Волшебство

День не ладился с самого начала. Лорас проснулся так поздно, как сам от себя не ожидал, с тяжелой, мутной головой. Глаза были неприятно сухие, как песка насыпали, и так же пересохло горло. Странно. Лорас знал от Ренли, на что похоже похмелье, но откуда бы взяться похмелью, он, считай, и не пил вчера, хотя хозяева хвастались своими погребами. Ренли всегда внимательно следил, сколько он пьет, говорил: «Тебя, мой дорогой, легко уносит». Мысль внезапно отозвалась смутным раздражением. «Может, пора бы ему перестать за мной следить, как за младенцем?». И это «мой дорогой», которое Ренли всегда вворачивал по таким поводам, было уж точно лишним. Ренли не было. Лорасу передали с поклоном, что его вызвали на встречу Малого Совета. Это значило, что Ренли вернется в лучшем случае к закату, и все планы на сегодня пошли прахом. Не то чтобы они были такими уж важными... Хотя были. В Малом Совете, как Ренли сам говорил, его решили помучить напоследок, прознав, что он вскоре собирается покинуть Королевскую Гавань, и притом надолго. «Они там не могут вору руку отрубить без Мастера над Законом» – вздыхал Ренли, и о происходящем на совете отзывался как о деле исключительно скучном. И все же, с появлением Станниса, являлся туда исправно. «А мог бы, между прочим, и отвертеться». Лорас поднялся неохотно. Мышцы тянуло в странных местах, тело было тяжелое, и побаливала нога, на которую ему вчера наступили за танцами. В спальне было неприятно пыльно, по полу стелился сквозняк, и, вообще говоря, простыни следовало сменить еще пару дней назад. За что только Ренли вечно нахваливает своих слуг?.. Умываясь, Лорас опрокинул на себя почти полный таз воды, с оглушительным дребезгом ударившийся об пол и оставивший его в мокрой, мерзко липнувшей к телу рубашке. Лорас от души пнул таз. Легче не стало, только теперь еще ушиб мизинец. Есть не хотелось совсем, хотя в желудке и было неприятно сосущее чувство. Впрочем, захочешь тут есть, когда пирог остывший, непропеченный, и ножи тупые. Как будто в отсутствие Ренли можно было не стараться. Лорас выбранил слуг и потом добавил еще за недоуменные, обиженные даже, подумать только, взгляды, которые ему посылали. Да что они вообще о себе возомнили? Лорас спустился было к оружейному двору. Замедлил шаг на лестнице. Двор в Красном Замке не пустовал почти никогда и бы полон сейчас. По голосу Лорас узнал Бороса Блаунта, кого-то еще из белых плащей, и еще каких-то рыцарей Ланнистеров с оруженосцами, которые все время вертелись в замке и чьи имена он не читал нужным запоминать. Ну просто отлично. Чуть заприметят его – примутся разглядывать придирчиво (как будто имеют право), напрашиваться к нему в пару (еще поди изобрети предлог отказаться) и набиваться в друзья. Нет уж, спасибо. Лорас раздумал входить в оружейную и направился к конюшне. На полпути мысль догнала его: что, если кто-то успел заметить, как он топчется у ворот? Точно, кто-то махнул в его сторону рукой… Теперь вообразят невесть что, и потом, чего доброго, станут шептаться про него по углам… Да нет, какое ему вообще дело, что там подумают… всякие? Лорас ускорил шаг. Верховая прогулка не задалась тоже. Серая ни с того ни с сего артачилась, капризничала, жевала удила, точно ее оводы покусали, и дергала поводья, чего за ней обычно не водилось. И все представление ей вздумалось устроить посреди людной площади, и на него глазели. Смотреть им больше не на что?.. Взгляды раздражали, несколько окликов раздражали еще больше. С чего ему вообще могло придти в голову, что это приятно, когда кто ни попадя треплет твое имя? Сладив с Серой, Лорас все-таки выехал за ворота. В лугах стало получше, но собирался дождь, и навалилась духота, и какая-то мелкая мошкара носилась низко над травой, жужжа и набиваясь в нос. Серая закапризничала снова, и Лорас повернул обратно. Вернулся он уставший – смешно, меньше двух часов он ездил – вспотевший, и в настроении немногим лучше, чем утром. Обед, по крайней мере, оказался лучше завтрака, хотя есть