***
Позже вечером Тереза кладет картонную коробку на кофейный столик в гостиной и смотрит на нее некоторое время, пытаясь представить, что такого может поместиться внутри нее, что может повредить ей и ее отношениям с Джейном. Она трясёт ее несколько раз, но ничего не слышит. Она действительно надеется, что это не очередной оторванный язык.***
Лисбон ждет, что Джейн поднимет разговор о коробке в ближайшие дни, но он молчит. Она придумывает пару теорий с участием Ассоциации Блейка или расформированием КБР, но все они в лучшем случае непродуманные, и она не уверена, что новая информация способна причинить ей боль. Но раз ей нужно подготовиться, она решает обдумать все возможные сценарии. Она поглядывает на него иногда и видит, как он наблюдает за ней с беспокойством, но всегда фальшиво улыбается, как только замечает ее взгляд. Лисбон решает, что он просто волнуется из-за убийств Ардилеса и Лароша, и услышав о проникновении к Ригсби, понимает, что тут есть повод тревожиться. Она не хочет открывать коробку, пока они не поймают того, кто стоит за этим. Она будет более готова без убийцы, выслеживающего людей, которые ей небезразличны.***
К тому времени, как все разрешилось, Лисбон уже почти забыла о коробке. Когда они выходят из больницы, она приглашает Джейна на чай, посмотреть ее новый дом, и когда он говорит «да», то не может скрыть улыбку. Она знает, что у него довольно странные отношения с домами, и что она никогда не приглашала его к себе во времена работы в КБР (за исключением случая, когда ее нужно было загипнотизировать). Она не помнит, как выглядел номер мотеля, где он жил, но помнит чердак в КБР, немного более похожий на его дом. Тереза устраивает ему краткую экскурсию, а затем оставляет в гостиной, пока готовит чай на кухне. Вернувшись с кружками, она застает его сидящим на диване и играющим с маленькой стеклянной статуэткой, которую ей подарили, когда она была шефом полиции в Вашингтоне. — Думаю, что это ворона, — говорит она ему. — Или ворон. Я не уверена. — Мда. Когда он опускает ворону/ворона на стол и берет чай, она понимает, что его обручальное кольцо исчезло. Как давно он перестал носить его? Он снял его перед планом с похищением, боясь, что что-то случится с ним? Или это произошло еще раньше, по другой причине? И как она не заметила? — Этот чай, наверное, не в твоем вкусе, — говорит она, делая глоток из собственной кружки и стараясь не смотреть на его пальцы. — Все прекрасно, — отвечает Джейн, рассматривая кофейный столик. Она тоже смотрит на него, вспомнив, что коробка все еще стоит там в ожидании. — Я еще не открывала ее, — произносит она. — Я знаю. Я бы понял это. — Это действительно так ужасно, как ты сказал? — спрашивает Тереза. Патрик спокойно смотрит на неё. — Я никогда не говорил, это ужасно. Только то, что это может ранить тебя.***
В ту ночь Лисбон снится, что она открывает коробку и находит его обручальное кольцо. Она говорит себе, что эта теория не имеет никакого смысла.***
Разговор с агентом Пайком в «галерее искусств» ФБР напоминает Терезе несколько свиданий в Кэннон Ривер, которые были хорошими, но никуда не привели. Много лет она думала о романтических отношениях как о том, что должно быть, на что она должна выделять время, потому что хочет быть счастливой однажды, чему отношения, наверное, могли бы помочь, но она так и не решилась найти кого-то. Она всегда пыталась убедить себя, что это не из-за Джейна (или, по крайней мере, не только из-за Джейна), а потому, что последние несколько лет её жизнь больше похожа на сумасшедший дом, и она не знает, на что похожи нормальные отношения с нормальным человеком. В КБР было намного проще похоронить себя в работе и отложить мысли об отношениях на будущее, втайне надеясь, что когда будущее