Этим вечером

She never took the train alone She hated being on her own Жаркий летний вечер, душный вагон метро. Исида несмело поглядывал на Орихиме, рыжеволосую принцессу, мечтательно всматривающуюся в темное окно, будто надеясь в окне в этом что-то увидеть. Она могла не обращать на Исиду никакого внимания, но несмотря ни на что, упорно тащила его с собой. Она не ездила одна: слишком боялась одиночества. She always took me by the hand And say she needs me Она упиралась в его плечо, не крепко, но уверенно придерживая за руку. Шаркая ногами в такт какой-то мелодии, Иноэ порой начинала о чем-то рассказывать. Даже не иногда, а тогда, когда чувствовала, что он на нее не смотрел, когда молча пил кофе, листал понурую утреннюю газету, когда отворачивался к темному окну сам. Она только сжимала руку сильней, она говорила, что он ей нужен. И причин сомневаться Исида, в общем-то, не имел. Как же, Куросаки не выбрал рыжую принцессу, он выбрал отважную шинигами. Иноэ же со своей любовью была ему не нужна, хотя, временный шинигами, вероятнее всего, так и не догадался ни о каких чувствах со стороны подруги. Да и что там темнить – Куросаки был всегда прямолинеен и удивительно прост, совершенно не понимая намеков, которые был даже не в состоянии уловить, да и вообще не искал ничего такого. Орихиме – его друг. Он будет ее оберегать, но не больше. She never wanted love to fail She always hoped that it was real Но Орихиме, за свою короткую жизнь растерявшая всех мужчин, которым бы смогла довериться по-настоящему, вцепилась в последнего, для кого еще была в состоянии была распахнуть неказистые ворота своего шаткого внутреннего мирка, полного сомнений и переживаний, оказавшихся ложными и пустыми. Рыжеволосая принцесса выдыхала через раз, сжимая кулаки до хруста, и задыхаясь вымаливала у брата, который должно быть, уже давно потерял всякую возможность видеть ее и слышать, страдать и беспокоиться за свою непутевую принцессу, прощения. Это было, должно быть, самое отчаянное ее решение, сколько Иноэ вообще себя помнит, если бы, конечно, не пресловутое "Но" - когда вопрос стоит между последней спасительной соломинкой и камнем на шею, это решение все же скорее оправдано, чем - нет. Ведь иначе осталась бы совсем одна. И Тацки не поможет в таком случае. В понимании школьной подруги все проблемы в мире можно легко решить кулаками: разбить нос - и все дела, и сказка в современных декорациях выправится и свернет, наконец, на правильный путь. Иноэ же старалась не возражать, слишком пугаясь одной рассеянной мысли - оказаться отрезанной от самого настоящего и действительно живого мира. Когда теснее общаешься с мертвыми, чем с живыми, слишком легко потерять рассудок, оказаться в опасном и интересном мире, где уважают всяко больше, нежели в родном городке, уже посмертно. На ум ей пришло в свое время только одно - улыбнуться... ... И она улыбалась. Самоотверженно стискивала зубы, растягивая аккуратные губы из последних сил. Еще бы: тому, кто так долго ждал, очевидно, полагалось куда больше. Больше, чем Орихиме ему могла дать, даже при всем своем желании. И почему нельзя заставить себя любить того, кто действительно испытывает неподдельные чувства? Должно быть, тогда все в мире стало бы слишком простым и обезличенным даже: все браки по расчету, вынужденные свадьбы, ошибки молодости - все легко нивелировалось бы, стоило только пожелать да, ничего не предпринимая, щелкнуть пальцами. But then night becomes the day And there’s nothing left to say If there’s nothing left to say Then something’s wrong Но щелкал разве что выключатель в душной спальне. Щелкал - и все в который раз проваливалось в густую черноту под сбивчивые пожелания спокойной ночи и горькой надеждой на таинственное, уже наступившее, впрочем, завтра, в котором все проблемы, взваленные на плечи, сами собой рассеятся. Но прошлое так и не уходило, и порой она, полусонная, звала Ичиго. Краснела, отворачивалась, старалась не смотреть Урю в глаза. Он же делал вид, что не заметил, но Орихиме хотелось провалиться в небытие, если это поможет хоть недолго, но не видеть этой его пугающей сдержанностью улыбки. Иноэ так не умела, сколько ни пыталась, у