в одиночестве и было тоскливо. Вечер был длинный, бесконечно длинный и совершенно пустой. Лорас сходил проведать Шторма, но Шторм тоже был не в духе. Побродил по башне. Постоял у окна. Полистал книгу. Почему все такое скучное, тягомотное, бессмысленное?.. Всегда было так легко найти, чем себя занять, почему все разом поблекло? Лорас попробовал дописать письмо Маргери: он задолжал ей, а вчера казалось, что написать есть о чем. Но выходила какая-то невнятная ерунда. И перо оказалось дрянное, скрипело так, что зубы сводило. Только лист испортил, придется и предыдущее переписывать. Хотя может и не стоит: он перечитал начало письма и там тоже обнаружил полную ерунду. Маргери его на смех подымет, и будет права. Лорас скомкал бумагу, швырнул в угол. Забрался на кровать, накинул одеяло на голову, зажмурил пересохшие, саднящие глаза. Ренли вернулся, когда уже совсем стемнело. Раздались знакомые шаги, скрипнула дверь, и Лорас подхватился навстречу. –Меня стережешь? – сказал Ренли и улыбнулся. Лорас вдруг почувствовал себя каким-то… жалким. – Нет, – сказал он зачем-то и быстро пригладил волосы. – Да ну? – Ренли хмыкнул и кивнул на скомканное одеяло. Его тут что, в чем-то уличить хотят? Ренли шагнул ближе, обнял. Шумно выдохнул в шею. – Хорошо, что ты меня дождался, – сказал он. – А то я после всех приключений... – Что ты так долго? – А, неважно, не хочу про них, – отмахнулся Ренли, и что-то в его ответе неприятно царапнуло. – Лучше иди сюда. Почему-то снова захотелось ответить «Нет». Но Ренли уже целовал его, и расстегивал пуговицы. Лорас обнял его в ответ, и Ренли поежился. – Ничего себе руки у тебя ледяные, – сказал он, потом пригляделся, отвел волосы с лица: – И сам ты какой-то смурной. Тоже день не задался? – Да, – ответил Лорас и повел плечом: – Пустяки. Ренли улыбнулся, слегка прикусил за нижнюю губу, и его руки нырнули под рубашку. – Очень удачно, – сказал он, – что ты тоже не хочешь разговаривать, правда? Очень, очень хорошо… – забормотал он уже в шею, притиснул крепче, с довольным, почти утробным звуком, его пальцы с силой сжали бока. Потом Ренли сказал со смешком: – У меня сейчас терпения ни на что не хватит. Давай-ка мы просто?.. Лорас кивнул. И почувствовал странное, непонятное, неуместное облегчение. Что такое, с чего бы?.. Ренли заулыбался сильнее и быстро опустился на колени. Задрал на Лорасе рубашку, пробежал по груди, животу, бокам сначала пальцами, потом – губами, одной рукой обнял под поясницу, другой – потянул завязки на бриджах. * * * Ренли лежал, устроив голову у него на груди, ровно дышал и задумчиво, медленно накручивал прядь его волос на палец. Протягивал, накручивал снова. – Ты спрашивал, чем я был занят, – сказал Ренли. – Так вот, ты не поверишь, что устроил Станнис. Я не я буду, если завтра вся Королевская Гавань не начнет про это болтать, а послезавтра – петь. Ренли переложил голову на другую сторону груди, взял другую прядь. – Мне еще вечером принесли письмо от Ирри – он не подписался, но его руку я всегда отличу. Знаешь, он до сих пор пишет «р» в обратную сторону, так я его и не отучил, и ко всем буквам пририсовывает длиннющие завитушки… Что это у Ренли в голосе – нежность?.. Лорас почувствовал, как сам собой хмурится лоб. – Ну и слог, конечно, мне так никакие высокие лорды не пишут, хоть и с ошибками. Так вот, Ирри написал: до него дошли слухи, что мой добродетельный и известный безупречностью брат – он не уточнил, который, но и так понятно, правда? – собирается запретить в Королевской Гавани бордели, все до единого. Представляешь? Ирри выразил недоумение и попросил, если меня не затруднит, выяснить точно и что-нибудь предпринять. Лорас видел, что Ренли улыбается. …Так он все еще получал письма от этого своего Ирри? И ничего не говорил, ни слова? Странно, нудно засосало под ложечкой. – «Дошли слухи»… Ногами они дошли, вот что я думаю. И я очень надеюсь, что прямо до Ирри, а не до девиц. Потому что Станнис-то своей свите, очень может быть, даже руку подает, и без