Баки на выплывающую из тумана статую огромной, скалящей зубы пантеры, выбитую из цельного массива скалы. Влажную от клубящихся вокруг облаков и недавно прошедшего ливня. - Мы можем вернуться? – спросил он глухо, не отрывая взгляда от панорамы за окном. - Да, если хочешь, - удивился Стив, и Солдат быстрым шагом направился обратно в комнату. Стив, не отставая, двинулся следом. Войдя в знакомое белое пространство, Солдат замедлил шаг, потом и вовсе сел на кровать и замер. Неподвижный, с абсолютно прямой спиной. - В чем дело? – Стив опустился рядом. - Ты нарушил устав, - негромко сказал Солдат. Стив опешил. Разве он сам не просил прогуляться?.. - Я получил разрешение у владельца здания, так что все в порядке. Солдат упрямо мотнул головой. - Ты нарушил устав. За нарушение устава следует наказание. - Сам будешь меня наказывать? – Стив улыбнулся, но, увидев в глубине серых глаз что-то темное, улыбаться перестал. – А если ты о тех, кто этот устав писал и вводил в исполнение, то их уже нет. Наказывать некому. Молчание. Хотя этот диалог уже шел на рекорд по количеству фраз от Солдата. - Меня должны были списать? Из-за руки. И по количеству вопросов – тоже. - Нет. С чего ты взял? - Я не выполняю заданий. Я бесполезен. - Неправда, - ответил Стив. – Ты на реабилитации. Бионику тебе вернут, и будешь как новенький. А пока тебе надо восстановиться. Взгляд Солдата вдруг опустел, стал совсем тусклым. Мертвым. Воздух вокруг налился свинцовым молчанием. - Так нельзя. Он сказал это негромко, без убежденности. Без особой надежды в голосе. И Стив вдруг испугался поверить смыслу этого «так нельзя». Смыслов было слишком много. Тебе нельзя так обращаться со мной, потому что это наказуемо... или... Нельзя давать волю, если вскоре все это кончится. Когда я вернусь к ним, и они меня обнулят. Он впервые за все время продемонстрировал какое-то... отношение к происходящему. И Стив решился. Легенда не предполагала корректировок, но он не смог больше. Просто не выдержал. Положил руку на живое плечо Солдата и крепко сжал. Тот повернул голову. - Бионику мы тебе вернем, как только сможем. Но к ним ты больше не вернешься. Слышишь меня? Больше никаких обнулений, пыток и электричества. И мне – можно. Потому что ты теперь мой и подчиняешься только мне. Солдат недоверчиво уставился на него. Медленно моргнул. - Я твой? – переспросил он. Стив запоздало понял, что этого говорить не следовало. - Да. Я забрал тебя оттуда. Под свою ответственность. После этого можно было ожидать чего угодно. Но «чего угодно» не последовало. Солдат кивнул, сделав какие-то выводы молча. Стив не знал, забудет ли он этот разговор и стоит ли вносить его в распорядок. Нет, не получится. Все разговоры, которые он вносил в распорядок, начинал он сам. Этот разговор начал Солдат, и Стив был рад хотя бы тому, что он вообще состоялся. А еще – что затуманенные серые глаза почти покинуло ощущение безнадежности. Странное дело, Стив до сих пор не замечал, как много ее было там, пока она не исчезла. Вместе с ощущением покоя и безопасности в нем прорастала тревога лишиться всего этого. Совсем человеческое чувство. Для живущего одним днем тратить отведенное время на тоску о том, что это скоро закончится... Именно тогда Стив поверил в то, что Зимний Солдат его помнит. Действительно помнит. Что, не имея никакого понятия о Баки Барнсе, он отдает себе отчет в том, что раньше было плохо и больно, пусть и терпимо. Потом он потерял руку – и стало почти хорошо. Этот человек, Стив, заботится о нем, пока он ограниченно дееспособен. А потом ему вернут руку – и все опять будет так же, как было раньше. И вот теперь... не будет, как раньше. Стив так сказал. Опомнившись, Роджерс увидел, что Солдат пристально смотрит на него. Раньше он избегал смотреть в лицо, во всяком случае – долго, предпочитая отрешенно пялиться куда-то мимо. И впервые смотрел вот так – в упор, прямым взглядом. Стив почувствовал себя неловко и поднялся на ноги. - У тебя еще час. Отдыхай. И ушел, стараясь не думать о том, что это слишком похоже на бегство. * «...Бог продолжал говорить. В голосе его слышалась ласка – то, о чем Белый Клык не имел до сих пор никакого понятия. И ласка эта будила в нем неведомые до сих пор ощущения. Он почувствовал странное спокойствие, словно удовлетворялась какая-то его потребность, заполнялась какая-то пустота в его существе. Потом в нем снова проснулся инстинкт, и прошлый опыт снова послал ему предостережение. Боги хитры: трудно угадать, какой путь они выберут, чтобы добиться своих целей. Так и есть! Коварная рука тянется все дальше и дальше и опускается над его головой. Но бог продолжает говорить. Голос его звучит мягко и успокаивающе. Несмотря на угрозу, которую таит в себе рука, голос внушает доверие. И, несмотря на всю мягкость голоса, рука внушает страх...» * - Ты помнишь меня? Не пытайся вспомнить детально, просто кивни, если я тебе знаком. - Я знаю тебя. Ты Куратор. Этого слова Стив не говорил ему никогда. Он не был уверен, что такое определение ему по душе, но, во всяком случае, оно звучало чуточку лучше, чем «кукловод». * - Отлично, - Стив принял пиалу у него из руки, и Солдат опустил ногу. Он держался ровно и уже мог выстоять на любой ноге десять минут, не расплескав воды. – Со статикой все в порядке, а вот с динамикой будем работать уже по-другому. О спаррингах, пожалуй, говорить еще рано, но прогресс налицо. И Стив улыбнулся Солдату. Тепло и искренне, радуясь его успеху. Когда они выходили из зала, он дружески потрепал Солдата по плечу. - Ты молодец, - сказал Стив. Солдат глянул удивленно и тут же отвел глаза в сторону, словно ему вдруг стало неловко. Ели они как обычно, Солдат смотрел в тарелку. Но когда Стив повторил «все, что хочешь», сказал: - Красное. На недоуменный взгляд Стива он пояснил: - Можно мне что-нибудь красное? Тут. Он выглядел странно напряженным. Словно очень долго на это решался. - Да, разумеется. Стив подумал было про флаг Советского Союза, но решил палку не перегибать. На следующий день на кровати Солдата появилось красное покрывало. Насыщенный кроваво-винный цвет, казавшийся еще ярче на фоне белого пространства комнаты. Оглядываясь после «Вольно», Солдат задержал на нем взгляд. И на лице Стива в этот раз его взгляд держался дольше прежнего. - Ты помнишь меня? Не пытайся вспомнить детально. Просто кивни, если я тебе знаком. - Я тебя знаю. Ты Стив. Ты работаешь со мной. - Да, все верно, - сказал он, и голос едва не подвел. * Стив уже понял это. Понял давно, еще с пресловутых журналов. Солдат обучаем. Это не чистый лист после каждой загрузки, а непрерывное параллельное сознание со своим собственным опытом. Как Беннер и Халк. Оборотень, значит? Солдат был построен на Баки, на его основе, как на фундаменте. Солдат любит то же, что и Баки, и память в нем накапливается, просто программа на многие поступающие сведения ставит маркер "Не важно для миссии". И тем не менее. Может быть, дело было в том, что его никто не обнулял – самый неприятный и болезненный опыт, о котором упоминал Баки. Или же неизменность обстановки так на него повлияла... Так или иначе, Стив уже видел – Солдат узнает его. Он предугадывает фразы сразу после «Вольно». Как только он фокусирует взгляд на Стиве, то смотрит спокойным, осмысленным взглядом. Осмысленным по-своему. Так он смотрел на хэликэрриере, когда они стояли лицом к лицу, пристально, не мигая, как смотрят на мишень. Только теперь Солдат словно бы говорил всем своим видом: «Я тебя знаю. Ты Стив, ты работаешь со мной. Ну, и чем мы займемся сегодня?». Стив не знал, можно ли считать это прорывом. И хватит ли этого узнавания, когда код зачитает не он. * В этот день тренировка получилась насыщенной. Стив держал дощечку двумя руками, пока Солдат движением каратиста бил в нее ногой, разламывая надвое. Затем Стив брал новую дощечку, и Солдат бил другой ногой. Затем еще дощечка – но уровень выше. И еще одна, и еще, и еще... К концу занятия у Стива болели руки, которым несколько раз сильно досталось, а Солдат вымотался так, что тяжело дышал и чуть покачивался. Стив представлял, как гудят его ноги, поэтому с душем и едой разобрались быстрее обычного. Стив ушел, дав Солдату возможность растянуться на кровати на целый час. Все-таки, он сегодня был в ударе. Заслужил. Стив записывал результаты в блокноте, внося изменения в программу. Кончик карандаша был изжеван от мысленных дилемм, касательно небольшого пространства и отсутствия возможности бегать. Увлекся. А когда в очередной раз поднял голову на экран, то застыл, зачарованный, мгновенно забыв, о чем думал только что. Солдат лежал неподвижно, дыша размеренно и глубоко. Он спал. Впервые с тех пор, как Стив работал с ним, он уснул как человек, уснул на своем красном покрывале. Стив долго смотрел в монитор, отчетливо понимая, что разбудить его не сможет. Не посмеет. Не осмелится даже в комнату войти сейчас, чтобы не спугнуть. Это было так важно... должно было быть. Стиву хотелось дать ему возможность наслаждаться. Столько, сколько ему захочется, и так, как захочется. Пусть спит. Он смотрел в монитор, пока исподволь не стала наваливаться сонливость, голова потяжелела, опустилась на избитые руки, но он не заметил этого, подумав, что полежать вот так минут десять... Стив проснулся рывком и к своему ужасу увидел, что прошло уже по меньшей мере три часа, и на экране появились изменения. Солдат сидел за столом и что-то коряво писал на листе бумаги маркером. Коряво – потому что лист елозил туда-сюда по столу, и придержать его было нечем. Стив не успел затаить дыхание, подивиться, что это значит... Солдат поднял лист в камеру. «Тащи сюда свою задницу, Роджерс!». Стив сокрушенно вздохнул. Взгляд у Баки был сердитый и сонный. Предстоял тяжелый разговор. Опять. * - Мы же вроде хотели вытаскивать из меня эти коды, а не одеяльце им поправлять! – Баки бродил туда-сюда по комнате. Стив сидел в кресле и испытывал противоречивые чувства: угрызения совести мешались в нем с радостью от того, что Баки опять становился похож на живого себя. И еще Стиву определенно нравилось это «мы». - Это элемент терапии, - сказал он. – И пока он работает. - А твоя терапия может не пробуждать меня к жизни? - Когда ты так говоришь, я чувствую себя спиритистом, - Стив подумал и добавил, – или некромантом. - Ладно, - Баки шумно упал на красное покрывало. – Будь по-твоему. Допустим, у тебя что-то получится, и «колыбельная» будет работать. А дальше что собираешься делать с этим? Будешь за мной постоянно следить? - Возможно. Но в этом нет необходимости. Если я сумею вписать себя в твою программу, надеюсь, что смогу перехватить контроль дистанционно через конференцсвязь. Но это если захочешь участвовать... - Я тебе уже говорил, - Баки бросил на него хмурый взгляд исподлобья. – Это для меня единственная возможность искупить вину. Ты учишь драться без руки, и я тебе благодарен. Хотя мне не по себе от того, что ты лишаешь себя преимущества перед Зимним Солдатом. Без руки я менее опасен в трансе и не могу серьезно тебе навредить. А ты ставишь ему удар и учишь атаковать себя. И эти упражнения с пиалой... - Это было круто. Еще скажи, что тебе не понравилось. Баки усмехнулся, уже почти весело. Наверное, укололо Стива, едва ли не в первый раз, когда он обращался к памяти Солдата, и испытывал от нее положительные эмоции. Это следовало запомнить. - Все равно. То, что ты делаешь, опасно. - Знаю, - кивнул Стив. – Но я верю, что оно того стоит. - Упрямец, - улыбнулся Баки, и его серые глаза словно засветились изнутри. - Насчет того, что дальше... у меня было одно соображение. Но я не уверен, что стоит загадывать так далеко. - Делись. - Код не действует повторно, - сказал Стив и увидел, что Баки сразу понял его. Как и то, что понятое ему совсем не понравилось. – Я знаю, я проверял. Это как повторно вводить пароль, когда ты уже в системе. - Никакой реакции? - Никакой. - Да, тогда понятно, - хмыкнул Баки. – Поэтому они ввели обнуление. Повторно код не перезапустишь, а кода деактивации нет. Тогда только память прожаривать, чтобы все начать сначала. - Если ты хочешь участвовать, - Стив поспешил вернуть тему, боясь, что Баки увязнет в воспоминаниях. Ему становилось не по себе, когда друг вот так говорил про обнуления, - я мог бы сам заранее читать тебе код. Тогда никто больше не сможет тебя запрограммировать. Баки невесело хмыкнул. - Пропущу все веселье. Горечи в этом голосе крылось столько, что ее, как деготь, можно было черпать ложкой. Стив удивленно пригляделся к другу. Да, так и есть. Баки словно за что-то был на него сильно и глубоко обижен. И подавлен тем, что Стив не знает или не понимает, за что. Не может принадлежать себе, но и Стиву принадлежать не хочет? Это было бы понятно... если бы было правдой. Нет, тут дело было в другом. Эта обида была чертовски похожа на... На ревность. Тренировки, задания, красное покрывало. Баки что, думает, что Солдат займет его место в строю?.. - Бак, - Стив постарался говорить как можно мягче. – Это только на первое время. Пока не найдем решение. - Нет, - отрезал Баки. Покачал головой, отвернулся. – Ни черта ты не понял, Стив. Это я должен искупать то, что сделал! Я, а не он. И это не только на первое время. Ты с ним так носишься, что это надолго. Он для тебя уже не программа, а человек. Ты хоть сам понимаешь, что это ненормально? Он сколько угодно может казаться мирным, пока код читаешь ты, но когда какой-нибудь псих его на тебя натравит, я тебя убью! - Понимаю, - промолчал Стив. – Но ты не прав, Бак. Он – это ты. И вас надо восстанавливать обоих. Все, что сделали с тобой, сделали и с ним. Просто он менее восприимчив, чем ты. Но это же значит, что и тебя можно восстановить через него. Потому что, как бы ты ни старался, ты не сможешь преодолеть все это, сгрузив свои чудовищные воспоминания вместе с Солдатом в одну яму. Оно будет гнить там, накипать, как нарыв, полниться кошмарами и психосоматикой. Не восстановив его, я ничего не смогу сделать для тебя. Ты можешь бежать от себя, Бак, но далеко ли получится убежать?.. - Бак, - сказал он успокаивающе, - я все равно это не брошу. Если бы знал другой способ, я бы использовал его. Если его знаешь ты, я откажусь от идеи «колыбельной» и попробую его. Только мне нужно, чтобы ты мне помог. И Баки вздохнул, успокаиваясь. Привычно отрешаясь. Вернулось бессилие и погасило его глаза. - Нет у меня идей, - признался он. – Знал бы, что с этим делать, проблем было бы меньше. Если работает... если ты уверен, что это работает – действуй. Только даже на подхвате от меня все равно мало толку. Я теперь даже одеваюсь с трудом. А про винтовку и транспорт и говорить нечего. - Бионику вернем, как только получится. - Ты говоришь это так, будто это не проблема. - Я привык решать проблемы по мере поступления. Давай сперва разберемся с кодами, а уже потом будем возвращать тебя в строй, идет? Баки покорно кивнул. Совсем как Солдат. - Может, хочешь есть? – с надеждой спросил Стив. – У меня тут осталось... - Нет. Лучше верни меня к моим розовым пони. Спать хочу. И не делай так больше, - он сурово взглянул на Стива. – Занимаешься с ним – занимайся, но я в этом участвовать не хочу. Стив поднял руки. - Как скажешь, Бак. Все равно все будешь помнить. - Вот именно, - непонятно заметил он, направляясь к криокапсуле, и Стив, пристегивая его, с тоской подумал о том, что этот чертов морозильник он тоже считает проблемой. Но всему свое время. * Как бы Баки ни ворчал на самоуправство Стива, но с этого дня он перестал кричать при вводе кода. Болезненно морщился, сильно сжимая зубы и стискивая правую руку в кулак, шумно дышал, превозмогая вползающее в него ледяное безумие. Но не кричал. Стив не знал, было ли тому причиной то, что Солдат уснул естественным образом, и Баки безболезненно сменил его. Или всему виной было пресловутое красное покрывало. Но неприятных ощущений стало явно меньше, и Баки заметно легче переносил это. Стив был рад такому прогрессу, хотя больше и не пытался повторить эксперимент. Ругаться с Баки из-за Солдата ему совсем не хотелось. * - Печь. Девять. Добросердечный... Сегодня впервые за время утечки код читал не Стив. - Я жду приказаний. Глядя на то, как Т'Чалла отстегивает Солдата от основания капсулы, Стив непроизвольно сжимал и разжимал кулаки, напрягшись всем телом. Странные чувства боролись в нем и тянули живот. Волнение, тревожность и что-то еще. Что-то личное, что касалось только его и Солдата. Тот покорно стоял перед Пантерой, ожидая указаний, и Стив впервые за долгое время ощутил, как у него от стресса вспотели ладони. Это была первая проверка, чтобы обкатать человеческий фактор. - Этот человек, - Т'Чалла указал рукой в сторону Стива. – Поставь его на колени. Солдат безропотно пошел на него. Стив шагнул ему навстречу. - Вольно, Солдат, - сказал он. Как и каждое утро. Тот замер на секунду. Нахмурился. Замешкался. - Поставь его на колени! – твердый голос Пантеры раскатился эхом, и Солдат рванулся вперед. «Власть приказа», - вспомнил Стив. Солдат схватил его за руку, выкрутил ее назад и грубо толкнул, заставив опуститься на пол. Стив послушно упал на колени, не оказывая сопротивления и не вступая в бой. Это было ни к чему. Драться сейчас не было смысла. Важно было выяснить, выполнит Солдат приказ или нет. И он выполнил. Стив не злился на Пантеру. Тот действовал жестко, чтобы проверить успех, и говорил именно то, что на его месте сказал бы Солдату враг. Нет, Стив не злился. Или, если быть точным, он злился совсем по иному поводу. - Отлично, Солдат, - заметил Т'Чалла с едва различимой грустью. - Вы не могли бы воздержаться от похвалы? – сдавленно попросил Стив, ощущая внезапный прилив жгучей ревности. «Это мой волк!» - шевельнулось в голове. Солдат все еще держал его за руку. Стиву казалось, что он чувствует, как дрожат его теплые пальцы. * Вернувшись к себе, Стив закрыл дверь и, не включая света, съехал по двери вниз, на пол, сильно сжав голову руками. Дурак. Дурак! На что он надеялся?! Что можно противопоставить дрессуре, семьдесят лет насиловавшей сознание Баки?! Самонадеянный наивный придурок. Поверил сказкам о том, что лаской и добротой можно расположить к себе волка, обученного убивать! Стив плакал, не замечая этого, только дышать приходилось почему-то ртом, пол качался, и тяжелые капли рвались из глаз. Он сидел, уткнувшись локтями в колени, обхватив руками голову. Как можно было быть таким идиотом, о, небо!.. Права была Наташа. Он слишком наивен для этой работы. Наташа, приручившая Халка. Он подумал, что раз она смогла, значит, и у него есть шанс. Радовался же, как идиот, мелочам этим, проблескам, мячик, красное покрывало, пароли-отзывы... Надо было что-то менять. Отказываться от этой модели в пользу чего-то другого, искать пробивной сильный ход... у Стива не было идей. Не было мыслей. Потому что отпускать эту идею приходилось с кровью и болью. Гадко было признаваться себе в том, что он привык к этому распорядку, или даже не так, нет... Он привык к Солдату. Привык к его невозмутимости, к его обучаемости. Стив жил этими короткими встречами. Коротким и странным общением с Баки, ушедшим в холод от памяти. Что еще можно сделать?!.. Впервые Стив чувствовал себя совсем бессильным. Это было мощное, давящее, осязаемое бессилие, и сам он казался себе маленьким, жалким, не могущим ничего противопоставить мощи многократно сильнее себя. Муравей и ботинок. Стив беззвучно плакал в темноте. Сейчас он понимал состояние Баки как никогда. * Солдат вел себя как обычно, и от этого было еще хуже. Стив с трудом сдерживался, чтобы не быть с ним резким, и, наверное, это ощущалось, потому что Солдат за весь день не сказал ничего сверх обычной программы. А когда у него пошло свободное время, то просто сидел на красном покрывале. И в монитор Стив заметил странный жест. Словно он... погладил покрывало рукой. Все остальное время он просто сидел, не трогая журналы, не включая музыку. И Стив не выдержал. - Что-то случилось? – он вошел в комнату и подошел к кровати. Солдат не поднял на него головы, так же бесстрастно и пусто глядя прямо перед собой. – Может, тебе что-то нужно? Болит? - Я напал на тебя, - вдруг сказал Солдат. - Сегодня? Или ты имеешь в виду... - Он приказал. И я напал на тебя. Почему, если только ты работаешь со мной? Он говорил медленно и спокойно, не глядя на Стива, и так легко было поверить, что перед ним Баки... если бы не стылая неподвижность. Никаких лишних жестов, почти безжизненное спокойствие. - Это была проверка. - Я ее не прошел? Стив чуть усмехнулся. - Это я ее не прошел. Ты все сделал, как надо. Солдат кивнул ему, мол, понял и принял к сведению, но вся его поза, чуть-чуть, самую малость, выражала смущение. Стиву впервые пришло в голову, что Солдат может быть подавлен, но в это еще было слишком трудно поверить. Он выглядел... виноватым. Как если бы испытывал потребность извиниться, но не знал, как это сделать или выразить. Как если бы это чувство было для него непривычным, и поэтому причиняло дискомфорт. - Ты из-за этого весь день сам не свой? Солдат не ответил. Может, не понял вопроса, а может, не знал, как на него ответить. Стив присел рядом. - Ты различаешь нас? Тех, кто приказывает тебе? – он хотел сказать «тех, кто читает код», но Солдат о коде, скорее всего, не имел никакого понятия. Стив решил не рисковать. - Ты действуешь не по инструкции, - вдруг сказал Солдат, как тогда, после прогулки. - Из того, что я знаю о твоих инструкциях, я бы предпочел обойтись без них, - в действительности Стив понятия не имел об инструкциях ГИДРЫ и не хотел иметь. – А что, я нарушил какой-то важный пункт? - Ты ни разу не обнулял меня. Даже когда я был нестабилен. - Я не стану этого делать. - Почему? - Потому что я не изверг. И потому что я хочу, чтобы ты меня помнил. Дестабилизация – это не страшно. - Ты неправильно работаешь со мной. Будут проблемы. Стив поднял руку и убрал волосы ему за ухо. Очень захотелось видеть лицо, скрытое занавесом отросших прядей. Выражение этого лица на миг изменилось, но изменилось непонятно. Трудно было его прочитать. Но Стив уже отметил для себя – человеческий фактор есть. И не только из-за того, что в обычном режиме они друзья. Солдат его выделил. Стив ведет себя странно, не как другие, поэтому он запоминает. Странное привлекает больше его внимания. - Будут, - согласился Стив. – Без них никуда. А ты хотел бы? Чтобы я и дальше с тобой работал. Солдат задумался. Стив уже готовился услышать «Сообщение о...», но вместо этого тот сказал: - Я не знаю, - он нахмурился. – Это важно? Чтобы я чего-то хотел. Ты часто спрашиваешь, чего я хочу. - Да. Мне важно, чтобы у тебя были желания. - Почему? Это был сложный вопрос. Почему. Желание. Первое слово кода. Разрабатывая эту фазу, Стив много думал об этом. Книги, музыка, мячик, «все, что хочешь»... Ему было важно вынудить Солдата обратить взгляд внутрь себя, анализировать свои ощущения. Он подозревал, что Солдат имеет твердую убежденность, что его желания не имеют значения. Что это относится к несущественному. Но желание, по большому счету, это та же потребность, осознание, что чего-то не хватает для того, чтобы все было как надо, и уже потом, в идеале – чтобы было еще лучше. Пригасив свет и дав ему красное покрывало (что-то красное, он выразился так), Стив утолял этим какие-то потребности Солдата, которые уже не относились к физиологическим. Это было важно. Как будто наличие желаний отличало машину от живого существа. Стив радовался, искренне радовался тому, что эти потребности у него есть. Что Солдат учится прислушиваться к себе, смотреть вглубь себя, и желание красного означало само наличие этих глубин. Наличие неутоленных потребностей в чем-то. Свет – это было просто, поскольку нам всегда легче понять, что причиняет дискомфорт, чем наоборот. А вот красное... это было уже что-то совсем другое. Но вот доступно объяснить это так, чтобы он понял... Солдат не поймет, если сказать ему «потому что ты мой друг». Он не поймет «потому что я о тебе забочусь», что это естественно для человека – чего-то хотеть. Стиву хотелось выразиться так, чтобы это было ему понятно. Понятно программе. Он чуть сдвинулся на покрывале, устраиваясь удобнее. И вдруг понял. - Тебе нравится это покрывало? – спросил Стив и, увидев сосредоточенно-недоуменное выражение лица, поспешил перефразировать. – Или, давай не так... ты чувствуешь себя лучше от того, что оно у тебя есть? Кивок. Уверенный и определенный. - Вот тебе и ответ, - улыбнулся Стив. – Раз ты чувствуешь себя лучше, значит, все идет правильно. В том и смысл. Поэтому ты тут, и поэтому я работаю с тобой. Чтобы тебе было лучше. Понял? Солдат надолго задумался. Кажется, эта мысль уживалась в нем постепенно, и он осторожно вертел ее со всех сторон, примеряя к себе и программе. Это вносило коррективы в привычный порядок вещей. Ему можно хотеть чего-то. Это даже желательно. Это связано с его функциональностью, с тем, что он потерял руку и пострадал. Его не наказали за потерю руки. Значит, он все сделал правильно. Его восстанавливают. Ему лучше. И от того, что он получит желаемое, ему станет лучше. Реабилитация. Солдат еще раз невольно провел ладонью по красному покрывалу. Словно это был маркер. Символ чего-то, понятного только ему одному, или понятного только Баки. А быть может, непонятный им обоим отзвук чего-то прошлого, каких-то отложившихся в подкорке ощущений и ассоциаций. Стиву не нравилось прятаться за этой формулировкой. Реабилитация. Он бы с большим удовольствием сказал «потому что я хочу, чтобы ты чего-то хотел» или попробовал выразить простыми словами мысль «потому что если у тебя нет желаний, ты превращаешься в инструмент». Но он не стал. Это странным образом переворачивало с ног на голову то, что он делал, выставляя все так, что это не он утоляет желания Солдата, а наоборот. Словно это Солдат правильным поведением утоляет его, Стива, потребности. А одна только мысль о том, что в программу вшита необходимость исполнения желаний кукловода... Стив прикрыл глаза. Нет, он не будет думать об этом. Он почувствовал, как прогнулась кровать – Солдат изменил положение тела. А затем... мягко ткнулся лбом Стиву в плечо. Несильно боднул головой. Бруклинский жест. Эхо. - Почему ты это сделал? – оторопело спросил Стив, замерев, боясь вдохнуть, даже повернуть голову. - Захотел, - последовал негромкий ответ без пояснений. И в груди запекло так сильно, что стало больно дышать. Стив посмотрел на Солдата, чувствуя предательский комок в горле. - Вот и молодец, - выдавил он. И не выдержал – протянул руку, сгребая, привлекая к себе. Он обнял Солдата. Скомканно и неловко. Осознавая, как же сильно хотел этого. Как остро ему не хватало вот этого простого касания. - Извини, - выдохнул Стив глухо куда-то в район его плеча. – Это уже из перечня моих желаний. Солдат не обнял в ответ. Замер. Но и не застыл покорной овцой, пережидая этот внезапный обвал физического контакта. Сидел расслабленно, дышал глубоко и ровно. Теплый Баки... Пахнущий домом. Покоем. Стив вжался лбом ему в плечо и прикрыл глаза. Было так тихо, что, казалось, можно услышать треск помех программы в голове у Солдата. Так уж ты устроен. Всегда есть тот, кто прочел код, поэтому Зимнего Солдата не существует без Хозяина. У Солдата должен быть Хозяин. И я им стану. Единственным. Я проникну в твою программу так глубоко, куда другие попасть никогда не сумеют. Пусть они будут знать код, пусть они охрипнут, выкрикивая эти слова – твоим Хозяином буду только я. Только я, слышишь?.. Потому что я сделаю так, что в свою программу ты меня впустишь сам. * «...Противоположные чувства и ощущения боролись в Белом Клыке. Казалось, он упадет замертво, раздираемый на части враждебными силами, ни одна из которых не получала перевеса в этой борьбе только потому, что он прилагал неимоверные усилия, чтобы обуздать их. Рука опускалась. Расстояние между ней и головой Белого Клыка становилось все меньше и меньше. Вот она коснулась вставшей дыбом шерсти. Белый Клык припал к земле. Рука последовала за ним, прижимаясь плотнее и плотнее. Съежившись, чуть ли не дрожа, он все еще сдерживал себя. Он испытывал муку от прикосновения этой руки, насиловавшей его инстинкты. Он не мог забыть в один день все то зло, которое причинили ему человеческие руки. Но такова была воля бога, и он делал все возможное, чтобы заставить себя подчиниться ей...»

