Призрак надежды

Чертова птица бьется в окно. Опять. Как же она меня достала. Хотя, если подумать, ее клюв неплохо отбивает такт, и мне почти кажется, что это мотивчик какой-то старой и давно забытой мною мелодии. А красотка в белом кружевном платье все танцует. Ее бедра плавно покачиваются из стороны в сторону. Она божественна. Сквозь прозрачную ткань я наблюдаю, как колышатся сочные розовые грудки. Эх, сорвать бы эту шелковую тряпку зубами и впиться в них. Прекрасная, прекрасная мертвая девочка. Как жаль, что ты - неизвестный призрак в моей отбитой голове. Была бы ты настоящая, я схватил бы тебя за волосы и как следует... Но этому не быть никогда. А ты все танцуешь передо мною и от тебя не спрятаться, не скрыться... Опять стреляют, уже третьи или четвертые сутки. Я почти не сплю. Зря прикорнул, потерялся во времени. День, ночь - все перемешалось в голове, то ли от голода, то ли от усталости, хотя скорее всего, что тут все подряд вносит свою лепту в мой уставший и обезвоженный организм. Еды нет, вода на исходе (надо еще поберечь), собачий холод, стресс. Все, что есть - свистящие пули над моей головой и этот ненавистный окоп. Кто-то кричит. Взрыв. Раз, два, три. Еще взрыв, совсем рядом. Еще чуть-чуть и мой окоп станет моей же могилой. А дома мама и старая собака Нэн. Интересно, как они там? Скучают, наверное. Пирожков бы поесть домашних, со сливами. А еще вареников с вишнями. Дом. Я слишком поздно понял, как много значит это слово. Страна не щадит своих детей, а война беспощадна. И никому до нас нет дела: умрем мы или все-таки вернемся в родные края. И лишь один исход обеспечен всем – победа. Мы не можем проиграть, просто не имеем права. А враги пусть захлебнуться в собственной крови, лишь бы я вернулся домой, к маме, и нашел эту девочку, танцующую в моей голове. Я сижу в кресле у стены. Напротив меня белая дверь. Она тихо, почти не слышно, приоткрывается. Я снова вижу перед собой это прелестное полупрозрачное создание. Оно смотрит мне в глаза, и не отводя своих, начинает свой, давно изученный мною, танец. Я постепенно схожу с ума. Одурманеный, не смею пошевелиться. Стояк такой, что кажется вот-вот порвуться штаны. Детка, что ты делаешь со мной? Я так устал. Не мучай меня. Убей или дай прикоснуться к тебе. И снова бьется птица в окно. В комнату пробивается новый луч рассвета. Я очнулся в госпитале. Просыпаюсь, а надо мной стоит милая розовощекая медсестра и как-то странно мне улыбается. Я хочу пить и прошу принести мне воды, а потом станцевать. Она смеется и уходит, приговаривая, что я иду на поправку, раз умудряюсь так нахально шутить. Через час или около того пришел старшина и обьявил, что моя служба закончилась и я скоро поеду домой. Сказать, что я удивился – ничего не сказать. Но боевые травмы дали о себе знать острой болью в спине, и я, повинуюсь приказу безоговорочно. Нет, я не буду скучать по войне никогда, возможно, только по боевым товарищам, которые остались на передовой, но не более того. Дома мама ждет и школьные друзья, отвоевал я свое, пора уезжать. И вот поезд увозит меня в родные края. Я уже и забыл, как прекрасны леса и поля, проплывающие предо мной. О, мама! Моя милая, милая мама! Я еду домой! Она не танцует. Она стоит, спиной ко мне. Ее длинные светлые волосы нежно развивает легкий ветерок. Странно, это окно было всегда закрыто. И птицы назойливой нет. Что-то не так, не так как обычно. Милая, обернись! Я здесь! Почему ты более не смотришь на меня? Не уходи, куда же ты уходишь? Мгновение. Она превращается в белую птицу и улетает прочь. Навсегда. Я откуда-то знаю, что больше ее не увижу. Я смог встать с кресла и подойти к окну. А вокруг безпросветная тьма. И нет луча солнца больше. И мне кажется, что я умер. Голубое небо. Солнце светит так ярко, что я невольно прищуриваюсь. Холодно лежать на земле, очень холодно. Я не чувствую своих ног, рук, только пронизывающую боль и смертный, жестокий, невыносимый холод. И вроде бы мама смотрит на меня. Кажется, она плачет. В руках у нее красные маки, а на голове повязан все тот же старый платок в черный горошек. Я улыбаюсь ей и мне невыносима мысль, что она вдруг исчезнет. Кто-то из наших как-то сказал мне, будто из ящика Пандоры древние греки последней выпустили надежду, как самую грозную из казней. Я тогда не уловил весь смысл сказанного, но теперь я его не просто осознаю, я его даже чувствую. Смысл везде. В войне, в боли и холоде, в улыбке матери и красных маках, что она держит в руках. Смысл в вере и надежде. Я жив, я знаю это. Умирает прошлое внутри меня, умирает непонимание. Я обязательно вернусь домой, мама. Не знаю как и когда, пусть даже мне прийдется стать назойливой птицей. Только пусть живет хотя-бы призрачная надежда в моей отбитой голове и твоем сердце. И будет танцевать она, мама, до последнего. До последнего вздоха. Я обещаю.