Пионы

Наталья любила белые пионы. Они чем-то напоминали ей снег, пушистый и сияющий. Она любила, кажется, все цветы, но в особой мере её привлекали белые пионы. Она сама не понимала, почему её так влечёт к ним. Она могла подолгу сидеть и водить пальцами по лепесткам, пышно раскинувшемся по бутону. А ещё пионы у неё часто ассоциировались со свободой… ** * При слове «плен» большинство людей представляют каменные стены, цепи, оковы, бараки и безысходность. Особенно в военное время. Однако плен бывает разным. Наталья думала, что её тоже ждёт тюремная камера, возможно, одиночная, как у особенного «гостя». Однако сейчас она предпочла бы оказаться именно в камере, чем в плену, в котором находилась. Это была иллюзия свободы, созданная в четырёх стенах. Нет, не стенах подвала. В комнате было все, как у людей. У окна в углу стоял письменный стол с несколькими листами и карандашами. Рядом находился книжный шкаф, заполненный разнообразными книгами. У стены, напротив стола, расположилась большая кровать и зеркало над ней. Имелась дверь в уборную, тоже довольно приличную. Казалось бы, обычная жилая обстановка. Но это помещения Беларусь охотно обменяла бы на все бараки мира. Было лето 1917 года. Наталья уже больше года находилась в немецком плену. Германия видел в ней особенно ценного пленного, но от плохого обращения в первое время её это не спасло. Её грубыми толчками запихивали в машины, проталкивали в двери комнат. Её трижды допрашивали, сопровождая это всё типичными избиениями. На последнем допросе она потеряла сознание. А очнулась уже в комнате. Сперва она ничего не понимала, тело ныло, а голова отказывалась думать. Потом пришёл сам Крауц. Он доходчиво объяснил ей, где она, что с ней и чего нельзя делать. Нельзя было выходить. Дверь запиралась единственным ключом, находящимся всегда при немце. Окна были как-то так запечатаны, что их было не открыть, а разбивать – сбегутся солдаты и побег провалится. Немец говорил отчётливо и тихо, неотрывно глядя ей в лицо. Сколько ни старалась, но Наталья не могла ничего прочесть в его глазах. Они выражали лишь холод. И так было всегда. Он часто к ней приходил. После собраний, поздним вечером или просто днём. Цели визитов были самыми разными, но смысл их был один – показать, кто здесь главный и кто у кого в плену. А Наталья была упряма. Она дралась и кусалась, пытаясь если не убежать, то причинить боль тому, кого ненавидела в такие моменты. Но он лишь криво усмехался, жестоко отбрасывая её к стене. Нередко она больно ударялась головой. В конце концов она как будто смирилась. Перестала бросаться на него, когда он заходил, сидела тихо и молча слушала его речи, изредка слабо огрызаясь. Наконец она вовсе перестала отвечать. Тогда немец переходил к самому сильным словам – говорил, как слаба Россия. Но Наталья, так бурно реагировавшая на это раньше, лишь молча морщилась в ответ. Немец уходил, не услышав гневных криков девушки. И тогда он как будто стал ей доверять. В однообразии её давяще скучного плена появились проблески. За штабом был садик. Всего несколько кустов белых пионов и яблоня. А дальше лес, казавшийся Наталье бесконечным. Вокруг штаба на много метров были расставлены часовые, да и сбежать она не пыталась. Крауц стал выводить её на улицу, с лёгкой издёвкой объясняя это тем, что её кожа уже стала сливаться с белыми простынями кровати. А Наталья в душе ликовала от возможности вдохнуть свежего воздуха, но всегда лишь морщилась при виде Германии. Он просто оставлял её у входа и уходил куда-то за деревья, давая насладиться мнимой свободой. Но он был всегда рядом и от этого ощущения она не могла избавиться. Однажды она обнаружила, что он просто лежит на траве и смотрит в небо… В очередной тёплый день он вывел её на прогулку снова. На улице дул лёгкий тёплый ветерок, тихо шурша яркими белыми цветами на пышных кустах. Крауц снова скрылся за деревьями. Наталья долго бродила вокруг пионов, с улыбкой глядя на цветы. Только они вызывали у неё улыбку во всём этом положении, на время заставляли забыть о происходящем и просто давали полюбоваться собой, потрогать нежные листочки, зарыться в них носом. Девушка сорвала один цветок и медленно пошла в сторону леса. Летняя трава заглушала мягкие шаги, ветер трепал волосы. По небу плыли рваные пушистые облака. Одно из них напомнило