Ночное небо

Станция, идеально круглая не только снаружи, но и изнутри, если бы не нагромождение стен и кают, проплывает в очередной раз вокруг планеты. Медленно убегает заходящее солнце, и догнать его не удается. Яды Дориана, его подопытные бактерии и растения дрейфуют в своих прозрачных клетках в соседней лаборатории. Максвелл наблюдает за Дорианом, который, в свою очередь, наблюдает за планетой. Она серо-голубая, еще необитаемая, с огромным океаном, который пугает ученых. Говорят, он разумный, но веры в это нет. Дориан смотрит в иллюминатор размером с весь потолок, и лицо его неподвижно. – Ночное небо красивое, – замечает Максвелл. – Все еще день, – отвечает Дориан, не отрывая взгляда от планеты. – Но где-то цветы закрываются, празднуя его окончание… Максвелл не спорит. Наспорился уже. Он помалкивает и думает, как все исправить. На серо-голубой планете их ждут, готовят лаборатории; осталось только пройти тест на знание безопасности, предоставить устный отчет о готовности к высадке, отправить подписи документов… Другими словами, пройти бумажно-электронную волокиту, завершающую их полугодовалый полет. Половина миссии позади. Дориан разговаривает с ним предельно вежливо и отстраненно уже пятый день. Это действует на нервы. Заставляет чувствовать себя виноватым. Но ведь Максвелл сделал все правильно. Он должен был подать рапорт. – Как думаешь, – спрашивает Максвелл, – твои цветы приживутся на планете? Дориан медленно поворачивает к нему голову, растягивает губы в улыбке (оливковые глаза – лед) и отвечает низким тоном: – Спроси у начальства за моей спиной. Оттолкнувшись от шлюза, он, полный грации, вылетает со смотровой площадки. Системы искусственной гравитации, которые они отключают, чтобы разгрузить технику, заработают спустя полчаса. А пока Дориан парит, движется в невесомости, словно в море плывет. Максвелл провожает взглядом ноги Дориана, затянутые в черные джинсы, и занимает его место у окна. Вечером он действительно спрашивает у начальства про цветы. Они его всерьез заботят, потому что без них не приживутся его насекомые. Мухи и бабочки, заточенные в банках. Жуки, погруженные в анабиоз. Ненавистные всем и каждому слепни. Цветы Дориана выдерживают лабораторные условия и терпят яд, молекулы которого порой приносит ветер серо-голубой планеты, но могут сломаться под натиском бурь. Океан волнуется, две луны расшатывают цикл приливов и отливов, и погода на планете портится стремительно. Вся жизнь на ней – как карточный домик. Дунь – и уже не восстановишь. Максвеллу хочется, чтобы эксперименты Дориана удались на открытой местности даже больше, чем он жаждет успеха собственных изысканий. Вечером они ужинают в точно отведенное время (конечно, все еще день, они бегут на самой его кромке и никак не перепрыгнут в ночь, но стрелки часов на станции идут не так, как на планете). Гравитация уже работает. Дориан подносит к губам бокал скверного порошкового вина, но глоток не делает. Он смотрит на Максвелла, прижав стеклянный край к подбородку, и хмурится. Кажется, это сигнал начать беседу. Кажется, Дориан близок к тому, чтобы простить его. Максвелл осторожно произносит: – Дориан, ты ведь понимаешь, что я должен был сообщить о происшествии. Ты принимал присягу, как и я. Мы давно уже не просто ученые в Университете, мы находимся в подчинении у космических войск. – У тебя кетчуп на щеке, – говорит Дориан, залпом выпивает бокал, даже не морщась, хотя раньше он разыгрывал целый спектакль, демонстрируя, как претит ему дешевое вино из синтазера пищи. Максвелл замолкает. Разочарование плещется в нем, поднимается все выше, затапливает до уголков глаз и жжет, как кислота. Он трет щеку, не чувствуя ничего. Наверно, Дориан соврал. Просто издевается. – Это пятый