О кухонных трудностях

— Это вот не лазанья, — как-то раз говорит Баки и тычет вилкой в кастрюлю, — это катастрофа. Его новая рука тихонько жужжит — она удобнее в бою, как признается Баки, но в быту он ещё плохо с ней управляется, поэтому старается использовать её чаще, чем правую, живую руку. Они живут в небольшой квартирке в Бруклине, и Стив знает, что это ужасное клише, что именно этого от него ждали с того момента, как он проснулся в двадцать первом веке, но ему плевать. Они оба — он и Баки — наконец вернулись домой, вместе; только это имеет значение. Баки ворчит что-то о резиновом тесте и неаппетитном фарше, и Стив смеется: — Ну так приготовь лучше! А потом Баки — действительно — готовит потрясающую лазанью. И больше не подпускает Стива к плите. Иногда Баки не может спать, и тогда поутру холодильник оказывается забит едой. «Это меня успокаивает», — поясняет Баки, и Стив думает, что для него это, должно быть, что-то вроде терапии. В день своего рождения, первый после переезда, Стив просыпается и чувствует аромат яблочного пирога. — Он не совсем такой, как пекла твоя мама, — зачем-то оправдывается Баки. — Я не знаю рецепта. Но Стив смотрит на румяные мучные бока, на коричную шапку — и расплывается в улыбке, а потом обнимает Баки: крепко и без колебаний. В тот вечер они доедают пирог на крыше дома: чуть только темнеет, Баки, заговорщически приложив палец к губам, тащит Стива на лестницу, и выше, к чердачному окошку. — Это незаконно, — шепчет Стив, и его разбирает смех. — Сейчас я покажу тебе кое-что ещё более незаконное, — страшным шёпотом отвечает Баки, достаёт из кармана шпильку — Где только взял? — и начинает ковыряться в замке. И они доедают пирог, запивая его паршивым виски, смотрят как взрываются в небе каскадом фейерверки, Баки смеется — и Стиву кажется, что он пьян, хоть этого совершенно не может быть. Названий половины блюд, которые обычно готовит Баки, Стив не знает. Чорба, токана, чулама — эти словечки пулей вылетают у Баки изо рта, но повторить их у Стива получается не сразу. Баки смеется и учит его как ребенка азбуке, хотя смысла в этом нет никакого. Однажды Стив всё-таки спрашивает, когда Баки деловито шинкует овощи на разделочной доске, а Стив смотрит ему в спину и думает: сколько раз он вот так стоял у плиты там, в обшарпанной румынской квартире, один: — Румынская кухня — почему? Баки подхватывает две наполненных доверху тарелки и ставит одну перед Стивом, сам — садится напротив, потом отвечает: — Просто эти рецепты я знаю лучше всего. Стив берет в руки вилку и пару секунд смотрит в тарелку. — Как ты сказал, это называется? Баки фыркает: — Зразы, Стив. Оно тебя не съест, это просто мясо и овощи, ешь уже. — Почему ты вообще стал готовить? — Стив поднимает глаза. — Я имею в виду не сейчас: тогда, в Румынии. — Это логичнее, — говорит Баки. — Логичнее — и дешевле. Я был там почти год, не мог же я питаться одним фастфудом. Стив качает головой: — Да нет, это понятно. Я имею в виду, почему такие сложные рецепты? Это не омлет, не сэндвич — это требует времени. Баки машет на него вилкой: — Уж чего-чего, а времени у меня было предостаточно. Что за допрос, а? Стив беспомощно пожимает плечами: — Просто… Ты раньше не любил готовить. Баки молчит так долго, что Стив начинает паниковать. Должно быть, это отражается на его лице, потому что Баки, наконец, отмирает и вздыхает — шумно и как-то обреченно, а потом говорит: — Ладно. Ладно, хорошо, я скажу. Только, во-первых, это уже совершенно не важно, во вторых, тебе это не понравится. — Ты же знаешь, что ты можешь… — начинает Стив, но Баки перебивает, заканчивая за него: - ...