Позволь мне улететь

«Я помню, как впервые тебя увидел. Было в тебе что-то, что выделяло из остальных участников группы. Ты прятал глаза за линзами, ослепительно улыбался и недовольно хмурил брови, вроде бы обычные движения, но у тебя все это было покрыто каким-то налетом таинственности. А еще ты показался мне очень красивым, хотя почему показался? Ты и правда очень красивый. Не совсем обычная для японца форма носа, придавала тебе особую изюминку. Мне сложно было отвести взгляд от пирсинга в губе, да и от самих губ тоже. Когда я услышал, как ты поешь, я понял, что что-то во мне ломается с громким звуком. Я даже осмотрелся по сторонам, не услышал ли это еще кто, потому что звук был таким громким, что уши закладывало. Никто его не слышал, все продолжали заниматься своими делами, значит это и правда во мне что-то ломалось. На улице стояло жаркое лето, и я свалил свое странное состояние на перегрев, тогда так было проще думать, так я берег свою психику от непривычных для нее мыслей. Я решил сосредоточиться на остальных участниках. Все были такие серьезные, сразу видно, что к музыке они относятся не абы как. Ты же просто плыл по волнам мелодии…» На этом месте запись была заляпана и читалась с большим трудом, потому Соно решил не мучиться, а перевернуть страницу. Налив себе чая, он поудобнее устроился в кресле, которое стояло в комнате отдыха. Все уже ушли домой, а он задержался, чтобы поработать над очередной мелодией, что никак не выходила у него из головы. Он бы так и сделал, если бы не уголок белой тетрадки, что совсем слегка высовывалась из папки для нот, которую обычно таскал с собой Аяме. Нет, он ни в коем роде не хотел нарваться на личный дневник, просто было интересно, вдруг там какие-нибудь ноты. Он и взглянуть-то хотел одним глазком, но первое же предложение пробудило жгучий интерес. Было понятно, что такое повествование могло быть лишь о даме сердца их клавишника, а учитывая, что за все годы знакомства тот так и не был замечен с какой-нибудь постоянной пассией, то прочитать такое велело не только любопытство, но и огромнейший интерес узнать о закрытом, в плане личной жизни, клавишнике чуть большее. По мере же прочтения, в голове у Соно стали складываться такие теории, что дочитать до конца он был просто обязан. Потому, задвинув подальше вопящую совесть, он взял тетрадку и погрузился в чтение, все больше и больше убеждаясь, что очень хорошо знаком с тем, о ком пишет Аяме. «Я помню, как в каком-то интервью ты сказал, что когда увидел меня, подумал, что я красивый тонкий ребенок, который выглядит моложе своих лет. Я тогда не знал радоваться мне или плакать. Неужели я для тебя лишь кохай? Или ты все же считаешь меня красивым? Знаешь, мне иногда очень тяжело понять твою логику и твои мысли. Ты умеешь удивлять и поражать. Никто из других моих знакомых не может отменить какое-то важное дело только потому, что сегодня отличная погода и обязательно надо сходить в парк. Или позвонить в три часа ночи и по громкой связи заставить подкорректировать его игру на клавишах к новой песне. Ты воистину удивителен, и с каждым днем мне нравится это все больше и больше. Я даже закрыл глаза на твои вечные пьяные посиделки. Чтобы быть ближе, я сам стал в них участвовать, пусть я и не большой фанат алкоголя, но что не сделаешь ради тебя? Чувство что родилось во мне при нашей первой встрече и что я так старательно задвигал на самые задворки своего сознания, стремительно росло. Пусть мне все еще не хотелось формировать его, но я понимал, что выбора ты мне не оставил. Каждая твоя улыбка была, как разряд, который прожигал и оставлял новую метку на моей коже. Мне кажется, что теперь я весь хожу помеченный тобой…» Захлопнув тетрадь, Соно убрал ее подальше от себя и нервно закурил. Сознание разрывало два желания. Убрать ее на место и сделать вид, что никогда не видел, ведь еще не поздно, еще можно потешить мозг мыслями, что все это ему лишь показалось, что не могут все эти слова быть посвящены… нет, такое даже произносить было сложно, даже про