день, – роняет Максвелл, глядя в сторону. – Нам с тобой еще полгода работать. – Работать. Не трахаться же. Максвелл вскидывает на Дориана взгляд и напарывается на его презрение. Под кожей начинают копошиться муравьи. В пальцах поселяются стрекозы, и вместе с их крыльями дрожат все ладони. Ужин они не закончили, но Максвелл встает, берет тарелки и относит их в мойку. Он запускает программу, последовательно нажимает кнопки, и ему становится легче. Четкий порядок действий освобождает его разум от навязчивых программ, и насекомые из его тела уходят. Сделав вдох, он оборачивается к Дориану и снова пытается наладить с ним контакт: – Твой эксперимент не удался, он опасным был, на моем месте любой бы сообщил, что яд оказался в вентиляционной системе. Не надо было давление менять. – Ты донес на меня за моей спиной. Друзья так не поступают, – цедит Дориан. – Я не… – Максвелл осекается. – О, выходит, мы с тобой даже не приятели? – Дориан, поняв все по-своему и по привычке выдумав невысказанное, не к месту веселится. Его улыбка сверкает так, что больно становится. – Мне очень жаль, что я ненароком оскорбил тебя дружеским отношением! Простите, коллега, отныне никаких посягательств на ваше расположение! – Ты все не так понял! – Максвелл протягивает к нему ладонь, будто Дориан возьмет его за руку и все простит. «Я не хочу быть другом, – стучит в голове. – Я хочу быть больше, чем другом». – А касательно рапорта, – шипит Дориан и порывисто встает из-за стола, сжимая бокал, – я бы сам его подал, если бы ты дал мне хоть пару часов, чтобы привести все в порядок и избавить нас от угрозы пасть смертью героев-первоиспытателей. Максвелл моргает. Он не подумал, что Дориан медлит из-за необходимости прибрать свою лабораторию и поставить воздушные фильтры. Он посчитал, что Дориану попросту стыдно выйти на видеосвязь с руководителем и признаться в ошибке. Максвелл полагал, что помогает ему своим докладом… Дориан кривит губы. Вряд ли он понимает, о чем думает Максвелл. Ухмыльнувшись, Дориан разжимает пальцы, и бокал падает на пол. Он не разбивается. На станции ничего не может разбиться. Но по краям бокала перекатываются рубиновые капли, и одна из них оказывается на полу. – Приберешь сам, – бросает Дориан и, развернувшись, выходит с кухни прочь. Максвелл смотрит, как поблескивает бокал на полу. Муравьи возвращаются под кожу. Остаток вечера Максвелл проводит, дезинфицируя бокал, давно уже чистый и сухой, и раз за разом протирая пол. Начав убираться, он отмывает всю кухню, каждый шкафчик, каждую щель, разбирает синтазер и чистит все его части. Обычно все проходит легче. Навязчивости зудят на подкорке и уходят, стоит ему сосредоточиться, но сейчас его терзает вина, и он зациклен на ней, он зациклен на порядке, он зациклен на Дориане. Утром они не пересекаются. Максвелл завтракает в точно отведенное время, а Дориан пропускает прием пищи. Ошибка в эксперименте не только поставила их жизни под угрозу, но и сбила график его работ. Руководство в итоге даже устного выговора Дориану не вынесло, все понимали, что иногда всех последствий невозможно предусмотреть, а действия Дориана после осознания, что он натворил, были идеальны. Подавая рапорт о случившемся, Максвелл заранее знал, что наказания не последует. Он просто сообщал, что у них произошло и как они справились, чтобы никто больше не допустил подобного промаха. Однако Дориан воспринял этот злосчастный рапорт как личное оскорбление. На перерыве Максвелл находит Дориана в рубке. Стекло там не такое масштабное, как в смотровой, но зато есть удобное кресло, в котором можно с комфортом разместиться и наблюдать за звездами, серо-голубой планетой, ее лунами и солнцем. Максвелл, кашлянув у проема рубки, спрашивает: – Я присоединюсь? – Проходите, коллега, – едко