Говорить тебе что угодно, тебе это важно, для меня это тоже важно, бла бла бла. — Он подается вперед. — Стив Роджерс, не пудри мне мозги. Я скажу, но только если ты пообещаешь не выглядеть так, как будто я прибил твоего любимого котёнка. — Хорошо. — Стив поднимает руки в защитном жесте. — Как скажешь, только не тяни уже. Баки прикусывает изнутри щёку, собираясь с мыслями, а потом начинает: — Первый год я нигде не задерживался подолгу, ну, ты знаешь, одна-две недели — и новое место. Боялся, что найдут, заметал следы. Чувствовал себя, как рыба, которую выкинули на берег: кто я, что происходит, почему я бегу — ничего толком не понимал, потом ещё и хуже стало — воспоминания, кошмары, не сразу получалось отличить, что реально, что нет… паршиво было, в общем. Стив непроизвольно сжимает зубы. Это первый раз, когда они говорят о том, что было после Потомака при свете дня, глядя друг другу в глаза. Раньше это случалось только по ночам, когда Баки просыпался от кошмаров, и они сидели в темноте, бок о бок, слушая шум города за окном. — Вот! — вдруг восклицает Баки, выставив вперед палец. — Именно об этом я и говорю, Стив! Я только начал, а ты уже это делаешь? Просил же! Никого, вроде, не хороним. — Прости. — Стив пытается улыбнуться. — Рассказывай давай. Баки смотрит на него с подозрением, но слушается: — Ну, вот. Спустя год я оказался в Бухаресте. Сначала, как всегда, забрался в чью-то пустеющую квартиру, думал пересидеть там пару-тройку дней. А потом нашёл поваренную книгу. — И что? — не понимает Стив. — Поваренная книга есть почти в каждом доме. Даже в нашей старой квартире такая была. Баки закатывает глаза: — Стив. Представь себе места, где я жил весь тот год. Представил? Там мебели-то не было, не то что книг. Тем более, кулинарных. А в Бухаресте отчего-то оказалась. — И ты её читал? — Стив представляет себе измученного, истощённого Баки, с интересом читающего рецепт салата из кукурузы, и картинка не складывается. — Читал, — кивает Баки. — Всю ночь читал. А знаешь, почему? — Стив в ответ качает головой. — Возьми любой рецепт — на что он похож? — Баки машет рукой. — Ну, Стив, давай, каким другим словом можно назвать рецепт? — Список… — неуверенно говорит Стив. — Инструкция. — И замолкает, похолодев от ужасной догадки. — Ага, догадался, наконец. — Стив не знает, действительно ли слышит в голосе Баки горечь, или же проецирует на его интонации собственные эмоции. — Мне нужен был контроль. Семьдесят лет мне говорили, что делать — а потом это внезапно закончилось. И тут, бац, книжка с инструкциями, где черным по белому: взять это, сделать то. У меня руки чесались послушаться, и тем же утром я и начал. — Баки приглушенно смеется. — И я остался там, в Бухаресте. Пару недель только и делал, что готовил, хотя есть это кроме меня было некому: каким бы прожорливым меня не сделала сыворотка, даже я не мог справиться с таким количеством еды. Потом, конечно, сбавил обороты, но до сих пор помню каждый рецепт наизусть. Стив смотрит на блюдо с непроизносимым названием у себя в тарелке, и его мутит. Он облизывает пересохшие губы и спрашивает: — А сейчас ты… — Голос его подводит. — Сейчас — ты почему готовишь? Стив не уверен, что хочет слышать ответ. Он чувствует взгляд Баки и опускает голову ниже. — Потому что ты этого хочешь, тебе же нравится… — отвечает Баки, замешкавшись, а потом вдруг обрывает себя. — Чёрт, Стив. Ну, идиот, а. Говорил же, что не надо об этом. Стив слышит шаги, и Баки вдруг оказывается перед ним — смотрит с непонятной смесью веселья и жалости. — Идиот, — повторяет он. — Стив, посмотри на меня, пожалуйста. Стив поднимает голову. — Я семьдесят лет провел, выполняя чужие приказы. Делал то, чего никогда бы не стал по своей воле. И да, мне это нужно было — инструкции, контроль, это как с наркотиков слезать, понимаешь? — Его взгляд меняется, становится твёрже, серьезнее. — Но то, что есть сейчас, то, что я пойду за тобой куда угодно — это не имеет никакого отношения к мясорубке, — Баки стучит пальцем по своему виску, — вот здесь. Так было задолго до Гидры, всегда, вообще всегда, Стив. И всегда будет. Стив вздыхает и чувствует, как расслабляются плечи. Баки добавляет, посмеиваясь: — То, что я готовлю сейчас — так это потому, что мне чертовски нравится, что ты любишь мою стряпню. — Я тебя люблю, — вырывается у Стива, но прежде, чем он успевает ужаснуться, он видит, как Баки светлеет лицом, как загораются у него глаза. — И я тебя, — легко отвечает Баки. — И я тебя тоже, Стив.