нее все эмоции крупным шрифтом на лице. А еще ее пугала недосказанность, проступавшая в усталых ночных разговорах особенно ярко. Бывало, утром, рядом с ним в кровати, Орихиме лежала, уставившись в потолок, мучительно обдумывая, что бы такого сказать. Она боялась молчания… хотя бы потому, что молчание сродни одиночеству. Но от одиночества принцесса и бежала. Бежала, спотыкаясь, ударяясь, задыхаясь, но бежала, а оно хрипело и давило на плечи еще сильнее, хватало за горло, показываясь за спиной. У одиночества слишком острые клыки, равнодушно скребущие сердце до шрамов. Самообманываться получалось все сложнее: что-то все равно было не так. Как-то неправильно, непривычно. А она и не знала, что сделать. Она даже заговорить с Исидой толком не могла. And as the hands would turn with time She’d always say that she was my mine She’d turn and lend a smile To say that she’s gone Но стрелка на усталых часах рассеивала удушающие образы из прошлого, и привычный повседневный уклад так и продолжал не меняться. Так из года в год: она клялась в любви, задыхалась в его объятиях. Она говорила, что все в порядке, но пустота лишь разрасталась в обоих сердцах. Иноэ было страшно. Страшно, вдруг Исида сорвется, понимая, что ничего уже нельзя исправить и сделать лучше. И она уходила. Собирала вещи, снимала номер в гостинице. Орихиме и сама не знала, зачем. Но ей просто необходимо было вырваться из цепких лап обещаний, она в них была, как в цепи закована. А ведь сама виновата. Она садилась на кровать и тихо плакала, лежала по ночам, не в силах пошевелиться или собраться с мыслями. Она старалась держаться, но не получалось. Принцесса, а уходила как последняя трусиха, понуро вглядываясь в асфальт. But in a whisper she’d arrive And dance into my life Like a music melody Like a lovers song И вот, не заставляя себя долго ждать, она неизменно возвращалась. Говорила, что в последний раз, что сама виновата, и, может быть, в следующий раз все исправит. Но изменить было уже нечего, и точно следуя дурманящему голосу, черт знает откуда взявшемуся, Орихиме в очередной раз запиралась в понуром номере второсортного отеля, тщетно надеясь решиться на что-то кардинальное, или хотя бы собраться с мыслями. Исида привык уже давно, он даже не спрашивал ни о чем в знак уважения, пусть этим только и усугублял без того шаткие их отношения, зиждящиеся на хрупкой опоре из почти детской беззащитности перед лицом грядущего. Орихиме не подавала виду. Она, как и прежде, старалась и для него, и для себя. Пела, как старую песню, слова любви, отчаянно играя на публику. Танцы у самого жерла вулкана прекратятся лишь с неминуемым извержением - решила она - тогда, когда все уже будет потеряно. Быть одному не просто, для этого надо такую силу воли иметь, что Орихиме и не снилась даже. Она только и умела, что от кого-то зависеть, потому что действительно было уже все равно. А потом на горизонте замаячил ярко-апельсиновый луч надежды, а потом все вокруг опустело и вновь погасло. Как была, так и осталась, Иноэ так и не хватило сил измениться. Through the darkest night Comes the brightest light And the light that shines Is deep inside It’s who you are Но это не столь важно. Душный вагон, жаркий вечер. А ей нравилось почему-то. Кругом горели яркие огни, и от них на душе становилось тепло, даже празднично как-то. Ей в такие моменты казалось, что все не важно, что все решаемо, и вопреки чему угодно все будет хорошо. Орихиме даже верить начинала, верить по-настоящему. Встряхивая рыжей копной волос, сжимала его руку, ей казалось - Исида тоже почувствует. Почувствует ее счастье, и ему также полегчает. Она для него тоже своего рода луч света. Наивная, добрая, сам ведь так говорил, и был прав, вне всяких сомнений. Исида, наверное, слишком мудрый, чтобы привирать, когда это и не нужно никому думалось ей, и Орихиме верила. И пусть ее солнце фальшивое, она продолжит дарить свой свет Исиде. Он - это все, что у нее теперь есть, и все, что еще будет. Но стрелка на часах не останавливается, и сквозь толпы людей с лицами, которые вылетят из головы - стоит лишь отвернуться, ползут цепкие холодные тени. Тик-так. Солнце опять заходит за горизонт.