отвечает Дориан, выделяя последнее слово. К Максвеллу он не оборачивается. Над подголовником кресла торчит его затылок с тщательно уложенными волосами. Настроение глазеть на небо пропадает, но раз действие начато, то нужно его закончить. Максвелл проходит вперед и занимает кресло возле Дориана. – Дрозофилы с восторгом приняли воздух планеты, – говорит Максвелл. – Сочетание газов для них – самое то. А цикады и ночи не пережили. Буду еще думать, как геном модифицировать. – Самое время написать рапорт о твоих тараканах. – Дориан… – Максвелл неуверенно протягивает ладонь и касается предплечья Дориана. Что обнадеживает – тот руку не отдергивает. – Я просто сообщал… не придавал этому рапорту никакого значения, кроме информационного. Неужели ты думаешь, что я хотел тебя подставить? – Слушай, – Дориан поворачивает к нему голову, – что тебе от меня нужно? Получить прощение? Пожалуйста, на здоровье: я тебя прощаю. Это тоже твой пунктик с порядком? Не можешь успокоиться, пока официально не получишь подтверждение, что я не убью тебя во сне из мести? Что я не отравлю всех твоих ненаглядных букашек? Максвелл уязвленно убирает ладонь. На пальцах все еще остается ощущение от шелка, из которого сшита рубашка Дориана. Все, чего он хочет, – это возвращения их прежних легких отношений. Они дадут ему спокойствие. Он хочет, чтобы Дориан, как и прежде, врывался в его каюту и демонстрировал распустившуюся лилию. Он хочет, чтобы Дориан весело болтал, предлагал выпить вина и вел себя так, словно флиртует. Вместо всего этого Максвелл ровным тоном говорит: – Мне нужно, чтобы психологический климат в нашей команде соответствовал норме. Дориан хмыкает. Он вдруг заявляет: – Помнишь парня, который провожал меня перед полетом? – Дождавшись, пока Максвелл кивнет, Дориан продолжает: – Так он меня бросил. Как раз неделю назад прислал видеосообщение, где рассыпался в извинениях и говорил, что мы совсем разные. Как будто я сам этого не знал. – О… сочувствую. В горле у Максвелла пересыхает. Мыслительная деятельность отключается. Дориан же разражается тирадой: – Я знал, что отношения эти проверки временем не выдержат! Я предлагал ему расстаться, но он умолял оставить все, как есть. «Дориан, год без тебя я проведу, а вот жизнь – нет»! – передразнивает он. – Ради чего все это было? Чтобы нервы мне помотать? – Так ты поэтому ошибся в эксперименте? – брякает Максвелл, не успев подумать. Дориан, кажется, смотрит на него с жалостью. – Ошибку я бы допустил в любом случае. Ты не можешь говорить ни о чем, кроме этого эксперимента, да? Кинув взгляд на черный космос, Дориан поднимает спинку кресла и устало говорит, что это бесконечное ожидание его утомляет. Им давным-давно должны бы дать разрешение на стыковку с планетой. К ужину Максвелл выставляет два бокала и наполняет их вином. Дориан выпивает оба: помнит, что у Максвелла аллергия на порошок, из которого синтазер готовит вино. Разговора по душам опять не выходит. Дориан вновь замкнулся, а Максвелл отчаянно пытается сдержать свои навязчивости, не вскочить и не начать отмывать санблок. Кухня сверкает со вчерашней приборки, а насекомые, забравшиеся в самое сердце, закрывают своими лапками все клапаны и требуют от него ясных действий. Дориан вносит хаос в его систему координат. Дориан – феномен. Неизученный, непознанный. С ним нельзя справиться, его нельзя систематизировать и классифицировать. Это доставляет беспокойство. Спустя три дня они проходят первые тесты, но руководство сообщает, что на планете началась буря. В запланированном месте нельзя совершить посадку. Нужно пережидать. Приступ болтливости нападает на Максвелла, когда они по расписанию тренируются в спортзале. Дориан делает упражнения на икры, а Максвелл бегает. Ему