Живая

— Доброе утро! Чуть растрепанные волосы на голове, румянец на щеках, две коробочки с обедом в руках — Чидори заходит в сонный дом и запускает в него утро. На секунду на полу появляется полоска света, а потом вновь исчезает. Она впустила себя домой сама — так у них, кажется, заведено. Тенга думает о том, что видит, почему заботливая Чидори может показаться надоедливой.  — Угу, — говорит Кацухира, глядя куда-то в окно, как будто может там найтись что-то интереснее, чем волосы его подруги детства, собранные в небрежный хвост. Рыжие с малиновым оттенком. Она кидает на него секундный взгляд — глаза у нее такого же цвета. Может, линзы? Чидори не оскорблена тем, что Кацухира даже не обернулся — она улыбается и проходит мимо, прямо туда, где сидит он. Тенга хмыкает, но решает промолчать, как бы между прочим пихнув ее локтем под бок. Она показывает ему язык. Нет, пожалуй, сами по себе ее волосы не представляют никакого интереса — такие же рыжие, как у него, может, чуть темнее, но на ней они выглядят не так, как на нем. Да и что уж там говорить, вся она другая, непохожая на него ничем, и у него есть множество тому примеров.  — Каччон, я не могу открыть, — неохотно произносит она. На крышке минералки — следы от зубов. Чидори не любит просить помощи.  — А? — непонимающе смотрит на нее Каччон, и взгляд этот кажется Тенге пустым.  — Не мог бы ты… — мнется Чидори. Ей не хочется ни о чем просить его, ведь это она о нем заботится, а не наоборот. Справедливо? Нет. Тенга с раздражением выхватывает у нее бутылку, пока она открывает и закрывает рот. Он бормочет что-то нелестное про соседа по квартире, готовясь изо всех сил крутануть несчастную крышку белого цвета со следами от зубов несчастной Чидори, но она поддается неожиданно легко. Пока он удивленно наблюдает за тем, как крышка летит к противоположному краю комнаты, порозовевшая Чидори отнимает у него бутылку, расплескав немного на пол. Вот один из примеров. Она слабая, а он сильный. И рядом с ней Тенга чувствует себя тем, кто может свернуть горы. Поспешно глотнув из бутылки, она чуть переминается с ноги на ногу, но никто не спешит начинать беседу.  — Ну что, в школу? — бормочет она и бросает косой взгляд на Кацухиру. Тот жмет плечами, лениво переведя взгляд на стену.  — Идите без меня, я устал. И тут же Тенгу сражает непостижимая боль в сердце, такая, что он сгибается пополам. Чидори подносит руку к груди и вымученно улыбается. Честная. Ей трудно дается обман. Разве может так болеть сердце за кого-то другого?  — Понял. Пойду. Может быть, все наоборот. Может, слабый здесь только Тенга. Самое страшное, что мысль эта приходит ему в голову не в первый раз. Да и каким чурбаном нужно быть, чтобы не восхититься невольно тем, какой силы бурю она держит внутри себя? Только они семеро знают, какую волну чувств сдерживают худые ломкие плечи Чидори. Она вообще сама по себе хрупкая, ломкая, выглядит так, будто готова разбиться на части при малейшем касании. Но в ней нет фарфорового блеска Сонозаки, нет в ней и прохлады хрусталя Маки. Чидори — живая, подвижная, добрая, заботливая, хорошая… А что же Тенга? Простой, примитивный, у него теплые руки, да и чувств в себе таить не любит — когда надо, кулак оказывается быстрее его мыслей. Он будто бы сделан из дерева, готового вспыхнуть в любую секунду. Дерево совсем не хрупкое, только вот он тоже чувствует себя разбитым на сотни тысяч осколков, когда Кацухира снова глядит куда-то не на Чидори. Наверное, он чертовски болен, если ему кажется, что он был бы рад, если бы эти двое были вместе. …ведь тогда бы она улыбалась, и улыбка ее не была бы похожа на трещину.  — Ты чего стоишь? — Чидори чуть склоняет голову набок, изучающе всматриваясь в его лицо. Непривычен ей, наверное, вид задумчивого Тенги. Да что уж говорить, даже самому Тенге он непривычен.  — А ты чего? — ухмыляется Тенга, указывая внушительным подбородком на фигуру удаляющегося Кацухиры. Чидори на секунду вспыхивает, но потом берет себя в руки.  — Давай быстрее, — бурчит она себе под нос, отводя взгляд, — и обед не забудь.  — Что? — теряется Тенга, а потом вдруг оглядывается на стол. Там осталась одна коробочка. — Это мне?  — Кому же еще, — сердится Чидори, бросая на него испепеляющий взгляд. — Я пошла. Каччон! Она бежит за Каччоном, за своей давней школьной любовью, и юбка у нее забавно развевается на ветру. Тенга с трудом подавляет в себе желание поймать ее край, притянуть Чидори к себе, приказать остаться, оставить этого хлипкого парня с вечно пустыми глазами. Он не делает этого — наверное, он слишком заботится о ней, но с тоской думает о том, что где-то существует такая параллельная вселенная, где он ловит ее за край юбки, а потом прижимает ее к груди, зарывшись носом в мягкие волосы, заключая ее в надежное кольцо сильных рук, имея твердое намерение больше не отпускать.  — Останься со мной, — говорит он в этой вселенной, вдыхая нежный аромат детского шампуня носом, не единожды сломанным в драке.  — Хорошо, — отвечает здешняя Чидори, слушая, как бьется его большое храброе сердце. Но в этой вселенной она спотыкается о камень в тщетной попытке догнать Кацухиру. Их пронзает боль, и из раны ее вытекает кровь. Боль — кровь. Кровь — жизнь. «Меня зовут Хаджиме Тенга, и я влюблен в самую живую из всех живых».