ФАЗА ТРЕТЬЯ

- Вольно, Солдат. Стив поднял руку и отчертил по лбу Солдата полосу слева направо, как если бы стирал грязь или пот. Солдат удивленно моргнул, пристально уставился. Но ничего не сказал и не сделал. - Кто я? - Ты Стив, - ответил Солдат. – Ты работаешь со мной. - Распорядок помнишь? – дождавшись кивка, он удовлетворенно кивнул в ответ. – Тогда иди на разминку, умывайся, и жду тебя к завтраку. Глядя в широкую спину Солдата, скрывшегося за дверью тренировочного зала, и слыша, как маты хрустят у него под ногами, Стив позволил себе глубокий вдох-выдох. Он знал, что придется вводить сигнальную систему прикосновений, но не думал, что это будет так сложно. Нет, не так. В том, чтобы ввести сигнальный жест, ничего трудного не было. Труднее было дождаться отклика. Стив выбрал этот жест. Провести большим пальцем по лбу, чуть задержав прикосновение на виске. Солдат неизменно моргал, удивленно и как-то медленно, словно смаргивая сонливость, и взгляд его становился удивленным и даже каким-то более осмысленным, что ли. Прикосновение к голове Стив считал более важным, чем к другим частям тела. Он отказался от рук, которыми работали Наташа и Беннер – такая тактика плохо подходила Солдату. Касание должно было быть узнаваемым, не слишком сложным, чтобы успеть совершить его в нужный момент, но и не слишком простым, чтобы не получить его в любой рукопашной схватке. Голову принято беречь, и такой жест трудно получить непреднамеренно. Стив был уверен, что подобрал его правильно. Вот только дожидаться отклика было мучительно. Да и каким он будет, этот отклик?.. Он не сдавался. Не подпускал к себе даже мысли о сдаче. Я их вплавлю в тебя, Солдат. Свои собственные пароли и отзывы. С этим были сложности. Стив делал жест и не пояснял его, вводя Солдата в замешательство. Солдат вообще был подозрителен, и еще более подозрительной была его программа. Она, как правильно воспитанный ребенок, не доверяла добрым без причины людям. И причина должна была быть ей, программе, понятна. Стив не мог объяснить Солдату понятие «дружба». Для Солдата находились вне понимания действия просто ради получения удовольствия, поэтому всякую заботу приходилось маскировать пользой. Про восстановление, про какие-то стратегические нужды. Это не было просто и тяготило Стива, но в этом случае следовало играть по правилам. Он уже понял, что только при наличии причины Солдат ведет себя достаточно свободно. Если же Стив делал что-то просто так: не объясняя причин или предоставляя слишком свободный выбор... В лучшем случае, это просто озадачивает программу, и Солдат начинает вести себя подозрительно, словно будучи уверенным, что в словах и действиях Роджерса есть подвох. Что это проверка, и его ответы и действия будут оценены как правильные и неправильные. И за неправильные последует наказание. В лучшем случае. В худшем – его взгляд гас, лицо замыкалось, и он смотрел на Стива потухший, как спичка, словно находился не здесь, отрешался от всего происходящего и уходил глубоко в себя. Словно такое поведение Стива предвещало начало эксперимента. Кто знает, может, и такое бывало с ним... Поэтому любая вкусная еда – это прежде всего «энергия, витамины и восстановление». Поэтому «музыка способствует релаксации, что тебе сейчас полезно». Поэтому удовольствия – это в первую очередь польза. Пользу Солдат понимал. Он чувствовал собственную значимость, ценность себя как боевого элемента. Он не поверил Стиву. Во всяком случае, не до конца. Он принял к сведению это «Я забрал тебя у ГИДРЫ», но он не слишком доверял словам. Знал, что все может измениться. Поэтому все еще подспудно ожидал наказаний, обнулений и экспериментов. Не от Стива, что уже прогресс. Но все равно... случалось эхо. Но именно в этот момент – в самом начале – Стив использовал шок программы для своих целей. Он проводил сигнальный жест, и программа стопорилась, пытаясь быстро проанализировать, зачем это было надо. Солдату не причинили вреда, это не было вопросом или приказом, не было это и одним из знакомых условных знаков. Действие, не имеющее объяснения. И этот шок стягивал программу к источнику жеста, включал ее на полную. Иначе говоря – Солдат сразу смотрел на него, прямо в глаза, словно этот жест фокусировал его на Стиве. И только потом Стив спрашивал «знаешь, кто я?». И получает ответ. Каждый раз. Солдат смотрел ему в глаза. И узнавал его. Сразу. * Впервые процедурная использовалась ими как медкабинет. Стив был зол и раздосадован. Солдат отрабатывал прыжки на бревне. Учился разгоняться, отталкиваться и делать сальто, приземляясь на ноги. На одном таком он не рассчитал падение и до крови рассек себе локоть. Хуже было то, что рядом не было Стива, тот пошел встретить официанта с едой и не уследил. Обычно во время таких упражнений он страховал Солдата. Но что было еще хуже... Стив не помнил, просил ли Солдата прекратить тренировку, когда раздался стук во внешнюю дверь, чем тяготился больше всего. Было? Нет? Он привычно уже читал лекцию о том, почему надо себя беречь, прощупывая локоть на целостность костей и обрабатывая антисептиком широкую кровоточащую ссадину. Солдат молча наблюдал за его действиями. - Баки, - вдруг сказал он, и Стив подавился недосказанной фразой. - Что? – оторопело спросил он. - Ты иногда зовешь меня «Баки». Почему? Стив долго и тяжело выдохнул воздух. Он старался за собой следить, но, видимо, не всегда получалось. - Это сложно объяснить, - сказал он, грустно улыбаясь. – Во всяком случае, так, чтобы ты не начал сообщать о дестабилизации. Солдат кивнул и тему больше не поднимал. «Сложно объяснить» в его системе переводилось как «значит, это неважно». А Стив впервые подумал, что не смог бы сказать ему «Я зову тебя так, потому что тебя не существует, а Баки – это ты, просто ты спишь и ничего не помнишь». Это было... иначе. Какая-то иная форма существования, названия которой Стив не знал, но которая была не менее реальной, чем Баки. И не менее значимой. * Понемногу интонации Стива окрепли, он отбросил осторожный слог и начал говорить спокойно, уверенно, с теплом. Да, он говорил с волком, обученным убивать по приказу, и работа с Солдатом напоминала Стиву процесс разминирования бомбы с кучей разноцветных проводов. Но Наташа делала это. Наташа приручала Халка. Стив знал, как они работали с Беннером. Брюс добровольно вводил себя в состояние Халка, и сперва они выясняли, к кому из команды у Халка нет неприязни, затем Наташа оставалась с Халком один на один, просто сидя напротив. Она говорила с ним. А затем уже – протягивала руку. И они открыли шампанское, когда Халк впервые протянул руку в ответ, тронув тонкую девичью кисть. * - Роликовые коньки сорок второго размера? Брови Пантеры полезли вверх. Стив смущенно потупился и опустил глаза, борясь с невесть откуда взявшимся желанием шаркнуть подошвой об пол, пока Т’Чалла просматривал список. - Если это затруднительно... - Я достану их, - с улыбкой сказал Т’Чалла. – При одном условии. Я должен при этом присутствовать. * Солдат отреагировал на постороннего абсолютным равнодушием. Куда непривычней было Стиву. Он впервые показывал результат вне проверки и испытывал смесь волнения и почему-то стыдливости, словно в его общении с Зимним Солдатом было что-то интимное, что не хотелось бы демонстрировать посторонним. Но он отогнал это чувство. В конце концов, «колыбельная» для того и создается, чтобы можно было отключить его в ситуации, когда вокруг полно людей, и своих, и чужих, и там уже не будет времени на сантименты. Т’Чалла вел себя тихо, и первая фаза приветствия-отклика прошла как по маслу. * Маты были предусмотрительно сложены Стивом у дальней стены, что открыло широкую площадку гладкого бетонного пола. Солдат цеплялся за его руку, то чуть расслабляя пальцы, то снова опасно сжимая их, когда непокорные ролики посылали его то вперед, то назад. Они пока еще только стояли. Т'Чалла скромно улыбался в кулак, глядя, как Стив пытается втолковать Солдату про равновесие, наклон тела, центр тяжести и устойчивость. У самого Стива в детстве роликов не было, как и коньков, и сейчас он жалел, что не попросил пару и себе, чтобы лучше понять принцип и объяснить доступнее. Солдат падал трижды. В первый раз Стив протянул ему руку, не без усилий помогая подняться, потому что ролики проскальзывали по бетону, и пришлось подпереть их ногами, прежде чем Солдат снова принял вертикальное положение. Поднявшись, он смерил Стива мрачным красноречивым взглядом: «Мой Хозяин – идиот». Стив уже много повидал таких выражений в Интернете, поэтому смущенно потупился. А Солдат пришел в движение, постепенно осваиваясь, ухватывая принцип. Когда он упал в следующий раз, то вскинул руку, одновременно прося Стива оставаться на месте и показывая, что может подняться сам. И поднялся, с усилием, но без помощи, подержался неподвижно в стойке и плавно оттолкнулся, тронулся с места, меняя ноги, и еще, еще... Стив не без удивления и гордости смотрел, как осторожно он движется, хмурясь, прислушиваясь к себе. Ища центр тяжести, регулируя наклон тела, сгибая колени. Солдат не боялся падать, они уже много раз отрабатывали падения, и единственное, о чем Стив беспокоился – это о том, чтобы он не упал назад. Затылок у него крепкий, но вот сотрясение – штука неприятная, даже для суперсолдат. В третий раз он упал случайно, избегая встречи со стеной и пытаясь разобраться с торможением, но поднялся сразу. Упрямо и уверенно. У него начало получаться. Он смелел, двигался все быстрее, сперва по прямой, от стены к стене, затем начиная накручивать широкие окружности. Обучаемость у него была фантастическая. - Молодчина! – крикнул ему Стив, улыбаясь до ушей, глядя, как легко он скользит по кругу. Солдат глянул на него, и... уголки его губ слабо дрогнули в стороны. Тень, эхо улыбки Баки, но видит Бог... это была она. Не от желания улыбнуться. Улыбка получилась рефлекторная, как если бы он был не в силах сдержать охватившей его радости. Восторга. Упоения своим успехом. Сердце у Стива безжалостно сдавило, сжалось, удушливые слезы комком застряли в горле. Т‘Чалла рядом только потрясенно головой покачал. Стив почти забыл о нем, глядя только на Солдата. «…- Черт возьми! - воскликнул Мэтт. – Да он хвостом виляет!..» Стив понял, что улыбается и ничего не может поделать с этим. Счастье заливало его так, что взрывало грудь сумасшедшим сердцебиением. Если он – это Уидон Скотт, а Т’Чалла – погонщик Мэтт (эту мысль Стив сразу отбросил как кощунственную и сильно отдающую расизмом), то Красавчик Смит – это, должно быть, ГИДРА. И не без внутреннего торжества, глядя, как Солдат уже уверенно и почти легко движется по залу, Стив подумал о том, что недалек тот день, когда этот парень даже после «товарных вагонов» с упоением вцепится им в глотку. Ты еще задашь им как следует, верно, волчара? К чему-то вспомнилось, что ядом побежденной Лернейской Гидры Геракл смочил свои стрелы... * - Что мне делать? - Все, что хочешь. Это твое свободное... Стив не договорил. Солдат поднял руку и медленно, едва касаясь, отчертил ему лоб сигнальным жестом. * С этого дня он начал смотреть на Стива в самый трудный момент. Заморозка. Раньше, когда Стив пристегивал его ремнями к основанию, Солдат отстраненно пялился перед собой. Теперь же – смотрел на него. Следил за его руками. Ловил взгляд Стива, когда поднималось стекло, и Стив не мог прочесть выражение этих глаз. Это было мучительно. Руки чесались разнести капсулу к чертовой матери. Ведь размораживаться... наверное, больно... Но Солдат всякий раз закрывал глаза прежде, чем на него нисходил кристаллический холод. И Стива чуть отпускало. Совсем немного. До следующего раза. * После увиденного Т'Чалла пришел к выводу, что им маловато места в лаборатории и выделил им на тренировки весь огороженный внутренний двор. Как стратегический объект, лабораторный комплекс был огорожен высоким забором с проволокой под напряжением поверху, а также снабжен видеонаблюдением и вооруженной охраной. Поэтому, во избежание инцидентов, Стиву с его Солдатом выделялся час времени с четырех до пяти утра. Это устраивало всех. Стива – потому что в это время лабораторный комплекс был практически пуст, Солдата (так казалось Стиву) – что влажный воздух, доносящий упоительные запахи джунглей, в это время был еще прохладен и свеж, а всех остальных – что не придется пересекаться с запрограммированным типом, обученным убивать. И никто, кроме, может, пары равнодушных видеокамер, не видел, как Стив Роджерс, улыбаясь, бросает своему однорукому мрачному спутнику «не отставай!», слыша позади что-то похожее на одобрительное рычание. Как они оба наматывают круги по внутреннему двору комплекса, сперва в походном темпе, затем наращивая его до темпа погони, и в конце концов носятся вихрем на умопомрачительных скоростях, не то соревнуясь, не то гонясь друг за другом. Потом сидят под пальмой, тяжело дыша хмельным предрассветным воздухом, передавая друг другу бутылку еще относительно холодной воды. В такие моменты Стив чувствовал почти счастье. Как сейчас. - Ты в порядке? – Стив передал уставшему Солдату воду, почесывая укушенную голень. Мошки. Казнь египетская. Тут кусалось все, что летало, и почти все, что ползало. Стив уже видел здесь, во дворе, муравьев длиной с фалангу пальца, и несколько раз – тропических бабочек величиной с ладонь. В небе над ними пронеслись две белые цапли. Из зеленого моря джунглей за стеной доносились крики, что-то рычало и ревело в отдалении, заливалось свистом и клекотом, слышался треск ветвей, мерный шум водопадов – звуки далекой дикой жизни. Одно слово – экватор. На территории базы росли несколько пальм. Может быть, для маскировки, может, из-за каких-то иных соображений... но широкий внутренний двор они оттеняли неплохо. В кроне одной из них переливистым щебетом надрывалась какая-то невидимая глазу птица. Стиву нравилось такое уединение. Нравилось, что никто не видит, как они двое дерутся на палках из твердых пород африканских деревьев, с хрустом ломая их о плечи, животы и спины. Как валяются в пыли, сцепленные в захвате. Как однорукий крепкий мужчина носится как выпущенный на свободу волк, преодолевая наспех наваленные препятствия. И, глядя на него, Стив чувствовал себя весьма... весьма. Они по очереди теперь мылись в душе, ели с аппетитом и чаще смотрели друг на друга. То, что царило в глазах Солдата в эти моменты, Стив мог расценить как сытое удовлетворение. И сегодня он задержит дыхание, когда час спустя после еды Солдат впервые утомленно, со вкусом потянется прямо при нем, сладко, похрустывая суставами и разгоняя по телу приятную живую усталость. * Раз в две недели у них были намечены особые дни. Дни принятия процедур. Стив, чуть стесняясь, называл это так – «процедуры», ведь ничего зазорного в омовении не было. Не должно было быть. Ванны для Нью-Йорка были огромной редкостью и роскошью, и хотя впоследствии жизнь предоставляла ему любые услуги, принятие ванны оставалось неким таинством. Не совсем понятным – душ принять было гораздо быстрее, – но, определенно, приятным. И грех было не воспользоваться этим, когда в процедурном кабинете, до времени закрытом, в дальнем углу располагалась круглая ванна в виде углубления в полу, со ступенькой, не очень глубокая, но здесь бы спокойно уместились четверо, даже не соприкасаясь локтями. На стене располагался чугунный поручень, здесь же были кран и маленький душ. Стив долго ходил вокруг нее, пока не придумал, как бы ее использовать с большей пользой. Он сознательно отказался от пены. Местный климат и разнообразие растений располагали к другому, и Стив, чуть смущаясь, консультировался по совету Т'Чаллы с местными знахарками, обзаводился пахучими отварами из листьев манго, тимьяна, тамаринда и кипариса, коры местных видов терминалии, пандана и многих-многих других плодов, цветов и семян растений, Стиву неизвестных. Многое из этих отваров применялось тут в качестве средства народной медицины и как элемент магических ритуалов, но он отбирал отвары исключительно на запах и безопасность. Купать Баки в ядовитом соке местной флоры в его планы не входило. В итоге процедурная полнилась экзотическими ароматами, а теплая, почти горячая вода после добавления отваров имела цвет крепко заваренного чая. В первый раз Солдат держался настороже, с заметной подозрительностью, хотя разделся и погрузился в воду безропотно. Одевался и раздевался он самостоятельно, Стив позаботился только о том, чтобы в его белых одеждах не было молний и пуговиц. За этим процессом он не наблюдал, отворачиваясь, но вот за процессом погружения проследить пришлось. Поручень при погружении находился с левой стороны, поэтому Стив испугался, что Солдат, поскользнувшись, не успеет вовремя за что-нибудь ухватиться. С координацией у него было уже неплохо, но все-таки... Беспокоился он напрасно. Солдат, скользнув по бортику, сразу ушел в воду и, оказавшись в ней по горло, издал сдавленный удивленный вздох. Стив отправил его туда почти сразу после криокамеры, отменив обычную разминку, поэтому разница температур, наверное, должна была ошеломить. И еще... это казалось наслаждением – погрузиться в ароматную теплую воду, потому что выражение лица Солдата стало из подозрительного сначала удивленным, а затем почти умиротворенно-расслабленным. Пар душистыми струями клубился вокруг него, и, погруженный в эту почти невыносимую негу, Солдат впервые прикрыл глаза, отчетливо упоенно, впитывая ощущения, откинувшись спиной на покатый бортик. На пробу сделал несколько глубоких вдохов, глядя в потолок. В первый раз Стив долго не решался подойти к нему, стоя в дверях и давая ему время нежиться и наслаждаться. Но потом подумал о том, что вода вскоре остынет, и все-таки осторожно приблизился, встретив мутный взгляд Солдата, разморенного и разомлевшего. Тот чуть нахмурился, словно пытаясь о чем-то вспомнить или собраться с мыслями, но в конце концов отбросил это безнадежное дело, просто молча следя глазами за Стивом. Он принимался за процедуры. В первый раз чуть неуверенно. Затем – значительно легче. Он мыл Солдату голову пахучим шампунем, прося его откинуть ее назад, массировал и гладил за ушами, поочередно прочесывал пальцами обеих рук по волосам, равномерно распределяя пену. Затем смывал маленьким душем, и мыльная вода струилась по желобу в сток, а не в общую ванну. Он сбривал Солдату отросшую щетину. Это требовалось нечасто, все-таки просыпался он всего на три часа в день, а в криосне щетина особо не вырастает. Сам Солдат на это не обращал внимания, поэтому Стив иногда брил его во время утреннего моциона. И в первый раз Солдат бросил ему: - Я могу сам. - Можешь, - согласился Стив, постукивая станком о раковину. – Просто одной рукой это не слишком удобно. И с тех пор Солдат никак не комментировал это. Стив подстригал ему ногти на руке и ногах. Баки бы, наверное, стукнул его за такое, или затребовал бы, чтобы ему повесили на стену лист мелкой наждачной бумаги, обозвал бы его когтеточкой, и на том бы вопрос маникюра решился. Но Солдат не был Баки, и потому послушно давал о себе позаботиться без вопросов, разве только чуть озадаченно склонял голову набок. А вот волосы Стив ему не стриг. Мыл, расчесывал, сидя у Солдата за спиной. Но не покушался. Баки оставил их, когда пришел в себя, да и Стив уже к ним привык. Волосы спутывались, деревянная расческа была неудобной и иной раз драла, поэтому Стив начинал аккуратно, с кончиков, придерживая у затылка левой рукой. Солдат расслаблялся довольно быстро, опускал напряженные плечи. Стив уже наловчился расчесывать его так, чтобы лишний раз не дергать. Не нарушать хрупкий покой. Стиву просто нравилось пропускать эти волосы сквозь пальцы. Закончив процедуры, он всегда делал одно и то же. Придерживая его голову одной рукой, он гладил большим пальцем высокий лоб и неизменно, раз за разом, отчерчивал сигнальный жест по мокрому лбу. И это означало – пора последнего этапа. Собственно, сама помывка. Намыленной мочалкой Стив тер Солдату спину, почти до самого копчика, и правую руку, от плеча до пальцев, мыл шрамы на стыке с бионикой, ее, впрочем, стараясь лишний раз не мочить. Затем повторно намыленная мочалка переходила Солдату, и тот занимался всеми остальными местами уже сам. Стив в это время настраивал напор и температуру воды. Выдергивая пробку из ванной, он давал Солдату маленький душ ополоснуться, пока сам ходил за большим полотенцем, и, растянув его перед собой, принимал в объятия мокрое тело, пахнущее незнакомыми дикими травами, плодами и корой. Заворачивал, укутывал. И улыбался на пущенный исподлобья взгляд. После мытья следовала еда, а затем – свободное время до полного высыхания. Стив любил и не любил эти дни. Они нравились ему настолько, что это даже пугало. Хотя следовало быть откровенным с собой. В эти дни ему нравился Зимний Солдат. Разомлевший, нежащийся. В такие моменты Стив ощущал прилив острой, щемящей симпатии к нему, после неизменно стыдясь собственных чувств. Я буду твоим Хозяином, Солдат. Потому что ты сам захочешь этого. Ты захочешь, чтобы тобой правил только я. И я сделаю это желание сильнее власти приказа. * Это случилось после тренировки, когда они отдыхали под уже облюбованной пальмой. Было уже почти светло, они оба взмокли от бега, а влажным горячим воздухом трудно было дышать. - Пора, - сказал Стив. Солдат поднялся сразу, Стив следом и... Следующие события произошли слишком быстро, даже для него. Он поднялся, опершись рукой о ствол пальмы и заставив разлапистую крону встревоженно зашелестеть, а секундой позже что-то упруго шлепнулось Стиву на плечо, соскальзывая на спину. Он еще не успел удивиться и только начал оборачиваться, как Солдат метнулся к нему, скользнул пальцами по спине, резко отдергивая руку, и Стив с ужасом понял только... Что он схватил змею неправильно. Не за голову, как надо. За середину узкого гибкого туловища ярко-зеленого цвета с ребристой чешуей. Поэтому и не успел разжать пальцы, когда, изогнувшись, та молниеносно вцепилась в предплечье Солдата, маленькой треугольной головой намертво вдавливаясь в руку. Зеленая древесная гадюка. Не дрогнув лицом, Солдат размахнулся и зашвырнул змею по высокой дуге – та врезалась в проволоку, последовал короткий треск, и обмякшее тело упало наземь вместе со снопом белых электрических искр. А Солдат удивленно смотрел на свою руку с двумя крохотными кровавыми точками, из которых выступали почему-то прозрачные желтоватые капли и белел обломок змеиного зуба, едва ли больший, чем жало пчелы. Стив очнулся мгновенно. - Садись. Схватив Солдата за руку, он рывком усадил его под пальму, упав на колени рядом, притянув к себе за запястье и крепко припал к ране ртом, всасывая яд и сплевывая осколок зуба вместе с горькой слюной и кровью. Припал еще раз, сильно втягивая кожу. Солдат, удивленно моргая, следил за его действиями. - Змеиный яд меня не убьет. Я усваиваю его, - заметил он негромко. - Я знаю. Заткнись. Во рту появился неприятный, вяжущий привкус. Зубы у змеи явно были длинными, поскольку две аккуратные ранки кровили по-прежнему сильно. Только бы у него не начались судороги. Стив плохо помнил, что делает яд такой гадюки с обычным человеком, как и не был уверен, что не перепутал ее с зеленой мамбой, но твердо знал одно – даже суперсолдату, которого яд не убьет, предстоит адова мука на протяжении часа, а то и больше, пока яд не усвоится до конца. К ним уже спешили люди. Трое мужчин и женщина в белых халатах и еще двое в военной форме. Не отрываясь от раны, Стив махнул им рукой туда, куда упала змея, и, сплюнув яд, пояснил напрягшемуся было Солдату: - Это я нажал на тревожную кнопку. Один из мужчин бросился в указанную сторону и вышел оттуда, держа мертвую змею за хвост на вытянутой руке. Остальные напряженно переглядывались, словно не решались подойти. - Все в порядке, - Стив еще плохо говорил на диалектах банту, но эту фразу выучил одной из первых. И добавил, уже по-английски: - Он стабилен. И посмотрел на Солдата. Тот кивнул. Только тогда люди бросились к ним. * Мрачный Т'Чалла, явившийся через час после инцидента, отчитал его как мальчишку, но порадовался, что все остались живы. Змеи регулярно попадают на территорию. Рядом тропический лес, и от этого невозможно защититься. Сыворотку Солдату ввели сразу. Черная Пантера предупредил, что замораживать его не следует, пока организм не справится с ядом, и вообще в ближайшие часы его лучше не беспокоить. Стив был резко против общения с Солдатом любых посторонних, и потому заверил Пантеру, что справится сам. Эти четыре часа Стиву запомнятся надолго. Солдат лежал под красным покрывалом, дыша поверхностно и часто. На лбу его мелким бисером выступил холодный пот, отекшая рука покоилась на перевязи. Стив, маясь от собственного бессилия, принес воду и ананасовый сок, целый графин, и поил, согласно рекомендации, каждые пятнадцать минут. - Стив, - позвал Солдат, и Роджерса чуть передернуло от этого тихого голоса. – Я ничего не вижу. - Они предупреждали, что такое может быть. Слепота не продлится долго, - он побоялся трогать Солдата за руку, поэтому погладил вихрастую макушку. Помог приподняться за плечи – тот все еще чувствовал слабость – прижал край стакана ко рту. Солдат тяжело глотал горлом, часть воды выплескивалась на белую майку. Стиву еще подумалось, что Баки с него потом спустит три шкуры за это. Не за майку, конечно – за то, что поил с руки. - Тебе не следовало этого делать, - укладывая его обратно, заметил Стив. – Это же твоя последняя рука, ты должен ее беречь. Я тоже усваиваю змеиный яд, так что укус все равно не стал бы смертельным. - Опасность... - Да, это была опасность, - Стив осекся, поняв, что Солдату может быть чужда сама «оценка опасности». Он двинулся и схватил змею рефлекторно, потому что отреагировал, не задумываясь. А вовсе не потому, что понял и осознал, что это такое, или представил, как змея кусает Стива. – Просто я испугался за тебя. - Ты тоже не должен был этого делать, - вдруг заметил Солдат, и Стив на секунду растерялся. - Делать что? Пугаться? - Помогать. Отсасывать яд. Стив ощутил, что непроизвольно краснеет, но тут же отогнал ненужные ассоциации. - Опять сделал что-то не по уставу? – поинтересовался он. - Это неправильно, - заявил Солдат тихо. Он смотрел мимо Стива влажными слепыми глазами, и на лице его отразилась почти мука. – Ты неправильный... Ты был неправильной целью... а теперь ты неправильный куратор. - Был неправильной целью? - Ты поднял. Оно давило... Ты помог, хотя я в тебя стрелял. Пальцы у него оказались холодными, почти ледяными, и Стив непроизвольно сжал его руку чуть крепче, не заметив, когда и как накрыл ее своей. - Обломок перекрытия? – хрипло выдохнул он, воскрешая в памяти события двухлетней давности. – Тебя придавило на хэликэрриере... - Цели