резко бьет в голову мысль, и он от нее отвязаться не может. Между вдохами и выдохами он пытается сказать: – Я не могу… фух… ошибку твою забыть… потому что мы могли умереть. Он замолкает и увеличивает скорость, чтобы не сболтнуть лишнего. Хотя Максвелл все равно знает, что пока не выскажется, не успокоится, и никакой бег ему не помешает озвучить все, что он надумал. Дориан фыркает: – Понимаю, у тебя вся жизнь перед глазами пронеслась, когда я выскочил с маской. Он неправ. Максвелл о себе не думал. Он даже не почувствовал недомогания, когда всюду загорелся тревожный багровый свет и раздалась сирена, а приборы запищали, извещая о заражении воздуха. Он едва успел это все заметить, как из лаборатории выбежал Дориан и закричал, что произошла утечка. Одновременно он протягивал Максвеллу фильтр-маску с резервуаром. – Нет! – Максвелл увеличивает угол подъема, и полотно беговой дорожки плавно уходит передней частью вверх. Пот льется с него ручьями. – Ты без маски был. Уже… посиневший. Дориан на мгновение останавливается, удерживает ногами груз. Брови его взлетают. – Я же маг! Максвелл кулаком нажимает на большую красную кнопку, и дорожка замедляется. – Вне Тедаса ты не маг, – говорит Максвелл. – Ты должен был сам первым делом надеть маску, а потом уже бежать за мной. Этого он в рапорте не указал. Он написал, что Дориан, обеспечив собственную безопасность, тут же начал мероприятия по восстановлению вентиляционной сети. Он умолчал, что Дориан, рискуя собой, кинулся выручать друга. Насмешливое выражение смывает с лица Дориана, слизывает, будто рисунок на песке волной. Жесткая складка залегает на его лбу. – Прости. Я волновался за тебя, – бормочет Максвелл и сходит с дорожки. Дориан больше не обращает на него никакого внимания. Уходит в себя. Сначала Максвелл думает, что опять обидел его, но потом понимает, что дело в другом. Они привыкли, что крошечная часть населения их материнской планеты может совершать чудеса. Щелчком пальцев вызывать огонь, защищать себя светящимся барьером, творить молнию из пустоты… и они были поражены, когда все эти способности пропадали, стоило преодолеть силу притяжения и на ракете взлететь в космос. Все исчезало. Маги лишались своего дара. Поэтому почти никто из них не шел в космические войска, не рвался осваивать и заселять новые планеты, не мечтал о звездах. Дориан был единственным магом во всем их отделении, а насчитывало оно четыре тысячи человек. Максвелл понял неожиданно ясно: Дориан забыл, что не может колдовать здесь. Когда эксперимент пошел не так, он помнил об этом, не мог не помнить. Стоило ему машинально попытаться накинуть барьер, и он вспомнил, что его сил нет. А сейчас, за привычными действиями, расслабленный и от того уязвимый, он забыл. И ему стало грустно. Максвелл тихо выскальзывает из спортзала. В такие моменты лучше Дориану не докучать. На него много навалилось в последнее время. Парень-идиот. Точнее, бывший парень. Но все равно идиот. Эта ошибка и рапорт. Их полет до станции оставлял желать лучшего, с техником космолета они ссорились почти каждый день – тот словно задачей себе поставил испортить все образцы, и ведь испортил часть. Жаль, что не удалось доказать, что это не было случайностью. И магия. Человек, проживший с нею всю жизнь, не может спокойно воспринять потерю своего дара. Максвелл, задумавшись, так и стоит у дверей спортзала, и когда они распахиваются, замирает, машинально уставившись на Дориана. Тот, тоже не ожидавший компании, смотрит на Максвелла в ответ. У Дориана в руках полотенце, им он недавно вытирал пот со лба, волосы растрепались и липнут к вискам, а белая футболка потемнела на груди. Максвелл инстинктивно кладет ладонь ему на загривок, притягивает к себе и целует в губы. Лишь спустя