Agony

      Рис тяжело открывает металлические двери и протискивается в мрачную комнату раньше, чем они с безжалостным лязгом закрываются за его спиной. Он идет по комнате на ощупь, ничего не различая в темноте, но абсолютно точно зная, что он не встретит никаких препятствий на своем пути. В этой комнате всегда темно и просторно. В этой комнате всегда тяжелый, застоявшийся воздух, вне зависимости от того, как часто Джек требует проветрить ее. В этой комнате всегда тяжело дышать, но дело далеко не в дающей сбои системе вентиляции.       - Это ты? - слышится совсем детский, мелодичный голос. Не удивленный и не испуганный. Даже не любопытствующий. Просто усталый и самую малость радостный.       - Да, - отвечает Рис, и в его интонациях звучит улыбка, которую он не в силах сдержать. Он слишком любит эту маленькую девочку, чтобы не улыбаться ей всем, чем только способен. Губами, голосом, сердцем... Рис оказывается у детской кровати, слишком громадной для одного маленького ребенка. Удобное и мягкое убежище, скрытое за бархатным пологом и сделанное под заказ специально для своей юной хозяйки. Роскошь в таких несущественных, в общем-то, вещах - это попытка одного человека оправдаться и извиниться перед ней. Рис понимает это и очень надеется, что девочка, лежащая на кровати, тоже когда-нибудь сможет это понять. Рис опускает руку на мягкий бархат и аккуратно отодвигает тяжелую штору в сторону. Он присаживается на край кровати и с нежностью смотрит в лицо готовой ко сну еще совсем юной девочки, не до конца понимающей пока, что с ней происходит... Впрочем, сейчас совсем не об этом. Сонные глазки внимательно изучают гостя, губы сложились в усталую, но приветливую улыбку. Рис старается не обращать внимания на тусклое свечение узоров, причудливо расползшихся по телу девочки. Он слишком хорошо понимает, какую цену его маленькая подруга платит за эту свою редкую особенность.       - Как ты здесь, малышка?       - Хорошо, - бегло отвечает девочка, не желая останавливаться на этой теме и тут же задает самый важный для нее вопрос: - Как там папа?       - Он... - Рис делает неловкую паузу и начинает врать. - Он тоже. Скучает по тебе, но зарывается в работе. Думаю, когда он освободится, он обязательно придет к тебе. - Рис знает, что это не так. Он знает, что, кроме него, сюда никто и никогда не придет. Он знает также и то, что Джек найдет достаточно причин, чтобы не оказаться в этой комнате и не увидеть ее темных глаз, внимательных и все понимающих. Глаз, в которых всякий раз загораются яркие искорки, стоит только упомянуть о ее отце. - Я пришел рассказать тебе сказку, Ангел. - Рис уходит от темы. - Если ты, конечно, не слишком устала.       - Давай, - кивает Ангел, и зажженный в ней разговором об отце огонек гаснет.       И Рис подсаживается ближе, начиная тихо: "Это история об одном человеке, который очень хотел быть героем..." Он всегда рассказывает ей одну и ту же историю. Нежно гладит темные волосы и запечатляет в памяти каждую линию ее лица, пытаясь угадать, что ею было взято от матери, а что от Джека. И всякий раз, когда случайная складочка выдает в ней черты ее отца, Рис улыбается. Ангел любит эту одну-единственную историю, рассказываемую ей каждую ночь, но вряд ли пока понимает, почему Рис приходит к ней именно с этой сказкой. А тем более вряд ли понимает, что она, Ангел, одна из ее главных героев. Но Рис надеется, что она поймет это, когда станет постарше. Он безнадежно надеется, что она все поймет и сможет простить.       Девочка засыпает быстро. В какой-то момент Рис четко осознает, что его юная слушательница уже давно потеряла нить повествования и оставила рассказчика один на один со своей пугающей сказкой. Пугающей только потому, что каждое ее событие день за днем происходит за стенами этой комнаты.       Рис вздрогнул и тихо поднялся с кровати. Ему нужно было уходить. Он плотно задергивает тяжелые шторы кровати, в последний раз скользнув взглядом по безмятежному лицу Ангел, и направляется вон из комнаты. Двери снова лязгают за спиной и Рис искренне желает, чтобы этот неприятный звук не разбудил его маленькую девочку. Теперь стоит, несомненно, подняться выше. К Джеку. Рис направляется к лифту, все еще думая об Ангел. Думая об этой темнице на самом нижнем этаже Гипериона, спрятавшей ее от людей, собственных способностей и страхов ее отца. Он вспоминает черты ее навсегда грустного лица и удивительную ее схожесть с Джеком. Схожесть, которую не столько обличают внимательно высмотренные складочки (она, наверное, все же больше похожа на ту, неизвестную и непонятную, о которой Красавчик никогда не позволял спрашивать), сколько ее характер, уже дающий о себе знать. То, как эта девочка сносит боль и тоску, поразительно схоже с тем, как их переживает ее влиятельный отец. Точно такое же уникальное умение скрыть то, насколько глубока каждая наносимая ей рана.       