не ведут себя так. Ты неправильная цель... - И куратор я теперь тоже неправильный, - Стив невесело хмыкнул. В груди щемило. – Это плохо? - Это... иначе. - Я не о том спросил. - Нет. Это не плохо. - Я рад. Отдыхай. Неправильный или нет, а я за тобой присмотрю. Спи. Стиву показалось, что Солдат только и ждал разрешения на сон, поскольку, прикрыв глаза, сразу провалился в беспамятство. Стив все еще держал его за руку, и пальцы в его ладони постепенно теплели. Стив разбудил его через три часа, огладив уже сухой теплый лоб. Баки проснулся Солдатом, его мутный взгляд окинул комнату и остановился на криокапсуле. - Пора спать? – спросил он чуть хрипло, и вопрос прозвучал бы нелепо, если не знать того, что это означает на деле. Стиву сильно сдавило грудь, и он тронул неживое плечо Солдата, порывавшегося встать с кровати. - Нет, - тихо, но твердо сказал Стив, удивляясь самому себе. – Просто пей. Он хотел напоить его сам, но Солдат принял стакан у него из руки. Пальцы у него еще чуть дрожали, но держал он крепко и легко. Зрение вернулось. - Ложись обратно. Солдат безропотно лег, и Стив накрыл его красным покрывалом до самой шеи. - Ты... человек на мосту... – уже в полудреме произнес Солдат. – Неправильный... - Какой есть, - Стив погладил его по волосам, отчертил лоб большим пальцем. Солдат под его рукой коротко кивнул. - Ты мне знаком, - негромко шепнул он. – Ты напоминаешь о чем-то хорошем... И почти сразу погрузился в глубокий сон, не заметив, как сильно задели Стива его слова. Тот все еще гладил Солдата по голове, перебирая волосы. Волосы Баки. Это Баки был укушен сегодня змеей, и Баки проснется утром. И будет явно не в духе. Впрочем, с Баки он как-нибудь договорится. Спишет на строгое предписание врачей. В конце концов, это почти правда. Почти. Правда заключалась в том, что у Стива не поднялась рука заморозить Солдата. Второй раз уже. Прав Солдат. Неправильный из него куратор. Совсем неправильный. * Стив много думал об этом. О выборочной памяти Солдата. На то, чтобы понять принцип ее работы, ушло много времени, но Стиву казалось, что он разобрался. Режим «Зимний Солдат» – это чистая функция. Наверное, если сунуть его в МРТ, станет наглядно видно, что мозг Баки в трансе работает не целиком, и какие-то области спят. Не считая боевой ярости, Солдат почти не отягощен эмоциями, в том числе страхом, даже инстинкт самосохранения отключен или притуплен. Стив часто вспоминал о сомнамбулах. Баки спит, но это не сон. Это как наполовину заснуть или наполовину проснуться. Мозг работает наполовину. Поэтому Зимний Солдат настолько эффективен. Он в прямом смысле слова машина, компьютер, который работает в экономном режиме. Да, многие функции в этом режиме уже недоступны, зато все остальные операции выполняются гораздо быстрее и результативней. Вот что такое суперсолдат. Ничего лишнего. Он даже не думает в обычном смысле этого слова, не обращается к памяти прошлого, у него нет ассоциативного мышления и оценочного суждения. Солдат – это чистый опыт. Не знающий страха и сомнений, не мучающийся вопросом смысла или морального выбора. Дрессированный волк. В мировоззрении Солдата нет даже понятия самого себя. Нет самосознания. Не так... это некая форма абсолютного самосознания. Абсолютного понимания своей функции, своих возможностей. Солдату не нужно даже имя. Он не подает себе запросов о том, кто он сам, как его зовут, сколько ему лет, ограничиваясь только функциональным знанием: «Я делаю то, что скажет этот человек». Он знает, кому подчиняться, знает команды. И знает, что существует здесь и сейчас. А спрашивать его про Джеймса Барнса... Наверное, это как пытаться выйти из экономного режима в обычный, следуя аналогии, которая Стиву не нравилась. Он смотрел на Солдата как на Белого Клыка. Но для лучшего понимания работы его сознания требовалось иное сравнение. Именно из-за ограничения функций у Солдата столь выборочная память. Его программа четко сортирует всю поступающую от органов чувств информацию на «важное» и «несущественное». «Важное» касается нового опыта, навыков, действий, умений и наблюдений, которые остаются в памяти при последующих загрузках и записываются в общий опыт. Это касается и драк, и языков, работы с оружием и техникой – всего, что касается более эффективной функциональности. «Несущественное» - почти все остальное. Оно отметается за ненадобностью, скорее всего, даже без участия сознания Солдата, и не используется при последующих загрузках программы. Так, Зимний Солдат не помнит ни лиц, ни имен своих жертв, не помнит места миссий и даты. Он может назвать способ убийства. Суть задания: охрана, устранение, проникновение, изъятие. Может помнить, что именно делал во время задания: стрелял, ездил на мотоцикле, пользовался каким-то языком. Причем, пользовался так же – неосознанно, не отдавая себе отчета, что знает его, пока не услышит вопрос и не ответит. На уровне опыта может сориентироваться на местности, в которой был, поняв, что место ему знакомо. Это память, оформленная в знание. Так, взяв в руку пистолет, он знает, что это за штука и как из нее стрелять, знает, что умеет это делать, делал это прежде и руке ощущение знакомо. А когда и при каких обстоятельствах он учился этому и кто его учил... в этом режиме «несущественно». Стив споткнулся об это слово еще в самом начале общения с ним. «Несущественно» - это вовсе не оценка значимости запрашиваемой информации. Это сообщение, что Стив запрашивает сведения, к которым в этом режиме у Солдата нет доступа. Когда Стив пытался докричаться до Баки, он, пользуясь положением Куратора, отправлял программе запросы на сведения, которые находились вне базы памяти Солдата. Это вносило сбои, с закономерным итогом. Агрессия или молчание. Как если бы... Как если бы у человека внутри сна начать спрашивать, как он попал в это место, откуда он, как его зовут. Во сне нет времени, нет памяти о себе. И хотя Зимний Солдат – не сон Баки... Стив делал именно это. Стив пытался разбудить его. Как только во сне начинаешь задумываться о вещах, известных только тебе-реальному, сон начинает плыть. Неприятное ощущение, как будто реальность начинает качаться под ногами. Нельзя будить сомнамбул. Но то, что доступа нет, не значит, что нет и памяти. Баки помнит все. Он – работа в обычном, полном режиме, и в нем соединяются «важное» и «несущественное». Поэтому он помнит больше: имена, лица, населенные пункты, даты. Из-за сыворотки он помнит все хорошо и подробно. Баки обрабатывает весь массив памяти Солдата, раскладывает по полкам, и, уже исходя из своих соображений, расставляет воспоминаниям приоритеты, дает им оценку, окрашивает эмоциями. Начав работать с Солдатом вот так – лично, Стив, сам того не зная, задался целью из «несущественного» прописаться в «важное», а затем и в «приоритетное». Системное. Как хакер. Или как дрессировщик. Он хотел обучить программу распознавать себя. Чтобы программа отводила ему самый высокий статус. Самый высокий из возможных. Он уже был внутри этой памяти, Солдат помнил его. Нужно было только закрепиться. Поэтому Стив раз за разом повторял кодовые фразы, жесты, поэтому так долго искал интонации, пока не вошел в блок «важной» памяти. Когда Солдат начал ориентироваться в ситуации, узнавать его, предугадывать фразы. Да, Солдат его помнил. Программа запоминала все внештатные ситуации, и Солдат сказал ему сам – «ты неправильная цель». Странная. Новое, нетипичное поведение цели отпечаталось в «важном». Конечно, спасти от Солдата это не могло, поскольку помимо общих блоков «важное» и «несущественное» существовал еще третий: «несущественно для выполнения текущей миссии». Иными словами, когда Солдат пытался пошинковать его вертолетом, он знал, что его противник – Капитан Америка, тот же, кто поднял с него балку на хэликэрриере. Неправильная цель. Но в тот момент для текущего задания, спасибо Земо, «неправильная» цель автоматически значила «проблемная». Потому Солдат сбросил его в шахту лифта и поэтому разбил вертолет. Стив уже был внесен в его опыт как противник, от которого так просто не улетишь. Более того. Когда Стив пытался ломать код снаружи, взывая к памяти Баки, он говорил с Солдатом. С тем, кто ограниченно помнил хэликэрриер (Стив был уверен, что спасти его из Потомака было уже решение Баки, и у Солдата сведений об этом эпизоде не должно было быть), с тем, кто раскидал в Берлине Мстителей как кегли и держал Стива за горло, увлекаемый корпусом вертолета вниз, в воду. Он помнил Стива. Дело оставалось за малым – сменить себе статус изнутри. Стив не верил, что это невозможно. Программа жила. Раньше блок «несущественного» вычищался обнулением. Но два года его никто не обнулял, и режим начинал расширяться, приобретать новый опыт, задействовать то, что ранее относилось к несущественному: свои желания, эмоции. Оценки, вроде «хорошо» и «плохо». То, что ему хотелось бы помнить. У него появлялся характер, привычки, особенности. Может быть, недалек тот день, когда в нем начнет прорастать норов, самостоятельность. Солдат оживал медленно. Но оживал. Стив хотел быть ему хорошим хозяином, и Солдат понемногу привыкал к нему. И то, что он сказал... «ты напоминаешь о чем-то хорошем». Ни с чем хорошим применительно к Солдату Стив связан не был. Это напоминало отзвук памяти Баки. Грань размывается? Нет? Как бы то ни было... А это был уже его волк. Наверное, к своему зверю привязывается всякий кинолог. * На следующий день Баки сильно рвало, он пил только воду и ничего не ел, не считая пресной маисовой лепешки, от которой отщипывал птичьими дозами. И долго ворчал о том, что кое-кто явно пренебрег техникой безопасности в работе с оружием, раз ему на трезвую голову так хреново. Оружием он упорно называл Солдата, и Стив не поправлял его, просто радуясь присутствию живого вменяемого друга в своем обычном режиме. Соскучился. Все-таки разные они, эти двое. Баки первым делом избавился от перевязи, оценил налившийся синяк вокруг места укуса, оставленный его, Стива, ртом. Но ничего не сказал на это. Коротко поспрашивал насчет успехов. А затем вспомнил, что запрещал Стиву позволять Солдату засыпать вне криокапсулы, после чего опять долго ворчал. * «...Белый Клык понемногу находил самого себя. Несмотря на свои зрелые годы, несмотря на жесткость формы, в которую он был отлит жизнью, в характере его возникали все новые и новые черты…» * - Ты знаешь меня? Не пытайся вспомнить детально... Солдат вскинул руку и повторил сигнальный жест, заставив Стива потрясенно умолкнуть на полуслове. - Ты Стив, - сказал он. – Я знаю тебя. И Стив проглотил окончание фразы, понимая, что и она больше не нужна и вряд ли понадобится завтра. Этот этап уже пройден. * Из тропического леса поднимался туман. Здесь рождались облака, и здесь же, отяжелевшие от влаги, они рождали ее, обильно орошая лес. Там, снаружи, лил воистину тропический ливень. Стив решил взять пару дней отдыха от тренировок. В конце концов, змеиный укус и плохая погода располагали к тому, чтобы провести это время с пользой и удовольствием в тепле и уюте. Впрочем... насчет удовольствий и пользы он все еще не был уверен. Хотя и брал несколько уроков у местных умельцев, как и раньше, еще в Вашингтоне, подумав, что потом пригодится... - Ложись на живот. Солдат, раздетый до белья, беспрекословно подчинился, хотя взгляд его был тусклым и каким-то отрешенным. «Скоро мне будет больно, но я это перетерплю». Стив почти со злорадством натирал руки массажным маслом, думая: «Ты еще удивишься, насколько не прав». - Поначалу может быть не слишком приятно, - признался Стив, с некоторой робостью опуская руки на теплую литую спину. – Но потом почувствуешь себя лучше. Скажешь мне, где сильнее размять. И начал. Он задвигал руками, растирая, поглаживая и разминая напряженную мякоть мышц сперва по спирали, наполняя ладони теплой плотью, сильно проглаживая кончиками растопыренных пальцев. Затем – сверху вниз, от плеч до ступней и обратно. Солдат замер под его руками, кажется, забывая даже дышать. Стив расслаблял ему стянутые напряжением мышцы, заставляя тело под ним исходить мурашками и мелкой дрожью. Он не сказал, где нужно. Стив понял сам, когда Солдат, вздрогнув, подался навстречу его руке, ища контакта, ловя ускользающее прикосновение. Он послушно вернулся к месту под металлической лопаткой и ощутил отклик под руками. Но живой руке внимания он уделил больше. Сейчас на нее шла вся нагрузка. Он разминал ноги, икры и бедра, почти до самых ягодиц. Почти. Стиву такое прикосновение казалось слишком интимным, да и не хотелось заставлять Солдата напрягаться сверх нужного. Ни к чему. - Ну, ты как? После массажа Солдат выглядел захмелевшим, полусонным, и отчего-то вызывал у Стива желание погладить его по голове, взъерошить волосы. - Спасибо, - негромко сказал он, и Стив не сразу понял... А когда понял, то уставился на Солдата во все глаза, так и замерев с полотенцем в руках. Это не было машинальной отмашкой за услугу, вроде тех, какие каждый день слышат официантки в кафе. Солдат ощутил благодарность и захотел ее выразить. Ему доступно чувство благодарности. Ему доступно... Стив подошел и отчертил ему лоб сигнальным жестом, просто не сумев придумать, как еще сладить со своим воодушевлением. И сразу поймал ответный жест. Солдат чуть скривил губы, метнув Стиву одну из своих быстрых и редких улыбок, и в животе предательски затрепетало. Ради этого стоило жить и толкать этот неподъемный Сизифов камень. * Дожди все лили, надолго заперев их в комплексе. Стив уже сделал для себя один вывод и перед следующей тренировкой попросил Солдата сесть на стул, после чего, не без некоторых проблем, завязал ему хвост на затылке. И усмехнулся, оценив результат. У Солдата – у Баки – в этом амплуа был забавный и донельзя милый вид. Волосы у него еще не отросли настолько, чтобы влезть в хвост целиком, пряди густо топорщились за ушами, и Стив подумал о том времени, когда они отрастут достаточно длинными. Времени, когда Баки будет уже забирать их в хвост самостоятельно. Обеими руками. Они тренировались в зале, заново пробуя контактный бой. Стиву казалось, что Солдат немного тоскует по улице. И на распоряжение «Можешь делать, что хочешь» он на третий день дождей попросил: - Останься. Это вызвало у Стива шок. И затем – широкую улыбку. - Скучно? – спросил он, чувствуя, что светится от успеха. – Составить тебе компанию? Солдат кивнул, затем понурился, смущенный то ли реакцией Стива, то ли собственной просьбой. То ли не смущенный, и Стиву это только показалось. Так или иначе, он чуть повел левым плечом, словно такая просьба заставила его чувствовать себя неуютно, но глянул как-то с вызовом, мол, сам же просил просить. У него до сих пор волосы были собраны в хвост, чуть ослабленный во время тренировки. И это подбросило внезапную идею. Стив поставил музыку, чтобы не сидеть в тишине, и взял чистый лист и карандаш. На просьбу не двигаться Солдат послушно застыл, сидя на красном покрывале, поджав по-турецки ноги. Стив делал набросок его фигуры уверенными штрихами, пока из динамиков лился «Wind of Change» от «Скорпионов». Стив еще подумал, что это почти символично. И что надо бы разнообразить совместный досуг. Это ведь, пожалуй, не последняя просьба остаться. Законченный рисунок он отдал Солдату, и тот долго смотрел на него, пока не положил на стопку журналов, сверху, чтобы был виден с кровати. «Останься». В глубине души Стив ждал этой просьбы. Она была отмечена в его блокноте и подчеркнута дважды. * В следующий раз Стив принес шахматы. Солдату он пояснил, что это для тренировки аналитического и стратегического мышления, на умение быстро ориентироваться в ситуации исходя из заданных ресурсов. Военная стратегия, отработка тактики и маневров. С этого дня так и пошло. Все три часа они проводили вместе, по схеме тренировка – еда – шахматы. В первый раз Стив подробно объяснял фигуры и правила их ходов, во второй – уже сам спрашивал про фигуры и правила, и Солдат легко рассказывал по памяти. Фактической информацией он делился легко, словно читал с листа. На третий раз обошлось без теории. Они просто играли. Все быстрее и быстрее, и смотрели на доску одинаково застывшими глазами, с нетерпением ожидая хода противника, потому что пучок вероятностей в голове уже гнал игру дальше, и они успевали ее закончить дюжиной разных способов еще до того, как была поглощена первая фигура. Они были суперсолдатами и уходили в игру с головой. Это была чистая аналитика, и она увлекала. Изначально Стив думал о картах, желая вызвать Солдата на азарт. Но для большинства карточных игр нужны были две руки, поэтому он выбрал шахматы. Да и объяснение было попроще. Стив не признавался даже себе в том, насколько счастлив быть допущенным в этот, последний час. * Стив всякий раз использует один и тот же одеколон, моет голову Баки одним и тем же шампунем, делает ему массаж одним и тем же маслом. Стиву кажется, что это важно, что запахи, связанные с приятными ощущениями, помогут его опознать. Еще одна метка, опознавательный маркер. «Ты напоминаешь о чем-то хорошем». Ему отчаянно хочется, чтобы так было и впредь. Он не очень замечает, как ждет этого времени каждый день. Как живет этим временем, тяготясь мучительным ожиданием следующей встречи. После того, как они начали проводить третий час вместе, Солдат начинает отвечать сигналом сразу после того, как Стив касается его лба. Возвращает жест, не дожидаясь никаких команд. - Знаешь, кто я? - Ты Стив, - отвечает Солдат. Он больше не называет Стива куратором, не говорит «ты работаешь со мной». Стив не знает, хорошо это или плохо в его ситуации, но решает, что все к лучшему. «Вольно» и жест остаются неизменными. Первое – чтобы сбить программу. Второе же сразу фокусирует внимание Солдата на нем. У Стива есть только одно объяснение. Все это теперь в области «Важное». Солдат помнит свое расписание и точно знает, что с ним происходит. Он уже выучил правила игры. * В череду сменяющих друг друга дней ворвался звонок от Сэма. Они созванивались иногда, но в последнее время Стив опасался таких звонков, считая, что не может пока никуда сорваться, если нет необходимости, пока не закончит «колыбельную». В этот раз обошлось, Сэм звонил справиться, жив ли еще кэп, ведь тот, как оказалось, почти два месяца не выходил на связь. Сэм рассказал, как воспрявшая было из-за раскола криминальная шушера быстро вынуждена была уяснить, что Мстители, даже в разобщенном виде, не потеряли эффективности. Тем более, что Старк лечил душевные раны славным добрым мордобоем, отрываясь на плохих парнях, коих всегда на его долю хватит с избытком, так что пока никаких громких дел. Капитан Америка может смело взять отпуск и залечь на дно. Стив же рассказал о своей работе, и постепенно разговор перешел в исповедь о криокамере Баки. О руке, Старке, о чувстве вины, о Солдате. - Он тебе хоть сказал, почему не признался, что помнит? Стив усмехнулся. - Да, подумал, что так будет лучше. Я могу его понять, он тогда был на нервах. Взрыв в Вене... Сэм странно хмыкнул. - Ну не знаю, приятель. Барнс, конечно, тот еще фрукт, но ты к нему не на чай заглянул. Знаешь, когда у меня на крыше немецкий спецназ, а передо мной стоит чувак в костюме Капитана Америка и запрашивает статус, решая, помогать мне с этим дерьмом или нет, я бы в последнюю очередь играл в непонимающего. - Сэм, на него ведь повесили теракт... - А я о чем? Помнит он тебя целиком или частично, ты пришел как союзник, а он тебе считай в лицо заявил, что знать тебя не знает. - Это похоже на Баки, - упрямо хмыкнул Стив. – Не принимать чужую помощь, когда трудно. - Ну, тебе виднее, - сдался Сэм и перевел тему на то, как обустроились остальные беглецы. А Стив, в свою очередь, крепко задумался. * Эта мысль не шла у него из головы, крепко засев в нем занозой. «Ты Стив. Я в музее читал про тебя...» Он соврал. Баки соврал ему, и соврал сознательно. Более того. Он прикрылся Зимним Солдатом. Зачем? Ладно бы, Стив просто нашел его, заглянул к нему в дом, и у Баки было бы время приглядеться, прислушаться, понять, что все в порядке. Но когда на крыше немецкий спецназ... Сэм прав, этим все не объясняется. Прикрываться Зимним Солдатом... Все остальное было правдой. Стив не сомневался в причинах, по которым Баки не обратился за помощью, по которым не дал о себе знать. Это объясняло все, кроме вот этой детали. Ложь. Причем, сиюминутная, спонтанная. Словно он, как пойманный с поличным, изо всех сил пытается все отрицать. Но... зачем ему отрицать? «Если пришлось бы с тобой драться...» Разве он когда-нибудь прежде... Запонки. Эта мысль ударила наотмашь, и Стив какое-то время лежал, оглушенный ею. А ведь было уже. Было! Это же Баки, бруклинский дружище Бак... который однажды уже бегал вот так от него. Запонки. Не может же быть, что... Ох нет, Бак, пожалуйста. Только не это. * Он не стал читать код, глядя, как просыпается Баки. Теперь – Баки. Когда тот повел головой, сильно жмурясь, Стив подошел и отстегнул крепления. Баки открыл глаза, проморгался и помотал головой, сгоняя сонливость. - Стив? – голос его звучал сипло, и Роджерс еще раз поразился, насколько по-разному они говорят – у Баки голос был выше, наполнен модуляциями, сложными гармониками и эмоциями: тепло, непонимание, удивление... - Нужно поговорить. И по тому, как он это сказал, Баки понял все как-то по-своему. Он прошел в комнату и медленно опустился в кресло, как деревянный, не сводя со Стива напряженного взгляда, и в глазах его была паника человека, который лихорадочно пытается вспомнить, что он натворил. Хотя, вопрос не в том, «что» – Стиву и так было обо всем известно. Вопрос в том, о чем именно из этого «натворил» Роджерсу стало известно только теперь. Баки смотрел на него долго и испуганно, пока не выдержал: - Что я сделал? - Это я и хочу узнать, - с каким-то горьким вздохом сказал Стив. Он возвышался над Баки, скрестив руки на груди, и взгляд его был тяжелым и печальным. – Что ты сделал? Баки непонимающе нахмурился. - Ты же знаешь. Обо всем, даже больше меня... - Я спрашиваю не о Солдате. А о тебе. Молчание. Тяжелое и густое. - Знаешь, а я ведь поверил. Звучало очень убедительно. Принял твои причины, потому что они объясняли почти все. Кроме лжи. Ты не сказал, что ты меня помнишь... - Я же уже объяснил, - начал было Баки, и Стив прервал: - Ты соврал мне. Не будь там спецназа, все было бы так, но я пришел как союзник, а ты не стал сотрудничать. Баки молчал, глядя в пол. Сурово и напряженно. - Знаешь, я все думал... прикидывал так и эдак. Прошло столько лет, событий, мы теперь уже не те, что раньше. У тебя могли быть причины. Но если ты тот Баки, которого я помню, была только одна причина, по которой ты стал бы прикрываться беспамятством от меня. Запонки, Бак. Баки резко вскинул голову. - Ты это помнишь? - Помню, - признался Барнс глухо, снова опуская глаза. – У меня было собеседование. Самая первая работа. Я волновался до дрожи в коленях, надел лучший костюм. Ты дал мне отцовские запонки, серебряные, для лучшего впечатления и на удачу... Меня не взяли. - Что было дальше, помнишь? - Я был расстроен. Пошел гулять с Элли Девенпорт и ее сестрой. И потерял одну. В парке. Кажется, в парке. - И больше недели, насколько мне помнится... - Я надеялся ее отыскать. Все там обшарил по нескольку раз... - И в итоге сознался только тогда, когда я тебя подкараулил у дома и заставил объяснить причину, по которой ты не хочешь со мной больше знаться. Еще думал, что ты на меня обижен, что я сделал что-то не так... - Стив... - Не надо больше врать мне, Бак. Ты же эти два года прятался не от ГИДРЫ. И сделал вид, что не вспомнил, по той же причине. Я хочу ее знать. Что случилось? Что ты сделал? Он молчал долго, сглатывая горлом, словно его вдруг сдавило. - Я убил трех человек, - сказал он глухо. – Не Зимний Солдат. Я сам. Повисла тишина. Стив не был удивлен. В глубине души он ждал чего-то подобного. Баки вдруг засмеялся, зло и тихо. У Стива мурашки поползли по спине от этого смеха. Баки невесело смеялся, и, о, небо, это было так похоже на подступающую истерику, что становилось жутко. - Мразь я, Стив, - смеялся Баки. – И трус. Даже покончить с собой не смог... Они... я убил... Широкая ладонь с маху запечатала ему рот, ударив по губам и заставив страшное признание оборваться. - Я не хочу знать деталей, - хрипло выдавил Стив. – Скажи только одно. Это было необходимо? Кивок. Совсем слабый. Но это было утверждение, и Стив принял его. - Хорошо. Мне этого хватит. Тишина тяжелым одеялом обвалилась на них и погребла под собой. И Стив почувствовал влагу, скользнувшую ему под ладонь. С двух сторон. Баки крупно вздрогнул в первом скручивающем спазме рыдания, и живот у Стива свело. Он убрал руку и сделал шаг ближе. Опустился на колени перед креслом, руки сами взметнулись на трясущиеся плечи. Баки мучительно застонал, приникая к нему, тычась лбом в плечо. И из его глотки вырвался долгий, леденящий душу вой, полный ужаса, боли и вины. В этом вое был Зимний Солдат, кровь, собственная ущербность, двадцать первый век, одиночество, постоянный страх поимки, люди в белых халатах, обнуления, выстрелы... И жертвы, жертвы, жертвы... Стив не знал, как его успокоить. Не знал даже, нужно ли это. При нем Баки не плакал так никогда – навзрыд, срывая горло, сотрясаясь всем телом, словно в конвульсиях. Сколько же это все в нем копилось... Стив беспомощно гладил его голову и широкую спину. Слова сейчас были тоже беспомощными. Что он ни в чем не виноват. Что он – его, Стива, единственная семья. Что Стив никогда не откажется от него. Что они обязательно справятся. Все страшное уже позади, все кончилось. Пора жить дальше. Беспомощные слова. Но Стив говорил, испытывая потребность говорить хоть что-нибудь. Вряд ли Баки слышал его. У него наверняка шумело в ушах от крови и собственных криков. Но главными были даже не слова, а их интонации. Стив говорил, убаюкивал, мышцы под его ладонью корежила судорога, но вой прекратился. Баки теперь просто плакал. Горько, кусая футболку на плече у Стива. Захлебываясь и сотрясаясь крупной дрожью, словно все, что с ним случилось, наконец, прорвалось и исходило слезами. Но даже не это было главным. Барьер сломался. И здесь, сейчас, в далекой африканской стране воцарился Бруклин, из праха восставали тридцатые и сороковые, так, словно они оба сумели дотянуться до прошлого. Покруживалась голова, они снова были друзьями, здесь, сейчас, и Баки крепко обнимал его рукой, не желая выпускать из крепкой хватки. А Стив гладил вздрагивающие плечи, целовал друга в макушку и думал: «Бедный мой глупый волк...». * - Полегчало? Кивок Стив скорее почувствовал, чем увидел. Отревевшись, выкричавшись, Баки теперь сидел неподвижно, опустевший и тихий, вжимаясь головой Стиву в шею и удобно пристроившись на изгибе обнимающей его руки. Затем не выдержал. Отстранился, заглянул в лицо. Взгляд из-под припухших покрасневших век был мутный, но совсем не как у Солдата. Потерянный. Опустошенный. - Насчет той запонки... боялся тебе сказать... - Ты идиот, Бак. И тогда был идиотом, - Стив почти привычным жестом заправил ему пряди за ухо и только потом вспомнил, что делал это только Солдату. – Жаль было, конечно, но сам мог бы догадаться, что потерять тебя мне было куда страшнее, чем запонки. Бестолочь. - Они были безоружны. Стив затаил дыхание. Его рука замерла в волосах у Баки. - Это были враги? – спросил он глухо. - Лаборанты ГИДРЫ, - ответил Баки, глядя куда-то далеко. Скривил губы, но усмешки так и не вышло. Губы у него дрожали. – Они чинили мне руку и обслуживали машину для обнулений. Они сказали, что Пирс убит. Там не было оперативников, а они не были вооружены. Не несли угрозы. Даже Солдат не стал бы. Я не собирался... Но они были в белых халатах, и меня вдруг охватила такая ярость... Один из них потянулся к рации... или мне только показалось, не знаю... господи, сколько же крови было... Я потом вымывал из левой руки чье-то мозговое вещество. На ней волосы были, Стив! Волосы! – он сорвался на крик и тут же опомнился, глубоко вздохнул и все-таки невесело усмехнулся. – Теперь понял, дурачок? Солдат или я... разница между нами не так уж и велика. - Не говори ерунды. Я знаю и тебя, и его. И вы оба жертвы. - Скажешь тоже... – протянул Баки со вздохом. И вот тогда Стив действительно поверил... да, это Баки. Изломанный, отчаявшийся и смертельно усталый друг, сорвавшийся с поезда в сорок четвертом. Баки, которого он знал и который не мог остаться прежним после того, что с ним случилось. Только Баки мог после стольких миссий в шкуре Солдата мучиться из-за того, что убил трех безоружных людей. Пусть агентов ГИДРЫ, и пусть он не до конца был откровенен. Дело было не в том, что они были безоружны. А в том, что именно он с ними сделал. Баки ужасался себе, и Стив мог его понять. Это тоже было эхо Солдата. Тот же амок, какой он уже видел в Солдате, теряющем контроль. Баки был жертвой насилия. Он мог теперь говорить об этом, даже шутить, но знать, что твой мозг, твоя личность были в чьей-то насильственной власти... наверное, это даже хуже насилия физического. От насилия над телом можно отстраниться, уйти в беспамятство, а из головы куда сбежишь?.. ...