Ненормальный

— Чжань Си… Цзянь шепчет его имя, всхлипывает, и в сердце Чжамао что-то очень больно трещит, будто сами ткани сердечной мышцы рвутся на куски. Видеть Цзяня плачущим — невыносимо. Осознавать, что это он, Чжамао, является причиной его слёз — еще невыносимее. Цзянь пахнет мокрым асфальтом, ночной прохладой и летним дождём. Это, скорее всего, веет из приоткрытого окна, а от Цзяня на самом деле несет алкоголем, но Чжамао не размыкает объятий. И ему уже плевать, что у Цзяня стоит, а сам Чжамао хорошо ощущает это через несколько слоёв одежды. Он лишь сильнее сжимает его в объятиях и очень хочет, чтобы Цзянь перестал плакать. Ведь такой Цзянь — совсем неправильный. Он же всегда дурак. Он же смеется, шутит, улыбается во все тридцать два. Цзянь — концентрация несерьезности и идиотизма. Цзянь не умеет грустить. Но сейчас он плачет. Цзяню настолько больно, что он не может сдержать слёз, а то небольшое количество алкоголя, которое гуляет по его организму, только усиливает эту тихую истерику. Ему стыдно за свои слёзы, но в то же время он не хочет прекращать — ведь из-за этого Чжамао его обнимает, и можно прижиматься к нему, вдыхать его запах, ощущать тепло… Ну хотя бы так.  — Чжань Си, прости меня, — глухо говорит он куда-то в плечо Чжамао. — Если бы можно было от этого избавиться и не чувствовать… — он всхлипывает и повторяет снова: — Это ненормально. Почему я такой ненормальный? Чжамао размыкает объятия и, упираясь локтем в кровать, нависает над ним:  — Всё хорошо, Цзянь. Всё в порядке. — И это самая жестокая ложь, которую только Чжамао произносил в своей жизни. Да совершено ничего не в порядке! Он вытирает пальцами влагу с лица Цзяня, гладит его по щекам ладонью и зависает взглядом на подрагивающих губах, думая, что они наверное соленые — из-за слёз. Но наверняка мягкие и тёплые. И разве это нормально — хотеть попробовать их? Сознание Цзяня стремительно проясняется, и он думает, что продал бы вселенную за то, чтобы Чжамао поцеловал его сейчас. Кажется, что если он это сделает, из Цзяня испарится вся боль, которая рвёт внутренности на тонкие кровавые лоскуты, которая заставляет ночами просыпаться от ощущения безысходности. Которая не позволяет спокойно вдохнуть, когда Чжамао находится рядом, и которая сейчас медленно убивает Цзяня просто потому, что любимые руки касаются его щёк. Нежно, аккуратно… И Чжамао смотрит на него так, что на пару мгновений, лишь прикрыв глаза и отдавшись этой ласке, можно поверить, что он чувствует то же самое. И представить, что внутри Цзяня не болит, а пылает от желания и страсти, что тянущее возбуждение внизу доставляет удовольствие, а не мучение. А потом в его рот проникает мягкий язык Чжамао, губы обволакивает тёплая влага, и Цзянь давится то ли всхлипом, то ли удивленным вздохом. Обхватив руками шею Чжамао, тянет на себя, заставляя того прижаться ближе, совсем вплотную, потому что он не собирается отпускать его. Ни в коем случае. Даже если это лишь плод его пьяного воображения. А Чжамао, целуя его, понимает, что это приятно. И что только кажется сложным признаться себе и отпустить, а на самом деле сложно, отпустив, вовремя остановиться. Ведь останавливаться совсем не хочется. Ведь сейчас, погружаясь языком в податливый рот, изучая его, пробуя на вкус, покусывая губы, Чжамао больше не ощущает тянущей боли. И ему кажется, что Цзянь тоже перестает её ощущать — а Чжамао всё готов сделать, только бы избавить его от неё. Цзяню