настанет, оно будет с Джейном. В Кэнон Ривер было не так много полицейской работы, чтобы хоронить в ней себя, но она занималась волонтерством, а иногда и консультировала правоохранительные органы соседних городов, и этого обычно было достаточно. Иногда сходить на свидания было хорошо, но она никогда не могла убедить себя начать с кем-нибудь что-то серьёзное. В позаимствованном особняке, после вечеринки Лисбон говорит по телефону с Пайком и понимает, что тот заинтересовался ею. Завершив разговор, она чувствует ту же неуютную пустоту, которую всегда ощущала после свиданий. Она знает, что он привлекательный, что она скорее всего привлекательна для него, но не уверена, что сама может поверить в это. Джейн просыпается, пока она ищет еду, и приходит на кухню. — Есть какой-нибудь чай? — спрашивает он. — Ничего, — отвечает она. — В следующий раз, когда будешь просить особняк для одной из своих афер, попроси дом, где люди могли бы жить. — Конечно. Я прослежу, чтобы наш следующий особняк был снабжен мороженым и макаронами с сыром. Она улыбается и находит один из неиспользованных на вечеринке стаканов. — По крайней мере, здесь есть вода. Пока она наполняет стакан, Джейн выходит из дверного проема и встает рядом, лицом к ней, одной рукой опираясь на кухонный стол. Она поднимает взгляд и видит то же странное выражение на его лице, что было на пляже и при их разговоре несколько недель назад. — Что случилось? — спрашивает Тереза. Джейн отводит глаза. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, Лисбон. Ее руки непроизвольно сжимаются в кулаки. — Хорошо, конечно. — Нет, я имею в виду… я знаю, что это непорядочно с моей стороны — вырвать тебя из твоей жизни в Вашингтоне. Я знаю, что тебе пришлось все оставить. Я не хочу мешать тебе быть счастливой. Он начинает пугать ее. — Джейн, это мой выбор — приехать сюда. Ты не заставлял меня. И мне нравится здесь. ФБР — это прекрасная возможность. — Она сглатывает. — И я бы не приехала сюда, если бы не хотела снова работать с тобой. Он встречает ее взгляд. — Но ты не счастлива. Она старается улыбаться. — Я в порядке, Джейн. Мне очень хорошо. Он кивает, но не отвечает. В этот момент Лисбон принимает решение.***
На следующий день Тереза уходит сразу же после получения признания и оформления документов, несмотря на слухи о пицце в честь закрытия дела. Она не говорит никому, куда она идет и что собирается делать, особенно Джейну, и едет домой, явно превышая скоростной лимит. Оказавшись дома, Лисбон пытается успокоиться с помощью чая, но не обращает внимания на то, что делает, и по привычке готовит кофе. Она заставляет себя выпить хотя бы половину, прежде чем понимает, что больше не может ждать. Тереза берет ножницы и садится на полу в гостиной, чтобы вскрыть пломбу на коробке. Синяя звездочка там, где должен быть обратный адрес, не кажется случайной, не похоже, что кто-то просто пробовал ручку. Раскрыв коробку, она видит лист бумаги, исписанный тем же неряшливым почерком, что она видела снаружи. Мисс Тереза Лисбон, Я пишу вам эту записку по просьбе Патрика. Вы, возможно, помните, что мы встречались давным-давно во время одного из ваших дел и говорили по телефону два года назад, когда вы пытались найти Патрика. Чтобы вы знали, я и моя семья отправляли его письма вам, как только они приходили нам. Поверьте, мы никогда не читали то, что было написано для вас, так как там всегда был второй конверт, адресованный вам, внутри того, что адресован нам. Через несколько месяцев после того, как эти письма начали приходить, мы нашли записку внутри первого конверта, в которой была просьба не отправлять вам второй конверт. Вместо этого, мы должны были сохранить его и отправить лишь когда нас попросят об этом. С того времени все конверты, на