А Зимний Солдат был плодом этого насилия. Дитя войны. Ребенок Баки от ГИДРЫ. Или все-таки ГИДРЫ от Баки... Эта странная мысль уколола Стива в сердце. Солдат не знал ничего, кроме насилия – и причиняемого ему, и причиненного им самим. Он имел какое-то отдаленное понятие обо всем остальном, но его природа относила это к несущественному. Стив пытался вскрыть программу собой, прописать в нее себя через ненасильственные действия. Он не был уверен, что доброта и забота окажутся сильнее боли и власти приказа... Но это вдруг перестало иметь значение. Это было не напрасно. Чем бы все ни закончилось, это было не напрасно. Стив теперь ни секунды не жалел о том, что начал это. Потому что он уже привязался к этому ребенку. Потому что Зимний Солдат улыбался ему. И эта скупая улыбка была дороже всех правильно выполненных команд и заученных фраз. Теперь Стив был убежден в этом. И странно успокоился, приняв эту мысль. - Я вас спасу, - шепнул он Баки в волосы, привлекая ближе к себе. – Тебя и его. Баки как-то нехорошо усмехнулся при этих словах. Горько. И, отстранившись, поднялся на ноги. - Отправь меня обратно, Стив. Хватит мне на сегодня потрясений. Отдохнуть хочу. - Эй, - Стив поймал его за запястье. – Я рад, что ты сказал мне. И рад, что тебе полегчало. Баки ему кивнул. Рассеянный, словно еще не отошедший от срыва. Когда Стив пристегивал его, они встретились взглядами, и Стив, протянув к нему руку, дружески потрепал живое плечо, грустно улыбнувшись и встретив такую же усталую, но теплую улыбку в ответ. «Действительно полегчало», - подумал Стив, видя, как в ледяном вихре проступают дорожки слез на щеках у Баки. * - Вольно, Солдат. Стив уже замечал это раньше – на поведении Солдата отражается поведение Баки. На следующий день после срыва друга, Солдат встретил Стива словно бы более доброжелательно. Смотрел иначе. Живее откликнулся «Ты Стив». Словно сохранял эхо эмоций Баки. Стив подумал, что это хороший знак, и что, может быть, стоит будить Баки почаще. Тот, конечно, будет ворчать, но если убедить его, что это нужно для терапии... он прогнется. Сам же заинтересован в том, чтобы у Стива все получилось. Весь этот день был каким-то странным. Солдат все время смотрел ему в лицо. - Что мне делать? - Все, что хочешь. Стив ждал, что тот попросит остаться, как это было все последнее время, и думал о шахматах, когда Солдат вдруг шагнул к нему и повторил сигнальный жест по лбу, но медленнее, задерживая пальцы на виске. - Только если захочешь выколоть мне глаз, лучше дай знать заранее, - улыбнулся Стив, удивленный таким поворотом и его новизной. Он давно уверился, что в этой комнате все новое – к лучшему. И все еще улыбался, когда рот Солдата сухо приник к его рту. Сразу стало не до смеха. Стив застыл, оглушенный, словно из легких разом выбили воздух. На долгую секунду они оба замерли неподвижно, соединившись губами. После чего Солдат отступил. - Зачем ты это сделал? – севшим голосом спросил Стив, с огромным трудом преодолевая тяжелую оторопь. Ошеломление мешало дышать, сердце стучало гулко, как молот. - Все, что хочу, - напомнил Солдат. Он напряженно всматривался в Стива, словно ожидая удара. - Хочешь этого? Едва различимый кивок. Стив сделал шаг ближе. - Кто я? – тихо спросил он. Голос почти не слушался, в ушах грохотало. - Ты Стив, - так же тихо ответил Солдат, заглянув ему в глаза. Только тогда Стив склонился совсем близко и сократил расстояние до нуля. * Часом позже, лежа на кровати в комнате наблюдения, Стив прокручивал эту сцену в голове снова и снова. Все к лучшему, да?.. Он целовал Солдата в губы. В губы Баки. Сам. Поцеловал – и поймал встречное движение. Пароль – отклик. Они целовались легко, мягко, бережно. Пробуя друг друга. Просто терлись кожей о кожу, держа языки за зубами. Никаких вольностей. Что может быть невиннее?.. Вот только от одного этого прикосновения его затрясло так, что до сих пор не отпустило. Стив шумно выдохнул, сжимая веки. Они целовались. Они же, черт их дери, целовались! И губы у Солдата были мягкие. Хотя и совсем не такие, как у Шэрон Картер. И не так уж долго это продлилось. Солдат стоял неподвижно, замерев, правая рука его висела вдоль тела, он не делал попыток обнять, не углублял поцелуй. Только закрыл глаза и возвращал прикосновения, и этого уже было так много, что Стиву было трудно дышать. Когда губы разомкнулись, они замерли, по-прежнему оставаясь рядом. - Я нестабилен, - сказал Солдат совсем тихо, не поднимая головы. - Тогда пора спать, - выдавил Стив. Он совсем не знал, что делать и говорить. В мозгу царил хаос, ему казалось – он слышит, как у Солдата колотится сердце. Тот послушно кивнул. Пора. Стив повернулся на спину и облизнулся, чтобы чуть прикусить нижнюю губу и собрать с нее зубами вкус Баки. Пульс подергивал его язык, как леденец. Стиву были знакомы эти губы. Но, Иисусе, как же давно это было... Завтра станет ясно, было это сиюминутным порывом или нет. Завтра. Уже завтра... Стив поймал себя на том, что все это время облизывал и покусывал свои губы, представляя, как целует чужие. * - Вольно, Солдат. Он не стал оглядываться, как обычно. Только смотрел пристально, не мигая. - Распорядок помнишь? Иди на разминку, умывайся, и жду тебя к завтраку. Солдат не сдвинулся с места. Когда к его голове взметнулась рука, он отступил, не дав коснуться себя. И хмурился так, что в воздухе слышался треск помех. - В чем дело? - Ты не Стив, - сказал Солдат с холодной сталью в голосе. – Только Стив работает со мной. Т'Чалла покачал головой. Стив наблюдал за ними из комнаты наблюдений, сцепив руки в замок и поставив локти на стол. Он сильно нервничал, и непредсказуемость этой сцены вгоняла его в беспокойство. Т'Чалла запросил проверку неожиданно, они даже поспорили. Его Величество считал, что в формуле, разработанной Стивом, человеческий фактор играет несущественную роль. Т'Чалла, в отличие от Стива, в гипноз верил и относился к методам Стива крайне скептически. На том, чтобы испытать «Вольно» и жест, во многом настоял сам Стив, хотя меньше всего сегодня ему нужны были проверки и посторонние. - Ты сейчас подчиняешься мне. Подтверди. - Ты не Стив, - упрямо повторил Солдат. Он смотрел себе под ноги, сильно хмурясь, словно вспоминал что-то. - Ты подчиняешься мне! Подтверди, - приказал Пантера. Солдат поднял на него глаза. Долгая пауза. И наконец... - Сообщение о дестабилизации, - пророкотал он. И, охваченный амоком, двинулся на Т'Чаллу, сжимая правую руку в кулак. Солдат уже замахнулся, когда ворвавшийся в комнату Стив успел перехватить его поперек живота и оттащить назад. Боялся он не за Солдата, Пантера сейчас был сильнее, просто в этом состоянии Солдат дерется как безумный, и очень хотелось избежать серьезных травм. Благо, его Солдат атаковать не успел, развернувшись и внезапно застыв, как по команде. - Это я, я здесь, - сказал Стив, держа его за плечи и глядя в мутные серые глаза. – Кто я? - Стив. Солдат расслабился, как-то сразу и целиком, и даже стал будто бы легче. Потом свел брови, словно от боли, или того ощущения, когда ответ вертится на самом кончике языка, а все никак не получается его ухватить. Или как если бы его разрывали на части противоречивые чувства. Приказ и... что-то еще. - Стив, я нестабилен, – предупредил Солдат глухо и серьезно, глянув прямо в глаза, и у Стива стянуло живот, когда он вспомнил, при каких обстоятельствах тот произнес это вчера. - Тогда пора спать. Солдат кивнул и отправился в криокапсулу, сам, не сделав и не сказав ничего лишнего. На Т'Чаллу он больше не взглянул ни разу. Стив перехватил взгляд Пантеры поверх его плеча. Его Величество одобрительно усмехался. * А следующий день прошел, как и все предыдущие. Стив уже знал, что если что-то изменилось фундаментально, если отразилось и отозвалось внутри, Солдат это повторит. Но после фразы «все, что хочешь», он просто кивнул. Не попросил остаться. Все отведенное время кидал в стену мячик, сидя на полу. Без музыки. Стив не знал, как к этому относиться, но внутри ворочалась неудовлетворенность. Как если бы он хотел, чтобы Солдат повторил поцелуй. Как если бы ждал его. Когда час вышел, Стив позвал его спать, и голос получился каким-то выцветшим. Солдат кивнул. Направился к криокапсуле, но как-то нехотя, скованно. И остановился перед ней. В первый раз. Стив подошел спросить, что случилось, и даже тронул его за металл плеча... Эксперимент провалился. Он провалился еще тогда, когда они, только взглянув друг на друга, синхронно рванулись навстречу, сплавляясь истосковавшимися губами. Провалился, когда язык Солдата быстрой влагой мазнул по прорези рта, заставив губы исступленно заныть, запульсировать. Провалился, когда Стив осторожно лизнул в ответ, а Солдат эхом подхватил движение, откликнулся... И они захлебнулись. Они целовались так, словно хотели выпить друг друга живьем, жадно сплетаясь языками, воюя. Стив забыл, что давал себе слово не проявлять инициативы. Руки сами собой наполнились теплым, сильным телом, оплели, как лианы, прижали. Он впитывал весь жар этого тела с таким же гулко бьющимся сердцем, как у него самого. Солдат цепко держал сзади за шею, Стив вел ладонью по его спине, другой держа за поясницу, привлекая ближе, еще ближе, и тело медленно наливалось здоровой радостной тяжестью, голодной истомой, одежда стала мешать, и очень, очень захотелось принять горизонтальное положение – упасть и увлечь за собой... Стив испугался этого порыва. Отстранился. Глянул во влажно заблестевшие глаза. И не выдержал, привлек еще раз, целуя в губы, давно забытые губы Баки, и на несколько долгих минут они потерялись. Солдат так безудержно отвечал ему, столько необузданной ярости и страстности было в этом порыве, столько признаков непокорного, откровенного неповиновения, что Стив панически подумал: «Это Баки!». Но, отстранившись повторно, сразу понял, что ошибся. Глаза, которые смотрели на него, были все еще мутные, просто такого выражения в них Стив не видел ни разу. - Пора спать, - шепнул он, борясь с невыносимой тягой поцеловать еще раз, зацеловать до потери сознания. Нужно было прекращать. От неутоленного, оголенного желания целоваться впервые в жизни мутилось в голове и тряслись поджилки. Солдат, быстро облизнувшись, кивнул. Он еще и облизывается! Облизывается, ох, черт его дери... Когда Стив пристегивал Солдата ремнями к основанию криокапсулы, тот не сводил с него глаз. Стив боролся с разнонаправленными желаниями: немедленно отстегнуть и попросить отвернуться. Руки предательски дрожали, скобы не попадали в прорези. И Стив не выдержал. Закончив фиксацию, взял лицо в ладони, погладил пальцами по горячим щекам и поцеловал в губы, коротко и крепко, несколько раз. - До завтра, - шепнул и отстранился. Солдат смотрел ему в глаза. Словно бы с пониманием. Смотрел, когда поднималось стекло, смотрел, когда ударили струи мороза, и серые глаза остекленели, так и не закрывшись. Только тогда Стив позволил себе сделать долгий, рваный выдох. Раньше не мог. Боялся сорваться и разнести чертову капсулу, чтобы не оставлять его вот так... Во рту все горело. Вернуть упругое скольжение чужого языка по своему хотелось нестерпимо. А он еще думал, что это с Шэрон у них тогда проскочила искра... Ему и не снилось. ...Он очнулся в душе, остервенело ласкающим себя, вспоминая этот розовый язык между губ. Горячие щеки под пальцами. И глаза, которыми Солдат смотрел на него. Глаза, полные теплоты, радости и тихой, глубоко затаенной печали. Не туда смотришь, Роджерс... Любви они были полны, эти глаза. Любви. Оргазм скрутил его, сжал в кулак и ударил изнутри, выплескивая на пол и стену... Стив шумно и долго дышал, покачиваясь на ослабевших ногах. Думая: «Ну что, дрессировщик волков? Ты счастлив?». И понял вдруг, отчетливо и ясно. Да, счастлив. До одури. * «...Прошлая жизнь обработала Белого Клыка слишком усердно; она ожесточила его, превратила в свирепого, неукротимого бойцового волка, который никого не любил и не пользовался ничьей любовью. Переродиться – значило для него пройти через полный внутренний переворот, отбросить все прежние навыки... И все-таки новая обстановка, в которой очутился Белый Клык, опять взяла его в обработку. Она смягчала в нем ожесточенность, лепила из него иную, более совершенную форму. В сущности говоря, все зависело от Уидона Скотта. Он добрался до самых глубин натуры Белого Клыка и лаской вызвал к жизни все те чувства, которые дремали и уже наполовину заглохли в нем. Так Белый Клык узнал, что такое любовь. Она заступила место склонности – самого теплого чувства, доступного ему в общении с богами...»

ФАЗА ЧЕТВЕРТАЯ

Стив лежал на кровати и перекатывал язык во рту. Сворачивал трубочкой, пропускал сквозь зубы, поглаживал нёбо. В паху заинтересованно подергивалось и трепетало, но ощущения были не те. Уже очень давно никто не целовал его вот так... как Баки. Да и Баки целовал его всего-то... дважды? Трижды? Нет. Тогда, в Бруклине, это точно было дважды за всю... ночь? Нет. Это длилось совсем недолго, в лучшем случае час, а то и меньше. Баки снимал чердак, скворечник под крышей, продуваемый из всех щелей. Стиву было восемнадцать, и он уже стал сиротой, Баки исполнилось девятнадцать, и он нашел работу, заработка с которой хватало на то, чтобы снять свой угол и жить самостоятельно, еще и помогая семье. Баки зазвал его в гости, отметить новоселье, и вообще он в то время постоянно навязывал Стиву свое общество, считая, что его нельзя оставлять наедине с горем утраты. Бурбон был отвратительным. Они говорили о чем-то, долго и горячо... Напились. ...Кровать там была просевшая и скрипучая... Именно поэтому все случилось на полу, куда они кое-как свалили матрасы. Это все, на чем пьяный и до боли возбужденный Стив сумел настоять. В его воспоминаниях все дробилось и прыгало. Вот они сидят и пьют горький виски, который обжигает горло и живот. Стива мутит от одного только запаха, комната начинает качаться, но в груди очень тепло и даже в чем-то по-своему приятно, и он заплетающимся языком упрямо доказывает что-то Баки... что-то очень, очень важное... А в следующем кадре его памяти они уже целуются. Память не сохранила, кто кого поцеловал первым, но в этом кадре он зачем-то пьяно тычется другу в губы, чувствуя, что ему хочется, сильно хочется, и это так увлекательно, и невозможно нужно. Этот поцелуй уже не был первым, и это было важно, потому что отчаянно хотелось вернуть ощущение и целоваться, этого хотелось до боли, до крика, словно чужими губами он хотел погасить пожар у себя внутри. В этом кадре памяти он пытается поцеловать, промазывает, чуть не плача, соскальзывая мокрыми губами. Пока Баки не берет в ладони его лицо и не целует сам, как надо. Это... волнующе. Остальные кадры смешивались, накладывались друг на друга... Они оба были на взводе. Баки раздевал его, целуя в шею. Баки трогал его рукой сквозь одежду и зачем-то спрашивал, делает ли Стив это с собой. Он не сразу понял, о чем говорит Баки, млея от его руки между ног, а когда понял, зачем-то соврал, что да. Это была неправда, но ему было стыдно признаться в этом Баки, хотя он действительно не занимался рукоблудием, считая это унизительным и грязным, недостойным христианина... Он стал это делать потом. Регулярно. Безнадежно пытаясь оживить ощущения. Да. С поцелуев все началось. И уже потом, когда все закончилось, Баки приник к нему долгим медленным поцелуем во второй раз. Они лежали и целовались после случившегося. Баки выцеловывал его безвольный рот лениво и благодарно, уже разморенный усталостью, давая ощутить свое счастье. А Стив... он был пьян и вообще впервые с кем-то целовался вот так, сливаясь ртами, поэтому просто поддавался и плавился от поцелуя. И не только целовался он так впервые... Баки был первым, с кем у него была связь. И единственным мужчиной, с кем у него была связь. Если так можно назвать час пьяного, неловкого подросткового секса, от которого из воспоминаний-то осталось сочетание тянущей боли, стыдливой раскрытости и щекочущего скольжения, посылающего волны мелкой, неконтролируемой дрожи по ногам. И какие большие и горячие были у Баки ладони... Это была ложь. Он помнил. Он помнил все. Стоило только воззвать к воспоминанию, как оно разворачивалось перед мысленным взором. Было темно, холодно, страшно и стыдно. И возбуждающе волнительно. Они лежали вплотную, как ложечки; Баки льнул к его спине, дышал в шею, одной рукой придерживая его бедро, другой держал Стива в охапке, просунув руку ему под бок. Было неудобно, но Стив ни за что не сказал бы об этом. Потому что Баки прижимал его к себе, к теплому, большому себе, и жгуче толкался в него там, сзади, широкий и плотный. Там, где раньше ощущались горячие жадные пальцы. Стив прятал лицо, жмурился, стараясь не слишком теряться в том, что Баки делает с ним, и в том, как садняще тянет у него внутри. Было тяжело от веса Баки, когда тот чуть наваливался, стараясь ворваться поглубже, и сперва было больно, очень, а потом, под конец, стало даже хорошо. Мучительно хорошо. Было много страха. И любопытства. И доверия. Да, наверное... доверия было больше всего. Потому что даже будучи пьяным, даже в холодной темноте, даже чувствуя саднящую боль в столь постыдном месте, Стив знал, что Баки не причинит ему вреда. Это было какое-то глубинное знание, позволяющее делать все это, не задумываясь. И идти на все, до конца. Он помнил, как наслаждение в нем все росло и росло, и ширилось, крепло, переполняло, и Стив не замечал, как вскрикивает в такт толчкам, боясь, что оно разорвет его на части. Наслаждения было слишком много, и хотелось, страшно хотелось куда-то его исторгнуть, излить, но он не знал, как, и уже не мог удержать его в себе... Стив кричал от оргазма, высоко и надрывно, выкрикивая свою нестерпимую, невыносимую радость. Все последующие разы он всегда переживал этот сладостный миг молча, позволяя себе разве что стон. Он помнил. Он помнил это. Столько лет спустя – помнил. Даже горький привкус бурбона у себя во рту – и во рту у Баки. Помнил колышущуюся перед глазами темень, полную жаркого обоюдного дыхания и страшного, возбуждающего осознания того, что они взаправду занимаются этим. От горячего хмельного шепота, полного нежностей и пошлостей, от того, как Баки, кусая шею, туго наполнял его сзади, мурашки горячо стекали в низ живота, и хотя ощущения поначалу не были особо приятными, вся обстановка, темнота, руки Баки и бьющее наотмашь сквозь алкогольный кумар понимание «Я делаю это, я делаю с Баки! И он делает это со мной»... Это возбуждало так сильно, что он скулил, горлом выстанывал свое изнурительное желание. И накрывал потной ладонью руку Баки, которая с бедра соскользнула вперед, между его пышущих жаром ног. Эта рука ласкала его, она сжимала и двигалась, и Стив подстегивал ее ритм своей рукой, откровенно демонстрируя, как ему хорошо. Его качало на волнах удовольствия, и так хотелось взорваться наслаждением, прямо в руках у Баки, разметаться, исчезнуть... И непременно не выжить, чтобы, не приведи Господь, не пришлось смотреть после этого Баки в глаза. ...Утро было ужасно неловким. Хотелось умереть от стыда. Казалось, уже ничто не поможет вновь собрать то, что было, даже обоюдная головная боль похмелья, но Баки и тут его спас. Они сидели рядом на кровати, не глядя друг на друга, Стив с головой укутался в простыню и дрожал от холода и шока, а Баки, уже почти одетый, с мурашками по голому торсу, говорил, что это была случайность, и до чего только нельзя дойти под влиянием алкоголя и сумрака. Что это жизненный опыт. И что дружба всегда будет важнее. Но что того хуже – он взял ответственность на себя. Потому что он извинялся. Он просил прощения. Стив помнил, как робко и боязливо Баки коснулся его плеча, и Стив рискнул поднять на него глаза. Баки был очень красив в тот момент. Красив и печален. А он только кивал, как проклятый трус, совсем опустевший, стараясь не выдать, что эти слова падают в него как камни. Они были правильными. Спасительными. И решить все это как-то иначе было нельзя. «Мы были пьяны. Мы совершили ошибку, но мы не позволим ей разрушить нашу дружбу». Все так. Но стыд пережал ему горло настолько сильно, что хотелось умереть. Очень. Потому что в тот момент было проще воткнуть кухонный нож себе в живот, чем признаться, насколько хорошо ему было ночью. Они решили, что так будет лучше. Стив сделал вид, что простил его, хотя прощать было нечего. Баки через три дня ударился в романтические отношения с новой девчонкой. Он быстро пришел в норму. А Стив... Стив еще день или два садился с трудом, розовея щеками от воспоминаний, и томился тихой грустью. И еще тем, что кое-что запомнил из того, что Баки в горячке шептал ему. «Стив, вот так, маленький, вот так... ах, черт, какой ты тесный... расслабься немного, дружище, Стив, я так хочу, чтобы тебе было хорошо... Ты хочешь меня? Ты думал обо мне вот так, а?.. Тебе нравится? Я же чувствую, как ты хочешь меня вот тут, я тоже тебя хочу, чувствуешь, как сильно?.. Ты меня с ума сводишь... Я тебя обожаю, Стив... Я люблю тебя, маленький...» Баки не помнил. Или сказал, что не помнит, какую чушь тогда нес. Он был пьян. Да и наверняка что-то подобное он шептал в постели каждой девушке. Что с него взять? Стив помнил. В конце концов, это был его первый секс. Положено помнить такие вещи во всех деталях. Баки был первым. Наверное, поэтому еще долгое время спустя все его тело отзывалось на Баки. Оно, это тело, страстно любило Баки. Хотело его, ждало его снова. И Стив не мог убедить его, это грешное тело, что Баки хотеть больше нельзя, что это неправильно. Он чувствовал себя брошенным и сколько ни пытался себе внушить, что и не было-то ничего, ощущение этой потерянности, брошенности угасло в нем только год спустя после того, как они решили для блага обоих, что это был просто увлекательный опыт. Алкоголь и сумрак. Все решилось правильно. Он действительно заставил себя поверить в это. И поверил. Со временем успокоился. Хотя с женщинами все равно у него не ладилось, во всяком случае, до сыворотки. А после... было много всего. Из-за него дрались, пытались свести счеты с жизнью, плакали. Он, сам того не зная, очаровывал и разбивал сердца, становился причиной скандалов и ссор, а однажды оказался втянут в любовный треугольник с двумя миловидными артистками команды поддержки... Впрочем, на деле все было далеко не так интригующе, как звучало со стороны. А сексуальный опыт в современном мире… это не хотелось вспоминать. ...