секунду он осознает, что делает, но… Но Дориан все еще не ударил его коленом в пах и не откусил язык, значит, наверно… Максвелл отбрасывает эту мысль. Додумает позже. Психологический климат в команде он все равно не смог восстановить, хуже не сделает. Он держит ладонь на шее Дориана и целует его, чуть склонив голову. Дориан и сам высокий, но Максвелл – просто дылда, на полголовы выше. Соленый привкус пота оседает на губах, но это хорошо. Очень хорошо. Дориан приоткрывает рот, дает скользнуть внутрь языком, и Максвелл этим пользуется. До безумия хорошо. Он проводит рукой по боку Дориана от подмышки до талии, и ниже, по бедру, внутри все горит от ощущения крепких мышц, горячего тела, влажной кожи. Подтолкнув Дориана в сторону, Максвелл наваливается на него и вжимает спиной в дверной проем. Дориан не протестует. Он стискивает в кулаках футболку Максвелла, оттягивает ее вниз и, тут же наигравшись, отпускает, лезет ладонями под нее. От его прикосновений к спине все тело прошибает током. А может, магия и не исчезает при отдалении от Тедаса?.. Максвелл никак не может разорвать поцелуй, хотя ему хочется изучить губами не только рот и язык Дориана, но и его щеки, скулы, шею, грудь, живот… И все заканчивается. – Эй, – толкнув его в плечи, хрипло говорит Дориан. Максвелл очумело переводит взгляд с его губ выше. Одновременно обнаруживает, что успел задрать майку Дориана ему до шеи и едва не связал ему руки. – Я бы предпочел сначала принять душ. Мы, конечно, уже давно друг друга знаем, и если считать каждый ужин с распитием вина свиданием, то пора бы уже перевести отношения в горизонтальную плоскость, но… Максвелл берет его лицо в ладони и целует, заставляя замолчать. – Я не тороплю тебя. Не буду торопить, – поправляется он: если бы Дориан не опомнился, Максвелл раздел бы его прямо тут. В душе Максвеллу становится по-настоящему стыдно. Мучительно стыдно. Налетел… атаковал… набросился безо всякой причины. Он ведь так долго держал себя в руках. Если с Дорианом ничего не выйдет, если он окажется не во вкусе Дориана, если, если, если… результат всех этих если – испорченные рабочие отношения. Впрочем, Максвелл их и без попыток сблизиться испортил. Молодец. Постарался. Он трет тело мочалкой, потом вытирается полотенцем насухо и не успокаивается, пока волосы не становятся сухими, потом скрупулезно удаляет все волоски на лобке и под мышками, которые остались после бритья, потом подстригает ногти, не успевшие толком отрасти с прошлого раза. Одевшись в чистое, он разглаживает все складочки, а после тщательно вытирает все поверхности в душевой, начищает зеркало так, что оно начинает блестеть. Лишь тогда выдыхает. Насекомые под кожей, повозившись, затихают. Весь оставшийся день Максвелл контролирует дыхание, контролирует тело, контролирует себя. Он не прикасается к Дориану, не сближается, не переходит черту. И Дориан тоже не подает виду, что несколько часов назад они самозабвенно целовались. Это легко оправдать их длительной изоляцией, их бесконечным пребыванием в компании друг друга и сексуальной неудовлетворенностью. Мало ли причин. Насекомые ползают в горле у Максвелла, и ему трудно дышать. Он раскладывает свою немногочисленную одежду по оттенкам. Заканчивает он за полночь. Хочет лечь спать, но приоткрывает металлическую шторку иллюминатора и смотрит на космос. Его ночное небо. Пусть Дориан сотню раз прав насчет дня, но для Максвелла это ночь. В дверь каюты раздается стук. – Входи, – говорит Максвелл и медленно опускает шторку. – Я рассчитывал, что после душа мы встретимся, – говорит Дориан, прислонившись к дверному проему. – Или ты решил не торопить меня до самого возвращения домой? На Дориане – тесные боксеры белого цвета. И больше ничего. Ноги тоже босые, хотя они