перчатки. Ренли мстительно хихикнул: – Все-таки нашелся какой-то живой человек, да еще с совестью, среди этих его советчиков с каменными физиономиями. …Все верно, истории, которые Ренли про себя рассказывал, почти все происходили тут, в Королевской Гавани. Не то чтобы Лорас не понимал этого прежде, но… Ирри, Рикард и другие, чьих имен Ренли не называл – они ведь никуда не испарились. Столица – большой город, и все же Лорас, вполне возможно, даже сталкивался с кем-то из них. И Ренли ничего не говорил, не упоминал, не заикался даже. Что Ренли мог писать им всем, до сих пор? – Я, сам понимаешь, сперва не поверил. Сплетни сплетнями, но даже у Станниса есть что-то вроде головы на плечах… И вот я прихожу сегодня на Малый Совет – ну, ты знаешь, я не понимаю, зачем я им там сдался… «Как будто без Мастера над законом ни казнить, ни женить, ни разбойника повесить», скажет Ренли сейчас. Он все время повторяет эту присказку. – Как будто без Мастера над законом ни казнить, ни женить, ни разбойника повесить, – сказал Ренли. – Прихожу, готовлюсь, как обычно, скучать. И тут Станнис устраивает такое представление, что скучать не приходится. Ты бы его слышал! Воздвигся, наморщил всю лысину и принялся обличать пороки. Я ему сказал, чтобы он записал для Верховного Септона парочку особенно удачных мест, а то старик в последнее время как-то без прежнего обличительного пыла. Ренли перехватил прядь между пальцами, так что получилась кисточка, и принялся, не поднимая головы, рассеянно щекотать Лорасу плечо. – И под конец – да, так прямо и заявил: настало время положить конец мерзости и бесчинству, пора запретить бордели. Что началось, можешь представить. Пицель что-то шамкает, Мизинец что-то блеет про налоги и пустую казну, но я как-то не думаю, чтобы его казна волновала больше, чем собственный карман, все же знают… Лично я сказал Станнису, что он, конечно, может попытаться запретить бордели и заодно повелеть дождю идти снизу вверх. Тут-то я выслушал еще одну речь про то, как я потакаю всяким мерзостям. Представляешь, я услышал про себя что-то новое, так он расстарался. Я даже пожалел, что Роберт Малый Совет не жалует, было бы еще веселее. Потом, конечно, вмешался Джон Аррен, велел прекратить позорище и дело кончилось понятно чем… Я, конечно, мог бы сбежать из этого приюта для убогих на голову, но мне хотелось дождаться, чтобы написать Ирри, что станнисовой чуши можно не опасаться. А то Ирри как раз собирался уходить на покой и заводить собственный дом. Так бы пришлось ему, наверное, обратно за Узкое Море, а что ему там делать… Да перестанет он когда-нибудь твердить про своего Ирри или нет?.. Ренли поднял голову, улыбнулся: – Какой-то ты тихий. Я тебя заболтал, да? Он снова положил голову Лорасу на грудь. Закрыл глаза. – Смеяться я смеюсь, но мертвого же допекут своей чушью… Так хорошо… так хорошо, что у меня есть ты, мое сокровище. Не понимаю, как я раньше без тебя обходился. Сегодня весь день мечтал, как вернусь к тебе. Он улыбнулся: – Хорошо, что Станнис мыслей не читает, правда?.. Он потянулся поцеловать, и Лорас увидел, как меняется его лицо, и на нем снова проступает такое знакомое желание. – Ты ведь спать еще не хочешь? – спросил Ренли. Лорас мотнул головой. Рука Ренли нырнула под одеяло, легла на бедро привычным жестом. –Хорошо, – промурлыкал Ренли,– лучше некуда… Нет-нет, останься так, ты очень хорошо лежишь… … Лорас так и не успел толком понять, что же произошло. Намерения Ренли были совершенно прозрачны, и Лорас их сперва только приветствовал. Прикосновения, путаные ласковые словечки, которые слетали с губ Ренли всякий миг, как эти губы не были заняты чем-то еще… Все было знакомое, привычное, желанное. И значит – все должно быть таким же волшебно, совершенно, упоительно прекрасным, как было между ними с той самой ночи после турнира. Радость, любовь и единение. Лорас изо всех сил попытался вернуть это ощущение, но не смог его даже вспомнить. Ренлины ладони были слишком горячими, почти липкими, и прикосновения