Они больше никогда об этом не говорили. И все бы кануло и сгинуло тем холодным Нью-Йоркским утром. Если бы не еще один поцелуй. Внезапный и неожиданный. Австрия, осень, лагерь ГИДРЫ. Как только они выбрались из пожара, Баки поймал его за руку и молча, с сосредоточенно-суровым лицом впился в губы. Для этого ему пришлось чуть привстать, потянуться вверх, Стив теперь был непозволительно выше. Он поймал Баки, придержал за спину – тот все еще с трудом стоял на ногах. Дым разъедал глаза и нос, мешал щит, взрывались проклятые лаборатории... они целовались. Страстно и жадно. Пока не услышали в отдалении крики. - Бак, это... – начал он, но Баки только хрипло рассмеялся. - Не волнуйся, Капитан Америка. Это я унесу с собой в могилу. И унес ведь, подлец. Потом отшучивался, что был еще под веществами. Стив ему не поверил, но тему замял. Баки больше ни разу не целовал его. Об этом поцелуе они тоже никогда не говорили. * Баки любил целоваться. Хуже того, он это умел. Один раз (или все-таки дважды) он делал это со Стивом, и тот, отдаваясь приятному головокружению и томной щекотке во всем теле, вынужден был признать, что в этом у Баки талант. Он не рассматривал поцелуи как способ отвлечения внимания или как уступку в угоду девушке. В мировоззрении Баки поцелуй фигурировал как отдельный вид удовольствия, могущий повлечь за собой другое, не менее увлекательное продолжение, но даже и без оного целоваться ему просто нравилось. Стив, всегда считавший, что целоваться умеет всякий, кто достаточно сильно этого хочет, вынужден был признать, что это – тоже своего рода искусство, и здесь, как и в рисовании, опыт приходит с практикой. Они целовались теперь каждый день. Стив ни разу не начинал это сам, хотя губы горячо покалывало и тянуло уже ближе к последнему часу. Он был уверен, что нельзя. Вот так – нельзя. Только по чужому желанию, по молчаливой просьбе. Только если этого хочет Солдат. Стив ждал сигнала. И получал его. Каждый день. Уже после душа, иной раз даже не притронувшись к еде, они замирали, глядя друг на друга, и Стив понимал раньше, чем Солдат делал шаг ближе. По одному только блеску глаз. Солдат подходил, его взгляд опускался на рот, и Стив сглатывал горлом, чувствуя, как губы начинают саднить, умоляя, требуя прикосновений. Наверное, что-то отражалось в этот момент на его лице, потому что Солдат тянулся и сухо касался его, легко прижимаясь мягким ртом к розовой полоске губ. Мертво и неподвижно, ожидая ответа. И ответ следовал. Каждый день. Стив целовал его, и губы на его губах оживали, двигались, и дальнейшее происходило всегда по-разному, и всякий раз удивляло Стива своей новизной – как это будет... Они оба ждали этого третьего часа, чтобы с его наступлением выцеловываться до изнеможения. Иногда Солдат сидел на столе, и Стив, чуть склонив голову, ласкал призывно подставленные губы, жадные и ненасытные. Иногда поцелуи получались упоительно-пылкими, и Стив валил Солдата на красное покрывало, языком поглаживая его чувствительные десны и чувствуя телом дрожь тела под ним. Дважды Солдат сам толкал его в кресло, седлал бедра, оказываясь на коленях у Стива. Тогда он замирал, застывал под прикосновениями, потому что в этом случае вел Солдат, и делал все так, как ему хотелось. Стив только гладил его лицо, убирал за уши волосы, постоянно лезущие в рот, придерживал за металлическую лопатку, пока его целовали, яростно жалили, питались им, и Солдат всаживал язык так глубоко и ритмично, словно они занимались совсем другими, куда более бесстыдными вещами ярусом ниже. Но чаще они просто сидели на кровати и целовались. Спокойно, нежно и чувственно, глубоко дыша и закрыв глаза, полностью отдавшись процессу. Сплетались языками и пальцами. И Стиву казалось – они могут так целый час, хотя эту планку они еще не брали ни разу. Хотя, какой там час... он мог бы так целый день. Эта близость туманила голову, отдаваясь внутри предательской дрожью и знакомым гулким волнением, словно кончиком языка Солдат задевал какой-то чуткий камертон во рту у Стива, отчего его вибрирующий отзвук резонировал по телу до самых костей... Хуже было то, что это волнение начинало охватывать его, когда Баки еще спал в криокапсуле. Всегда внезапно и всегда сильно, как если бы одни только мысли о поцелуе с Солдатом задевали проклятый камертон. Он грезил, пока еще неясными образами, утопая в острой, щемящей нежности, которой отзывалась в нем теперь всякая мысль о Солдате. Его хотелось ласкать. Утопить в поцелуях, довести до полного исступления... Они не делали больше ничего. Стив не был уверен и внутренне страшился мыслей, как поступить, если на горизонте забрезжит что-либо еще. Это был Баки. И Баки был в беспамятстве. И если поцелуи Стив еще мог позволить, хотя их поцелуи уже давно не походили на невинные, думать о «чем-либо еще» было страшно. И еще это было волнительно, что пугало не меньше. Стив еще ни разу не виделся с Баки с тех пор, как это началось. Ему было стыдно. Еще и потому, что он совсем не знал, что с этим делать. Но больше потому, что если Баки запретит ему делать это... Об этом думать было невыносимо. Близился процедурный день. * Стив боялся этого дня. Боялся того, что слишком сильно ждал его. Боялся той истомы, которой наполнялось тело всякий раз, когда он думал об обнаженном теле друга. Мысли об этом кипятили кровь. Это был самый чувственный опыт. Самый первый. Самый незабываемый. И даже если это было в прошлой жизни, тело помнило его много лучше памяти. Стив не знал, что будет делать, если что-то... произойдет в этот день. Потому что уже тогда знал – произойдет. Они недвусмысленно реагировали друг на друга, даже когда просто целовались. И хотя Стив предпочитал делать вид, что ничего не замечает, просто отодвигаясь и не позволяя возбуждению Солдата выйти на пик, все равно... В этот день Солдат вел себя скованнее, чем всегда. Он не уходил от прикосновений, дал вымыть себе голову, но расслабленности в его теле не было. Вода была в этот раз почти черной, как кофе, Стив специально сделал раствор крепче, чтобы обоим не было так неловко, хотя и тонул в запахе сандала и цитрусовой цедры. И несмотря на темную воду, Стив видел. Пусть только очертания тяжелого от крови, прижатого к животу... Солдат вцепился рукой в выступающий бортик так сильно, что побелели пальцы. Он не смотрел на Стива. - Эй, - Стив тронул его плечо, и встретил опасливый, напряженный взгляд. Он ждал, что Солдат скажет: «Я нестабилен», но тот молчал. И в его глазах был почти прежний страх. То, что происходит с ним – не порядок, и если он сам допустил это, то должен быть наказан. – Ты как? - Я в порядке, - озвучил он мысль Стива, но в его ответе незаметно, как змея в кустах, проскользнуло твердое упорство. Стало быть, не все в порядке. Стив глубоко вздохнул, думая, как лучше поступить. В конце концов, пусть и звучит это лестно, а именно он стал причиной такой реакции. - Ничего страшного. Такое бывает. Ты можешь заняться этим, - тихо заметил Стив, стараясь не выдать дрожь в голосе. – Я оставлю тебя на какое-то время. Когда закончишь, позови меня, ладно? Движение было молниеносным. Солдат вскинул руку и схватил его за футболку. Он опустил голову, хмурясь, волосы закрыли лицо. Пальцы держали крепко, но Стив видел – захоти он освободиться, Солдат не станет удерживать. Все было плохо. Все было очень плохо, потому что Стив хотел, чтобы Солдат удержал его. - Что? – одним выдохом спросил он. В горле вдруг пересохло, и в процедурной стало нечем дышать. - Мои желания имеют значение? – сухо спросил Солдат. Слишком сухо, чтобы Стив в это поверил. Внутри завибрировало волнение, похожее на большую змею, шевелящуюся и скручивающую кольца в животе. Стив опустился обратно, сел на пол вдоль бортика напротив Солдата и попытался заглянуть ему в лицо. Тот сидел, низко опустив голову, и так закаменел, будто всем телом ожидал ответа. - Чего ты хочешь? – очень тихо спросил Стив, опуская руку и трогая пальцами поверхность теплой черной воды. И, не дождавшись ответа, спросил севшим голосом, – Хочешь, чтобы я помог? - Да. Решиться оказалось трудно только в первый момент. Стив наклонился вперед, погрузил правую руку в воду до середины плеча, левой поднимая лицо Солдата, заглядывая в глаза, чтобы видеть... видеть это лицо, когда его пальцы, скользнув по бедру, нашли, тронули, обернули тугим кольцом. У Солдата сорвалось дыхание. У самого Стива тоже, но он этого почти не заметил. Дымные глаза распахнулись, их взгляд затуманился, губы приоткрылись, но никакого звука с них так и не сорвалось. Ресницы затрепетали и опустились. Зажурчала вода, Солдат вдруг весь потянулся к нему, медленно, словно преодолевая скованность, чуть повернул корпус и ткнулся мокрым лбом в грудь Стива. Одна его нога была у стенки ванной, другую, согнув в колене, он отставил в сторону, так призывно, что Стиву кровь бросилась в щеки, и он замер оторопело, по-прежнему не выпуская твердую плоть из каменно напрягшихся пальцев... У Солдата должен быть Хозяин! После секундного колебания, Стив прижался лицом к его волосам, зарылся губами в мокрую макушку и двинул рукой. Сперва тремя пальцами, затем всей ладонью. Еще, еще. Другую руку он обернул вокруг плеч, опустив пальцы на металл, и его всего омыло теплом, сладкой одурью близости, и в груди мешались, переплетались страх, стыд и страсть. «Баки спит, - думал он, двигая рукой. – Баки спит и видит сон. А раз так... пусть его сон будет хорошим...» Все барьеры оказались в голове. А плоть в его ладони была как своя, и где-то на задворках сознания царило легкое недоумение, почему на знакомые движения нет привычного отклика в теле. Стиву нравилась эта напряженная твердость, он сжимал пальцы, и тонкая кожа двигалась вместе с его рукой по твердому массиву ствола... Черная вода плескалась вокруг руки, и никогда еще ритмичный водный плеск не вызывал у Стива такого стыдливого удушья. Солдат был так одуряюще близко, что не получалось думать больше ни о чем, кроме него. Кроме запаха его волос, его напряженной плоти в своей руке. И того, что причиной такой реакции стал он сам. Это заводило. Волнение усиливалось, больно и сладко подергивая в паху, жарким туманом обволакивало голову. Стив целовал мокрую макушку, двигая, двигая, двигая... плоть в его руке была налитая, скользкая, Стив пальцами чувствовал ее бешеное напряжение, чувствовал, как Солдат все увереннее подается бедрами навстречу, катая желваки на скулах, шумно дыша, намертво вцепившись пальцами в борт ванной вместо того, чтобы вцепиться в него. У Стива вымокла футболка, вода стремительно остывала, Солдат толкался ему в руку все настойчивее, и от жесткого ритма вода расплескивалась, колыхалась вокруг него, хлестала на грудь, играя с затвердевшими сосками. Стив почувствовал рукой его накатывающее желание, что он уже вот-вот... вот-вот... Еще, еще, еще... Солдат излился беззвучно и бурно, дрожа на пике и дергаясь так, словно в воду упал оголенный провод. Стив смотрел, как его кожу заливают мурашки, поднимая волоски на руке, чувствовал, как его трясет, как сбивается дыхание и как он на несколько секунд захлебывается им, прекращая дышать совсем... Господи, Бак, как давно у тебя никого не было?.. Они расцепились синхронно, хотя и не сразу. Стив, вытаскивая руку из ванной, бросил взгляд на его лицо. Солдат заметно порозовел. В нем словно вели борьбу транс, сонливость и шок. А еще он как будто не знал, что теперь делать. Ждать наказания или нет. Ему было хорошо, и это вносило смятение. Что делать, когда так хорошо?.. Стив не выдержал. Нагнулся, поднял к себе это лицо и поцеловал. Легко-легко, словно боясь обжечься или обжечь. Другой рукой, обнимающей за плечи, убрал мокрые волосы, неосознанно повторяя сигнальный жест. Солдат повернул голову и вжался губами в кожу раскрытой ладони. Щекотная дрожь пробежала по коже, и Стив задохнулся так, словно Солдат коснулся губами чего-то куда менее невинного, чем рука. Отстранившись, Стив сжал его плечо и поднялся на ноги, внезапно понимая, что те отказываются его держать. Он настроил воду и передал Солдату душ, хотя в первый момент подумал, что тот его уронит. - Ополоснись пока. Сейчас схожу за полотенцем. - Стив... – он вдруг замолк на полуфразе с душем в руке, словно не знал, как или что сказать. Такого с ним не случалось прежде, и Стив ощутил острый, пережимающий горло прилив нежности. У Солдата мечутся мысли и трудно формулировать их в слова. Потому что ему хорошо. Стив нагнулся в поцелуй. Поцеловал глубоко, долго, хотя обещал себе не делать этого, но с этой трогательной растерянностью на лице Солдат показался таким милым, что он не смог удержаться. Тот ответил сразу, жадно. Будто ждал. - Это? – улыбнулся Стив. У Солдата в ответ чуть дернулись губы – неуверенная улыбка, тень ее. Он кивнул. Чуть позже они сидели на кровати в обнимку. Молча. Стив укутал его в красное покрывало с ногами и головой, гладил, вытирал. Сушил. Обнимал со спины, прижал к себе. Солдат прильнул к нему. От него пахло шампунем и травами, и его безостановочно хотелось трогать руками, касаться. Тянуло так, что зудели ладони. Солдат мелко дрожал. Стив не знал, от холода или от чего-то еще, но, на всякий случай, обнял покрепче. * Он очень боялся, что это станет началом. Все-таки определенную границу они перешли. Несмотря на все волнение, какое в нем вызывало это «начало», Стив не мог для себя определиться, что делать с ним. Потому что дай волю – и покатится по наклонной. И даже если им удастся привязаться друг к другу еще сильнее, то рассчитывать на то, что Баки ничего не заметит... У Баки память Солдата. Он будет помнить все, даже «несущественное». Но, что даже хуже, Стив не был уверен, что сможет сдержаться и ни разу не поцеловать Баки. Даже такого угрюмого и колючего, каким он стал сейчас. В мироощущении Стива эти двое были неразделимы, и даже если не Баки, то все равно – Баки. Его это губы. Его волосы, пальцы, его металлический обрубок вместо руки. Это Баки. Пусть еще спящий, измотанный кошмарами этого долгого сна. Баки. А с Баки нельзя вот так. Пусть и хотелось бы... очень. Тренировка прошла как обычно, на улице, хотя небо было затянуто низкими серыми тучами, что угнетало и без того невеселое настроение Стива. По площадке гулял ветер, бессильно пытаясь разогнать предгрозовую духоту, и Солдат казался рассеянней, чем всегда. Стив понадеялся, что это из-за близости дождя, а не из-за его пасмурного настроения, поэтому остановил тренировку раньше времени. И угадал. Когда они шли к своим комнатам, по стеклам окон коридора плеснули первые капли дождя. Солдат мылся в душе. Он был там уже долго, много дольше каждодневных десяти минут. Стив вел внутреннюю борьбу, прислушиваясь к мерному плеску за дверью. Проверить или нет? Все это ему не нравилось, все сыпалось к чертям, и он стремительно терял контроль над событиями, ступив на такую скользкую почву, на которой он был совершенно безоружен. Стив остановил эту мысль, развернул к себе лицом и крепко задумался. Он ведет себя неправильно. Мысли о Баки и порочности того, что у них происходит с Солдатом, притупили в нем чувство опасности. Что-то могло случиться. Что-то могло случиться с Солдатом, а он тут как дурак стоит, краснея нецелованной невестой, и размышляет, не слишком ли слишком будет туда вломиться! Идиот. Стив позвал, затем, не дождавшись ответа, решительно постучал. Зря. Эта дверь никогда не запиралась. Солдат стоял к нему спиной и был синюшно-бледен, обескровленная кожа покрылась мурашками, и в первый момент Стиву показалось – сквозь шум воды он может услышать, как стучат его зубы. Но Солдат почти не дрожал. Стоял неподвижно, склонив голову, волосы сосульками свисали по обе стороны от лица. Он выкрутил кран до упора, и ледяная вода тугими струями жаляще хлестала его голову, плечи и грудь. И Стив уже знал, даже не видя – у него стоит. Он рванулся вперед, резко крутанул кран горячей, другой рукой трогая мокрую спину, призывая оставаться на месте. Солдат крупно вздрогнул под его касанием. Он был совсем ледяной, и ладонь Стива должна была показаться ему обжигающей. Вода стала теплее, но Стив не мог заставить себя отступить. Тяга сократить последнее расстояние, обернуть руками, прильнуть всем телом была неудержима. - Ну зачем ты так, - отчаянно шептал он, растирая ладонями живую руку и левый бок. – Можно ведь было решить это по-другому. Я ведь говорил, что ты можешь сам. Знаешь ведь как, да? Вот так... Стив взял его безвольную руку и потянул, прижал ладонью к напряженной плоти, обернул его пальцы своими, сжимая член чужой холодной рукой. Пальцы Солдата вдруг выскользнули из-под руки, крепко накрыли сверху, обхватили, сжали, и как только так получилось... Стив шумно выдохнул, сжимая плотный скользкий ствол – металл, обтянутый тонкой кожей, и Солдат уже двигал рукой его руку, едва заметно подаваясь бедрами в такт. Стив огладил пальцами эту твердость, и все мысли вымело из головы, кроме ощущений в ладони. Он не выдержал – погладил большим пальцем розовую головку по часовой. Солдат издал короткий свистящий вдох сквозь зубы, подаваясь навстречу прикосновению... и назад, касаясь голыми ягодицами. Стив шумно сглотнул горлом, чувствуя, как на него накатывает шквал возбуждения. Он подступил вплотную, сильнее сжимая кулак, ускоряя движения рукой. В голове туманилось, мысли лихорадочно метались, их пальцы обволакивали напряженный член и напрягались синхронно, двигались в такт. Другая рука Стива лежала на боку Солдата, пока он не вспомнил о ней, не переместил на живот, впитывая горячей ладонью холод кожи и то, как приятно трепещет живая плоть под его рукой. Их пальцы крепко обнимали, обволакивали, в правую ладонь колотился пульс, Солдат все быстрее двигал своими пальцами его руку. Он качнулся назад и влип спиной в грудь Стива, ища опоры, едва касаясь ягодицами его штанов. У Стива намокла футболка, туго подергивалось в паху, он отрывисто двигал рукой, все сильней и сильнее, думая только о руке Солдата – руке Баки – крепко держащей и направляющей его. И еще о том, как бы быстрее сбежать отсюда. Как можно дальше. Солдат откинул голову ему на плечо, касаясь щеки мокрыми волосами, на груди у него плескалась вода из душа, он все резче раскачивался, двигаясь навстречу. Стив склонился, поцеловал его в живое плечо, повел ртом вверх по шее, почти кусая, вбирая, всасывая воду и вкус кожи Баки. Губы и зубы твердо вжались в трепещущий пульс, и тело в руках мелко задрожало, как струна. - Кто я? – спросил он в ухо, утопающее в завитках волос, и лизнул его, покатал на языке, прикусил. - Ты Стив. Он ускорил темп. Быстрее, быстрее, сильнее и резче... - Кто я? Рука замерла, не обращая внимания на усилие, с которым Солдат пытался сдвинуть ее своей рукой, не желая терять ощущения. Он был на пределе, он не хотел останавливаться, и весь напрягся, пытаясь податься вперед, толкнуться в плотный кулак, но Стив другой рукой удерживал его на месте. Большой палец огладил головку, рисуя окружность по часовой стрелке. Разочарованный, мучительный выдох в ответ, но Стиву было этого мало. Ладони чесались довести его до крика... - Стииив... И только услышав, как Солдат мучительно стонет его имя, понял, что больше не выдержит. Ни секунды. Стив рванул руку, задвигал ею, сильно и быстро, и Солдат выгнул спину, стискивая его запястье до хруста, вжимаясь мокрым затылком в плечо, шипя и выплескиваясь на стену; тяжелые капли тут же смыло в водосток. И сразу обмяк, дыша тяжело, рвано. Стив поцеловал его в шею, в спутанный затылок. И убрал дрожащую руку, как только Солдат разжал пальцы, и его безвольная кисть свесилась вниз. - Оставить тебя домываться? – голос почти не слушался. Солдат все еще соприкасался с ним по всей линии тела, опираясь на него, как на подставку. Стив вымок до нитки, но отступить не решался. - Да, - Солдат шагнул вперед, под струи, упираясь ладонью в стену, все еще тяжело дыша, и Стив выпустил его из объятий. Не выдержав, похлопал по мокрой спине. - Грейся. Только теперь без глупостей, ладно? Я пока переоденусь. И быстро вышел. Прошел через комнату и коридор в свою каморку, закрыл дверь. И, едва успев расстегнуть ремень, обхватил себя рукой, набив рот собственной мокрой футболкой, к которой только что прижимался Солдат. Он остервенело, бешено вбивался себе в кулак, в тот же кулак, мокрый, влажный и скользкий от воды и семени, кляпом глуша стоны, сильно кусая ткань. Вода стекала в горло, но он не замечал этого, потому что мыслями был все еще там, в душе, и в его руках дрожало и двигалось сильное тело, покрытое каплями воды... В мыслях он толкал Солдата к стене, сжимая ладонями круглые мокрые ягодицы, разводя их в стороны, полно и тяжело укладываясь между ними на всю длину, и терся, терся, растворяясь в ритмичном скольжении, глядя на ямочки над поясницей, на длинную линию позвоночника, на блестящие пластины левого плеча с красной звездой... и волосы. Длинные волосы на затылке, которые так хотелось вобрать в рот и прикусить, вытянув низкий стон или рык... и сейчас ему хочется, очень-очень хочется... Выплеснуться на эту выгнутую спину, сбрызгивая оттопыренные ягодицы, жадно наблюдая, как теплое семя медленно стекает в ложбинку между ними... Стив рухнул на пол, сотрясаясь остаточной дрожью. Сперма стыла на кулаке и на полу, голова гудела звоном. Он выплюнул импровизированный кляп, вытянул ноги, поудобнее прислоняясь спиной к двери. И несильно, но ощутимо стукнулся в дверь затылком. Прикрыл глаза. Все очень плохо. Он еще ни разу не фантазировал о Баки вот так. Наоборот – бывало, давно, когда он, еще обладатель тощего теловычитания, грезил под одеялом о том, что позволил бы Баки сделать с собой, если бы тот захотел. Но вот так – ни разу. Ужас зрел медленно и тяжело, вытесняя негу пережитого экстаза. Его желания уже совсем не тянули на невинные, и Стив боялся, что дальше будет хуже. Он думал о сексуальной составляющей привязанности. Думал – и отбрасывал каждый раз, даже мысленно остерегаясь трогать эту тему. Потому что это Баки. И Баки спит. И даже если Солдат проявляет к нему интерес... так нельзя. Даже если оголенное подсознание Баки его желает. Стив уже не сомневался. Он был возбужден, Солдат прижимался к нему и не мог не почувствовать. Он терся об него и делал это сознательно. Это была провокация. Чистой воды. О, небо... Когда он вышел в сухой чистой одежде, Солдат, тоже в свежем, поднял на него глаза, и Стив тепло улыбнулся ему, взял с полки шахматы и начал расставлять фигуры. Они играли легко, будто бы ничего особенного не случилось. Перед криокапсулой разве что долго смотрели друг на друга, и Солдат потянулся к нему, поцеловал. Мягко, даже скромно. Но Стив заметил, как затрепетали его ноздри, когда он приблизился. Почуял. Не мог не почуять. Нужно было что-то делать с этим. Немедленно. Срочно. * Он принял тяжелое решение не делать ничего. Оно действительно было тяжелым, для них обоих. Пора было взять себя в руки и обуздать это, пока не поздно. На четыре дня Стив прекратил всякие ласки, оставив лишь легкие поцелуи перед криокапсулой. Целомудренные. Он пробовал обуздать себя, и у него получалось. В конце концов, ненужное напряжение сбрасывалось тут же в душе, хотя всякий раз после экстаза Стив чувствовал себя погано, вспоминая... нет, не Баки в криосне. Вспоминая глаза Солдата, которого лишили ласки. В этих глазах за эти четыре дня он видел столько эмоций, сколько не видел за все время общения с ним. Солдат не понимал его душевных терзаний и глубоких внутренних дилемм. Стив ловил осторожные, робкие попытки Солдата коснуться, придвинуться ближе, по блеску в глазах понимал, как и чего ему бы хотелось, он дважды за эти дни ловил Стива за руку, и всякий раз он останавливал. Мягко, но настойчиво. И читал в этих глазах всякий раз – разное. Непонимание. Удивление, боль, огорчение и, под конец, такое яркое, читаемое выражение скорби... почти страдание. «За что я наказан?» Именно это лицо стояло у него перед глазами всякий раз, как рассеивался кумар наслаждения. Стив рвался на части. Это было совсем не то выражение, которого он добивался, а объяснить... Этого он объяснить Солдату не мог. Не знал, как. * Стиву часто приходила в голову мысль, что когда ты сам не совершаешь действие, медлишь, пропускаешь ход, то его делают за тебя. И не всегда это может понравиться, но раз уж снял с себя ответственность и передал вожжи другому, то будь готов. За него решил Солдат. Ничто не предвещало. Они потренировались, как всегда, поели, поиграли в шахматы, даже поцеловались. Солдат весь день казался странно задумчивым, и пора было бы уже уяснить, что, когда он становится таким, это значит внутреннюю работу мысли, которая скоро обратится в действие. Стив не заметил. Списал на дождь. Солдат остановился перед криокапсулой как вкопанный. Как тогда, перед вторым поцелуем. Остановился уверенно и намертво, всем телом показывая, что не тронется с места. Между его бровей пролегла напряженная складка. Стив подошел ближе, собираясь выяснить, что случилось, даже тронул плечо – левое, избегая лишнего контакта с кожей. И Солдат зло повернул к нему голову. Как плетью хлестнул. Стив увидел мрачную сосредоточенность на его лице, и что-то еще... но что – понять не успел. - Я нестабилен, - глухо сказал Солдат. После чего Стив оказался впечатан в стену. Солдат тут же рванулся следом, врезался в него собой – тело в тело. Глаза его потемнели, как грозовое небо, он смотрел с отчаянной яростью и горькой досадой, как пьяный, у которого из-под носа отобрали стакан, над которым так зло подшутили. Да, он почуял волю. И в этих глазах было что угодно, но не покорность. - Шаг назад, Солдат, - сказал Стив, преодолевая собственную установку «не отдавать приказы». Но ситуация вышла из-под контроля, и нужно было как-то вернуть ее в русло. Солдат не мог ослушаться прямого приказа. Не должен был. Но он остался к нему равнодушен, тем же взглядом пожирая лицо Стива. Дестабилизация копилась. Он вдруг с ужасом подумал, что все эти четыре дня «целомудренного» поведения взращивал ее сам, из самых благих намерений, но... «За что я наказан?». Бунт. Стив боялся увидеть амок, прежде всегда следовавший за дестабилизацией, но неповиновение Солдата пахло иначе. Потом, выделениями. Сексом. Солдат прильнул, втискивая колено между ног Стива, вдвинулся и жадно потерся бедрами. Взгляд у него стал совершенно дикий. Стив потерялся, чувствуя бедром его жар, его восторг от ощущений, от волнующей близости тел, чувствуя его твердое вожделение, ощущая, как у него самого в паху предательски тяжелеет и крепнет... - Нет, - он схватил Солдата за плечи, намереваясь усилием воли не допустить никакого разврата, зная, что у него сейчас хватит на это сил, и уж лучше подраться, чем... - Ты же хотел, чтобы у меня были желания! – заорал Солдат, нажимая сильнее, до боли. В глазах у него билось отчаяние, ярость и темная страсть, такая густая, что в нее можно было закутаться. Стив замер. Они уставились друг на друга, и от такой близости у Стива запульсировало все тело, от губ до ступней. Он чувствовал голод Солдата, мощный и неутолимый, и этот голод обезоружил его. Впервые Стив видел в этом лице так много эмоций сразу. В мутных глазах была просьба, но еще больше было бунта, вызова, тяги, нетерпения, поволоки желания и той скорби, которая так потрясла Стива на днях. Скорби, как если бы он терял что-то ценное и не мог удержать. А ему было так надо, так невозможно надо... Значит, вот как начинает проявляться его непокорность. Стив скользнул руками по плечам и привлек к себе, обнимая. От одного только запаха Баки его повело, кожа заныла от желания контакта, и стало вдруг очень, очень трудно думать. Мелькнуло в мозгу странное слово «сексомния», но Солдат потерся бедрами и пахом, и Стив тут же забыл, о чем думал. С губ сорвался судорожный вздох, Солдат двигался на нем, вверх-вниз, посылая по телу потоки сногсшибательных импульсов. Его жаркое дыхание опаляло шею, он терся, бился в Стива, бился всем собой, и Стив ловил его движение. Солдат впервые вел себя так безудержно, впервые делал так много сам, без приказа и позволения. Для него это все – срыв барьеров, взрыв чувственности. Стив, дурея от ощущений, выгибался ему навстречу, ловя остроту контакта. Всюду, где Солдат его касался, становилось горячо. - Нет, постой, - в мареве похоти он вдруг ощутил, что от трения и давления становится больно. От одежды нужно было избавиться или хотя бы расстегнуть ее, освободиться. – Давай руками... Он попытался отстранить Солдата, но куда там – тот вцепился как клещ, сжимая бедрами, потираясь по всей длине, не позволяя себя отодвинуть даже на дюйм. Двигаясь, двигаясь, двигаясь... Принуждая безоговорочно капитулировать. - Хорошо, - сдался Стив, в исступлении вжимаясь губами Солдату в висок. – Хорошо, пусть так... так... И ему действительно было хорошо, чертовски хорошо, силы небесные, просто невыносимо, непозволительно хорошо. Столь откровенная непокорность, непредсказуемость, исподволь растущая воля. Она возбуждала. Стив дышал ею, теряя голову, наполнялся, наливался тяжелым жаром, все ближе, ближе, ближе... ...