которых была синяя звездочка в углу, мы должны были отложить, а те, где ее не было — отправить. Сегодня мне позвонил Патрик и попросил переслать письма со звездочкам, расположив их в хронологическом порядке, на его новый адрес в Остине, приложив сверху эту записку. Лисбон кладет бумагу вниз на пол и пытается нормально дышать. Ни одна из ее теорий о содержимом этой коробки не включала пропущенные письма. Она находит множество конвертов, собранных аккуратно в ряд, и быстро считает их — тридцать. То же количество писем, что она хранит в коробке меньшего размера на своей книжной полке, только без конвертов. Половина его переписки так и не добралась до нее. Потому что Джейн так решил. Потому что они могут ранить ее, сказал он. Тереза берет из коробки первое письмо, помеченное голубой звездочкой в углу, дата двухлетней давности написана ниже. Она решает, что он должно быть всегда планировал отдать их. Возможно, лично. Она использует ножницы и, вытащив две страницы, начинает читать.***
Полтора часа спустя Лисбон прочла пятнадцать писем и остановилась, потому что довольно трудно читать, когда ты плачешь. Она идет на кухню, чтобы налить себе воды, но роняет стакан на пол, и куски разлетаются повсюду, а она даже не может заставить себя достать веник с совком и убрать беспорядок. В итоге она садится за кухонный стол и старается унять дрожь. Она не должна плакать. Она ненавидит плакать, и ей не грустно, или, по крайней мере, она не думает, что ей грустно. Она прослезилась уже на третьем письме и честно пыталась сдерживаться вплоть до пятого. Все письма, которые Тереза получила в Вашингтоне, были насыщены замысловатыми, яркими подробностями об острове и людях на нем, и лишь иногда он упоминал их прошлое. Это всегда были воспоминания об интересных делах или глупостях, над которыми они смеялись, о чем она обычно не думала, но что было приятно вспомнить. В письмах, которые она читает сейчас, не было ничего подобного. Они написаны в том же, характерном для Джейна стиле, и она почти слышит его голос, разговаривающий с ней, но они не похожи на другие письма. Потому что он пишет о своем детстве, о том, как учился воровать, а затем рассказывает ей немного об Анджеле и много о Шарлотте. А вслед за этим он делится тем, что он знает о ее собственной семье — ее мать умерла в аварии, а отец покончил с собой — и пишет, что хочет, чтобы она чувствовала себя достаточно комфортно, чтобы говорить с ним об этом, но что он сам никогда не поднимет эту тему. Он рассказывает ей про год, который почти не помнит, и она плачет, потому что у них обоих слишком много боли в их воспоминаниях, и она никогда не слышала его настолько искренним прежде, на протяжении всех лет, что они были знакомы. Кажется, она не может успокоиться даже сидя за столом на кухне, поэтому сдается и возвращается, чтобы прочитать вторую половину писем.***
Даже если она не может вспомнить последний раз, когда плакала так много, все же Лисбон не может понять, почему он думал, что письма обидят ее или их дружбу, или почему он не мог просто отправить их в Вашингтон. Она бы прочла их и, наверное, поплакала точно так же, но она бы не злилась. Осталось лишь три конверта. Он прошелся по воспоминаниям в хронологическом порядке, так что теперь она уже в той части, где он подделал (якобы) нервный срыв и исчез на полгода. Его тон меняется так резко, что она почти роняет письмо. Тереза, Когда я покидал КБР после своего увольнения, и ты последовала за мной к лифту, пытаясь убедить меня, что мы могли бы все исправить, я понял, что люблю тебя. Но вместо этого я сказал «ты милая», позволил дверям лифта закрыться и покинул тебя в первый раз. Я думал, что смогу забыть об этом, когда буду далеко, но было слишком много свободного времени для