Человеческое сердце

Первым настоящим, живым чувством, которое Рыбий Глаз ощутил, была тоска. Огромная, въедливая, тяжелая, она поселилась в нем и грызла изнутри, а он все пытался найти ей название. Никогда раньше он не чувствовал ничего подобного. Прежние ощущения были яркими, но простыми и плоскими, как картинка. Он чувствовал голод, злость, потребность во внимании, веселье. Все это было двухмерным, ненастоящим – таким же, как и его фальшивое тело. Но тоска была другой. Она казалась больше его самого, больше и пронзительней. И она появилась еще до того, как он получил новое рождение и человеческую душу. Она была в той, прежней жизни, но постепенно просочилась и в жизнь настоящую, как будто разъела грань между ними. Иллюзион был прекрасен. Нити белого камня сплетались в колонны, храм казался призрачным видением и одновременно – реальным, истинным, настоящим. Иногда, касаясь пальцами его стен, Рыбий Глаз думал о том, что, должно быть, он соткан из тысяч человеческих мечтаний. Может быть, как и все остальное здесь. Человеческие мечты все еще восхищали и ужасали его, и, прогуливаясь по окрестным лесам или сидя на лестнице перед храмом, он то и дело задерживал дыхание и с трепетом слушал собственное сердце. Прижимал ладонь к груди, считал каждое биение и пытался убедить себя в том, что это действительно он. Что это действительно его сердце. Иногда он заходил в храм – робел, долго мялся на пороге, прежде чем переступить его, но все-таки заходил. В храме было спокойно и светло, под потолком как будто пели тонкие флейты – едва заметно, на грани слышимости. Рыбьему Глазу нравилось здесь, но чувство странной вины не покидало его, и рано или поздно он уходил. Несколько раз он успел застать в храме Гелиоса. Они говорили мало, но Рыбий Глаз чувствовал, как каждое слово священника переворачивает что-то в его новорожденной душе. Гелиос говорил о том, что они сами сотворили свои зеркала мечты – сами, своими поступками и решениями. Иллюзион был просторен. Его леса были так велики, как хотел этого каждый его обитатель. Деревья казались пропитанными светом – прозрачным, серебристым. Рыбий Глаз касался стволов, трогал ветви, рассматривал листья. Ему хотелось быть таким же – чистым, ясным, полным света. Хотелось закрыть глаза и выпустить наружу все сомнения, все страхи и хотя бы частичку тоски. В его груди билось живое сердце, но все чаще ему казалось, что на самом деле там пульсирует миниатюрная черная дыра. Ему отчаянно хотелось одиночества и спокойствия, но когда он был один, тоска увеличивалась и разрасталась. Он не искал встреч, редко поворачивал к храму, не пытался просить помощи – как будто что-то мешало ему, что-то внутри. Он надеялся справиться сам, но с каждым днем надежда слабела. Он бродил по лесам Иллюзиона, прекраснейшего места на Земле, и мучился от непрерывной, тоскливой боли. Но иногда, отводя в сторону ветви и выходя на очередную поляну, он встречал там Тигриного Глаза. Выражение его глаз стало мягче, серьезней, спокойнее, хотя он все еще улыбался, гордо вскидывал подбородок и разговаривал громко и самонадеянно. Каждый раз, разглядывая его лицо, Рыбий Глаз ощущал, как от зависти щиплет глаза. У Тигриного Глаза была уверенность. Были широкие плечи, копна густых волос, улыбка и смешливые тонкие морщинки в уголках глаз. Он выглядел, он вел себя так, как будто у него в самом деле было живое сердце. Хотелось коснуться его груди слева и хорошенько прислушаться. Почувствовать биение, почувствовать жизнь... и треснуть от боли. Может быть, тогда тоска выплеснется наружу. – Тебе стоит чаще улыбаться, – заметил как-то Тигриный Глаз, задумчиво перебирая пальцами его волосы. Они расположились на небольшой поляне, на этот раз совсем недалеко от храма, и голова Рыбьего Глаза как-то сама собой опустилась на колени Тигриного. Дул легкий ветер, шевелил травы и серебристые листья. – О чем ты мечтаешь? – спросил Рыбий Глаз и тут же захлопнул рот, сжал зубы и едва не зажмурился. Тигриный Глаз не ответил. Они встречались не часто, но каждый раз Рыбьего Глаза словно прошибал электрический