Проснись и пой

Билл и не понял, как так вышло, что незнакомый подросток, устроившийся на соседнем месте в автобусе, с потрясающей бесцеремонностью вырубился у него на плече. Подушка из Билла была так себе. Угловатая, жёсткая, недружелюбно настроенная и мстительно подскакивающая на каждой дорожной неровности. Не то чтобы это был первый случай, когда Сайфера использовали подобным образом, но предыдущим разам предшествовали, как правило, добротный трах или пьянка; а теперь он даже парня этого толком не разглядел. Юноша, на вид лет семнадцати, втащил своё полубессознательное тело в автобус через две остановки после самого Билла, мешком плюхнулся рядом, сгрёб в объятия потрёпанный рюкзак и отключился, завалившись в сторону, почти сразу — через какие-то две или три минуты. Поначалу в Билле проснулся исследователь. Он ткнул пальцем в худое мальчишечье плечо, подул в густые каштановые вихры — а ведь симпатичные у парня кудряшки; с такими хоть сейчас в церковный хор, — и под неодобрительный взгляд сидящей напротив старушки на ощупь щёлкнул по уху. Пацану его посягательства на здоровый утренний сон были до лампочки. Процессу отдыха это потрясающее создание отдавалось со всей безмятежностью, и, если бы не размеренное дыхание, Билл решил бы, что его кучерявая инфузория-туфелька попросту сдохла. На протяжении всей поездки Билл искоса пытался разглядеть своего неожиданного попутчика. Разглядеть удавалось мало что: растрепавшиеся волосы закрывали большую часть лба, тёмные ресницы во сне чуть трепетали. Вроде бы симпатичный ребёнок, если уместно, конечно, говорить так о том, кто, помимо юношеской щуплости, никаких детских черт в себе не сохранил. Когда стало ясно, что растолкать подростка мягко и ненавязчиво не удастся, Билл собирался было насладиться замечательным зрелищем и спихнуть его на пол, но рука у него так и не поднялась. Случилось нечто, отчего сердце, наличие которого Билл Сайфер у себя, вопреки всем анатомическим основам, отрицал, странным образом пропустило удар. Выдохнув во сне как-то обречённо и весьма тоскливо, парень потянулся к своей импровизированной подушке ближе и слабыми пальцами вцепился ему в сгиб локтя. Старушка, глядящая на них, расплылась в умилённой улыбке. Билл откинулся на своё сиденье и, закрыв глаза, обречённо стукнулся затылком о подголовник. Когда подошла пора выходить, Билл проявил чудеса несвойственной ему осторожности: бережно стащил мальчишку со своего плеча и даже устроил в мало-мальски устойчивом вертикальном положении. Интересно, малой остановку-то свою не проспал? Вот ведь малолетний дурень. Биллу, впрочем, было до лампочки. Но когда на второй день его вынужденного автобусного трипа всё тот же парень всё в той же дурацкой, ещё из окна узнаваемой красной куртке прошёл всё к тому же пустому соседнему сиденью и отключился у него на плече, едва проехав две остановки, он даже не удивился. Ситуация повторилась на третий и на четвёртый дни. Подросток безмятежно цеплялся за руку Билла и спал, Билл, привыкший считать себя воплощённым террором, хаосом и человеком, при упоминании которого подчинённые испытывали смутное желание отправиться в церковь и замолить грехи, куда менее безмятежно, но терпел. На деле это, пожалуй, было совсем не так раздражающе. От парня хорошо пахло — чем-то свежим, будто бы лесным, и его тяжесть у Билла на плече казалась даже приятной. Во сне пацан забавно морщил нос и ёрзал, когда автобус проезжал по особо глубоким ухабинам. И ведь действительно симпатичный попался экземпляр — ещё бы не синяки под глазами, и неплохо было бы его откормить, а то, вон, тощий весь: куртка, и та сидит мешком. И было бы здорово узнать, какого цвета у него глаза. И как звучит голос. И что такого он, чёрт его подери, делает по ночам, что каждое утро оказывается неспособен оставаться в сознании. Момент осознания наступил на пятый день. Сидящая напротив привлекательная молодая латиноамериканка — вполне во вкусе Билла, между прочим — тепло улыбнулась ему со своего места. И, когда Билл автоматически вернул улыбку, явно переборщив со степенью обольстительности для семи тридцати пятничного утра (впрочем, в его случае, как он сам полагал, любого рода избыток был в первую очередь личной фишкой, а вовсе не недостатком), наклонилась к нему и доверительно сообщила: — Вы двое — такая очаровательная парочка! Билл покосился на свою инфузорию-туфельку, в очередной раз избравшую его в качестве элемента бытового текстиля, и с плохо скрываемым ужасом обнаружил, что сам придерживает пацана за плечи. Совершенно непроизвольным жестом — этот участок дороги был извилистым, автобус заносило, а тощий мальчишка, которого в плохую погоду, наверное, шквальным ветром сносило, всякий раз на этих поворотах опасно покачивался и грозился лишить Билла своей пускай немногословной, но весьма умиротворяющей компании, свалившись на заплёванный пол. — Ага, — Билл глубокомысленно кивнул и перевёл взгляд к окну: там как раз приближалась его остановка. — Ещё какая очаровательная. А потом стряхнул подростка со своего плеча и, преисполненный чувства собственного достоинства, под недоумевающий взгляд девушки вышел из автобуса. ...в следующий понедельник, после двух выходных дней, проведённых вдали от всякого общественного транспорта, Билл расплылся в улыбке сразу же, как только знакомая вихрастая макушка показалась в дверях автобуса. Улыбку он, впрочем, спрятал. Отвернулся в сторону, а когда парень уже привычно вырубился у него на плече, притянул его ближе. Исключительно ради удобства, конечно же. Растрёпанные кудри, несмотря на небрежный вид, на ощупь оказались удивительно мягкими. Какое-то время Билл машинально поглаживал мальчишку по волосам, опускаясь на шею самыми кончиками пальцев. Кожа под его пальцами была холодной, обветренной. Он что, совсем идиот? Конец октября, а этот дурень не носил ни шарфа, ни шапки. И перчаток у него тоже не было. А руки, наверное, замерзали. Немного подумав, Билл без лишних угрызений совести взялся за подробный осмотр. Тот принёс результаты — на рюкзаке парня, помимо дурацких явно девчоночьих стикеров (Девушка, небось, постаралась? Или сестра? Подруга?) обнаружилась нашивка с именем: Д. Пайнс. Билл тихо рассмеялся. Вот это имечко, надо же. И, достав из собственной сумки блокнот, наскоро нацарапал, устроив лист на собственном колене: «Холодает, Сосновое Деревце. Купи себе шарф». Записка отправилась в передний карман рюкзака, и Билл, донельзя довольный собой, вышел на своей остановке. На следующее утро его сонная инфузория-туфелька всё так же мирно сопела у него на плече, и никакого шарфа на ней, разумеется, не было и в помине. Билл, игнорируя возмущённые взгляды стоящих рядом людей, даже залез во вчерашний кармашек, чтобы проверить наличие записки; его послания там не обнаружилось, так что он, ничтоже сумняшеся, оставил ещё одно. «Если ты этого не сделаешь, придётся мне». И на записке в среду: «Думаешь, я с тобой шутки шучу, Сосна? >:)». Смайлик Билл, оценив свою писанину критическим взглядом, поначалу перечеркнул. И даже заштриховал для верности. А потом решил, что к дьяволу всё, и перерисовал заново так внушительно, что тот занял собой добрую половину листа. Поразмыслив ещё немного — от одной