себя, не вслух. Но с другой стороны, жутко хотелось дочитать до конца. Переболел ли Аяме всем этим или лишь полностью удостоверился в своей тяге к… нет-нет-нет, раз сам клавишник ни разу не упомянул имени, то и он не будет. « … что это любовь. Да, пусть я сразу влюбился в этого человека, но больше года отгонял от себя эти мысли. Нет, мне не было страшно, не было противно, было… стыдно, что ли. Он же даже подумать не мог, что я могу к нему что-то испытывать, да я и не показывал никогда, что он для меня значит больше, чем остальные ребята. Я, в принципе, никогда не распространялся о своей личной жизни, потому скрывать было не сложно. Меня здорово удерживал тот факт, что если он узнает о моих чувствах, то может перестать со мной общаться или разозлится. Почему-то я не боялся насмешек, но вот его гнев меня очень пугал. Я помню, как однажды он ругался с каким-то своим знакомым. Тогда даже Ю смотрел на него с опаской, а ведь это был всего лишь разговор по телефону. Твой гнев, он не такой, каким я привык его видеть у других, ты не обжигал огнем, ты будто бы сковывал льдом. Весь воздух вокруг тебя словно замерзал. Мне даже казалось, что еще немного и пар пойдет изо рта, если подышать вблизи тебя. Я не рискнул посмотреть тебе в глаза, мне казалось, что я могу замерзнуть насмерть или разбиться о ту стену, что в них была. Потому я не скажу тебе о своих чувствах, я боюсь не пережить твоего гнева. Уж лучше так, смотреть издалека, но руками не трогать. Да, так определенно лучше.» Соно невольно припомнил ту ситуацию. Кажется, тогда он ругался с каким-то придурком, который обидел его сестру. Нехорошо получилось, что ребята из группы все это видели. Неужели со стороны он создает такое впечатление? В следующую минуту парень выругался, ведь только что он признал, что слова, написанные Аяме о нем. Вот же черт! Теперь пути назад нет, он прочитает все, что тот написал в своем дневнике за эти годы. «Сегодня я хочу умереть…» - это было написано нетвердым почерком, и надпись была размыта, будто бы на нее плеснули воды. Дальнейший текст был написан уже другой по цвету ручкой, но в некоторых местах иероглифы слегка прыгали. «Я немного успокоился и уже не хочу умирать, но до сих пор больно вспоминать о том, что увидел тогда. Я обязан написать это, так как пообещал себе, что напишу здесь всю историю своей любви. Я не самый везучий по жизни человек и вечно попадаю в дурацкие ситуации, например, тогда. Мы были в туре. В принципе, ничего особенного, обычный тур по Японии. Это случилось в Осаке. Я хотел сказать ему о том, что автобус завтра отправляется на час позже, но, так как был выпившим, не удосужился постучаться в номер. Обычно он жил с Ю или один. В этот раз был второй вариант. Ладно, я еще зашел тихо. В комнате было темно, лишь лампа у кровати бросала слабый свет на два тела, что переплелись в неоднозначном действе. Я застыл. Капли пота сверкали на твоей обнаженной спине, ты тяжело дышал и кусал шею девицы, что стонала и изгибалась под тобой. Надо было уходить, но я не смог, зачем-то отступив за шкаф. Я видел, как эта… девушка… попыталась поцеловать тебя, на что ты грубо оттолкнул ее лицо, лишь сильнее укусив куда-то в район шеи, от чего она вскрикнула особенно высоко. Я не мог отвести взгляд. Воздуха не хватало от той темноты, что кромсала мои нервы, но при этом я находил в тебе какую-то извращенную и близкую сердцу красоту. За дверью послышался гул голосов, и это привело меня в чувство. Тенью я выскользнул из твоего номера, еле дошел до своего и заперся в ванной, упав на колени. Я проревел тогда всю ночь. Мне хотелось умереть, хотелось выжечь из памяти увиденное. Утром ты удивительно бодрый стащил меня с кровати, сунул в руки шоколадку и подбадривал весь день. Наверное, ты решил, что я заболел или перепил. А мне хотелось закричать от обиды. Хотелось оттолкнуть тебя, ударить, прижать к себе и поцеловать на глазах у всего мира, чтобы никто больше не смел тебя касаться. Мне тогда было очень хреново.» - Бедный мальчик. Соно даже близко не мог