всегда ходят по станции в обуви. Сглотнув, Максвелл медленно отодвигается от иллюминатора и садится на постели, тщетно пытаясь поднять взгляд от выпуклости под нижним бельем Дориана к его глазам. – Раззадорил – и бросил, – томно добавляет Дориан. Он потягивается, и сомнений нет: это игра. Продуманное движение, чтобы показать себя в лучшем виде. Все мышцы, все гибкое тело, всю смуглую, сочную кожу. – Я думал… – Максвелл сбивается с мысли, потому что Дориан в два шага оказывается напротив него. Дверь он не закрывает: не от кого прятаться. Они одни на всей станции. Положив ладони на бедра Дориана, Максвелл утыкается носом в его плоский живот, дотрагивается до него кончиком языка, и пресс Дориана напрягается от щекотного прикосновения. – Думал, ты после расставания с парнем должен отойти… – Ты точно лучший энтомолог и генный инженер? Я думал, ты сообразительнее. – Дориан толкает Максвелла в плечо, заставляя прижаться спиной к стене. – Я же расстаться с ним давным-давно хотел. Максвелл торопливо снимает футболку. Дориан, поставив одно колено между его ног, ловко оказывается на кровати, и его пах по-прежнему напротив лица Максвелла. – А я тебя давным-давно хотел, – признается Максвелл и тянет резинку боксеров Дориана вниз, оголяя его член. Головка у него темно-розовая, как лепестки цветов в лаборатории, гладкая, в рот просится… прикрыв глаза, Максвелл обхватывает ее губами и проводит языком по уздечке. Почти как сегодняшний поцелуй. Солоновато. Только не от пота, а от смазки. Скользя пальцами по бедрам Дориана, Максвелл стягивает его трусы вниз, к коленям, и обвивает резинку вокруг запястья. Теперь бедра Дориана плотно прижаты друг к другу. Связаны. Максвелл медленно отклоняет голову назад, чтобы головка члена Дориана сама выскользнула изо рта, шлепнула по губам и подбородку. Подняв взгляд, он смотрит на Дориана в полутьме каюты. – Хочешь держать меня под контролем? – шепчет Дориан. – Чтобы все подчинялось твоему порядку? Он попадает в самую точку. Коротко кивнув, Максвелл снова обхватывает член Дориана губами, берет уже глубже, наполовину. Член у Дориана большой. Привыкнуть надо. Движения Дориана аккуратные, неторопливые, словно он поймал волну Максвелла и читает мысли. А может, и вправду читает. Кто его, мага, разберет. Так было бы даже лучше. Свободную руку Максвелл кладет на ягодицы Дориана и мелкими толчками направляет его. Становится все легче: навыки никуда не деваются, даже если последний секс был много месяцев назад. Член мягко входит в рот, и Максвелл то пускает его по языку, почти до глотки, то, наоборот, под язык, и головка упирается в нижнее небо. Дориан шумно дышит. Упершись ладонями в стену, он подчиняется ритму Максвелла, соглашается на дозволенную глубину и подрагивает, когда Максвелл сжимает его губами сильнее или проезжается кончиком языка по уздечке. Все выходит так слаженно, так ровно… что хочется выйти из зоны комфорта. Максвелл расслабляет руки, перестает касаться Дориана, выпутывает кулак из резинки его боксеров. Дориан замедляет темп и медленно отстраняется. – Делай так, как тебе хочется, – разом охрипнув, говорит Максвелл и облизывает губы. Глаза Дориана вспыхивают. – А ты не примешься отмывать всю станцию в панике? Максвелл хлопает его по упругой ягодице и насаживается ртом на член. Дориан тут же выгибается в пояснице, толкаясь глубже, и обхватывает одной рукой лицо Максвелла, распластав пальцы от челюсти до скулы. Он двигается быстро, жестко, то и дело забываясь и вбиваясь в горло. У Максвелла слезы выступают на глаза, но член встает до боли, желание, и без того огромное, становится бешеным. Дориан трахает его в рот жадно, выходя лишь на дюйм и заталкиваясь каждый раз будто на два. Дышать трудно и глотка горит, толстый ствол