жарко — и он чувствует, что Чжамао тоже горячий. Одежда — лишняя и совершенно ненужная, а желание касаться обнаженной кожи — необходимость. Кожа у Цзяня соленая, Чжамао ощущает её вкус, спускаясь от губ по шее. Поднимается снова вверх к лицу, целует щеки и возвращается к губам. Стянув с Цзяня кофту и обнаружив под ней футболку, Чжамао удивляется мелькнувшей мысли: что он не против бы эту футболку сейчас разорвать, чтобы добраться до тела Цзяня… И когда только успел так распалиться? Ему крепко сносит крышу, и он не знает, нужно ли останавливаться. Но точно не хочет этого делать. Цзянь боится того, что Чжамао может внезапно остановиться. Цзянь даже в мыслях никогда не мечтал дальше поцелуев, ведь даже они казались невозможными, но сейчас он готов пойти на всё, чего бы Чжамао ни захотел, только бы это не заканчивалось. Пока Чжамао думает, нужно ли ему сейчас останавливаться, Цзянь протягивает руки и расстегивает молнию на его кофте. Приспускает рукава и берется за низ футболки, чтобы потянуть за её края и коснуться пальцами живота. Эти прикосновения приятны. От них щекотно, мурашки бегут по телу, и внизу скапливается напряжение. А еще в этот момент Чжамао совсем не думает о последствиях. Зато замечает, что у Цзяня совершенно сухие глаза, а на его бледных щеках проступает яркий румянец. Понимать Цзяня без слов — просто. И сейчас его расфокусированный взгляд и хриплое дыхание говорит о том, чего он хочет. А Чжамао не собирается ему отказывать. Стянуть с Чжамао верх одежды — полминуты. Приподняться на локтях и высвободиться из собственной кофты и футболки — еще тридцать секунд. И можно касаться кожи Чжамао, водить по ней пальцами и следить за тем, как тот неуверенно повторяет движения. Потом Цзянь смелеет — потому что уже совсем жарко. Он поднимается и упирается коленями в постель, сам целует Чжамао — глубоко и по-настоящему. Прижимается к нему и чувствует своей кожей его кожу. Это тепло. Это настолько хорошо, что кажется, лучше и быть не может. Но это только кажется, ведь еще можно, разорвав поцелуй, спуститься губами к сгибу шеи, нырнуть языком в ямку у плеча, а потом — еще ниже и прикусить ключицу. Где-то глубоко внутри, там, куда Чжамао запихнул голос разума, шумит и пытается вырваться протест, ведь как бы сейчас ни было классно, ему не даёт покоя пульсирующее понимание: это неправильно, ненормально. Вот только Цзянь слишком хорошо пахнет и он очень теплый, и так смело расстёгивает его штаны и касается пальцами кожи у кромки белья, что все мысли теряются. Чжамао позволяет ему делать так, как он хочет. И задыхается. И тонет. Разве мог когда-нибудь Чжамао представить, что это так приятно — позволять делать такое лучшему другу? Целовать его и толкаться в сжатую ладонь, ощущая, как по телу разливается электричество — настолько классно? А Цзянь не отдает уже себе отчета в том, что творит. Потому что когда Чжамао сдергивает с него одежду — так, что штаны и трусы остаются болтаться на коленях, — и прижимает к себе максимально близко, уже невозможно думать о чём-то, кроме удовольствия, вязким мёдом затопляющего мозг и тело. Невозможно остановиться, невозможно прекратить целовать — рвано, страстно и с придыханием. И Цзяню совсем не страшно — он не боится того, что происходит, он верит Чжамао и его чувствам. Ведь тот не стал бы делать всё это, если бы ничего не чувствовал к Цзяню? Ведь он так страстно целует и так нежно ласкает его… Рука Чжамао опускается еще ниже, и пальцы касаются там, между ягодиц. Цзяню всё еще не страшно, он стонет и подается бедрами назад, чтобы продлить это ощущение, но в голове снова вспыхивает то ужасное осознание своей ненормальности. Он упирается лбом в плечо Чжамао и тихо стонет. Цзяню хочется, чтобы он толкнул пальцы глубже, внутрь, хочется почувствовать их в себе, но как же это ненормально и неправильно!  — Чжань Си… В голосе Цзяня умоляющие нотки, и Чжамао готов сойти с ума просто понимая, чего тот хочет. У Цзяня там туго и сухо, Чжамао не решается протолкнуть пальцы внутрь, а лишь слегка надавливает на края дырочки. И Цзянь то ли всхлипывает, то ли так странно стонет, но от такой реакции у Чжамао сводит всё внутри. Цзяню уже даже не стыдно. Ему очень горячо везде, он теряет себя и толком не понимает, что творит. Трётся головкой о живот Чжамао, оставляя на нём влажные полоски, и, кажется, может кончить только от этого и от пальцев, которые трогают вход в его тело. Но Чжамао вдруг убирает их, приподнимает его за бедра, и там, где только что были пальцы, Цзянь чувствует твёрдый ствол, который ложится между его ягодиц. И от этого ощущения он вскрикивает и протяжно стонет прямо в рот Чжамао, понимая, что его накрывает приближающейся разрядкой. Чжамао покачивает бёдрами и обнимает Цзяня так сильно, что у того, наверное, уже хрустят кости, но ему плевать. Он не может позволить себе по-настоящему слиться с ним, но ему очень нужно быть максимально рядом.  — Чжань Си-и… — Цзяня трясет, будто в лихорадке, он пытается вцепиться пальцами в спину Чжамао. Наслаждение проходит по телу серией взрывов, выплескивается и остается влагой у Чжамао на животе, а через полминуты Цзянь ощущает такую же влагу у себя меж бедер. И повисает мёртвая тишина. Если бы она не нарушалась хриплым дыханием, можно было бы подумать, что планета остановилась. Цзянь боится смотреть на Чжамао. Чжамао пытается прийти в себя. Первый из оцепенения выходит Цзянь — его приводит в себя внезапный страх, который до этого не давал о себе знать, прячась в закоулках. Но теперь он разливается и заполняет все трещины сознания. Цзяню страшно от того, что Чжамао сейчас может уйти. Что всё, произошедшее минутой ранее — неправда, что Чжамао на самом деле все делал из жалости… Ведь он нормальный, он не может быть таким же неправильным… Цзянь уже даже слышит тихий скрип половиц и стук, с которым закрывается дверь его комнаты… А потом Чжамао щелкает пальцами у него перед глазами.  — Эй. Ты в порядке? И Цзянь, вернувшись в реальность, обнимает его за шею, цепляется, будто бы ему мало было объятий до этого.  — Только не уходи, Чжань Си, не уходи, хорошо? — просит он. А Чжамао пытается спихнуть с себя его руки:  — Дай хоть штаны натянуть, придурок, ты же голый, не липни ко мне… Ай! Они валятся на кровать, Цзянь путается в собственных штанах, пытаясь одной рукой натянуть их, а второй крепко сжимая предплечье Чжамао.  — Эй. Отпусти меня, идиот! Не уйду я никуда, слышишь? И Цзянь сразу же успокаивается. Обмякнув, умиротворенно улыбается в потолок.  — Это ведь совершенно ненормально, да, Чжань Си? Всё это. То, что мы сделали. Чжамао переворачивается на бок и убирает наверх руку Цзяня, укладывает голову ему на грудь, тыкается носом в сгиб шеи и обнимает поперек живота.  — Да, ненормально. Ты, Цзянь И, ненормальный на всю голову. И я, видимо, тоже ненормальный на всю голову. Поэтому нам нужно быть вместе. — Он широко и громко зевает. — Спи.