ток. Они разговаривали на какие-то глупые темы – о женщинах, об одежде, о предпочтениях в еде. Разговор не касался того, что волновало обоих – ни разу. И все равно после каждой встречи Рыбий Глаз чувствовал себя опустошенным. Каждый раз он, дрожа, опускался на землю и обнимал свои колени руками. Тоска свивалась в груди кольцами, как будто душила сердце, а ресницы быстро намокали. Рыбий Глаз не знал, что он чувствует. Он не слышал свое новое тело, свою новую душу, свое новое сердце – он слышал слова Тигриного Глаза. Они звенели в ушах еще долго, и он, смаргивая слезы, послушно растягивал губы в улыбке. Когда он в следующий раз был в храме, флейты пели громче обычного. – Может ли мечта умереть? – спросил он у Гелиоса, отвернувшись и кусая губы. – Может, – ответил тот, – но только если ты позволишь ей. Рыбьему Глазу казалось, что если сердце у него действительно есть, то оно медленно разваливается на части. Он спускался по ступеням, отчаянно часто моргая и не глядя по сторонам – только под ноги, когда с размаху врезался в грудь Тигриному Глазу. Раньше они никогда не встречались около храма, и знакомая робость вспыхнула с новой силой. – Я как раз искал тебя, – улыбнулся Тигриный Глаз как будто между делом. Вместо того чтобы отстраниться, он сжал плечи Рыбьего Глаза своими большими ладонями и заглянул ему в глаза. – Ты не думаешь, что стоит отправиться дальше? – Дальше? – На Землю. В настоящую жизнь. Ступени едва не ускользнули из-под ног, и, если бы Тигриный Глаз не держал его за плечи, Рыбий Глаз наверняка бы рухнул вниз. В пропасть, которая неожиданно выбралась из-за ребер и разверзлась вокруг. Лес больше не казался наполненным светом, он потускнел, как будто над ним снова раскинулось проклятие Нехелении. Рыбий Глаз знал, что все это только в его голове, но от этого было не легче. – Я... не могу, – шепнул он вмиг пересохшими губами и едва не расплакался, глядя, как с лица Тигриного Глаза сходит улыбка. – Я так и думал, – кивнул тот. Замер на мгновение, как будто сомневаясь – сомневаясь? – в том, что собирается сделать, а потом все-таки спросил: – Но почему?.. Этот вопрос был простым и сложным, Рыбий Глаз ждал его и боялся. Все время, проведенное в благословенном Иллюзионе, он искал свой очевидный ответ на него, все отведенное время думал об этом, но теперь не мог разомкнуть губ, не мог выдавить из себя ни слова. Только дышал часто и прижимал ладони к груди. Как рассказать о том, что внутри тебя – все еще ничто? Как рассказать об этом живому, дышащему, теплому, настоящему? Порыв ветра сорвал с земли опавшую листву и закружил в воздухе. Неожиданно запахло влагой, как будто вот-вот должен был разразиться дождь. Рыбий Глаз ни разу не видел дождей в Иллюзионе. Тигриный глаз отпустил одно его плечо и, протянув руку, бережно коснулся груди – в том же месте, где его собственные ладони прижимались к ребрам, у сердца. – Я слышу, как оно бьется, – сказал он, не отводя глаз, громко и уверенно. Рыбий Глаз сглотнул. Ему хотелось закрыть глаза и просто чувствовать прикосновение чужих пальцев – кожа к коже, так тепло. Ветер становился все сильнее, шумели деревья, на землю упали первые капли. Рыбий Глаз опустил ресницы. – Я не собираюсь позволить тебе вот так просто меня отшить, – проговорил Тигриный Глаз, и в его голосе отчетливо слышалась усмешка. – А я всегда добиваюсь того, чего хочу, ты же знаешь. К тому же мне нужна будет компания, когда я решу пройтись по магазинам. Сначала его щек коснулось дыхание, а потом губ – теплые, мягкие, немного соленые губы Тигриного Глаза. Он целовал осторожно, нежно, но его ладони гладили плечи Рыбьего Глаза, его спину, обнимали за талию, заставляли раствориться в прикосновениях. Когда он открыл глаза, лил дождь. С деревьев капало, шумели зеленые листья, гнулись ветви. Волосы намокли и липли к шее. Они стояли посреди какого-то незнакомого парка, мокрые и уставшие, и держались друг за друга так крепко, как будто от этого зависели их жизни. Если подумать, так оно и было на самом деле. Новорожденное сердце Рыбьего Глаза вздрогнуло и забилось. Наконец-то.