остановки до другой, — вместе с запиской Билл опустил в рюкзак собственную пачку печенья. С шоколадной крошкой. Любимого. «P. S. От сердца отрываю, так и знай. P. P. S. Надеюсь, тебе нравится шоколад». Из того, что парень по утрам не выглядел сильно обеспокоенным и не озирался по сторонам с видом параноика на выгуле, Билл сделал вывод, что его Сосновое Деревце либо тупо, как дерево самое натуральное, либо же имеет причины полагать, будто таинственный адресат всех трёх посланий (и, разумеется, печенья) находит его на учёбе. Или на работе. Впрочем, на студента по возрасту и выражению мученической задолбанности на изнемождённом даже во время сна лице, Д. Пайнс походил куда больше, а найденный во время дальнейшего осмотра рюкзака учебник по аналитической химии давал надежду, что по части сообразительности этот мальчишка, может, и инфузория, но не такая уж и туфелька. ...следующим утром Сосновое Деревце в автобусе так и не появился. Место рядом с Биллом занял грузный мужчина лет сорока, и всю дорогу до работы Сайфер посвятил самовнушению: ну, подумаешь, проспал, опоздал. Ему-то какое дело? Тоже мне, проблема, подумал он в пятницу, буравя негодующим взглядом сидящую рядом девчонку лет пяти. Девчонка самым бодрым образом болтала в воздухе ногами, не достающими до пола, озиралась по сторонам и явно понятия не имела о душевных терзаниях незнакомого и мрачного, как зачётная неделя, мужчины. Ну, не напускает это бледное недоразумение слюней ему на плечо. И что? Переживёт. Билл тоскливо вздохнул и пересел на сиденье напротив, уступая место матери девчонки, после чего мстительно сгрыз у пятилетки на глазах всю пачку приготовленного для Соснового Деревца печенья. В воскресенье он не выдержал и пробил в социальной сети всех Пайнсов этого города. Своего загадочного Д. так и не отыскал, зато обнаружил на одном из первых по популярности мест Мейбл Пайнс, чьё сходство с потерянной инфузорией-туфелькой бросалось в глаза настолько, что никаких сомнений в их родстве не оставалось. В конечном итоге, Билл обнаружил на странице девушки и фотографии её, как оказалось, брата. По крупицам информации выяснилось, что Сосновое Деревце зовут Диппером, что глаза у него карие, что под мешковатой курткой он ровно такой же щуплый, каким Билл его и представлял, и что живёт он с сестрой, учится в университете, кампус которого находится как раз на конечной остановке того самого автобуса, что улыбается очаровательно и чуть неловко, а ещё: что извечный недосып у Диппера Пайнса, судя по кругам под глазами на каждом фото, — состояние не только тела, но и души. Когда в следующий понедельник Сосновое Деревце зашёл в автобус, Билл впервые обернулся к нему и расплылся в дружелюбном оскале. Он, в общем-то, не строил иллюзий насчёт собственного умения улыбаться: даже ко всему привычная Пироника, его лучшая подруга и заместитель, не реже раза в неделю грозно цыкала на его улыбки и грозилась вызвать экзорциста. Только пацан, к чести своей, не стушевался. Едва заметно напрягся, однако, на мгновение замешкавшись, робко улыбнулся в ответ и занял своё законное место. Это было несомненным шагом вперёд. Однако Билл понял ещё кое-что: причину, по которой его Сосновое Деревце отсутствовал целых два рабочих дня. Так неживописно можно было выглядеть разве что после болезни, да и носом это ходячее недоразумение шмыгало весьма красноречиво. Зато шарф теперь был на нём. Как и шапка. Абсолютно отвратительного болотного цвета и выглядящие так, словно пережить им пришлось не только Вторую, но и Первую Мировую, но теперь — были. Вот ведь моль бледная, раздражённо думал