его рта – слишком влажными, а выражение на его лице было выражением вожделения, одного плотского вожделения, и ничем больше. То, что они делали прямо сейчас… То, что Ренли собирался с ним сделать… То, что делал с ним все это время… Лорас увидел себя со стороны, отчетливо, с безжалостной ясностью: себя, лежащего под Ренли, себя, с бесстыдно, унизительно разведенными коленями, точно так же, как ложились под Ренли его прежние, случайные и неслучайные любовники… Ренли не спеша обвел кончиками пальцев его губы и затем протолкнул палец в рот, так что ноготь слегка стукнулся о зубы. Лорас обнаружил, что его голова с силой отдергивается, что его руки отдирают от его тела руки Ренли, что его спина уже упирается в резное изголовье, и что его голос произносит: – Не трогай меня! Отпусти! Из флакона, который Ренли, должно быть, выронил, растекалось масло и впитывалось в простыню. Сам Ренли прижался спиной к изножью. – Ты что? – нахмурился он. – Что случилось? «Всё!» Вместо этого из горла вылетел какой-то полузадушенный, сиплый звук. Желание чем-то прикрыться вдруг стало нестерпимым. Лорас схватил одеяло в кулак, с силой потянул на себя, выдергивая из-под Ренли. И Ренли почему-то отшатнулся, и сильнее вжался спиной в резное дерево. – Лорас, да что я сделал?! Это он что, возмущается? Он?.. – Ты… ты еще спрашиваешь! – собственного голоса оказалось не узнать, и Лорас быстро сглотнул, злясь на эти слишком высокие и жалкие звуки. – Да уж я спрашиваю, знаешь ли, потому что… – Являешься, разливаешься тут соловьем про своего… своего… – Лорас дернул не поддававшееся одеяло сильнее, затрещала ткань. – Про этого своего бордельного мальчика!.. Лежишь со мной – и расписываешь, как… И после этого тянешь ко мне руки, и потом еще спрашиваешь, что случилось! Да простыни же не успели остыть, как Ренли заговорил про свою шлюху, вдруг понял Лорас. Ренли моргнул. – Ирри?.. Он-то чем вдруг тебе не угодил? Тысячу раз я про него говорил, ты и не думал оскорбляться. «А может, стоило бы!» – А может, стоило бы! – Тебя послушать, так я Ирри сюда привел, и прямо у тебя на глазах… – Нет никакой разницы! – Проклятье, Лорас, ты сам-то себя слышишь? Ну смешно же! – Да тебе всё смешно! Всегда всё смешно! Только и знаешь, что надо всем подряд потешаться, и… Ренли вскочил на ноги так резко, что вздрогнула и скрипнула кровать. Сдернул второе одеяло, потянул на себя. И выпалил, злым, отчетливым шепотом: – Ну, знаешь!.. Если я захочу поучений – могу и к Станнису наведаться! А если… если мне придет охота выслушивать капризы – так я лучше женюсь! Благо, долго искать не придется, можно хоть завтра! Выпалил – и сразу замолчал. …Лучше бы Ренли его ударил. Тяжелый ком осел в груди, тяжелый ком застрял в горле. Стало больно дышать. Лорас крепко зажмурился. Нужно было ответить что-нибудь, нужно было разозлиться сильнее, нужно было хотя бы сохранить остатки достоинства. Лорас отвернулся, подтянул колени к груди и уткнулся лицом в сгиб локтя. Да какая уже разница – достоинство… Прекрасная, волшебная любовь между ними – и все распалось на части, в прах рассыпалось. И ведь из-за чего? Из-за какой-то… Из-за какого-то… Боги, как глупо, как бесконечно глупо, как же так вышло… И ничего теперь не исправишь… Боги, ну почему так больно… Завтра же нужно уехать из Королевской Гавани. Завтра же. Нет, уже на рассвете. И в Хайгардене… нет, только не обратно в Хайгарден, куда угодно, только не обратно в Хайгарден… Лорас услышал шаги и как шуршит по ковру одеяло. Перина скрипнула и осела под весом Ренли. Куда угодно, только не в Хайгарден… Как же он покажется, если… Они будут знать, они все будут знать, и… А не надо было все это время быть таким наивным, доверчивым дитятей… А надо было… Рука Ренли опустилась на плечо, и мучительный, бессвязный поток в голове остановился, замер, притих. Ренли глубоко вздохнул. – Ну, –сказал он, – вот это я зря. Вздохнул снова: – Но и ты не подарок к именинам. А я, ты же знаешь, такое несу, когда… А, проклятье, да что я опять. Ренли