Солдат изогнулся к нему – словно волна прошла по телу, сложное, текучее движение. Напор его стал тверже, сильнее, он конвульсивно содрогнулся, в судороге задергались его грудь, живот, он издал короткий звук, средний между стоном и воплем – и жар прорвался, хлынул, скручивая нутро тугим узлом, Стив застонал, чувствуя, как бьет изнутри взрывная волна, как вгрызаются в тело кусачие мурашки озноба... Они шумно и тяжело дышали в оглушительной, звенящей тишине. Потом Солдат отодвинулся, медленно и скованно, словно это движение стоило ему титанических усилий, и, глядя перед собой невидящим взглядом, начал пятиться, как если бы его только что настиг последний приказ. Стив вовремя поймал его за левый бок – нечестный прием, Солдат не мог сбросить эту руку. Другой рукой взял за запястье, не давая отступить, опустил руку на кисть, обернув ее теплом своей ладони, и притянул обратно. Переплелись пальцы. В воздухе плыл терпкий запах пота и семени, и Стив уже почти не стеснялся его, вовлекая Солдата в поцелуй, унимая панику в глазах, прижимая к себе, давая прочувствовать итог этого внезапного бунта. Промокшая ткань почти остыла, холодила промежность и липла к телу, от трения чуть саднило кожу, но было хорошо. Даже если все было хуже некуда, Стиву все равно было чертовски хорошо, будь он проклят. - Прости, - он виновато улыбнулся, погладив большим пальцем по теплой ладони. – Я понял. Больше не буду. Солдат облизнул губы и посмотрел так красноречиво, что Стив невольно вскинул брови. «Молодец. Хороший Хозяин», - сказали ему эти почти шальные, почти насмешливые глаза. * «...Время шло, и любовь, возникшая из склонности, все крепла и крепла. Белый Клык сам начал чувствовать это, хотя и бессознательно. Любовь давала знать о себе ощущением пустоты, которая настойчиво, жадно требовала заполнения. Любовь принесла с собой боль и тревогу, которые утихали только от прикосновения руки нового бога. В эти минуты любовь становилась радостью – необузданной радостью, пронизывающей все существо Белого Клыка. Но стоило богу уйти, как боль и тревога возвращались, и Белого Клыка снова охватывало ощущение пустоты, ощущение голода, властно требующего утоления…» * Стив пошел на сделку с собой. Теперь после всех обязательных каждодневных действий они раздевались, каждый сам, обнажались целиком, чтобы затем соприкоснуться, прильнуть друг к другу теплой наготой, упасть, сцепившись, на красное покрывало, кожей к коже. Сблизиться, спутаться руками и ногами, вжаться пылающими чреслами, чтобы сразу забиться, заколыхаться такт в такт. Стив не позволял ничего, кроме рук и кожи. Трижды он облизывал, покусывал и посасывал пальцы Солдата, бедром ощущая, насколько сильно его возбуждает это зрелище, и у самого язык и губы пощипывало и покалывало так, словно Стив касался куда более интимных частей тела Баки. Это было тело Баки. Следовало помнить об этом. Они всего лишь ласкались и целовались, и это было мучительно, но и хорошо тоже было. Исследовали друг друга, нежно, с наслаждением, и Стив давно перестал смущаться новой степени физического контакта. Солдата хотелось ласкать беспрерывно, всего. Они заворачивались друг в друга, и Стив сколько угодно раз мог находить этому умные оправдания о степени доверия и новом этапе взаимопонимания – это были сексуальные игры, руками, губами и трением доводящие их до пика. Каждый раз. Как сегодня. Это случится, это обязательно случится, уже скоро-скоро... - Я нестабилен, - шепчет Солдат. Голос хриплый, дрожащий. Святые Небеса, он ведь даже отчета себе не отдает, как сексуально это звучит, как сильно, как каменно это заводит... - Вот и хорошо, - и Стив целует доверчиво подставленное горло чуть выше острого кадыка, обхватывая и сжимая рукой их обоих. – Хорошо... Он по-прежнему убеждал себя в том, что все еще не так плохо. Что он держит ситуацию под контролем. Думать об обратном было страшно. * Тренировка сорвалась. Они были слишком голодны друг другом, чтобы спарринг не окончился этим. Никто не был виноват, просто они оба завелись, и прикоснулись, и упали. Стив двигал рукой, думая о том, что если когда-нибудь застанет Солдата за этим занятием одного, то изойдет кровью из носа. Чертовски хотелось это увидеть, до того, что возбуждение оттягивало пах и становилось неудобно лежать. Но он не прекращал, предвкушая, как прижмет к себе ладонь, вцепившуюся сейчас ему в плечи, ткнется в нее, и будет смотреть в это лицо... Сильно изогнувшись, Солдат мощно излился ему на пальцы, падая на маты и шумно дыша. Но... не так. Стив медленно, очень медленно убрал руку и выпрямился на коленях, вглядываясь в мутные серые глаза. Облизнул губы и опустил голову, понимая, что не ошибся. - Предполагалось, что ты дашь мне знать, когда очнешься, - сказал он негромко. - Наверное, предполагалось, что от такого я не очнусь, - голос Баки звучал с волнующей хрипотцой, к которой уже, тем не менее, примешивалась нотка злости. – Как ты понял? - Ритм дыхания изменился. - От тебя ничто не скроешь. Баки сел, оценил бардак в одежде и брезгливо, почти остервенело начал приводить себя в порядок. Стиву некстати вспомнилось, чем выпачкана его рука, и он поспешил обтереть ее о соломенные маты. Баки был уже на ногах и направился в санузел, где вскоре зашумела вода. Он пробыл там недолго, а когда вышел, весь его вид излучал фразу: «Ну и что это такое нахрен было?!». Будь у него такая возможность, он бы скрестил руки на груди. Стив ощутил холодный комок под диафрагмой, но деваться было некуда. - Баки... это не то, что ты думаешь, - и сразу понял, что начал не с того. - Вот как? И что же я думаю? Щекам стало горячо, но Стив подавил смущение. В первую очередь нужно было сказать самое важное. - Я ничего тебе не приказывал. Это была его инициатива, а я должен был попытаться... - И ты не спросил меня, - фразы Баки впивались в него как гвозди. Стив покачал головой. - Знал, как ты это воспримешь. Не думай, что я пытаюсь увиливать. Я виноват, и мне жаль. - Врешь. И вот тут Стив окончательно понял состояние Баки. Понял, что это значит – бессильное отчаянье. Абсолютная тщетность объясниться, прояснить всю сложность положения, когда близкий человек уже смотрит на тебя как на предателя. Когда этот человек уже все для себя решил. Баки смотрел прямо ему в лицо, и от его взгляда у Стива все нутро сжималось. Смотрел так, словно Стив не оправдал доверия. А он и не оправдал его. Но он не сдавался. Нужно было говорить, ведь всегда есть шанс все объяснить... - Я не хотел, чтобы все получилось... вот так. - А мне-то казалось, замысел был в том, чтобы избавиться от него, а не ублажать, - вздохнул Баки, проходя по залу. На Стива он больше не смотрел. – Чем он тебя подкупил, а? Тем, что может выполнить любой приказ? - Я не пользовался тобой! – у Стива похолодело внутри. Баки подумал, что он воспользовался им... так? Его затрясло. – Я не приказывал тебе ничего подобного! И никогда не стал бы, Бак! То, что у нас происходит с ним... Он просто... привязывается ко мне. И ищет способ выразить это. - И поэтому ты с ним трахаешься. Презервативы не забудь. Он-то точно забудет. Боль сдавила грудь, наполняя легкие трескучим холодом, и холод этот был опасен, он поднимался из темных недр, из таких бездн души, о которых Стив раньше не имел понятия. - Да что ты знаешь о нем?! – взорвался Стив, понимая, что как никогда близок к тому, чтобы ударить друга. - Действительно, - каким-то задумчивым и странно пустым голосом отозвался тот. – Что я могу знать? И Стив вдруг увидел Баки. Настоящего, довоенного, прежнего Баки, словно и не было всех этих долгих лет... В этих глазах он увидел все. В этих глазах подавленный горем утраты Стив отвергает его помощь. В этих глазах обнаженный Стив, с головой завернутый в простыню, смотрит мимо застывшим взглядом, настолько бледный, что кажется – его сейчас вырвет. Стив, ставший таким огромным, вытаскивает его из лаборатории, и они оба – живые, и радость от обретения друг друга толкает на безумство, соединяет губы с губами... Стива встречает Пегги Картер; она появляется в баре в красном платье и не смотрит ни на кого, кроме Капитана Америка. Стив целует Шэрон Картер на стоянке возле аэропорта... и Баки ему улыбается, той улыбкой, в которой горечь мешается с насмешливым «Так держать, малыш». Баки не помнит имени ни одной из своих прошлых пассий. Зимний Солдат помнит Стива Роджерса. Стив дважды ломает код... дважды... Солдат целует Стива в губы, стонет от его руки... потому что... Солдат его... - Это ведь не он, да?.. – одними губами шепнул Стив. Изумление застряло в горле и мешало говорить. – Это ты. «Колыбельная»... Деактивация через человеческий фактор. Он ведь все сказал тогда. Еще тогда. Эта мысль обжигала. - Бак... Стив почувствовал, как глаза наполняются слезами. Баки, не глядя на него, прошел мимо, в комнату. - Верни меня в криокапсулу, - приказал ему глухо. И Стив сорвался. Он рванулся, настигнув его на пороге комнаты, врезался грудью в эту сердитую спину, обхватил и стиснул, смял в объятии, прижимая к себе, заставляя оставаться на месте, в тисках. - Какая еще криокапсула? – Стиву казалось, что он кричит, но вышел только сдавленный шепот, и дрогнувший голос едва не сорвался на всхлип. – Ты же любишь меня! И наступило молчание. Густое, тяжелое. Стив стоял, прильнув к спине друга, как приваренный. Его сердце грохотало другу между лопаток, как если бы хотело пробиться насквозь и провалиться в Баки. Тот дернулся, нетерпеливо, беспомощно, но Стив только крепче сжал руки. Не выпущу, не надейся. Прости, прости, дружище, я такой дурак... И Баки очень долго и тяжело вздохнул, сдаваясь, накрывая его руки своей. - А вот добивать обязательно было? – тихо спросил он. - Обязательно, - Стив, уже чувствуя его покорность, повернул к себе рукой лохматую голову. – Обязательно. Это он шепнул уже в губы, прежде, чем вжаться в них, намертво прилипнуть поцелуем, держа в кольце рук, потому что отпускать было нельзя. Он ждал. Целовал, сминал губы, и когда Баки, жалобно простонав, начал отвечать ему, зло, с пылом, Стив чуть не расплакался. Баки целовал его. Так неистово, так жадно, словно весь голод, вся любовь его выплеснулась в губы. Стив отчаянно скучал по этим губам. Не ошибся. Это на самом деле. Баки на самом деле любит его, дурака... Чертов камертон заливал потрясающей вибрацией, резонируя в костях, в кончиках пальцев, подрагивая в паху. Это Баки. И от осознания этого становилось так сладостно и томно, что Стив начинал задыхаться. Это Баки, и его хотелось трогать, очень, очень хотелось. Еще ощутив этот барьер в румынской квартире, он хотел разрушить его. Но не знал, как сделать это, ощущая привычную удушливую робость... только с Баки он до сих пор ощущал эту робость. Да и не до того было им тогда, хотя теперь ему вспомнилось, что преступлением считается как действие, так и бездействие, а бездействовал он по отношению к Баки и так слишком долго. - Просто, чтобы ты знал. У меня с Шэрон ничего... - Да знаю я, что у тебя с ней ничего не было, - прервал Баки, усмехнувшись. Пугливо и как-то неуверенно, словно все еще не до конца поверил, что это наяву. – Ты даже со стороны целуешься как девственник. Они тяжело дышали, стоя очень близко, Стив держал Баки в объятьях, гладил ладонями по спине. - Да ну? Баки перестал улыбаться. - Во всяком случае, с тощими блондинками, которые так и норовят захапать чужое. - Ты ревнуешь, - вдруг понял Стив. - Еще как! - Я имею в виду, к Солдату. Барнс долгим серьезным взглядом посмотрел на него, как на идиота. - У меня еще никогда не возникало столько мыслей о суициде, Стив, - признался он тихо. Тот хмыкнул. - Самоубийство из ревности? Это что-то новенькое. Боялся, что он заменит тебя? - Ну надо же, неужели сам догадался? – и шутливость вдруг слетела с него. – Да и разве не так?.. Ты с ним... - Я с тобой, Бак, - Стив задел его нос кончиком носа. – И кто виноват, что он оказался честнее? Пришла очередь Баки отводить глаза и поджимать губы. - Это... не то, что стоит выяснять после семидесяти лет разлуки и лавины трупов за плечами, - сказал он без улыбки. – Я совсем не в форме, чтобы претендовать на... что-либо. У меня и тогда-то не получилось. - Ты должен был сказать мне. Я бы не мучился столько лет. - Мучился? – усмехнулся Баки горько. – Ты? - А ты что думал, балда? Наплел мне столько волнительных откровений, а сам через три дня пригласил на свидание Пэм Уиннерби. Я чуть с ума не сошел. - Но ведь... – Баки растерянно моргнул. – Ты же утром тогда... ты же так это воспринял, я думал, что... - Дурак. Знал бы ты, сколько я из-за тебя ревел. Молчание, густое, вязкое. Новое. - Хочешь сказать, у меня был шанс? – спросил Баки совсем тихо. – Он у меня был, а я упустил его? Стив подумал об этом всерьез. И ответил честно. - Нет. Тогда – вряд ли. Я бы все равно испугался. И все равно бы тебе наврал, как это неправильно, посчитав, что так будет лучше для нас обоих. Баки негромко засмеялся. - Да уж. Это на тебя похоже. И когда же я должен был признаться тебе в высоких чувствах? - Когда поцеловал меня у лагеря. - Я тогда был не совсем в своем уме, так что мне простительно, - фыркнул он невесело. – А потом появилась сногсшибательная Картер, и момент был окончательно упущен. - А сейчас? – Стив погладил пальцами его горячие щеки. – Скажи это, и я тебя поцелую. - Вот уж не выйдет, Стив! – вызверился тот. – Если пошел такой разговор, я хочу все то же, что и он, и в двойном размере! Это я ждал столько лет, чтобы... Стив заткнул его. Зло и сильно. Баки не стал спорить, обнял, ответил пылко, сразу давая понять, кто тут спец по поцелуям, а кто примазался. Это кружило голову и было совсем по-другому. Горше. Слаще. Стив выпустил его губы, спускаясь на шею, вызвав удивленный вдох. Это Баки. Он знал это тело, он хотел его всего, и от осознания того, что сейчас это – Баки, у него стояло так, что становилось больно. - И... что будем делать? – голос Баки звучал с волнующим придыханием. – Ты теперь предпочитаешь только отмороженного меня... или для такого меня еще не все потеряно? - Дурак. Это решается в два счета. Просто не уходи больше. Баки оглянулся на криокапсулу, и Стив сразу припал ртом к изгибу его шеи. Губы ныли от жажды трогать его. - Я бы разнес ее к чертям, - признался он тихо, в теплую кожу. – Да перед Его Величеством неудобно. Тренировки надо продолжить. Будешь становиться им точно так же, на три часа в день, пока не получится. А все остальное время я от тебя никуда не денусь. Т'Чалла тебя не выпустит отсюда, пока «колыбельная» не будет работать, но убегать от меня в криосон совсем необязательно, Бак. А от себя – тем более. - Уверен? – уже одно это слово вызвало волнующий отклик во всем теле. Потому что это было «Да», силы небесные, это ведь оно и было. – Ты же еще пощады попросишь. У меня же столько идей накопилось... - Я это переживу. Они уже терлись друг о друга. Многообещающе, с продолжением. Баки притянул его обратно – в губы, и они целовались, прерывались, чтобы взглянуть друг на друга – и целоваться снова. - У тебя странный вкус, ты знаешь? Я же был сопляком тебе по плечо, у меня даже ребра торчали. - Да, - улыбнулся Баки одними глазами. – А я вот взял и с ума по тебе сошел, сопляк. Веришь? - Верю, - усмехнулся Стив. – Надо было раньше догадаться, почему только я. Ты же дважды... Баки пылко поцеловал его, оборвав последнюю фразу. - Заткнись. Если собираешься болтать о нем вместо того, чтобы целовать меня, я взбешусь. - Да, извини. Отвлекся. * Они суетились, спешили, словно боясь, что кто-то из них вдруг опомнится, протрезвеет. Вспомнит, на что они сейчас идут. Поэтому останавливаться нельзя. Поэтому нужно было идти на всё, что бы ни было. Сильно, невыносимо хотелось целоваться. Кожу свербило от желания прижаться к чужой обнаженной плоти. Поцелуй. Каскад поцелуев. Стива душила робость, очень хотелось говорить, шутить, чем-то заполнить эту неловкость, полную одуряющих предчувствий, но рот был занят. Он ощущал прежний сильный порыв упасть вместе с Баки на пол, навзничь, и на сей раз такая перспектива была вероятней. Тем более, что Баки уже дергал на нем футболку, ему не хватало второй руки, поэтому Стив сорвал ее с себя сам через голову. А затем – футболку Баки, жадно вминаясь ему в губы сразу, едва они показались из горловины. Одежда облетала с глухим шорохом, как шелуха, осыпалась за ними на пол. Стив припал губами к твердому рубцу на стыке с металлом, когда ладонь Баки оказалась у него между ног, огладила и сжала через белье... - Черт возьми, Стив, - выдохнул Баки ему в шею, не убирая руки, - ты же действительно... Ох, бог ты мой... Баки вел, подталкивал Стива к кровати, пытаясь ощупать одной рукой его всего целиком. Глаза у него совсем помутнели, но не из-за кода. Он все пытался улыбнуться, но губы не слушались, обрывалось дыхание. - Как тебя много... – бормотал он спутанно и горячо. – Как ты это любишь, а? Хочу все о тебе знать. Ох черт, Стив... Как тебе больше нравится? - Не знаю, - шепнул Стив честно, и, только когда Баки прекратил его трогать, понял, что именно сказал. Стив посмотрел в лицо друга. Похотливая муть слетела с него за секунду. Баки ошарашенно таращился на него, не в силах осознать эту мысль. Она не умещалась у него в голове, постоянно натыкаясь на барьер из «не может быть». - Бак... - Подожди. Нет. Нет, нет, только не говори мне, что... тот раз... – Баки не мог собраться с мыслями, слишком шокированный, чтобы внятно это спросить. Стив ощутил, как жар заливает шею, печет в щеках. - Не скажу. Но... в общем-то, так и есть, - он чуть виновато улыбнулся. И Баки сокрушенно прикрыл глаза. Да, Баки был первым человеком, с которым у него была связь. И, до настоящего момента, единственным. Стив немного стеснялся этого факта своей биографии. Не то, чтобы ему не хотелось чего-то другого... Баки, наверное, чувствовал вину. Потому и девушек с ним знакомил, делился опытом, подбадривал и поощрял, навязчиво толкая в объятья очередных Нэнси, Терез и Элен. И теперь наверняка решил, что Капитан Америка – сексуальный символ нации, просто не мог устоять перед соблазнами современности. Но в действительности как-то все не получалось. Сперва Стив не располагал девушек к такого рода вниманию, а затем сыворотка, война... Не было времени, была Пегги и осторожные планы, потом он тосковал по Баки, потом – по Пегги, а потом появилась Шэрон, и тоже как-то все без особого пыла, без огня. Соблазнять Стив никогда не умел, да и вообще побаивался женщин. Во время войны он поработал в женском коллективе, посмотрел на девушек в естественной среде обитания и понял, что доверять им не сможет еще долгое-долгое время. А так... на него делали ставки, его целовали, ему вешались на шею, с ним кокетничали, его пытались увлечь. И чем больше все это сыпалось на него, тем меньше эмоций вызывало. Да, Стив чувствовал, что что-то упустил. До текущего момента. А теперь был оглушительно рад, что все так вышло. Потому что вид пунцового Баки умилял его до слез. Но разразиться комментариями по этому поводу Баки не успел – Стив притянул его обратно, мазнув по щеке поцелуем, добрался до губ. И все стало как надо. Баки не возражал. Кажется, это новое открытие придало ему сил, потому что из тела ушла скованность, целовал он жарче, щупал и гладил между ног увереннее. Почти грубо. Чертовски хорошо. - Хочешь как тогда? - Хочу как сейчас. Все получилось спонтанно, почти без подготовки. Стив позволил этому порыву подхватить себя и нести, чтобы не засомневаться, чтобы страх и нервозность не взяли верх. Они катались по кровати, гладили друг друга, терлись кожей по коже, обещая, целовались куда придется, отрывисто и невпопад. Распаляя друг друга. Стив стыдливо раскрывал себя пальцами в массажном масле – Баки его просил, и пил во все зрачки то, как Стив делает это, поглаживая себя блестящими пальцами. Стив уже знал, что Баки не преувеличивал насчет фантазий. Страшно не было. Внутри подергивалось радостное предчувствие оживить ощущения, а что пришлось заниматься такими бесстыдствами... одного выражения глаз, которым Баки смотрел на него, было достаточно, чтобы примириться с этим. В конце концов, Стив и правда ему задолжал... - Тебе неудобно. Давай по-другому... - Нет. Хочу тебя видеть, - голос его упал на октаву ниже, отчего у Стива завибрировало в животе. Баки сидел на кровати между его разведенных ног, бедра Стива лежали у него на бедрах, и Стив, держась руками за колени Баки, смотрел из-под приспущенных от страсти век, как Баки направляет себя рукой. Когда он проникает – это больно, Стив невольно шипит от распирающего вторжения, сжимаясь, чувствуя укол иррационального страха, что Баки хочет влезть в него целиком, как рука в перчатку. Но Баки теперь суперсолдат, может дробить гранит, если захочет – не то, что смирять непокорную тесноту строптивого тела. Но когда тот мучительно стонет, Стив с огромным трудом вспоминает, что он-то тоже суперсолдат, затем думает о напряжении и силе сжатия и негромко смеется, понимая, что теперь они точно стоят друг друга. - Помоги мне немного, а? – Баки улыбался, но паника в глазах наводила на мысли о капканах и западне. - Думаешь, я помню, как? – хрипло заметил Стив, стараясь подавить рефлекс. – Я был пьян. - Вытолкни меня. Стив рискнул, стыдливо напрягаясь мышцами навстречу вторжению, и Баки вдруг одним толчком оказался внутри, до самого конца, легко и почти беспрепятственно, заставив Стива ахнуть от удивления и наполнения. - Вот так, - шепнул Баки, широко улыбаясь, и выражение лица у него в этот момент было такое счастливое, какого Стив не видел у него ни разу в этом веке. Ни разу с начала войны. Желание, нежность, радость. Восторг. И столько любви было в серых глазах, что у Стива захватило дух. – Вот так, маленький... Стив едва не рассмеялся от такого эпитета, но тут же подавил смех, побоявшись, что тот заставит его снова сжаться. Этого не хотелось. Боль почти ушла, а Баки был внутри, и, только приняв его до конца, заглотив собой целиком, Стив понял, как же сильно его хотел. Как сильно скучал по этому ощущению. Баки был внутри так распирающе полно, что становилось трудно дышать. Кровь выстукивала ритмы барабанов в месте соединения. Почти забытая давящая раскрытость, уязвимость... Хотелось глубже, сильнее и в ритм. Баки шевельнулся и двинулся, медленно пошел обратно, и стало совсем не до смеха. - Стив... Массажное масло пришлось как раз кстати, но напряжение сказывалось, и Баки приходилось пробиваться с усилием, на грани боли, они больше мучили друг друга, чем ласкали, но обоим было плевать – желание соединиться было сильнее, и это единение стало для Стива ошеломительным. Он держал ладони на коленях у Баки, двигался всем телом; эти ощущения обескураживали, путали центры боли и удовольствия во всем теле. Когда Баки двинулся внутри как-то особенно удачно, бедра сами взметнулись ему навстречу. Тело отвечало Баки. Стив уловил ритм и потянулся к нему всем собой, подстраиваясь, подыгрывая толчкам неумело, на пробу, но Баки ощутил, что он хочет двигаться, чуть изменил положение тела, сел на пятки, позволив Стиву держать себя ногами, чтобы им обоим было удобнее – и стало совсем хорошо. Стало в такт, глубоко и ритмично. Между ног пульсировало и горело. Баки, двигаясь, держал руку на груди у Стива, вел пальцами по ложбинке между грудными мышцами, по животу, напряженно трепещущему под его ладонью. Гладил раскрытой ладонью, плотно прижатой к коже, как если бы хотел охватить как можно больше Стива за раз, медленно, дразняще, просто ради удовольствия, просто потому, что ему теперь можно. Он приходил в восторг от одного того, что имеет на это право. Стив смотрел на него и в этот момент любил его больше всего на свете, тонул в этом чувстве. И ощущал, что Баки будет первым. Слишком долго хотел этого. Слишком сильно. Он приближался, но старался сдерживаться, чтобы не начать вколачиваться с той бешеной скоростью, на которую теперь был способен. Стив весь стянулся к ощущению Баки в себе, к его ритму, к частым тугим толчкам. И застонал, когда Баки обхватил его, сжал в кулак. Давление росло, поднималось в нем из глубин, готовое вот-вот прорваться... И Стив начал. Видел сквозь туманную пелену – Баки понял, что он собирается сделать. И не запретил. Глаза у него подернулись туманной мутью, Баки было хорошо, и это был удачный момент. Стив начал читать. Уверенно и ритмично, как заклинание. - Желание. Ржавый. Семнадцать. Рассвет... Баки вбивался на каждом слове, всаживал себя до конца в одном отчетливом ритме с чеканным кодом, соединяя тела вплотную, резко, с оттяжкой, размашистыми рывками превозмогая боль, страх, мешая их с удовольствием и вползающим в сознание ледяным безумием. Горячая страсть и холодная сила соединялись, смешивались внутри, скручиваясь пружиной подступающего оргазма. Баки хищно вскрикивал на каждое слово, двигаясь, двигаясь, пока Стив хрипло не прервался на предпоследнем. Один. Давая им время ощутить друг друга. Струна натянулась так сильно, что на руке у Баки канатами вздулись лиловые вены. Он, почти не дыша, глянул на Стива мутными глазами, и тот, заметив в них красную сеть лопнувших от напряжения капилляров, кивнул. И почти сразу был смят. Баки слепо отдался ритму собственного тела и начал вколачиваться так, что в первую секунду Стиву показалось, что тот разорвет его. Пришлось закусить губу, чтобы не застонать. Испугался, что это может сбить код. Толчки слились в одно горячее безостановочное скольжение, жгучее и болезненное, но Баки так сладко и горячо терся там, словно вот-вот внутри Стива должна была вспыхнуть искра и подпалить бикфордов шнур. Давление росло, ширилось. Баки находился уже на самой грани, когда Стив протянул к нему руку, и тот послушно склонился, дав отчертить по потному горячему лбу сигнальный жест – то, что было жизненно нужно, когда эти двое замерли вот так, близко – в одном шаге друг от друга... - Сейчас, - шепнул Баки, то ли предупреждая, то ли командуя... и Стив дочитал код. Самое несексуальное, что можно было придумать в такой момент, но Баки упал на него, вздрагивая, втолкнулся в последний раз, глубоко, сильно – и закричал. Судорога раскатилась по нему с головы до ног, он дернулся раз, еще раз, Стив крепко держал обеими руками крупно вздрагивающее тело, бьющееся в экстазе на нем, невольно думая про оборотней. И еще про то, что, может быть, эти двое тонут в этом сладостном спазме на равных. Только после этого он позволил себе рукой