ей воробья, которого она видела на подоконнике в дождь. Птичка трясла крыльями и распушилась до состояния перьевого комочка. Беларусь улыбнулась. Зайдя за дерево, она остановилась и огляделась. С небольшого пригорка можно было осмотреть местность. Деревья уходили вдаль, шелестя ветками, всё было на удивление спокойно. Что-то кольнуло взгляд, заставив вернуть его обратно. В нескольких шагах от неё, на небольшой полянке, лежал Германия. Наталья невольно подумала, что он лежит всегда одинаково. Он всегда засовывал в рот травинку и откидывался на спину, глядя в небо. Он мог лежать так часами, изучая облака. И только в такие моменты она могла рассмотреть его. Он как будто её не замечал, а может и не подозревал, что за ним наблюдают. Всегда в плотно застёгнутой шинели, он выглядел расслабленным в чёрном армейском тельнике. Иногда Наталья думала, что его можно принять за простого человека. Всю картину портили военные штаны и сапоги. А ещё девушка могла долго рассматривать его глаза. Пусть и издали, но она видела, что из них уходила маска непроницаемого холода и появлялась усталость. Усталость просто человека, который прилёг отдохнуть. И девушке не верилось, что это был Германия. Разве может человек, часами смотрящий на небо, быть им? Резким, по-армейски выученным, грубым и безупречным Германией. Иногда Наталья думала, что в нём живут два человека. Ведь он не всегда приходил издеваться. Часто он приходил просто поговорить. Говорил всегда он, голос делался спокойным и ровным. Это случалось всегда поздним вечером, он садился и начинал говорить. Обо всём, но он просто говорил. А она не слушала, погружённая в свои мысли. Сейчас же ей стало интересно, что он там рассказывал. Девушка ступила ближе. Людвиг не шевельнулся. Казалось, он не замечал её. Тогда она шагнула ещё ближе, желая лучше рассмотреть его такого. Его взгляд всё также был устремлён на облака, казался задумчивым, но всё же живым. Ветка под ногой Натальи предательски хрустнула. - Не надоело за мной смотреть? – не отрывая взгляда от неба проговорил Германия. Наталья вздрогнула. Она думала, что он её не видит. Как глупо. Но она всё равно шагнула ещё ближе и села на траву рядом. - Нет, - тихо ответила девушка, рассматривая его лицо. Крауц повернул к ней голову. - Ну? – усмехнулся он. Во взгляд не вернулась прежняя холодность, и девушка невольно расслабилась. Выходит, с ним можно просто посидеть рядом и будет даже комфортно. - Ты не такой, как всегда, - тихо произнесла Наталья, отводя глаза на бутон в руках. Ответа не было долго. Германия просто лежал и снова смотрел на небо. Потом он закрыл глаза, глубоко вздохнув. - А ты знаешь, какой я всегда? Девушка задумалась. А ведь и правда, он приходил к ней часто, но не каждый день. Кто же знает… - Нет, Наталья, - неожиданно сказал Людвиг, заставив девушку чуть сжаться от звука собственного имени в его устах. – Ты не знаешь. Теперь он улыбался. Лёгкой полуулыбкой. И это было так же странно, как и видеть его на траве без формы и вечной холодности. Девушка прикрыла глаза. Она не хотела допускать мысли, что этот изверг может улыбаться. Германия неожиданно поднялся, легонько пошатнувшись. - Гуляй, - почему это прозвучало как команда собаке и Наталья снова недовольно поморщилась, ощутив укол злости. Но мужчина уже скрылся за деревьями, снова уйдя в неизвестном направлении. Девушка осталась наедине с белоснежным пионом в бледных руках. ** * Девушка вздохнула. За окном лил дождь, барабаня по стеклу, небо было серым и безрадостным. И только пионы на столе поднимали настроение. Восьмое марта, а на улице ливень. А на столе пионы. В квартире тепло и уютно. Девушка поднялась и тихонько прошла к дверь в другую комнату. На диване, подложив руки под голову, спал Германия. Он всё ещё был в мокрой одежде, а сырые волосы немного торчали. Девушка улыбнулась, вспомнив, как увидела его на пороге квартиры. Он был весь мокрый и с большим пышным букетом наивных белых пионов. Где он достал их в марте, для Наташи осталось загадкой. Да, он изменился. По крайней мере ей так казалось, ведь прошло столько лет. И сейчас, рассматривая его мерно вздымающуюся спину, она думала, что он всё-таки хороший. Пришёл ведь поздравить, даже если сам весь промок до нитки. Беларусь неожиданно тепло улыбнулась, прошептав одними губами: - Дурак…