представить, что тогда испытал Аяме. Но ему стало мучительно стыдно. Стыдно за то, что бывало водил в номер фанаток, что в тот день не проверил заперта ли дверь и что потом лез к парню со своей поддержкой и шутками, даже не подозревая, как ему плохо, и что причина этой «болезни» - он, собственной персоной. Захотелось извиниться, но это выглядело бы, по меньшей мере, глупо. Расшатавшиеся нервы срочно требовали никотина, а лучше выпить. Достав из заначки бутылку пива, Соно открыл окно и закурил. Какие еще тайны и болезненные воспоминания таит в себе белая тетрадка? А ведь они могут быть, потому что вокалист никогда не вел себя, как ангел, он же не знал, не знал, что Аяме так к нему относится. «Мы сегодня ходили обедать вместе. Он купил мне мороженое. Так мило и так по-детски. А потом мы гуляли по парку, кормили голубей и смотрели, как в небе летает одинокая чайка. Я тоже хочу летать, ты даешь мне крылья, когда смотришь с такой смешинкой в глазах, когда, схватив меня за руку, несешься по аллее, заливаясь смехом, как ребенок. Мне приятно такое твое внимание. Очень приятно. Но сейчас я сижу и понимаю, что такие вот редкие моменты - это максимум, на который я могу рассчитывать. Ты видишь во мне лишь младшего братишку. Ты никогда не поцелуешь меня, не посмотришь со страстью, не прижмешь к кровати. Да, пошлые мысли тоже посещают мою голову. Как бы мне ни хотелось, чтобы эти чувства были чистыми и высокими, но ничего не получается. Организм сам подкидывает такие картинки, что невольно начинают краснеть щеки. Особенно часто это бывает на концертах, когда ты своим необыкновенным и пробирающим до костей голосом вплетаешь в песни развратные словечки. Когда волосы прилипают к шее, а макияж едва заметно стирается в уголках глаз. Когда ты облизываешь губы или подходишь, чтобы выпить глоток воды. Я вижу, как дергается твой кадык, как ты счастливо и чуть развратно улыбаешься, а потом снова продолжаешь заводить толпу. В такие моменты я вспоминаю, какой ты во время секса. Какая идеальная у тебя линия спины, и как перекатываются мышцы под кожей. То воспоминание уже не вызывает жгучей боли в душе, от него лишь горький осадок. Но лучше бы я не видел тебя в ту ночь, ибо мысли о том, что на месте той девушки мог быть я, очень навязчивы. Что же ты со мной делаешь?» Ого, а малыш Аяме не так чист и светл, как могло бы показаться. Соно усмехнулся. То, что клавишник представлял его объектом своих эротических фантазий, поднимало самооценку и тешило либидо. «Я начинаю уставать. Эти чувства, а точнее молчание о них, начинают меня тяготит. Я будто бы существую, а не живу. Все вертится веселой круговертью, а я стою на месте. Ты стал так тепло ко мне относиться. Да и не только ко мне, а ко всем нам. Я уже не представляю своей жизни без группы. Мысли и мечты о тебе вросли в мою плоть и кровь. Я чувствую себя птицей с подрезанными крыльями. С виду полноценная, но летать не может. Я не знаю уже как жить без тебя. Не умею. Но мне хочется летать. Очень хочется почувствовать свободу. Я бы отдал многое, чтобы перестать тебя любить. Отпусти меня, а?» Эта запись были перечеркнута крест-накрест, а поверх красным было написано: «Я – дурак!» - Вот уж точно дурак, - Соно недовольно поморщился. Эти откровения, они открывали для него все потаенные уголки души согруппника. Теперь, оглядываясь назад, он мог посмотреть на многие их разговоры под другим углом. Придать им другое значение. Благодаря такому анализу он заметил, что действительно иногда во взглядах и словах Аяме проскальзывало что-то такое, что выдавало его с головой. Эх, обратил бы он на это внимание тогда… и что? Да ничего, он и сейчас-то не знал что со всем этим делать. «Я - идиот. Нельзя избавиться от чувств к тебе, просто пожелав этого. Столько лет они питают мою жизнь, что нельзя их вычеркнуть. Я правда пытался. Я даже встречался с девушками, но это как отсрочка. Летать я захотел, да если и лететь мне то только вниз. Вниз с небоскреба. Интересно, а мое сердце остановится от страха, пока тело еще не