Лифт останавливается, и Рис выходит. Пара знакомых коридоров, поворотов, эта досконально изученная дорога, и вот - Рис стоит перед дверью в кабинет Красавчика Джека. Вдох. Выдох. Шаг вперед. Эти двери, в отличие от дверей в комнату Ангел, открываются легко и бесшумно.       Рис заходит в комнату и неловко бормочет какое-то не вполне понятное приветствие. Цепкий, но вынужденно беглый взгляд скользит по фигуре босса, склонившегося над бумагами, и сразу вычисляет тысячи признаков того, что владелец Гипериона находится в скверном расположении духа. Прежде всего, рвения к заполнению бумаг Джек не имел никогда, однако сейчас сидит ссутулившись над столом и с каким-то остервенением старательно подписывает один документ за другим. Рис проходит вглубь кабинета и, оказавшись напротив стола, подмечает еще пару деталей: напряженное выражение лица Джека и еле заметную нервную дрожь в его руках. Он поспешно минует стол босса и подходит к огромному окну за спиной Красавчика. Звезды. Миллиарды звезд. Миллиарды ярких огней совсем близко, за стеклом.       - Я бы сам мог подписать бумаги... - неуверенно и тихо произносит Рис, но ответа так и не получает.       Тишина кабинета давит ровно так же, как до этого давила темнота комнаты Ангел. Нарушает ее лишь тихий шорох бумаги. Рис закрывает глаза и вслушивается в каждый звук за его спиной. Вот шуршит бумага, ручка выцарапывает подпись... и он видит Джека так, словно тот сидит напротив, видит, как смуглая рука берет документ, размашисто подписывает его и откладывает в сторону, в стопку "лично одобренных". И снова. И еще раз. Стоп. Тишина. Неподвижность. И Рис делает глубокий вдох, уже зная, что будет дальше.       - Что ты делал у нее? - спрашивает Джек, и его звучит непривычно глухо.       - То же, что и всегда, - отвечает Рис. - Сказка на ночь.       - Ты каждый раз обещаешь рассказать мне, о чем она. И каждый раз не делаешь этого, - безразлично произносит Джек. И снова раздается шуршание.       - Могу прямо сейчас, - уверенно произносит Рис. Ответа он не получает, но отлично понимает, что Красавчик ждет продолжения. - Я рассказываю ей о человеке, который больше всего в жизни хотел быть героем. Он был гением. И в голове его гнездились действительно великие и светлые идеи. У него была дочь, которую он любил безумно нежно и трепетно. Он был замечательным отцом, я бы даже сказал, образцовым. У него была... Когда-то у него была жена. А дочь была не совсем обыкновенной девочкой. И он со всем этим справлялся, пока в его жизни не появилось слишком много людей, которые отлично умели стрелять и слишком хорошо знали, где у моего героя находится сердце. - Рис осекся. Шорох бумаг за спиной смолк. - Я рассказываю ей о том, как лучший герой моей истории очень сильно заболел, и болезнь его отразилась на всех, кто был ему дорог. И, в первую очередь, на его дочери. Каждый раз я говорю о том, что где-то глубоко внутри мой герой безумно любит свою дочь, но слишком изранен, чтобы не бояться того, что она тоже узнает, каково это. И слишком болен, чтобы точно знать момент, когда нужно остановиться. Момент, когда даже самое лучшее в нем и его побуждениях станет опасным для нее, - за спиной Риса скрипит кресло и слышатся шаги, но он не останавливается: - Каждый раз я заканчиваю эту историю надеждой на то, что когда-нибудь дочь моего героя сможет простить его за все, что он сделал. Что когда-нибудь он сам сможет себя простить за это.       На плечо Риса опускается тяжелая ладонь и с силой разворачивает его, заставляя отвернуться от окна. Два разномастных глаза впиваются взглядом в Риса. Слишком близко и слишком глубоко. Губы Джека открываются и закрываются так, словно он что-то говорит (или, может, только пытается сказать). Но тихо, слишком тихо, чтобы возможно было услышать.       И Рис не находит ничего лучше, чем притянуть Джека к себе. Отступить назад, упереться спиной в стекло, за которым какая-то неведомая сила щедро раскидала звезды, и обвить неловкими руками плечи героя своей "сказки на ночь".