Сайфер, путаясь пальцами в мягких кудряшках ниже дурацкой шапки. Мелочь тщедушная, сонное одноклеточное. Кому он говорил шарф надевать? Кому, а? Этим же днём, затянув обеденный перерыв на полтора часа и сорвав тем самым очередное очень-важное-но-мне-вообще-то-без-разницы совещание, Билл вернулся на работу с целой охапкой цветастых пакетов и тут же, не затягивая, выцепил Пиронику в свой кабинет. Ткнул ей под нос телефон с сохранённой фотографией Соснового Деревца и, безапелляционно заявив «Помоги выбрать», вывалил содержимое пакетов себе на стол. — Псих отбитый, — с явным восхищением присвистнула его зам. — Лучше бы цветов купил. С выбором она, тем не менее, подсобила. И следующим же утром сверток с новенькими шарфом, шапкой и перчатками отправился мирно посапывающей Сосне в рюкзак. Туда же прикрепилась очередная записка: «Увижу без них — выдеру. А эту свою болотную мерзость сожги». Днём позже он получил возможность своими глазами убедиться, что подаренный комплект Дипперу невероятно к лицу. А увидев ещё в окно, как это симпатичное недоразумение, дожидаясь подъезжающего автобуса, жуёт печенье из очередной подсунутой накануне пачки, Сайфер едва не скончался от острого приступа самодовольства. Спустя три дня выяснилось что, хотя машину Билла вернули из ремонта, добираться до работы на автобусе не в пример удобнее: можно почувствовать единение с социумом, и не нужно беспокоиться о дозаправке, да и проездной уже оплачен на две недели вперёд... Ещё через два дня молодая женщина из тех, кто регулярно ездил тем же маршрутом и чьи лица Биллу успели порядком примелькаться, самостоятельно согнала с сиденья рядом с Сайфером какого-то постороннего парня, вздумавшего примоститься там за остановку до появления Диппера. Несколькими минутами спустя объявившийся мальчишка, ни о чём не подозревая, плюхнулся возле Билла и, впервые за все дни, нерешительно улыбнулся ему первым. А потом был случай: на остановке Соснового Деревца, который по неясной причине всё никак не объявлялся, автобус простоял лишние пять минут против строгого расписания. Пассажиры начали уже роптать, когда Диппер, запыхавшийся, раскрасневшийся от бега, появился в дверях. Ввалился в салон, рухнул устало на привычное место, и только после этого автобус, закрыв двери, двинулся дальше по маршруту. Выходя на своей остановке, Билл благодарно подмигнул водителю. И тот с донельзя самодовольным видом отсалютовал в ответ. Между тем, содержимое записок с каждым разом становилось всё откровеннее. «У тебя красивая улыбка, если хочешь знать». «А задница так вообще высший класс». «Однако будет неловко, если вдруг выяснится, что ты не гей». «Ха-ха. Не гей, как же. Понял шутку? Понял ведь, да?». «Не то чтобы я пытался быть грубым, но мой гей-радар при виде тебя зашкалил и пал смертью храбрых». — Детский сад какой-то, — вздохнула Пироника, когда застала начальника сочиняющим первые в своей жизни стихи. — Сводил бы его уже выпить, а. В первый раз, что ли? Да он же сам к тебе каждое утро подсаживается! Напоишь, трахнешь и успокоишься. — Ты ничего не понимаешь в рыцарстве, женщина, — огрызнулся Билл. Ему было не до того. Он уже добрые пятнадцать минут вдохновенно пытался отыскать не слишком похабную рифму для строки про олений взгляд. — С ним так нельзя. Он не такой. Я давлю на его чувство прекрасного. — Пока что ты давишь только на его паранойю. И манию преследования в частности. — Между прочим, — Билл уязвлённо поднял взгляд от исписанного листа, — сегодня он впервые со мной поздоровался. То есть он, конечно, не в курсе, кто я такой, но поздоровался же! Разве не прогресс? Закатив глаза, Пироника пробурчала что-то очень похожее на «какойжетыпридурокгосподи», но спорить не стала. А получившиеся стихи даже одобрила. Так что те следующим же утром оказались вложены Дипперу в рюкзак, а Билл мысленно приписал поэзию в личный нескромный список обнаруженных у себя талантов. ...