Сколько времени, Кодсворт?

До Войны Выжившая жила в мире, где дни были расписаны по часам. Шесть утра - проснуться. Восемь утра - сесть за работу или отправиться в суд, защищать очередного дурака с провокационными голозаписями в кармане. Двенадцать - обед. Потом снова работа, до семи часов, когда Кодсворт деликатно напоминал об ужине. Немного времени с семьей, десять часов - сон. Каждое действие планировалось по минуте, рационализировалось и выхолащивалось до полной функциональности, чтобы не тратить время попусту. Часы в ее доме остановились сотни лет назад. Никто, никто в этом сумасшедшем мире не знал точного времени. Короткие тени - полдень. Рассвет - утро. Закат - вечер. Говорить о шести, восьми, тринадцати часах и тем более минутах было так же бессмысленно как обсуждать сюиты Баха с глухим. Назначать точное встречи было бесполезно, и Выжившая не раз злилась на караванщиков, которые в ответ на "Когда будете проходить в следующий раз?" жали плечами и бурчали - "Через пять-семь дней". А до Войны отправление электричек было расписано вплоть до секунды. Выжившая продолжала расправляться с делами с пугающей эффективностью, не в силах избавиться от быстроты, наработанной годами практики. Переукладка рюкзака - пять минут. Чистка мушкета - десять минут, двадцать секунд. Отстрел отряда рейдеров, возомнивших себя более меткими, чем жена военного - тридцать восемь секунд. Уже пролетело холодным сном двести десять лет, больше, чем отмерено простому смертному. Выжившая уже опоздала на свидание со смертью и боялась, что та придет вернуть должок. А значит - ни одного лишнего действия. Ни одной потраченной зря секунды. По привычке она продолжала бежать и измерять время в ударах сердца, в то время как для остальных оно отсчитывалось минувшим закатом. Даже фермеры, привыкнув к однообразному климату, покалеченному ядерной зимой, больше не заботились о календарном времени. Для них был дождливый и сухой сезон и радиоактивные бури, иногда приходившие с юго-запада. Они жили и умирали, с трудом разбирая, сколько им лет. Иные не знали точно, сколько прошло с тех пор, когда минуты правили балом на биржах, а одной секунды было достаточно, чтобы проиграть. Пип-бой на руке Выжившей продолжал отсчитывать милисекунды. Смотря на сменяющиеся цифры, она заново окуналась в прошлое, где был смысл бежать. Отрывая взгляд, видела мир, где время превратилось в аморфное желе, переваливающееся вместе с солнцем за горизонт день изо дня. В этом мире не было надежной и твердой константы в виде стрелок часов. И даже пип-бою Выжившая не доверяла до конца - вдруг он сбоит или когда-то остановился всего на день, пропустив дату? Только одно существо во всем мире могло ее понять. Только одно, которое не желало ее выпотрошить, ограбить или обмануть. Помощник из далекого прошлого, который всегда был рад помочь с организацией расписания, напомнить о встрече, предъявить заметку о делах на завтрашний день. Кодсворт - Выжившая точно это знала, - был точен, как часы. Остальное было сломано. Была одна вещь, которую она еще могла исправить. Сэнкчуари. Она помнила, как выглядели дома. Она знала, как восстановить их. Вещи рейдеров, еще не понявших, насколько зла и опасна одинокая женщина, в обмен на строительные материалы и краску. В обмен на работающие часы, которые она заводила и проверяла каждый день, вешала в каждом доме, слушая размеренное тиканье вместо радио. И когда ей случалось покинуть дом в попытках найти другие, потерянные когда-то вещи, она искала, она блуждала, пыталась не сойти с ума от тишины и разрухи вокруг, от размазанных повсюду останков эпохи и расписаний. Она пыталась. Но в конце все каждый раз сводилось к одному вопросу: "Сколько времени, Кодсворт?"