добраться до края. Давление зашкалило, прорвалось, и тяжелое тепло из напряженного паха рванулось наружу. Стив содрогнулся навстречу короткой вспышке наслаждения. Не слишком яркой, но сейчас это уже не имело значения. - Я люблю тебя, - шепнул он, перебирая влажные волосы, поглаживая ладонями потную широкую спину и чувствуя, как тело вздрагивает под его рукой, как обжигающее загнанное дыхание опаляет ухо. И добавил про себя: «Я люблю тебя, кем бы ты сейчас ни был...». * - А знаешь... может, твоя идея и не лишена смысла. Они лежали вповалку почти бездыханной грудой плоти посреди пепелища, не в силах пошевелиться. Красное покрывало казалось раскаленным, воздух вокруг звенел. - Это ты так только что сказал, что я не придурок? – поинтересовался Стив, скорее угадывая смысл фразы, чем осознавая ее целиком. Думать было трудно. Тело приятно ломило, в голове царила благостная воздушная пустота. Как облака над джунглями Ваканды. Сердце Баки колотилось ему в живот. - Нет, ты все еще придурок, но... если уж я не принадлежу себе, то отчасти принадлежать тебе я даже не против. - Только отчасти? Баки улыбнулся шальной довольной улыбкой. В его глазах плясали черти. Он протянул руку и провел большим пальцем по влажному лбу Стива длинную полосу к виску. И такая нежность светилась в его глазах, что Стив задохнулся собственным сердцем. - Тупица. Иди сюда... * Эти четыре дня они почти не говорили. Торопились. Вели войну в постели, словно оголодавшие. Четыре дня прошли в тумане и ярости, в шорохе простыней, ритме, жарком обоюдном дыхании, сонной возне под красным покрывалом, стонах и криках. Потом, на пятый день, заговорили наперебой, севшими, охрипшими голосами. Обо всем сразу. Захлебываясь словами, споря, перебивая друг друга. Баки смеялся. Мягко и так тепло, что смех в итоге обрывался, снова превращался в сопение и стоны. Запах возбуждения прописался в комнате на постоянной основе. Стив тонул в нем. Потребность касаться пронизывала его до костей, туманила мысли. Он не чувствовал себя таким влюбленным с тех пор, как... никогда. * В итоге покрывало приходится стирать, и оно долго сохнет на вешалке в процедурном кабинете. В качестве извинения Стив приносит Солдату красную футболку, но тот, кажется, вовсе не огорчен отсутствием покрывала. Словно знает больше, чем хочет показать. * Баки соглашается спать вне капсулы. Он любит красное покрывало. Они чаще гуляют по коридору, завтракают вместе, Баки слушает музыку и учится работать одной рукой. Просит у Стива плетенки и африканские маски себе на стену – те, что бесстыдно подсмотрел в «National Geographic». Стив приносит ему пять штук, клыкастых, с выпученными глазами, одна другой страшнее, но Баки от них в восторге. Да и Солдат, кажется, тоже. Ваканда. Там, за этими стенами, маленькая богатая страна, где цивилизованность все еще странным образом уживается с ритуалами черной магии и практикой кровавых жертвоприношений. Благо, режут коз, а не людей. Там мыли самородный вибраниум еще при французах, а масштабными поисками и разработкой занялись много после провозглашения независимости, уже при отце Т'Чаллы. Там женщины ваканди в яркой одежде носят корзины на головах, поют и танцуют вокруг костра священные танцы под бой барабанов, славя покровителя народа – Черную Пантеру, а также языческих богов и духов, оберегающих от болезней, ненависти и несчастий. Здесь очень красивые женщины. С плетеными косичками, тонкими ногами и пластичной хищной грацией. Но Баки еще нескоро увидит их. К сожалению или к счастью. Теперь уже Баки прыгает и кувыркается на бревне, поднимает и подтягивает одной рукой собственный вес, заново отрабатывает падения, учится защищаться и страховать уязвимый бок. Они оба верят, что это не навсегда. Но эти занятия помогают чувствовать себя лучше. Боеспособнее. У Баки есть просьбы и пожелания. Мелочи. А еще он ворчун. У него еще очень много проблем, к сожалению, нефизического свойства. Стив еще только учится ходить по этому льду, открывая Баки заново. Он часто скучает по его легкости, по жизнерадостности. Иногда друг может выдать что-нибудь откровенное, что его тяготило еще тогда, на войне, отчего волосы становятся дыбом и становится трудно дышать. Стив часто не знает, что сказать на его откровения. Поэтому подходит и целует. Или бодает в плечо или спину между лопаток. Обнимает. Заставляет сосредоточиться на «сейчас». И Баки оттаивает. Трогает. Касается, целует в ответ, утягивает в постель. У него за это время накопилось так много фантазий, что Стив краснеет от них как в восемнадцать. И идет на это. Идет на все. * Баки соглашается впускать в себя Солдата на те же три часа каждый день, и три часа проходят... интересно. Они занимаются, и Стив не устает поражаться, насколько легче и сильнее получается у Солдата. Наверное, это из-за того, что ему ничто не мешает. Он умеет сосредотачиваться на собственных действиях и уходить в них с головой, в отличие от Баки, которого присутствие Стива рядом в последнее время отвлекает непозволительно часто. Они вместе обедают – это правило сохраняется всегда, у Солдата распорядок. А потом наступает время ласки, и Стиву кажется на протяжении первых часов, что Солдат с затаенной истомой ждет этого третьего часа. Потому что у Стива есть правило – никаких проявлений чувств на улице. Солдат принимает его легко и ни разу не пытается нарушить, разве что глаза горят и блестят огнями «потом отыграюсь». И отыгрывается. Тянется к рукам, позволяет себе вопиющие, по сравнению с прошлым, вольности. Он не спрашивает, почему его больше не укладывают в криокапсулу. Теперь он засыпает на красном покрывале, обычно в обнимку со Стивом, а просыпается уже Баки. И переход после введения кода все легче и легче. Стив не знает, что из этого Солдат запоминает как «важное» и что отсеется потом как «несущественное». Баки так или иначе помнит все. Но каждый день Солдат явно ожидает чего-то приятного и всякий раз знает, что это приятное будет связано со Стивом. Неправильным куратором. И тело недвусмысленно подсказывает ему, как именно будет приятно, и чувство опасности спит, стало быть, приятно будет без страха и насилия. И он смиряет желание на первые два часа, чтобы всласть насытиться третьим. Чтобы после превратиться в податливое, жадное, исходящее низкими стонами существо на красном покрывале, так призывно раскрытое, когда Стив целует и покусывает поочередно его соски. Он глубоко, ритмично проникает масляными пальцами, массируя, поглаживая и растягивая, сгибая их и слыша шумный выдох. Несмотря на собственное острое возбуждение, Стив не собирается делать больше ничего, доведя его до исступления вот так, руками. Разве что... Если только... Солдат его попросит о чем-то большем... Подаст сигнал. * Стив не хотел с этим спешить. Считал, что стоит подходить постепенно, не торопясь. Но Солдат очень чутко улавливал настроения Баки, и его тело знало, что происходит. Тело отзывалось на Стива, как и раньше, и даже сильнее, чем раньше, и на пятый день отказа от криокапсулы Солдат впервые сам саботировал тренировку. Снаружи лил дождь, бой в спортзале захлебнулся поцелуем, они катались по хрустящим матам, жгуче целуясь и сминая друг друга. Солдат вдруг развел ноги, и Стив упал на него вплотную, а когда, опомнившись, попытался приподняться, Солдат чуть сжал бедра, погладив его коленями по бокам. Это был призыв. И Стив оторопело замер, понимая, что это означает. Это случится сейчас. Неизбежное. - Хочешь этого? – сдавленным голосом спросил Стив. – Хочешь так? - Да. О, небо... как ему отказать? - Пойдем?.. В этот раз не было никакой темноты, только приглушенный белый свет. Стив осторожничал, нервничал, все-таки в первый раз. Прелюдия растянулась надолго, давя нерешительность, он ласкал, целовал и растягивал пальцами, разжигал, пока Солдат сам не начал подаваться навстречу. Они лежали вплотную, как ложечки. Стив придерживал Солдата за бедро, целовал в шею и кусал мочку уха, медленно погружаясь в тесное, живое нутро, мучительно и сладостно, чувствуя, как бешено оно пульсирует, крепко сжимает его до темноты в глазах. Он воспроизводил движения Баки. Он вспоминал то, что понравилось ему самому, и действия Баки восставали из запыленной памяти, текли через Стива, заново наливаясь красками, вкусом и плотью, уходили в Солдата, отдавались в нем – и завершались, замыкая цикл. Стив плавно толкался, зарывался лицом в теплые волосы и шептал: «Вот так... вот так...». Это напоминало медленный танец. Стив хотел заниматься любовью. Хотел бережно, нежно. Ласково. Хотел, чтобы Солдату было хорошо... ...Ровно до тех пор, пока Солдат не прошипел сквозь зубы: - Сильнее! – и не дернулся в руках, двигаясь, пытаясь ускориться и рыча от позы, мешающей ритму. Солдат не хотел бережных нежностей. Ему было мало, невозможно мало, и, кажется, даже слово «секс» было слишком приличным определением того, чего ему хотелось сейчас. Он рванулся из рук, соскальзывая, перекатываясь, и Стив опомниться не успел, как оказался распластанным на спине, глядя, как Зимний Солдат перебрасывает ногу через его ноги... и седлает его. Сам. Стив затаил дыхание. Солдат опустился, помогая себе рукой, насаживаясь до упора, и замер, прикрыв глаза и дрожа ресницами. Посмотрел сверху вниз, омыл темной похотью взгляда, и Стив с трудом подавил в себе порыв немедленно дернуться вверх. Узкая атласная теснота пожирала его живьем, упруго сжимала со всех сторон, жгла внутренним жаром, избивала сумасшедшим пульсом. Это было прекрасно. И очень, очень, очень хотелось движений. Но он не шевелился. Они смотрели друг на друга, рвано дыша. Соединившись вот так – правильно, как шестерни. Да. Именно так. Так было правильно. Очень правильно. И под штормом сумасшедшего вожделения Стив ощутил покой. Наконец-то все так, как надо. Наконец-то... Солдат опустил руку ему на живот, его ноги сжимали бока, и Стив повел ладонями по напряженным бедрам, задевая вставшие дыбом жесткие волоски. Его ладони легли по обе стороны от изнывающего, полного, тяжелого от крови... Солдат зашипел от нехватки прикосновений, содрогнулся. И двинулся. Упруго и раскатисто задвигался вверх и вниз, пока Стив гладил большими пальцами тонкую горячую кожу у паха. Ладони лежали на тазовых костях, и жилистое тело над ним ходило ходуном, вздымалось и опадало в глубоком, жестком механическом ритме. Стив пальцами чувствовал каждое напряжение ног. Мышцы змеились и перекатывались под кожей, остро торчали соски, волосы падали Солдату на лицо, и из-под них полыхали глаза, осоловелые от страсти, разомкнутые сочные губы обрамляли темный провал горячего рта. Такой развратный, сексуальный вид... Стив еще никогда не видел Баки таким. Но его – такого – Стив уже обожал. Руки жадно скользнули, переместились на ягодицы, Стив наполнил ими обе ладони, впился пальцами в их твердую мякоть, чувствуя, что может еще чуть сдвинуть руки к центру... и потрогать, пальцами ощутить стык соединения тел, где так горячо, остро и туго тянет, где слаще всего зудит и бьется. И как гладко, как глубоко Солдат поглощает его там. До конца. И мыслей не осталось. Осторожности не осталось. Вымело. Начисто. Стив рванулся навстречу. Они забились в едином ритме, синхронные, как клапаны сердца легкоатлета, бегущего марафон. Движение – отклик на предыдущее, и начало последующего, и снова отклик. Пароль – отзыв. Они следовали друг за другом, бились друг о друга, изо всех сил, пока Стив не взял Солдата за правую руку и не сомкнул на напряженной плоти его же пальцы. Стиву хотелось это видеть. И говорить ничего не пришлось, Солдат закрыл глаза, запрокидывая голову, и, не сбавляя темпа, задвигал рукой, пока не вскрикнул, теряя ритм. Долгая судорога выгнула тело Солдата, он задергался на Стиве, брызгая теплым на грудь и живот и сжимая так сильно, что оргазм навалился на него мощным валом, омыл изнутри и рванулся наружу, освобождая, исторгая из тела, как из тигля, расплавленный жар... Стив впервые ощущал такую оглушенность во всем теле и чувствовал себя так, словно несколько долгих секунд после разрядки находился вне собственной кожи. Вне пределов тела, в океане гулкой белой пустоты. Солдат все еще сидел на его бедрах, устало и тяжело дыша, и Стив притянул его к себе, перекатил на спину, улыбнулся, укрыл собой, целуя искусанные припухшие губы. Стынущее семя размазывалось по телам, Стив, не отвлекаясь от поцелуя, бездумно пощипывал твердую горошину соска (так хотел это сделать...), и то, что начиналось как ленивые ласки в посткоитальной неге быстро переставало ими быть, повторно твердея, наливалось жаром, истомой оттягивая живот. И, держа Солдата в охапке, целуя поочередно соски, катая их на языке, влажно потираясь потяжелевшим стволом о ствол... Стив еще подумал, что если им будет и дальше вот так же голодно друг от друга, если и дальше будет так хотеться озверело трахаться до белых звезд перед глазами... То трех часов в день может быть чертовски мало. А впрочем, кто знает... * С Солдатом Стив всегда сверху. Это правило. С Баки – всегда снизу. Тоже правило. Правила устанавливает Баки. Стив этому рад. Баки лечился близостью. Он окунался в нее с головой, ненасытно и самозабвенно. Фантазии у него тоже не всегда были простыми и понятными. Так однажды, когда Стив все-таки предпринял попытку впихнуть в него банановый сорбет, пригрозив «ешь, а то выпорю!», испытал некоторую тревожность, когда Баки подозрительно надолго задумался. Но сорбет все-таки съел, так что Стив решил, что в этот раз пронесло. Он все еще с трудом принимал эту новую сторону их отношений. Все прислушивался к ним, к себе, пытался что-то понять, осмыслить, взвесить, правильно или неправильно, и к каким чертям все это катится... Но отторжения не было. Стив любил Баки. Наверное, он любил его всегда. Сильно и осознанно, но как-то... по-детски, что ли. Во всяком случае, до памятной ночи на чердаке он и не думал о чем-то подобном. Его любовь выражалась в абсолютной и страшной уверенности: «Если Баки умрет, я этого не переживу». Такие мысли всякий раз вызывали в нем мерзлый комок под сердцем и мурашки по спине. А поди ж ты... пережил. И теперь, вспоминая об этом, с еще большим пылом Стив целовал Солдата. Странная штука. В последнее время он часто ловил себя на том, что прикипел к этой инкарнации Баки какой-то особой, болезненной привязанностью. Сам факт существования Солдата трогал в нем больной оголенный нерв. Потому что Солдат – это Баки, у которого никогда не было Стива, Бруклина, смешливых девчонок, теплого прошлого и бескрайнего будущего, каким оно видится, когда тебе восемнадцать лет. Но даже не поэтому Стив смотрел на Солдата с такой удушливой, щемящей тоской, не потому так отчаянно тянулся к нему руками. Солдат был живым воплощением той секунды в грохочущем поезде, которой ему не хватило. И все время хотелось обнять, удержать, заглушая внутри фантомное чувство утраты – призрак, эхо... Поэтому он давно решил для себя, что Солдат получит все, что хочет, чего бы ни захотел. И когда тот с неподвижным и выжидающим взглядом опускается перед Стивом на колени, у него туманится взгляд. Он не может глаз оторвать от рта Солдата, ярких губ, которые находятся чертовски близко к тому, что уже откликнулось на его близость, а перспектива того, что эти губы к нему прикоснутся там... Он впервые с шестнадцати завелся так от одного взгляда, от одной только мысли, что Баки... ведь это же губы Баки... Что Баки сейчас... ему... Солдат ждет. - Не делай этого, если не хочешь. - Все, что хочу. Солдат словно бы спрашивает разрешения, ждет одобрения, и Стив, быстро облизнувшись, кивает, кладет руку ему на голову. Обволакивающий жар. Острый, чувственный опыт. Прикосновения сверхчувствительны, и много, и мало, и хочется еще, глубже, теснее, чаще, но Стив не торопит. Терпит. Солдат делает то, что хочет, только бы делал и дальше. Он подходит практически, без лишней самоуверенности – сразу определяет глубину, не мешающую дышать, отмеряет ее кольцом из трех пальцев, и начинает двигаться вперед-назад... и даже как-то еще вверх и вниз... это упоительно, и сладко, и так непривычно – Стиву еще никто не оказывал такого внимания. Он никогда не спрашивал Солдата, был ли у него какой-либо опыт в ГИДРЕ. Он никогда не спрашивал Баки, почему тот выбрал такое распределение ролей. Не хотел знать. Ни к чему. Что бы там ни было... это прошло. Стив запускает руку в волосы, пропускает пряди между пальцами и стонет, давая понять, что все правильно. Что ему хорошо. Глаза у Солдата закрыты, и реакция Стива словно подстегивает его. Движения становятся резче, так, словно получив одобрение, он смелеет. Трогает языком, вылизывает, крепче сжимает губы... ...Далекая искра разгорается все ярче, приближаясь, как грохочущий, пресловутый товарный состав. И Стив с головой окунается в щекочущий, заливающий тело пожар. Перед глазами белая пелена, в ушах звенит. Стив не удивлен. Ему хочется отплатить, и немного стыдно за то, что не додумался до этого раньше. Когда они меняются местами, Стив шепчет напрягшемуся было Солдату: «Хочу, чтобы тебе тоже было хорошо». И смотрит снизу вверх, как стремительно темнеют серые глаза. Он возвращает долг, дурея от ощущений, от полноты и терпкого вкуса. От того, что неумелость вытесняется желанием, и принцип подхватить – легче легкого. И Стив ласкает Солдата губами, катает на языке трепещущий пульс и жадно пьет разлив семени, когда протяжный высокий вскрик над головой заставляет сердце сбиться и затрепыхаться от счастья... * ...Баки после этого терзает его почти всю ночь. Собирает и отдает в двойном размере, задавшись целью выяснить, в каком состоянии у него получается лучше. И, на всякий случай, карает Стива несколько раз подряд, досуха, чтобы тот не вздумал вдруг от врожденной честности дать неправильный ответ. * Баки уже не напоминает пустой футляр от человека, у него есть условия, старые и новые, он полнится уже вполне здоровой вредностью и в чем-то откровенно готов стоять на своем. Он улыбается такой улыбкой, полной сытого довольства, какой Стив давно у него не видел. Он жаден до ласки, и в постели то еще трепло, причем он любит словоблудить и до, и во время, и после, и шутит, и дразнится. Словно истосковался по этому, словно мало ему одних прикосновений тел и механики, и нужно что-то еще, приправа из слов, чтобы прочувствовать – да, это Стив, он со мной. Чтобы полностью окунуться в это. Тишина его угнетает. В ней начинает ворочаться и копошиться ненужная память. А Солдат другой. Ведет себя иначе, и в постели, и вне ее. Он раскрепощается. Например, не так давно завел себе привычку бесстыдно валяться, растекаясь по красному покрывалу, обнаженно и живописно. Ленивец. Улыбается он так же редко, но если взглядом можно выразить секс, то он его выражает во всей его недвусмысленной полноте. Смотрит потемневшим взглядом, всем своим видом излучает голод. Звериный, неутолимый, но могущий оставаться под контролем, сколько нужно. Секс был или стал для него видом топлива, и его движок теперь жрет так много, что нужно заправляться регулярно. В постели он по-прежнему почти беззвучен. Только уже теряя контроль, на грани, он позволяет себе голос, позволяет себе стонать, захлебываться вскриком или звать по имени – раскатисто и долго. Стив никогда прежде об этом не думал, но в последние дни вынужден был признать, что с именем ему повезло. Его удобно кричать на пике экстаза. * Баки ведет за всех троих. Сам признался, что у него накопились фантазии. Стив не против, хотя все еще краснеет ушами, даже просто проговаривая их вслух. Но Баки так хочет, отрывается на Стиве, а Стив возвращает эту страсть Солдату, замыкая круг. Пусть не так, но этот замкнутый круговорот что-то значит. Лечит что-то, невидимое глазу. Иногда случается наоборот. Если что-то сделала или получила бессознательная половина Баки, сам Баки должен получить то же самое в двойном размере. Стив не против и этого. Секс оказался куда увлекательней, чем он думал. И все бы было хорошо и всех бы устраивало – четкие роли, завершенный цикл. Если бы не досадный недочет программы, на пике оргазма изредка вышвыривающей Солдата в сознание Баки. Интересно, живодеры в ГИДРЕ это знали? Стиву думается, что нет, иначе они не оставили бы Солдату столь уязвимое место. Бурный экстаз стирает из него коды подчистую, и Стив с одной стороны рад, что это так, поскольку того и добивался. Но... ...Они занимались любовью. Для себя он еще стыдливо называл это так, хотя ритм и скорость требовали иного слова. Солдат жарко дышал ему в губы, ему было мало, поэтому Стив взял его волосы в горсть и потянул назад, до боли, так, что Солдат довольно зашипел. Он любил, когда больно, когда Стив кусает его. Это заводило его еще сильнее, словно боль придавала пряности, делала происходящее материальнее, сочнее, реальнее... В этот раз он не уследил. Когда Солдат под ним забился в сладостной судороге, Стив был слишком занят тем, чтобы обуздать собственный ритм, давая ему время отдышаться и прийти в себя... Но когда взгляд Солдата вновь прояснился, Стив оказался лицом к лицу с Баки. Моргающим, ошалевшим от ощущений. Стив понял сразу – слишком разительная перемена, и замер, чувствуя, как холодеют внутренности. Они уставились друг на друга. Баки, тяжело дыша, разглядывал его лицо, и Стив чувствовал, как волнующе подрагивает и сжимается тугое нутро, словно ощупывая его заново, привыкая к нему в себе. В глазах у Баки не было гнева. Был испуг, недоумение. Шок. И что-то еще. Темное. Первобытное. Стив упустил момент, когда ушла неподвижность. Жар запоздало пополз по груди, заливая шею и уши. Они все еще смотрели друг на друга, но Баки едва-едва подался навстречу, и Стив подхватил эхом, качнулся вперед, совсем легко погладив гладкие, упругие стенки. Это еще не было теми движениями, которые царили здесь еще совсем недавно. Сейчас все восприятие заполонили сумасшедшие толчки дурной крови в месте соединения тел. Но они уже двигались в одном ритме, молча и слаженно, такт в такт, и Стив спрашивал одними глазами, можно ли ему, или стоит все-таки что-то сказать... Баки смотрел в ответ. Раскрасневшийся, с припухшими исцелованными губами, взмокший и такой сексуально раскрытый, что невозможно было удержаться. И ритм постепенно ускорился, возросла амплитуда движений, и спустя всего минуту Стив уже всаживался до конца, чувствуя встречный отклик. А они все смотрели друг на друга, не отводя взгляда, ничего вокруг не видя. Шумно дыша и ни слова не говоря. Какое-то новое откровение. Баки тот еще болтун в постели, а сейчас... что-то происходило на совсем другом уровне, но рвущийся к наслаждению Стив не понимал, что именно. Просто это было важно. Даже еще важнее, чем вовремя просунуть руку между телами, обхватить и задвигать ею, резко и отрывисто, в такт, чтобы Баки тоже успел, вот-вот, прямо сейчас, чтобы они вместе... Оргазм накрыл его в тот момент, когда Баки закрыл глаза и запрокинул голову. И, пережидая сладостный миг наслаждения, Стив не смог отделаться от мысли – сейчас случилось что-то еще. Не менее важное, чем это... Спустя одну звенящую вечность Баки притянул его в сминающее объятие, заставив рухнуть на себя. - Я думал, ты так не хочешь, - шепнул Стив, когда снова смог говорить. Ему почему-то показалось, что Баки на него напустится, но тот только сипло засмеялся. И в его смехе не было горечи. - По-всякому хочу, - в голосе звучала усталая улыбка, полная сытого наслаждения. – Я люблю тебя, Стив. * Он саботировал тренировку. В который раз. Стив кусал теплую соленую кожу, на самой грани боли, и Солдат захлебывается стоном – Стив уже знал, как именно ему нравится, подыгрывая, рассыпая по шее короткие жгучие поцелуи. Стив не понял, как это вышло, но спарринг в итоге обернулся рукой Солдата на его плечах, их шумным дыханием и обоюдным, жестким отрывистым ритмом. «Я сошел с ума, - подумал Стив. – Я хочу его постоянно». - Кто я? – он выхрипел шепотом в мокрое искусанное ухо, резко загоняя себя в тесную глубину, держа Солдата почти на весу, прижимая к стене только лопатками. Солдат крепко обнимал его ногами, и это мешало взять большую амплитуду, но Стив вбивал его в стену так, будто хотел пробиться насквозь. Стив трахал его. Слово «совокупление» слабо описывало то, что между ними творилось, и Солдат стонал без слов, всем телом принимая и возвращая движения. - Ты Стив, - откликнулся тот, сотрясаясь от мощных ударов, жадно хватая ртом воздух. – Стив!.. И он двигался, подстегнутый этим голосом, полным – уже отчетливо полным – жадного удовольствия. Жестко и быстро, вколачиваясь рывками, видя сквозь туман возбуждения, как Солдат довольно жмурится от ощущений, слишком сложных, слишком ошеломительных для программы, словно теряясь между собой и Баки. И кто бы из них сейчас ни доминировал в нем, им обоим было хорошо. Стив двигался, кусая подставленную шею, сминая пальцами твердые ягодицы, чувствуя, как в такт напрягаются ноги, охватившие его поясницу... Впервые так отчаянно радуясь тому, что с утра пошел дождь. * Они почти одинаковые. У обоих одни жесты – оба так же сидят на кровати, поджав ноги, предпочитают одну еду и напитки, одним движением заправляют длинные пряди за ухо и стирают капли соуса с подбородка, склоняют голову к одному плечу. Они почти одинаковые. Они по-разному лежат и ходят, по-разному смотрят, улыбаются и говорят. Они похожи и различны, как близнецы. За эти месяцы Стив научился безошибочно различать их. А еще окончательно убедился в том, что они влияют друг на друга взаимно. Сейчас они взаимодействовали друг с другом уже гораздо легче. Баки легче принимал Солдата, а Солдат легче отпускал сознание Баки. Стив не знал, догадывается ли Солдат о Баки или нет, но все чаще думал, сможет ли Баки оборачиваться по собственной воле? Зачитывая код про себя, погружаясь в самогипноз. Дотягиваясь до Солдата и становясь им. «Я всегда в ярости», - сказал как-то доктор Беннер. Хотя... зачем это может быть нужно Баки? Разве что сам поймет, как говорила Наташа, что «иногда нужен другой». * Как-то раз Стив проснулся от ритмичного, саднящего ощущения сзади, и тугой напор вкупе с навалившимся сверху телом, подсказали, что именно происходит. Стив попробовал шевельнуться... - Спи, - прошептал Баки ему на ухо, прерывисто дыша. – Я хочу так. Баки накрывал его всем собой, как одеялом. Он двигался медленными глубокими толчками, почти статично прилипнув к нему по всей линии спины, его тело качалось на Стиве внутри и снаружи, и он покорился, погружаясь на этих волнах в сонную дрему. Тело над ним мерно вздымалось и опадало, в одном ритме с дыханием, и Стив, уносимый этими волнами и теплым уютом близости, постепенно проваливался обратно в сон. Думая, что надо бы отомстить ему с утра... если вспомнит об этом. Мститель он, в конце концов, или нет?.. * Баки спал, устроив тяжелую голову на плече у Стива и перебросив руку через грудь. Стив смотрел в потолок, гладил спину друга кончиками пальцев, вверх и вниз, отслеживая поперечные линии ребер под слоем крепких мышц и долгую, продольную линию позвоночника. В конце концов, у него тоже были маленькие фантазии. Не все же только Баки с ним фантазировать. Стив потянулся, поцеловал спящего Баки в высокий лоб. И в тишине раздался его ритмичный тихий шепот: - Желание. Ржавый. Семнадцать... Баки заворочался, нахмурился, задышал чаще. На счет «Возвращение на Родину» он глубоко вздохнул во сне. А после «товарного вагона» шумно выдохнул, и его дыхание снова стало глубоким и ровным. Тело напряглось, он открыл глаза, привстал на локте и мутно глянул на Стива. - Доброе утро, Солдат, - сказал тот и улыбнулся, заправляя за ухо упавшие ему на лицо пряди волос. - Я жду приказаний, - сказал Солдат чуть хриплым со сна голосом, и Стив произнес обычное «Вольно». После чего улыбнулся шире, видя, как Солдат, смаргивая сон, быстро оценивает свое положение и с ужасом выясняет, что оно, это положение, весьма недвусмысленное... но в чем-то даже заманчивое. Стив отчертил по его лбу сигнальный жест и увидел растерянный взгляд. Солдат удерживал себя на единственной руке и вернуть жест не мог. Он соображал, как следует поступить, но сосредоточиться на этом получалось плохо, потому что бедро Стива между его ног уже двигалось, вызывая приятные ощущения и чувственный отклик. - Кто я? – спросил Стив, поглаживая его по щеке. - Ты Стив, - отозвался Солдат, двинув головой навстречу, и растерянность из его глаз почти ушла, сменившись другим выражением. – Ты Стив, - повторил он, склоняясь все ближе, не то предупреждая, не то моля. – Стив... И он притянул Солдата в поцелуй, перехватывая, опрокидывая на спину и прижимая к постели. Лаская руками, губами и языком, он терся своим телом о его, кожей о кожу, превращая прелюдию в пытку наслаждением, пока Солдат не застонал в полный голос, до того упрямо запечатанный в горле... Стив доводил Солдата до исступления, до того, что его трясло от желания, и тот дрожал, возбужденный и взвинченный, как натянутая тетива. - Кто я? - Стив, - на выдохе. Повлажневшие тусклые глаза смотрят почти умоляюще, и он позволяет тетиве сорваться, быстро двигая рукой. От разрядки у Солдата слезы ползут по щекам. Стив собирает их губами, слизывает, спускаясь мокрыми пальцами ниже, оглаживая и проникая... обещая, что это еще не все. Далеко не все. Час спустя на его груди засыпал уже вымотанный, пахнущий здоровым потом и мускусом Зимний Солдат, и Стив, ласково перебирая его взмокшие волосы и наматывая на палец длинную прядь, подумал, что Баки, когда проснется, наверное, опять приревнует... Но теперь приходить к согласию у них получалось значительно проще. * «...