раздумий, и алкоголь делал все только хуже. Я слушал сообщения, которые ты оставляла мне на голосовую почту, пока ты не перестала звонить, и я пытался убедить себя, что на самом деле не люблю тебя, потому что я поклялся, что никогда не сделаю тебя мишенью. Когда я, наконец, увидел тебя в той церкви, ты так злилась на меня, что я должен был чувствовал себя виноватым, но я был слишком рад тебя видеть, чтобы перестать улыбаться. Я хотел поцеловать тебя в щеку и сказать тебе о своей любви, но понял, что тебе тяжело будет воспринять это в такой момент, и не смог. Я не собирался признаваться в твоем кабинете. Я намеревался только выстрелить в тебя и продолжить в соответствии с планом, но когда я сказал это, то понял, что никогда не смогу убедить себя в том, что это неправда. Когда ты пыталась спросить меня об этом позже, я очень хотел сказать эти слова еще раз, но не мог сделать тебя еще более уязвимой. Я не мог заставить себя забрать их обратно, но и не мог отрицать их. Я надеялся, что если я скажу, что «забыл», то ты поймешь, что я говорил серьезно, но пытался защитить тебя. Я пытался намекнуть тебе на то, что имел в виду позже, когда держал твою руку. Я надеялся, что ты бы поняла, что я не мог сказать эти слова снова, пока Красный Джон жив, или пока я не был на сто процентов уверен, что он не сможет причинить тебе боль. Это время пришло. Я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить. Патрик. Лисбон больше не плачет, хотя все еще дрожит, и у нее так кружится голова, что трудно читать. Она разрывает следующее письмо. Тереза, Худшая ссора, которая у нас была, связана со списком подозреваемых Красного Джона, и я собираюсь извиниться за это сейчас, хотя прошло почти два года. Я должен был послушать тебя. Прости, что не остановил тебя, позволил тебе рисковать собой, хотя и понимал, что опасность повсюду. Не думаю, что я говорил тебе, но я нашел тебя, потому что продолжал звонить тебе на телефон, а ты продолжала сбрасывать звонки… пока наконец не ответила. И я был так рад, пока не услышал голос Красного Джона, который сказал, что ты не можешь подойти к телефону. После этого все было, как в тумане. Я не мог даже ужаснуться, потому что не мог думать. Я помню, как нашел тот дом и мертвое тело и увидел тебя, с его меткой на твоем лице, но я не мог соотнести это с тем, что видел в своем доме много лет назад, потому что до сих пор не мог думать. Я помню, как проверил твой пульс, ты была жива, и позвонил 911, и медики заставили меня отпустить твою руку, чтобы взять тебя в машину. Я помню, как кричал, что мне нужна вода и, получив от кого-то бутылку, попытался смыть кровь с твоего лица. Он коснулся тебя. Он оставил свой кровавый знак на твоем лице, на твоих губах. Прости, мне не стоило вспоминать это, потому что я уверен, что ты не хочешь об этом думать, а меня этот разговор заставляет чувствовать себя плохо. Ко мне вернулась способность думать, когда врачи сказали мне, что ты цела и невредима, и я одновременно ощутил облегчение и ужас. Они поставили охрану у двери в твой номер и сказали мне идти домой, спать; сказали, что ты не придешь в сознание еще некоторое время. Я ездил по городу до самого утра. Когда ты проснулась, я хотел сказать, что люблю тебя. Но я не сделал этого, потому что знал, что Красный Джон может сделать гораздо более ужасные вещи, и то, что произошло, было лишь предупреждением. Я хотел найти способ признаться тебе и в тоже время не подвергнуть твою жизнь опасности. Патрик. Лисбон не уверена, что может продолжить чтение, но ее пальцы помимо воли открывают последнее письмо. Оно гораздо короче, а почерк — неразборчивее. Тереза, В тот день, когда мы остановились, чтобы посмотреть на закат, я был уверен, что это конец, и я должен был признаться