продолжаться так долго, тем не менее, не могло. Срок оплаченного проездного подходил к концу, в то время как и без того скудные запасы терпения Билла исчерпали себя настолько, что уже начали уходить в глубокий и беспросветный минус. Сколько там времени по стандартам отводилось на достаточно длительные ухаживания? А если следовать теории трёх свиданий, Билл и вовсе побил все собственные рекорды. Очередным утром он зашёл в автобус, удерживая в руках подставку с двумя стаканчиками кофе. Две остановки спустя Диппер привычно прошёл к своему месту и, взглянув на протянутый стаканчик, с явной растерянностью улыбнулся: — Доброе утро. А зачем ты... Билл бесцеремонно пихнул ему в руки его порцию. За рукав притянул на сиденье и расплылся в своей излюбленной срочно-вызывайте-экзорциста улыбке. — Пей свой кофе, Сосновое Деревце, — перебил он, намеренно использовав привычное обращение из записок, — и слушай очень внимательно. Диппер удивлённо моргнул и, посмотрев на Билла, сделал глоток. — Во-первых, — продолжил тот, — на автобусе ты больше не ездишь. Дашь адрес, буду забирать на машине. Меня, понимаешь, уже задрало тут трястись. Во-вторых, сегодня в семь у нас ужин. И серьёзный разговор на тему планирования времени и пользы здорового сна НЕ на незнакомых мужиках в общественном транспорте. Сбоку от них послышались шепотки, среди которых раздалось удивительно отчётливое «Ну наконец-то!». Кто-то из пассажиров дал другому пять, пара человек, явно проспорив, обречённо полезла за кошельками. Билл ожидал, пожалуй, что мальчишка сникнет, смутится и, вероятно, перепугается до жути. Но Диппер его удивил — глотнул ещё кофе, а потом просиял и в тон ему отозвался: — В-третьих, моя сестра только что проиграла мне двадцатку. Так и знал, что это ты, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд. — Она ставила на моего одногруппника. — Но, признай, — хмыкнул Билл, — ты охренительно рад, что я — это я. — Предположим. Кстати, если хочешь знать, — чуть смущённо потянув себя за край шарфа, Диппер пожал плечами, — отвечая на тот твой давний вопрос: я терпеть не могу шоколад. — Пф. Да кого это волнует? — И ты пишешь отвратительные стихи. — Придумай что-нибудь правдоподобнее, малой. — Нет, я серьёзно — больше никогда так не делай. Это было сущим кошмаром. — Ещё одна шпилька в адрес моих великолепных методов флирта, — заявил ничуть не уязвлённый Билл, — и я решу, что спящим ты мне нравился больше. — Это я к тому, — заметил Диппер, явно повеселевший, — что ты с самого начала мог... ну, знаешь. Просто позвать меня выпить кофе. Мысленно пообещав Пиронике бутылку лучшего скотча из своих запасов, Билл красноречиво развёл руками: — Окей. Как скажешь. Зову прямо сейчас. Кофе уже есть, к слову. — Он бросил быстрый взгляд на циферблат наручных часов. — Но первую пару ты пропустишь, так и знай. И Диппер, почему-то самым потрясающим образом зардевшись, пожал плечами: — А мне сегодня ко второй. Я вроде как специально... пораньше... Нет, подумал Билл. Пиронике — не одну бутылку. Две. Как минимум. А потом подумал ещё и взял Диппера за руку. Тот покосился с подозрением, но не отстранился, и Билл осклабился шире. День стремительно налаживался; утро понедельника, вопреки законам мироздания, в самом деле выдалось добрее некуда. А значит, всё было хорошо.