И вот склонность уступила место любви. Любовь затронула в нем такие глубины, куда никогда не проникала склонность. Белый Клык не умел проявлять свои чувства. Он был уже немолод и слишком суров для этого. Постоянное одиночество выработало в нем сдержанность. Его угрюмый нрав был результатом долголетнего опыта. Он не умел лаять и уже не мог научиться приветствовать своего бога лаем. Он никогда не лез ему на глаза, не суетился и не прыгал, чтоб доказать свою любовь, никогда не кидался навстречу, а ждал в сторонке, - но ждал всегда. Любовь эта граничила с немым, молчаливым обожанием...» * Фраза «Все, что хочешь» теперь неизменно вела к этому, но Стив не мог определить точно, только ли потому, что Солдат хотел этого сам, или еще и потому, что теперь у него самого эта фраза получалась с придыханием, сочилась намеком. Самой подачей Стив бесстыдно подталкивал Солдата к действиям... И тонул в этих действиях, разнузданных и бесстыдных. Стив любил его всяким. Его трогало доверие, с которым Солдат отдавался ему. Стив стремился всеми силами его оправдать. Но еще сильнее его воодушевляла свирепая воля, прорастающая исподволь непокорность. Где-то в мозгу Солдата отложилось, что ему можно, поэтому он все чаще начинал целовать Стива раньше третьего часа, брал его за руку, прижимая к себе, ласкался и терся о его бедро. Мял ягодицу Стива в пальцах, но вслух никогда не просил. Хотя Стив видел – ему хотелось. Он твердо намеревался дождаться этого «вслух». Пока твердо намереваться не осталось сил и терпения. Стив шепнул это Солдату на ухо. Почти приказ. Мольбу, крик. Всего два слова. Одно из которых было таким ядреным глаголом повелительного наклонения, что у Стива жарко вспыхнули уши, когда он это сказал. И сразу оказался грудью на красном покрывале. Ему показалось, что он выпустил джинна. Столько неукротимой, неудержимой дикости вырвалось на волю... Он не боялся, что Солдат его растерзает, но отзвук страха трепыхался в крови, когда Солдат пристраивался сзади, поставив его на колени и локти. Без нерешительности, без особенной нежности, он с усилием надавил – и проскользнул одним движением, словно и не было никакого сопротивления, за долю секунды оказался весь внутри. Стив застонал, сразу ощутив цепкую хватку на шее сзади, прижавшую его к покрывалу. Солдат. Это Солдат... Он погрузился до конца, выскользнул почти целиком и снова резко толкнулся внутрь. От первых быстрых ударов у Стива перехватило дыхание. Он попытался справиться с собой, подхватить и податься навстречу, но хватка на шее усилилась, властно призывая оставаться на месте. Солдат сразу взял мощный, отрывистый ритм, такой пугающе равномерный, словно он мог двигаться так часами. А ведь действительно, наверное, мог бы... Стив не противился. Тихо стонал, ткнувшись потным лбом себе в предплечье, сотрясаясь от мощных ударов. Бесстыдно, бессовестно плавясь от жгучего удовольствия, от осознания того, что им овладевает любимый зверь. Оборотная сторона Баки. Радуясь этому, торжествуя от ощущения сильных рывков Солдата в себе, отдаваясь ему страстно, самозабвенно. Полностью, безусловно, весь. Их тела уже знали друг друга, поэтому соединялись легко и точно. Но главным было не это – сам факт был важнее. Символ. Способ стать еще ближе, еще крепче связаться, еще глубже влюбиться, врасти друг в друга... Солдат вдруг замедлился, упал ему на спину, его рука сжала красное покрывало в кулак у Стива перед лицом. - Стив, - шепнул одним движением воздуха, и по голосу Роджерс понял, что надолго его не хватит. – Стив. Стив... Стив... – он целовал повлажневшую спину, вбирая с нее соленый пот, качаясь внутри почти ласково, пока не распрямился, снова набирая ритм, его рука теперь гладила спину, скользила вверх и вниз. - Стив... – он разогнался на полную скорость, всю силу и мощь выбрасывая в эти движения. Давление внутри росло, распирало на грани боли, но Стив не касался себя, почти забыв про узел напряжения между ногами, полностью сосредоточившись на этом свирепом, неистовом ритме внутри, на его отрывистой цикличности, на наслаждении, расширяющемся, полнеющем с каждой секундой, оставившем одну только связную мысль: «Только не останавливайся, пожалуйста, только не останавливайся, не останавливайся, не...» Оргазм ударил внезапно, как взрыв изнутри. Стив содрогнулся, сотрясаясь в его мощи и глубине, вскрикнув от удивления, ошеломленный, что может – вот так... И мир вылинял до ослепительной белизны. Солдат довольно застонал за его спиной, задвигая с трудом, беспорядочными рывками, пока не содрогнулся, пока внутри не брызнуло теплым. - Стиииив, - тихо, мучительно позвал он. Падая на спину, дыша отрывисто, все еще сотрясаясь остаточными рывками. Баки. Это Баки. – Стив... умоляю, скажи... что я тебя не... - Нет, - прервал Стив. Он понял сразу, хотя мыслить было тяжело. – Все строго... по обоюдному согласию... - Ты же понимаешь... что ты не сможешь так меня будить... каждый раз, как я сорвусь? – в шумном дыхании Баки звучала улыбка. Стив и сам улыбался. Предметы расплывались, почему-то очень хотелось смеяться от счастья и легкости, охватившей все тело. И еще – не шевелиться несколько ближайших лет. Баки все еще туго заполнял внутри, и было даже хорошо. Цельно. - Я и не того добивался, - усмехнулся Стив непослушным голосом. – Положительное подкрепление, Бак. Ты меня... по запаху будешь чуять. Нет! – это относилось к Баки, который попытался с него приподняться. Тот замер, и Стив, мучительно краснея, утопил горящее лицо в сгибе локтя. Ему было стыдно. – Не выходи. Баки шумно сглотнул. - Позволишь мне? – он чуть двинул бедрами, и Стив ощутил, как он шевелится, медленно крепнет, растет и полнится прямо у него внутри. Как мажет по гладкому нутру твердеющей тяжестью, заставляя чресла упруго вздрогнуть и горячо заныть. Суперсолдат, чтоб его... - Все, что хочешь, Бак, - улыбнулся Стив, чувствуя, как горят уши и ускоряется пульс. - Тебя хочу, сопляк. Очень. * Глаза под черной повязкой, распахнутый в немом крике рот, рука в руке, пальцы переплетены. Голоса уже не осталось. Он кончал сегодня трижды подряд, и четвертый уже на подходе. Уже вот-вот... - Кто я? - Стииив... – хрипло, исступленно тянет Солдат. А потом вдруг целует, лижет губы, и понять границу между ним и Баки уже невозможно. Стив впервые не может их различить. Он притормаживает, обуздывая сумасшедший порыв немедленно кончить. - Я люблю тебя, - шепчет Стив, снова медленно наращивая темп, заставляя Солдата стонать от досады. - Я люблю тебя, - хрипит... Солдат? Баки? Хрипят они оба, и оба гнутся в экстазе, когда Стив начинает вбиваться с нужной амплитудой и частотой, именно так, как им нравится, и оба стонут, наконец-то стонут единым голосом, потому что становится слишком хорошо, чтобы удержаться... - Я люблю тебя, Бак. Все так. Все именно так, помилуй их боже. Окончательно и бесповоротно. * - Семнадцать. Добросердечный... - Я жду приказаний. - Поставь его на колени. Солдат послушно повернулся к Стиву, двинулся на него уверенным шагом. Стив шагнул навстречу. - Вольно, Солдат. Заминка. Удивление, треск помех. Полная неподвижность. Стив подошел еще ближе, заглядывая в недоуменное лицо, медленно поднял руку и отчертил сигнальный жест. Взгляд прояснился. Рука Солдата взметнулась и вернула жест, кажется, даже прежде, чем он окончательно понял, что делает. - Знаешь, кто я? – спросил Стив негромко. - Поставь его на колени! – повелительный голос Т'Чаллы раскатился на весь зал, но доносился словно издалека. - Знаю, - сказал Солдат, чуть поморщившись от окрика Пантеры. – Ты Стив. - Солдат! Поставь его на колени! Никакого движения. Глаза в глаза. Зрачки в зрачки. Можно было воззвать к Баки. Они уже отрабатывали это несколько раз, и Стив знал, с какой интонацией надо спросить «Знаешь, кто ты?» и как коснуться, чтобы на лице Солдата быстро сменили друг друга недоверие, сомнение, удивление, шок и, наконец, понимание – пять стадий пробуждения Баки, после которых он смотрел на Стива осознанными живыми глазами, отвечал «Я Баки». И улыбался, понимая, что у него опять получилось. Можно было. Это уже срабатывало. Потом он обучит Солдата откликаться на «Вольно» через динамик, потом – узнавать своих. Потом. Но сейчас Стив уже перехватил контроль над ним, переключил на себя управление, и Солдат смотрел на него выжидательно и немного игриво. - Поставь его на колени! – голос Т'Чаллы звучал с прежним напором, но уже чуть менее решительно. Солдат не двигался. Смотрел. В упор. «Я знаю тебя, - всем видом говорит он. – Ты Стив. Хозяин. Кто этот странный человек, который пытается мной командовать? Что мы будем с ним делать? Может, убьем его и займемся чем-нибудь приятным?» «Избаловал», - подумал Стив и улыбнулся, ласково тронув плечо Солдата и ловя в глубине затуманенных серых глаз теплый отклик. И полную боевую готовность. Думая, что сегодня нужно будет его оседлать. Заслужил. - Человек, который тебе приказывает, - Стив кивнул в сторону замершего Пантеры. – Поставь его на колени. Солдат обернулся.

ПРОТИВОФАЗА

Эта неделя выдалась неудачной, как и большинство предыдущих. Вот зачем им такие сложности? Подземные комплексы, морозильные камеры... Чтобы лишнюю электроэнергию не тратить, ГИДРЕ следовало бы просто закапывать своих солдатиков во дворе, прямо в вечную мерзлоту. А вот чтобы разморозить их потом... вот тут бы потребовалась мощь целой атомной электростанции. Удивительная предусмотрительность. Иностранные шпионы, изнеженные своими теплыми Калифорниями, должно быть, замерзали здесь в сосульки еще на подлете. Какие молодцы... Он бодрился едкой желчью, чтобы унять гложущее тошнотворное чувство, захватившее все его существо. Мучился, как подстреленный. Рана ныла, а он был не из тех, кто сносит горе тихо. Горе требовало утоления, каких-то срочных, почти деструктивных действий, даже если на деле это значило тушить пожар керосином. Он не умел сидеть и ждать, пока боль пройдет. Человек взрывной активности, он мог только эту активность противопоставить боли, чувствуя, что в ином случае его с головой поглотит апатия, щедро смешанная с алкоголем. И сейчас он радовался хотя бы тому, что с аномально низкими температурами разобрался давно, еще в самом начале. Если это чувство можно было назвать радостью. Радость его в последнее время вылиняла в едкий сарказм. Он возвращался. Хотел найти кассету в раскуроченном зале, а если и не ее, то хоть что-то другое, до того, как сюда доберется спецгруппа. Хотел изучить эту базу вдоль и поперек. Ему нужны были данные, пусть это и отдавало каким-то маниакальным помешательством, но теперь остановить его было некому, да всерьез никто и не пытался. Разве что снежная буря... Впрочем, и это тоже было на руку. Она не давала сюда прорваться местным представителям правопорядка, даже на собачьих упряжках. А они доберутся сюда. Сразу, как только закончат выяснение того, кому принадлежат данные, улики, по какому делу они проходят и как их оформлять. Русские в конфликт не лезли, и честно оцепили периметр, пока не будут улажены все бюрократические и правовые вопросы. Хотя улаживались они со скрипом, Госдепартамент давил и грозил, русские стояли на своем, и трудно было что-либо возразить на «это сверхсекретный объект на нашей территории, какое отношение он может иметь к Соединенным Штатам?». Пока еще разберутся... Он пробрался на станцию незамеченным, ночью, как вор. Кассету не нашел. Ясное дело, тут все завалило обломками. Зато, после часа блужданий и сканирования стен, нашел архив, откуда Земо достал ее. Он был прав. Кассета была не одна. Они были здесь все. Стеллажи с видеоматериалами. Он все забрал с собой. Сперва хотел сжечь, но потом что-то темное и горячее взяло в нем верх. Он хотел знать. Сколько их было еще. Как они умирали. Что-то ворочалось в нем, голодное, требующее удовлетворения. Чтобы знать, видеть – и не прощать. Это было важным. Важнее всего. Нет... эта неделя определенно была неудачной. Как и все предыдущие. Он сидел в темноте со стаканом виски, глядя на то, как кричит на экране человек с лицом Джеймса Барнса. Как на медицинском курсе, они уже прошли переломы, закрытые и открытые, ожоги, термические и химические, и вот сейчас изучали токсины и яды. А токсинов и ядов в природе было много, на несколько десятков серий... Он видел, как Зимнего Солдата рвет черной желчью, и что-то животное и кровожадное насыщалось у него внутри, возвращая веру в то, что всем воздается по заслугам. В архиве были три секции. Задания. Обучение. Эксперименты. Из заданий он просмотрел всего три пленки, и только одна из них оказалась убийством. Солдата привлекали не только для мокрых дел. Одна из пленок касалась сопровождения груза. Другая – ограбления банковской ячейки. Он отставил эту коробку в сторону. Это было не то. Обучение он также смотреть не стал. Ему нужно было... нужно было... Эксперименты. Уже с первой кассеты он понял, что нашел то, что искал. Они начинались с пятидесятых. Черно-белые ролики, редко длящиеся дольше десяти минут. Пояснение – ход эксперимента, иногда – заставки «День 1», «День 2». Иногда записи были без звука. Ему не нравились такие записи. Он находил успокоение в этих криках. Хотя и они иногда подводили. Так, при исследовании наркотических передозировок, он видел, как Зимний Солдат, прикованный к креслу под капельницей, кричал в голос... пока этот крик не перешел в хриплый, нечеловеческий смех. Зимний Солдат на экране сотрясался, срывая горло этим жутким хохотом, и смех этот еще несколько ночей подряд преследовал его в кошмарах... Но такое случалось редко. Алкоголь обжигал гортань и плавился в желудке, притуплял ненужные мысли, и с ним происходящее на экране почти утоляло боль. Он заставлял себя не отводить глаза. И это было хорошо. Живительно. Как спирт, выплеснутый на рану. ...А говорил ведь так спокойно, ностальгически, и про его жену говорил: «Я-то помнил его еще неженатым...» Отец любил его. Восхищался им даже в зрелые годы, исступленно, как мальчишка. Постоянно ставил в пример. Образ правды и справедливости, как же. Самый честный, самый справедливый, самый-самый... Если уж не ради него, то хотя бы ради фронтового друга он мог бы все рассказать! Должен был. Ради отца. Человека, который создал его, который, черт возьми, столько для него сделал... Предатель. Соучастник... - Сейчас мы исследуем время нейтрализации и выведения сывороткой нейротоксинов... Обнаженный человек с лицом Джеймса Барнса трясется на кафельном полу, притянув колени к груди. А вот губы движутся. Движутся, словно он что-то шепчет, и это замечает не только он. К Солдату подходит медик, оттягивает веко, светит фонариком в оба глаза, а затем, отшатнувшись, резко командует: - Обнулить! Живо! - Нельзя! – тут же вмешивается другой голос. – Нельзя в таком состоянии, может не выдержать. - Обнулите немедленно! - Он не выдержит! - Выдержит. И голос вдруг крепнет. Перестает шептать, становится все громче, поднимается, обретая плоть, наливается звоном, пока не переходит в крик... - Меня зовут Джеймс Бьюкенен Барнс! Меня зовут Джеймс Бьюкенен Барнс!.. Он прикрыл глаза. Рванулся к магнитофону, выдернул кассету и отшвырнул в дальний угол – она с треском стукнулась пластиковым корпусом об пол. Рассыпая кассеты, он начал вставлять одну за другой дрожащими пьяными пальцами, не попадая в щель, пытаясь впихнуть вверх ногами, запинаясь и матерясь. Человек на экране с потухшим взглядом в переплетении проводов... Нет. «Подопытный может прожить без пищи и воды, сохраняя полную функциональность...». Нет! «Сегодня мы отрабатываем допросы. Если подопытный попадет в плен, он должен суметь не выдать...» НЕТ! Тони Старк с силой ударил кулаками по подставке для видеомагнитофона, и боль, жгучая, отрезвляющая, замечательная боль заструилась вверх по рукам. Не дождешься, ублюдок! Я не стану тебя жалеть! НЕ ХОЧУ Я ТЕБЯ ЖАЛЕТЬ! Он вставил следующую кассету, смаргивая жгучую соль, и... замер, глядя в экран. Солдат в нижнем белье прикован к операционному столу. Он лежит на животе, и Тони не видит его лица, но металл руки и спутанная копна волос выдают его с головой. Приземистый очкарик объясняет на английском: - Нам необходимо выделить компоненты сыворотки из тела подопытного. Если быть точным, из клеток костного и спинного мозга, где они содержатся в наибольшей концентрации. В ходе экспериментов нами было установлено, что от введения чистой сыворотки процент смертности пациентов недопустимо высок. Предыдущие попытки обернулись неудачей во многом из-за слишком интенсивной реакции иммунитета подопытных на компоненты активного вещества. Реакция настолько острая, что иммунитет начинает атаковать организм, в том числе и живые клетки, вследствие чего подопытный погибает. Медикаментозное ослабление иммунитета, к сожалению, также не дало результата. Поэтому теперь мы попробуем изменить подход и выделить сыворотку из организма живого носителя. Мы надеемся, что компоненты, уже измененные и нейтрализованные химией тела Первенца, будут лучше усваиваться телами других подопытных. Благодаря нашим дорогим инвесторам, мы наконец-то сможем завершить работу над улучшенной версией сыворотки, - улыбка. – У нас, к сожалению, нет нужного оборудования для синтеза ее компонентов из живых клеток, поэтому мы бесконечно благодарны нашим дорогим инвесторам за предоставление лабораторных условий и технического оснащения для дальнейшей, завершающей части эксперимента... На заднем плане за очкариком хирург склоняется над Барнсом и вводит длинную иглу ему в бедро. Раздается крик. Очкарик чуть морщится и виновато улыбается в камеру. - К сожалению, организм Первенца невосприимчив к анестезии. Как видите, и сыворотка имеет свои побочные эффекты, - вежливый смешок. – Поэтому мы собираемся усовершенствовать ее и внести кое-какие изменения. Сделать солдат более невосприимчивыми к яду змей, насекомых и опасных моллюсков, а также... Крик на фоне обрывается. «Пауза». Но Тони Старк смотрит не на длинную иглу в руке хирурга и не на очкарика с его елейной улыбкой. Он смотрит ему за спину. На людей, стоящих чуть поодаль в полумраке, вне зоны яркого света. На «наших дорогих инвесторов». На человека в первом ряду с планшеткой в руке. ...Он никогда не спрашивал себя, что было в той машине. Хотя знал, там что-то было... ...Он никогда не спрашивал себя, зачем инженеру оборудование для синтеза сыворотки суперсолдата. И еще... он старался не спрашивать себя, мог ли основатель ЩИТа не знать о ГИДРЕ у себя под носом. Он смотрел архив ГИДРЫ. Этого человека не должно было быть на экране. Его не должно было быть в этой комнате в апреле восемьдесят восьмого, потому что он сказал, что уехал в Цюрих, по делам компании... Впрочем, это вполне мог быть и Цюрих. И все это могло относиться к делам компании. Как там сказал этот очкарик? «Усовершенствовать и внести изменения»? Значит, этим ты был занят, да?.. Тони выключил магнитофон, вжимаясь лбом в черный экран. Тишина была звонкой и полнилась криками. * Неделя выдалась паршивой. Самой паршивой из всех, какие он помнил. Разве что, кроме плена... Эту неделю он выбрасывал себя в работу. В восстановление Базы (спасибо Ванде, до самого подвала), в погоню за преступниками, ошалевшими от счастья из-за раскола национальных героев. В обмундирование команды, в реабилитацию Роудса... Он сознательно загонял себя работой, не высыпаясь, чтобы не думать. Он не хотел думать об этом. Но не думать было выше его сил. Его ведь никто не пытал. Это не было снаффами истязателей. То, что видел Тони, имело другое название. Рекламные ролики. Полвека у них был один Барнс. Первенец, единственный выживший. Одного им было мало. Нужна была армия таких же. А чтобы привлечь инвесторов и растрясти их кошельки на продолжение проекта по разработке сыворотки, нужно было продемонстрировать, насколько он хорош. Способность переносить удары током, яды, раны, допросы... Реклама. Потому-то они и записывали его обучение. Языки, оружие, боевые искусства... Потому специально собирали все его удачные миссии. Использовали его как опытный образец. «Смотрите, наш чудо-прибор выдерживает попадание...». Гении маркетинга! Черт бы их побрал. Им нужны были суперсолдаты. Которые, скорее всего, сами потом и разберутся с «дорогими инвесторами», когда роль последних будет исполнена. И это исполнение найдет свое место на полке в архиве. Найдет... нашло. В субботу он напился. Сильно, до пустого оцепенения. Потом на нетвердых ногах спустился в подвал, в свою мастерскую, и с остекленевшим взглядом щедро лил виски на расцарапанный щит со звездой. Первенец. Единственный выживший. Почти полвека тишины, затем «наш дорогой инвестор», авария через три года – и сразу четверо, или пятеро, или сколько их там было, застреленных в криокапсулах?.. Новеньких зимних солдатиков. Выводок. Молодняк из костного мозга Первенца. После девяносто первого... Он уже видел их тренировки здесь же, в архиве, в разделе «обучение». Специально полез, будь оно неладно... - Сержант Барнс?.. ВРЕШЬ! Бутылка полетела в стену, взорвавшись осколками. Не верю! После стольких лет, в темноте, после аварии, при его-то нынешнем облике?!.. Нет. Этот небритый патлатый хмырь не тянет на того смазливого юнца сороковых, которого ты помнил. А помнил ли? Почти полвека прошло! Это Роджерсу положено узнавать дружка по запаху, да и проспал он все это время, но ты... Ты знал. Ты знал, кого за тобой послали. Знал, что Барнс – ликвидатор ГИДРЫ, парень с металлической рукой на столе. Ведь это из его костного мозга ты помог выделить сыворотку, ты, одержимый идеей армии суперсолдат! - У нас нет оборудования для синтеза... Оборудование. Сколько раз ты рассказывал, что это ты проектировал оборудование для лаборатории Эрскина, превратившее заморыша в национальный символ?.. Что они тебе посулили?! Армию суперсолдат на службе США?!.. Ты решил оставить ее себе, не так ли?.. Он крушил мебель, бил стены, что-то трещало, хрустело и ломалось под его ударами, но он не замечал этого. Ему было упоительно хорошо. Он рычал, выкрикивал свое страшное понимание, снова, и снова, и снова... - Сержант Барнс... Врешь. Ты позвал его по имени не потому, что узнал. Ты пытался сбить ему программу. И просчитался... Тони Старк сидел на полу, тяжело дыша. В полном разгроме. Рука почему-то болела. Он поднял ее к глазам и с удивлением обнаружил порез на ладони. Порезался об осколок бутылки? Должно быть, когда падал на пол. Сжал и разжал пальцы. Кровь пошла сильнее. И губы его против воли изогнулись в усмешке. Какая ирония... Стало нечем дышать. Тони Старк уткнулся лицом в колени и разрыдался в голос. * Он спустится в подвал еще через неделю. Медленно и мерно, словно спускался в Аид. Эта неделя прошла... он даже не мог определить, как именно. Сложно. В работе. Мысль была болезненной и жгучей, как прикосновение к ожогу. Но он шел вниз. Упрямо и мерно. Нет, не ради просмотра. Пленок было еще много, но он уже знал, что больше не притронется к ним. Его жажда мести насытилась раньше, чем они закончились, и человек на экране мало напоминал воплощение зла, которому еще совсем недавно хотелось свернуть шею. Ах, как же этого хотелось! Всеми фибрами души. Хотелось схватить его за горло и что есть мочи колотить о бетонный пол головой, пока удары не сменятся хлюпающим влажным звуком, или пока ненавистная шея не хрустнет под железными пальцами... Это ушло. Нет, он не испытывал жалости или сочувствия, но ярость улеглась. Поэтому он шел в подвал и на сей раз даже почти не пил. Его мутило от виски и от самого себя. Он походил кругами, дважды ударил грушу, потер лицо, собираясь с мыслями. Пока не подошел к столу в дальнем конце мастерской, где лежала обгоревшая металлическая рука. Он долго смотрел на нее, затем потянулся и тронул неживые пальцы. Карающая длань, да?.. Тони Старк задумчиво склонил голову набок, что-то прикидывая в уме, поймал себя на этом, помянул черта, шумно выдохнул воздух... и окончательно понял, что обречен. - Пятница, - громко позвал он. – Просыпайся. Поиграем.