тебе в любви. У меня нет реального оправдания, почему я не сделал этого, не считая того, что понятия не имел, как ты отреагируешь, и не был уверен, что смогу оставить тебя там, сказав о своих чувствах. Но из-за того, что я промолчал, все дальнейшие события показались обманом. Пожалуйста, поверь мне, это не так. Я имел в виду каждое слово, и меньше всего на свете я хотел бы тебя обидеть. Я не думаю, что смогу продолжать в том же духе. Я скучаю по тебе, ужасно, и мне нужно снова увидеть тебя. Не имеет значения, если это означает потерю моей свободы. Я люблю тебя, и я должен сказать тебе это в лицо, чтобы ты мне поверила. Патрик.***
Она снова на кухне, и у неё получается набрать воды, не разбив еще один стакан. Все в комнате кажется темнее, освещение более приглушенным, и она не может найти таблетки от головной боли. Ее телефон на кухонном столе, в нем — два голосовых сообщения. Она не помнит звонков. Оба сообщения от Джейна: «Чо вернул старую традицию КБР — пицца в честь закрытия дела, но я нигде не могу найти тебя. Я надеюсь, что ты не прячешься где-то, занимаясь документами. Возвращайся и присоединяйся к нам, Лисбон». «Никто, кажется, не знает, где ты, и я… беспокоюсь. Пожалуйста, позвони мне и дай знать, что ты в безопасности». Ее руки все еще дрожат, но она набирает номер и слушает гудки, семь раз, прежде чем снимают трубку. — Алло? — Я не слишком поздно? — спрашивает она, не узнавая собственного голоса. — Нет, не слишком поздно, — уверяет Ван Пелт, — Вы в порядке, босс? Она почти начинает плакать от слова «босс». — Я в порядке, спасибо. Я просто хотела убедиться, что вы с Ригсби вернулись домой без приключений. Это правда — она хочет знать, что они в порядке. А также, этот повод для звонка лучше, чем «я только что открыла ящик Пандоры, и теперь понятия не имею, что с этим делать и с кем обсудить». — Да, все хорошо. Огромное спасибо еще раз, и… — звук голоса на фоне. — Уэйн тоже говорит «спасибо». — Передавай ему привет. Она делает очередной глоток воды и слушает, как Ван Пелт передает сообщение. — Так как ФБР? И как Джейн? Ему не попало за помощь нам, верно? Она сглатывает. — Нет, нет. Он… хорошо. Так же, как всегда.***
На следующее утро Лисбон приходит на работу чуть раньше обычного, но на столе ее уже ждет свежий кофе, такой, какой она любит. Джейн входит в комнату через несколько минут и подходит к ней. Она использует все свои силы, чтобы убрать эмоции с лица, прежде чем взглянуть на него. За долю секунды его улыбка исчезает. — Ты открыла коробку, — говорит он. Все, что она может сделать, это кивнуть.***
Она ловит взгляд Джейна, наблюдающий за ней в ходе утреннего брифинга, и он сразу же отводит взгляд. Она работает в паре с Фишер, которая спрашивает, все ли у неё в порядке. Она говорит, что не выспалась, что отчасти правда. Фишер, кажется, понимает, что продолжать расспросы не стоит. Позже в тот день она идёт в комнату для допросов, считая плитки пола, и сталкивается с агентом Пайком. — Эй, я не успел вчера поговорить с тобой после закрытия дела, — говорит он, улыбаясь. Она не может выдавить улыбку в ответ. — Я сожалею. Кое-что произошло, нужно было мое участие. Пайк, кажется, не обращает внимания на боль в ее голосе. — Ну, я просто хотел поблагодарить тебя и твою команду за вашу помощь в нашем деле, мы будем очень рады снова работать с вами и, возможно, вернуть должок. — Хорошо. Конечно. — И мне очень интересно, — продолжает Пайк. — Хотела бы ты пойти на ужин со мной. Она даже не задумывается над ответом. — Мне жаль, но я не могу, — говорит Лисбон. — Кажется, ты отличный парень, но я… — Все в порядке, — кивает он. — Не переживай.***
В конце дня Лисбон находит записку на своем столе от Джейна. «Я знаю, что тебе нужно время. Пожалуйста, дай мне знать, если и когда ты захочешь поговорить». Она складывает ее вчетверо и прячет под степлер.***