вздохнул в третий раз, еще глубже. – Ты знаешь… Ты знаешь, что можешь быть не на шутку устрашающим, когда злишься? Видел бы ты свое лицо и слышал бы ты свой голос. Устрашающим?.. Это было так неожиданно, что Лорас даже обернулся. Последнее, чем он себя сейчас чувствовал, – чем-то устрашающим. Жалким, смешным и предельно несчастным – да. Но устрашающим?.. Ренли коротко встретился с Лорасом глазами, потом отвел взгляд. – А олени, – сказал он, глядя куда-то в потолок, – Олени – существа пугливые. Даром, что здоровенные. Лорас не видел его лица, но отчетливо видел красные следы у него на спине, повыше лопаток – там, где Ренли втиснулся в изножье кровати. Отпечатки уже бледнели, но все еще повторяли узор. От острой резной шишечки у Ренли наверняка синяк останется… Ренли покосился на него и, должно быть, прочел что-то по лицу, потому что опустил плечи и весь как-то расслабился. – Оба мы зря, а?.. – сказал он. Потом добавил с искренним беспокойством: – Лорас, я правда дал тебе причину ревновать? Стало стыдно. Лорас помотал головой. –То есть Ирри ни при чем, так? Лорас помедлил – и кивнул. Стыд усилился. – А что на самом деле случилось? Боги, нет, не этот вопрос. Лорас собрался ответить: «Ничего», или возможно: «Я не знаю», или, возможно: «Зачем ты допытываешься?», но Ренли вдруг сказал: – Нет, подожди. И быстро положил ладонь Лорасу на глаза. – Вот теперь говори. Лорас прекрасно мог видеть через неплотно сомкнутые пальцы. Но дело же было не в том. – Я тоже не смотрю, – сказал Ренли над головой. Лорас закрыл глаза и заговорил. Впервые за весь вечер он узнавал собственный голос. Ренли так и не отнял ладони. * * * Ренли сказал: «Это же твоя соколица?». И еще сказал: «Не понимаю. Мы ведь все уладили». И еще: «Но с чего ты так? Я же совсем не переменился к тебе, что вчера, то и сегодня. Или что? Или нет?». И еще: «Беда с тобой, ты знаешь? Но не заскучаешь, что правда, то правда». И еще: «Дурень ты, вот что. Да и я дурень». И еще: «А, ну захандрил. Бывает». Что-то такое еще он говорил. Что-то такое еще Лорас ему отвечал. Дыхание Ренли при каждом выдохе шевелило волосы надо лбом. Ладонь, лежавшая на лице, была теплой, и Лорас чувствовал, как на виске бьется жилка, прижатая ренлиными пальцами. Сначала быстро, потом все тише и тише. * * * Потом – Лорас не знал, сколько прошло времени, но немало, потому что когда он снова открыл глаза, свечи сильно оплыли – потом Ренли сделал нечто очень странное. Поглядел, сощурился и принялся сосредоточенно и деловито закутывать Лораса в одеяло. –Я тебе что, младенец?.. – Лорас нахмурился. – По временам – так вылитый, – ответил Ренли весело. – Да тихо ты. Не мешай и не брыкайся. Тон был знакомый. Последний раз Ренли говорил так в ночь после посвящения. Пожалуй, стоило ему довериться. Ренли закончил кутать, отстранился полюбоваться и разулыбался. –Тюлень, – заключил он. – Причем толстый тюлень. Потом обхватил обеими руками прямо поверх одеяла, крепко прижал к себе, спиной к груди, и устроил подбородок у Лораса на макушке. Лорас повел плечами, напрягся, по привычке прикинул, как вырываться: было по крайней мере два способа… Хватка в ответ стала только крепче – на силу Ренли никогда не жаловался. И вот тут произошло нечто еще более странное. Лорас прибавил усилий, руки Ренли сделались совсем жесткими, и должно было стать до крайности неуютно. А стало спокойно. Напряжение ушло разом, целиком, из всего тела, даже из шеи, даже лоб разгладился, даже узел в груди ослаб. – Лучше? – спросил Ренли. Когда он говорил, то слегка стукался подбородком о макушку, отчего его голос отдавался во всем теле. – Да, – ответил Лорас чистую правду. – Как ты это придумал? –Так это не я придумал. Это ты придумал. Ты же все время со мной так делаешь. А, понятно теперь, почему Ренли так нравится, если его обнимать как можно крепче… – Если хочешь знать, – сказал Ренли, – так по-моему с тобой Красный Замок злые шутки шутит. Ты думаешь, тут только Таргариены с ума сходили? Как бы не так. Знаешь про