***
Я засыпаю с мыслями о нем, а ты просыпаешься и думаешь обо мне. Так продолжается уже полгода, ничего не меняется в нашей с тобой и без того тухлой личной жизни. Время от времени Гриша — предмет моих воздыханий — кутит с очередной пассией, я спокойно смотрю на все это, ведь его отношения никогда не бывали долгими и не отличались особой чистотой. О любви там и вообще говорить не приходилось. Девочки крутились вокруг него как юлы, за место под солнцем боролись, будто за последний кусок хлеба, а получив его, не успевали насладиться лакомым кусочком, как оставались «брошенками». Истории о Грише расходились, как горячие пирожки, и поедали их с превеликим удовольствием, уминали за обе щеки и просили добавки. Девчонки так и трепетали перед ним, строили глазки, надевали дорогущие элегантные шмотки, подсаживались к нему, гладили по плечам, обнимались при встрече, а мне первое время и заговорить-то с ним было непосильной задачей. Я сидела, уткнувшись в книгу, которую я брала с собой для прикрытия и создания иллюзии занятости, и искоса поглядывала на него. Он был достаточно симпатичным, его русые волосы лежали ровно, а зеленоватые глаза смеялись вместе с ним. Улыбка его была не красива, но чертовски привлекательна. И никто до конца не понимал, что тянуло к нему толпы поклонниц. Спортивная фигура? Или сердца девочек таяли от его дурацких шуток «ниже пояса»? Обладатель незаурядной, ничем не примечательной для обычного человека и самой выдающейся для влюблённой курицы, внешности, однажды обрёл популярность в старшей школе, и теперь все мечтают прыгнуть с ним в постель. Я нередко слышала подобные разговоры и лишь улыбалась: мне нравилось наблюдать за деградацией женской половины нашего класса. Последнее, чего я хотела, — так это ввязываться во все эти разъярённые схватки за Гришу. Девочки не составляли мне особую конкуренцию, ведь они были одинаково скучны и примитивны в своём мышлении. Появись я там, меня бы точно заметили, но заявиться туда с подобными намерениями означало для меня обрести с десяток врагов, а эта озлобленная биомасса могла сравнять меня с землёй. Игра не стоила свеч, в глубине души я прекрасно понимала это. Но однажды я все-таки набралась смелости и начала её. Зачем? — Не имею понятия.***
Сначала ты меня очень раздражал. Ты любил обращать на себя внимание самыми, что ни на есть, глупыми способами. Подкалывая меня, высмеивая каждое моё неверное движение, ты надеялся мне понравиться. Когда я только перевелась в новую школу, я тут же списала тебя со счетов — такие откровенные хамы мне были отвратительны. Если бы я только знала, как сильно импонировала тебе все это время. Наверное, дерьмово осознавать, что для девушки, которую ты готов сделать самой счастливой на свете, ты лишь «друг Гриши» и навсегда таковым останешься, что бы ты ни делал, она не увидит в тебе достойного кандидата. Она будет уливаться слезами, но не перестанет хотеть быть с твоим другом. Твоим лучшим другом. Ты будешь обсуждать её с ним, смеяться. Но вам обоим не хватит смелости пойти к ней навстречу. Она подождёт-подождёт и остынет. Такая уж её натура. Вы все трое останетесь у разбитого корыта и ещё долго будете любить друг друга, пытаясь скрыть чувства за маской безразличия. Вы дураки. Мы дураки. Бестолковые скульпторы своих судеб.***
Мы просто дружили. С тобой, не с ним. Я любила быть в компании и чувствовать себя особенной. Я не играла на струнах твоей души и не хотела причинять тебе боль. Но чтобы ранить тебя, мне достаточно было посмотреть в твою сторону и перевести заинтересованный взгляд на другого. Ты знал обо всем со слов Гриши. Ты знал и как-то жил с этим. Гриша же откровенно меня игнорировал. Я пыталась вскользь намекнуть обо всем, даже пару раз сказала чуть ли не в лоб, но толку от этого не было. Девочек вокруг него поубавилось, он все чаще стал уходить из школы в одиночку. Я не хотела думать, что была виной всей этой меланхолии. Да и сил на подобные рассуждения у меня не было. Все соки из меня выжимали обиженные дамочки. Сплетен про меня развелось множество. Я не пыталась их отрицать, что-то кому-то доказывать и вестись на провокации, ведь этого от меня и хотели. Я надеялась, что Гриша не верит всем бытующим мнениям. Он не звонил и не писал. Не пытался узнать, как я, и даже здоровался через раз. Если мы оказывались вместе в одной компании, Гриша доставал мобильник и судорожно набирал что-то на клавиатуре.***
Наступило лето, все разъехались по лагерям, деревням и загранице. Я осталась дома на большую половину каникул. Как и ты. Я читала, рисовала, слушала музыку, пытаясь хоть как-то разнообразить свою жизнь. Тебе, должно быть, тоже было очень скучно, но мне ты по-прежнему не писал. Никто из вас не появлялся на горизонте около месяца. В июле ты позвонил. Неестественный смех на другом конце провода, неловкие паузы между фразами. Ты позвал меня в поход. Эта идея родилась в нашей голове ещё задолго до твоей влюблённости и моего безразличия. На одной из перемен мы сидели в классе, и ты предложил устроить нечто подобное годика так через два. Вышло пораньше. Я была только за.***
Мы сидели на обрыве и болтали о жизни. Под нами — пропасть, между нами — несколько сантиметров. Ты не переставал улыбаться, я не была уверена, что знаю причину такой радости. На небе появилась красная полоска заката. Солнце ушло за горизонт, начало темнеть. Воздух запах свежестью, значительно похолодало. Ты увидел, что я дрожу, и ещё ближе пододвинулся ко мне. Я вздрогнула от лёгкого прикосновения твоей руки. — Пойдём в палатку, Лёня, — я кивнула, и мы медленно направились в сторону танцующего костра. Я протянула руки к огню и стала тереть их. Мне было холодно и страшно. Я доверяла тебе, но боялась, что наша авантюра уведёт нас слишком далеко. Ты обнял меня за талию, я не хотела этого, но почему-то не сразу отпрянула. — Лёнь, — ты обратился ко мне со всей нежностью, с которой только мог говорить, — я люблю тебя. Я ничего не ответила. Или ответила. Разговор остался в тумане. Я помню, как ты поцеловал меня, бормоча что-то про Гришу. Помню, как мы встречали рассвет на обрыве, как говорили ни о чем и обо всем сразу, как грелись у костра, смеялись и не выпускали друг друга из объятий. Свежий горный воздух вскружил нам головы, а полена в костре потрескивали, создавая мелодию нашей души.