На следующей неделе она не обсуждает с ним ничего, кроме работы, и всегда встает в пару с Чо или Фишер. Она больше не ловит его взглядов, но замечает, как мало он теперь улыбается. По вечерам она перечитывает письма снова и снова, пока не знает их так же хорошо, как и те, что получила в Вашингтоне. Она подсчитывает, сколько раз он употребил слово «любовь» и его производные в последних трёх письмах (шесть раз), и пытается представить, как он пишет самое последнее — за неделю до его возвращения. Она также покупает снотворное и пьет еще больше кофе, чем обычно. Она должна думать о том, что делать. Она знает, что должна сомневаться, вспоминать каждый раз, когда он причинял ей боль, рассчитывать, насколько велик риск и смотреть низкопробные телесериалы, чтобы понять, что ей делать (раз уж нет реальных людей, с которыми она может поговорить об этом). Но Тереза не сомневается вообще. Она любит его, она влюблена в него и знает об этом уже давно. Никакой неуверенности. Так что цель этой недели — быть достаточно сильной, чтобы не заплакать, когда она начнет говорить с ним. Она устала плакать.***
Он отвечает после второго гудка. — Лисбон? — Джейн, ты можешь… — она запинается. — Ты можешь приехать? Мы должны поговорить. — Пятнадцать минут, — говорит он, затем вешает трубку.***
Это занимает около четырнадцати минут и тридцать секунд, отмечает она, когда слышит стук в дверь и идет открывать. Она не улыбается, как и он. Лисбон говорит ему, что собирается сделать чай, Джейн кивает и следует за ней на кухню. Они молчат, пока она ищет коробку чая и наполняет чайник водой. Перед тем, как включить плиту, она останавливается и поворачивается к нему лицом. — Джейн… — начинает она. — Почему ты не отправил мне эти письма раньше? Он вдруг наклоняет голову, как будто это не тот вопрос, которого он ждал. Ей становится интересно, как он собирался вести этот разговор. — Я думал, что должен позволить тебе… двигаться дальше, — наконец говорит он, глядя в пол. — Но я не смог, и мне жаль. Я… Она прерывает его. — Я не злюсь, Джейн. — В самом деле? — В самом деле, — говорит Лисбон. — Я была зла на тебя, когда ты исчез, и злилась на тебя, когда только приехала сюда, но не сейчас. Джейн молчит долгое время, и она подходит к нему, пока не оказывается достаточно близко, чтобы коснуться, заставляя его еще раз встретиться с ней взглядом. — Ты хочешь знать, говорил ли я серьёзно, — произносит он. — Серьёзно? — Да. Я люблю тебя, — без малейшего колебания. Тереза думает, что ей будет трудно ответить, но это не так: — Я тоже тебя люблю. Джейн начинает улыбаться, и это первая настоящая улыбка, которую она увидела у него за неделю. — В самом деле? Она смеется. — Как ты можешь не знать этого, Джейн? И он берет ее лицо в свои руки, рисуя пальцами круги на скулах, и мягко прижимает свои губы к ее, и, черт возьми, она поклялась, что не будет плакать! Ее глаза плотно закрыты, и она старается не дрожать, потому что не хочет, чтобы Джейн прекратил целовать ее. И он не прекращает еще долгое время.***
Позже, Лисбон, наконец, делает обещанный чай и садится рядом с ним на диване в гостиной, как можно ближе. Джейн берет ее за руку, переплетая их пальцы вместе, и она знает, что он смотрит на картонную коробку на кофейном столике перед ними. Вчера она положила туда все письма, но оставила её открытой, на видном месте — чтобы та служила напоминанием. Ей больше ничего не хочется скрывать. Она хочет того, что происходит сейчас. — Тереза? — Джейн поворачивает голову, и Лисбон чувствует его дыхание в своих волосах. — Да? Он сжимает ее руку. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. — Я знаю, — отвечает она. — Я знаю.