драконий шепот? Нет? Рассказывают, что две зимы назад… Насколько Ренли сам верит в свою историю, понять было невозможно. Но и неважно, потому что Лорас быстро потерял нить и слушал только голос. Зачесался лоб, но высвобождать руку было долго и не хотелось, и Лорас, запрокинув голову, потерся Ренли о ключицу. «Как лошадь». Ренли уронил голос до медленного шепота: в его истории кто-то опять за кем-то крался по пятам. «В руках у истинной любви целительная власть, сильней недуга, горя и несчастья…» Нет, вряд ли, потому что речь ведь о прекрасные девах, возлагающих нежных белые руки на голову поверженного рыцаря… Нет, вряд ли, потому что следующее утро оказалось ненамного лучше предыдущего. Лорас снова проснулся за полдень, в глазах снова был песок. Мир выглядел так же: словно вдребезги разбилось цветное стекло, сквозь которое Лорас смотрел прежде, и за пустой рамой обнаружился пыльный чулан. –Ты все хандришь? – спросил Ренли, когда вернулся. Вернулся он довольный и что-то насвистывал. – Бывает. Лечится пирогами с изюмом – Брелла для тебя расстарается, будь уверен. Еще можно тебя Пицелю показать. Он поохает, покряхтит, попотчует тебя толченым ящеричьим хвостом – как рукой снимет. – Пицеля твоего, – буркнул Лорас, – самого бы кому-нибудь показать. Гробовщику, например. Ренли укоризненно поцокал языком. – Никакого почтения к чужим сединам. Уж я знаю. – У тебя-то какие седины? – Вчера один волос нашел. – Врешь. – Вру. Никакого раскаяния по Ренли заметно не было. – Что ты там напеваешь? – спросил Лорас. Ренли заулыбался, как сытый кот, и повторил. Песенка была про то, как разъяренные шлюхи Королевской Гавани собрали армию и отправились брать штурмом Драконий Камень. Особенно лих оказался второй куплет, где речь шла об осадных орудиях, знаменах и боевых кличах. – Но как же кто-то успел?.. – спросил Лорас. – Ну как, – сказал Ренли и подмигнул, – Королевская гавань полна даровитых сочинителей. И у них обычно прискорбная нехватка серебра в карманах. А ты знаешь, я человек добрый. Жалостливый даже. Да, кстати, держи. Ренли положил перед Лорасом изрядную стопку вскрытых писем: простая серая бумага, сломанные печати без гербов. – Это мне Ирри писал, – объяснил Ренли. Лорас чуть не отпрыгнул в сторону. – Ренли, я не стану читать твоих писем!.. Только этого не хватало, и без того было страшно стыдно за то, что он наговорил – и надумал вчера. Ренли пожал плечами. – Ну и напрасно, – сказал он совершенно спокойно. – Много потеряешь. Больше тебе такого нигде не расскажут. Ладно, я сам тебе почитаю. Ренли выбрал письмо наугад, устроился в кресле с ногами и принялся читать с выражением. Спустя минуту Лорас обнаружил себя хохочущим так, что стало нечем дышать. Бреллины особые пироги были выше всяких похвал. * * * Лорас проснулся, когда солнце только-только показалось над Узким морем. С наслаждением потянулся. Вдалеке кричали чайки, но куда громче заливались воробьи, в избытке жившие под крышей башни. Голова была легкая, светлая и ясная. Что за чушь ему лезла в голову позавчера? Ерунда какая-то, даже и не вспомнить, что именно. И правда разве, Красный Замок и этот, как его, драконий шепот?.. Если не зевать, он успеет обернуться за цветами, пока Ренли еще не проснулся. * * * Они легли вместе тем же вечером. Лорас опасался, что Ренли станет вести себя преувеличенно ласково, но Ренли не стал. Только спросил: «Уверен? Можно наоборот». Лорас был уверен. Это не было волшебно. Но было очень хорошо, тепло и немного забавно: Лорас вдруг заметил, что у Ренли есть любимый порядок, в котором он шепчет нежные словечки. «Сам такой» – сказал в ответ Ренли и продолжил шептать, даже не сбившись. Волшебно не было, но было просто и совершенно правильно. Они лежали потом долго, в обнимку, взмокшие и липкие, и ренлины волосы, упавшие на лицо, щекотали нос, но было слишком хорошо, чтобы пошевелить хоть чем-нибудь. * * * – Ренли… – А?.. Не спится? – Ренли, у тебя же есть… пещера? – Есть, конечно. – Вот здесь? – Да. А у тебя? – И у меня.