И все было, как обычно, все было, как всегда

      Утро началось не так, как обычно. Поля не вынырнула из приятного сна, не встрепенулась навстречу новому дню, не ощутила дуновение ветра из-под светлой занавеси на распахнутом окне — она просто открыла глаза. И все было, как обычно, все было, как всегда, только что-то не так было с ней самой. Усевшись на кровати, она с недоумением огляделась, словно еще раз желая убедиться, что все в порядке и хотела вдохнуть полной грудью, но вдох не удался. Грудь приподнялась, легкие вобрали в себя запахи трав, костра вдалеке и стада, направляющегося на выпас, но у воздуха не было ни вкуса, ни цвета, да и тот же запах Поля скорее вспомнила, чем почувствовала. Нахмурившись и сморщив нос, она вскочила, ожидая ощущение холодного пола под пятками, но и его не было. Пол был просто полом. Ни плохим, ни хорошим, ни холодным, ни теплым — он был вещью, знанием, но не чувством.       Поля почувствовала панику. Но и паника не заставила ее кровь побежать быстрее, покрыться холодным потом, сердце ее не задрожало, как молотилка. Прижав руку к груди, Поля не почувствовала ударов. Не поверив себе, переложила руку... Так и сяк. Сердце не билось. Поля вскрикнула, приготовилась заплакать, захлебнуться воздухом на всхлипе, но слезы не потекли, а захлебнуться пустым воздухом — не вышло. «Я мертвая», — сказала Поля и вдруг бросилась бежать прочь из комнаты.       Дом еще спал, только матери не было возле колыбели — должно быть, вышла вывести корову пастуху. Ребенок мирно спал, только перевернулся на бок, когда мимо него пробежала сестра.       — Папа! — Поля опустилась на колени перед кроватью отца и позвала, сначала шепотом, потом повторила уже громче, принимаясь его трясти: — Папа! Отец заворочался, заворчал, как медведь — большой, лохматый. Не рыжий, как дочь, а бурый от солнца, которое щедро отсыпало на его долю и веснушек и красок в бороду и волосы.       — Папа... — хнычущим голосом повторила Поля, все еще пытаясь заплакать. — Я мертвая.       — А кричишь громко, — проворчал отец и хотел было отвернуться, но дочь схватила его за плечо:       — У меня сердце не бьется!       — Так пойди делом займись, устанешь — еще как заколотится, — и отмахнувшись, отец снова закрыл глаза. Поля открыла было рот, но махнула рукой и опрометью помчалась — теперь уже во двор, к матери. Мать выслушала дочь, и погладив по голове, ласково посоветовала поспать еще, чтобы хороший сон прогнал плохой.       — Да нет же! — закричала Поля во весь голос. — Я по-настоящему мертвая! Бросилась теперь и со двора — к бабке-колдунье.       — Где ж ты мертвая, девка? — скорченная в три погибели бабка снизу глянула на Полю да плюнула: — Ходят тут...       К вечеру все село сторонилось девушки. Никто не хотел слушать, никто не хотел помочь. Только гармонист, прогуливающийся с очередной красавицей под ручку, оставил ту ненадолго и подсел к Поле, которая уже не кричала, и плакать не пыталась.       — Что ж ты людей баламутишь? — спросил гармонист с укором. — Мертвая, мертвая... И что тебе в голову взбрело?       И пошел дальше, покрепче приобнял красавицу, совершенно не ощущая тепла от ее тела, да сигаретку закурил — безвкусную.       — Мертвая... Эка невидаль.