p.s. О яйцах и муке

Не то, чтобы они не догадывались, что это когда-нибудь произойдёт: злосчастный блокнот с кодами не нашли вместе с Земо, следовательно, он мог попасть к кому-то ещё, а врагов у Баки Барнса и Стива Роджерса всегда было безумное количество. Так что однажды, когда в разгар битвы Баки видит в руках очередного гения, съехавшего с катушек, знакомую книжку в красной обложке, он даже не удивляется: тот выставляет её перед собой, как щит, и начинает зачитывать слова с ужасным акцентом. На мгновение Баки застывает, парализованный страхом: эту дрянь убрали из его головы, убрали давно, но — что если? — Рассвет, — читает псих, — печь… И нет — понимает Баки — это не работает, по-прежнему не работает, и он действительно свободен. Вот только радоваться нечему: помимо бесполезной книжки под рукой у психа пульт с кнопками, и за каждой кнопкой — по паре тонн взрывчатки. - ...шишь? Баки? — прорывается голос Стива в наушнике, Баки поднимает руку к уху и с облегчением отстукивает «да». Пока идиот с взрывчаткой занят кодами, лучше себя не выдавать. — Отвлеки его, нужно всего секунд сорок, Скотт занимается пультом, — просит Стив, и Баки рад бы огрызнуться — «Как ты себе это представляешь, у него палец на красной кнопке!» — но это худшее, что можно сделать, поэтому он просто стоит истуканом. Псих дочитывает и с удовлетворением смотрит на Баки — очевидно, пребывает в уверенности, что код сработал — потом переводит взгляд куда-то ему за плечо и растягивает губы в неприятной ухмылке: — Капитан Америка! — Баки лихорадочно думает: «Давай же, придумай что-нибудь, если он поймёт, мы все трупы!» — Солдат, убей Капитана Америку. Баки медленно оборачивается и смотрит Стиву в лицо: тот делает шаг назад и выглядит так, как будто его ударили. «Боже, Роджерс», — думает Баки, ловит взгляд Стива — и подмигивает. Стив округляет глаза. Баки идёт к нему, и Стив вскидывает руки: — Стой! Солдат, — приказывает он. — Другая директива. — 10 секунд! — кричит Скотт в наушнике, и на лице Стива отражаются все его мучительные попытки что-то придумать. — Убей его! — настаивает псих за спиной. «Ну же, Стив, — молит Баки, — ты же умница». — Мука, — вдруг находится Стив, — ржаная, три стакана, два яйца, брынза… Баки прикусывает щёку, чтобы не расхохотаться. — Что за ерунда? — орёт псих. — Прекратите немедленно! — и с шипением отдергивает руку от пульта, который, наконец, выходит из строя. По подвалу разносится едкий запах палёной проводки. Баки в два прыжка подлетает к нему и укладывает его на землю, связывая крепкой бечевкой руки. — Это не ерунда, — объясняет Баки услужливо. — Это рецепт шарлотки с брынзой. Очень вкусная штука, больной ты урод, — а потом смотрит на Стива и смеётся в голос. Плечи Стива тоже дрожат от смеха: — Первое, что в голову пришло, не поверишь, — выдавливает он. — Бак, ты меня сломал. — Зато, — говорит Скотт, вырастая из ниоткуда, — с меню на вечер вы точно определились, ребята.