стирает губы, и неровный темп дает понять, что еще немного – и Дориан кончит. Максвелл подрагивающими руками расстегивает пуговицу на штанах, обхватывает свой член и дрочит, весь отдавшись напору Дориана. Свои ощущения наслаиваются на его, и оргазм, обогнавший Дориана на несколько мгновений, проходит почти незамеченным, зато от спермы Дориана, ударившей в небо, в голове будто бомба взрывается, и все тело прошивает сладкой судорогой. Дориан, упершись лбом в стену, дышит через рот, и с его лба падает капля пота. Не выпуская его член, Максвелл мнет его губами, трет языком, пока подрагивают бедра Дориана. Тот не торопится. Так и дышит, приходя в себя, и валится на не расстеленную постель, лишь когда член становится мягким. Максвелл пристраивается к Дориану со спины, коря узкую койку. Вжимается тесно. Сил говорить нет. Но и спать не хочется. Максвелл бездумно водит пальцами по телу Дориана, поражаясь его совершенству. Они и голыми друг друга видели: переодевались в одной кабине, готовясь к сдаче нормативов по физкультуре. Год провели бок о бок в подготовке к этой миссии. Притерлись. Свыклись. А после взлета с материнской планеты и вовсе не расставались почти. Так почему сейчас тело Дориана кажется незнакомым, и его хочется изучать бесконечно?.. Так проходит достаточно времени, чтобы вновь найти в себе силы говорить. У Максвелла опять встает, член еще не в полной готовности, но все равно твердостью упирается Дориану в ягодицы. Уложив член между них, Максвелл гладит Дориана настойчивее, трогает между бедер и с притворной ленцой массирует то член, то яички. Дориан в ответ елозит, трется задницей и дышит неровно. – Ты опять возбудишь и не будешь торопить? – спрашивает Дориан. – Где смазка? Максвелл обхватывает его за талию и целует в плечо. Смазки у него нет, о чем он честно и сообщает. – То есть… – Дориан хмурится и, приподнявшись на локте, поворачивает голову к Максвеллу. – Ты не собирался со мной переспать? А как же «давным-давно хотел»? А! – восклицает он. – Это, конечно же, уловка, чтобы заманить меня в свою чистенькую постель. Тон его веселый, но глаза Дориана выдают обиду. – Я не врал, – торопливо говорит Максвелл и крепче обнимает его за талию. – Я правда давно влюбился… Но у тебя был парень, и я решил, что не буду вам мешать. Я не собирался соблазнять тебя, даже не рассчитывал… Затолкнул это все подальше и вел себя профессионально, – бурчит он. Дориан расслабляется. – Какое благородство, – одобряет Дориан. – Счастье, что мои моральные устои не такие крепкие. Ты мне понравился еще на курсах подготовки. Ухоженный, всегда в выглаженной форме… Тогда я еще не знал, что это от твоих навязчивостей. Хватит играть в осьминога, – строго говорит он. – Пусти. Максвелл нехотя убирает руку. Дориан вспархивает с постели и исчезает из каюты. Неловкие разговоры, вынуждающие признаваться в собственном малодушии и смирении с обстоятельствами, Максвелла раздражают, и насекомые под кожей оживают. Он стискивает покрывало в кулаке… понимает, что это покрывало, и вскакивает, чтобы его убрать. Он складывает его в четвертый раз, когда Дориан возвращается и, присвистнув, заявляет: – Я разрушил твое душевное спокойствие. Что тебе еще нужно сложить, чтобы успокоиться? Максвелл оглядывается на него, и зуд утихает. – Тебя, – говорит Максвелл. – Сложить тебя. И он притягивает Дориана к себе, укладывает спиной на кровать и задирает его ноги к ушам. Дориан, сложенный пополам, вселяет в него не только нестерпимое желание вставить ему, но и поразительное спокойствие – исчезают все лишние, тревожащие мысли и остается только самое главное. …Через неделю им все-таки позволяют спуститься на серо-голубую планету, и они наконец смотрят на ночное небо, а не на убегающий и бесконечный день.