столкнулось с землей? Значит ли это, что я не почувствую боли? Так, прекрати! Не стоит думать о таком. Единственный шанс полетать, так это вместе с тобой. Потому сиди и мечтай о том, как вы будете вместе, понял меня, тупая истеричка?» Дальше несколько страниц были исписаны стихами и нотами. Все песни были настолько же красивыми, насколько грустными. Иногда были видны разводы. Сердце Соно невольно отзывалось на каждую такую размытую строчку. Сколько же слез пролил клавишник за столько лет? Разве стоит он такой преданности и силы чувств? "Сердце бьется в груди, как птица, что попала в терновьи ветки. Ему больно, оно укалывается и истекает кровью. С каждым движением ранясь и запутываясь все больше, оно не может вырваться из этих оков. Да и нужно ли? Каждая капля крови говорит о том, что ты заметил меня, о том, что нечастый взгляд или улыбка были обращены именно в мою сторону. Я понимаю, что когда-нибудь истеку кровью, от меня останется только оболочка в которой будет лишь отголосок былой боли, боли, плотно срощенной с удовольствием. Это - мазохизм чистой воды с моей стороны, но ты, мой любимый садист, даже не подозреваешь, как заставляешь сердце-птичку медленно умирать в моей груди. Да, ты этого не знаешь и не узнаешь, пока я живу, а после смерти эти записи никто не найдет, потому что я не смогу просто так оставить свою душу на всеобщее обозрение, хотя что мне с него, я не позволю тебе увидеть какое святотатство я совершаю в мыслях. Пусть обо мне останется лишь хорошая память, как о друге, как о товарище, как о собутыльнике, в конце-концов. А стенаний умирающего на шипах твоего внимания сердца, ты не узнаешь никогда..." Нехорошее предчувствие стрельнуло по нервам. Эта запись Аяме пахла отчаяньем. Пролистав тетрадку, Соно увидел, что там было всего несколько непрочитанных строк. С бешено колотящимся сердцем, он принялся за их чтение. «Сколько я уже люблю тебя, а Соно? Столетие? Вечность? Я потерялся в этом чувстве. Я отчаялся. Мне кажется, что оно поглотило меня настолько, что уже нет личности, есть только эта темнота, что душит меня. Я не сожалею. Я ни о чем не сожалею. Я должен был тебя встретить. Ты - луч темного света в моем слишком ярком мире. Но этот свет сжигает меня своей темнотой. Я задыхаюсь. Мне не хватает кислорода. Твоя внешность выжигает глаза, голос лишает слуха. На мне нет живого места без клейма твоей улыбки или взгляда. Я внутренне умираю. Я должен лететь. Как та чайка, что мы видели в черте города в один солнечный день. Отпусти меня, дай вырваться. Позволь мне улететь…» Соно захлопнул тетрадь и выбежал из комнаты, забыв куртку. Он видел, как Аяме сегодня писал что-то в этой тетради. Теперь он понял, что за запись там была. Если у клавишника такие мысли, то он может натворить кучу глупостей. Вот ведь несносный глупый мальчишка! Вроде уже не маленький, а ума ни на грамм не больше, чем у подростка. Какое счастье, что ночью дорога практически свободна. Выжимая из машины максимум, парень мчался к дому своего непутевого друга, который умудрился в него влюбиться. Аяме жил на девятом этаже, но ждать лифт, казалось расточительством. Соно взлетел по лестнице и жал на звонок до тех пор, пока заспанный клавишник в тапках с заячьими ушами не открыл ему дверь. Он смешно кутался в халат, что был велик ему на пару-тройку размеров и сонно щурился. - Соно? Что ты тут делаешь? Тот не стал отвечать, лишь толкнул его в квартиру и стал судорожно ощупывать. - Эээ, ты что делаешь? - Живой? Невредимый? Точно ничего с собой не сделал? Закончив ощупывать находящегося в глубоком удивлении клавишника, спросил, все еще чуть задыхающийся от бега по лестнице, Соно. - Да вроде живой, а что случилось? - Живой значит? – вокалист стал нервно хихикать. За дорогу от студии до дома клавишника он успел столько ужасов увидеть у себя в голове, столько возможных вариантов смерти, что аж подташнивать начало. – Ну, ты и сука. С этими словами он от души врезал по смазливой мордашке одногруппника, да так, что парень пошатнулся, а у него самого заболела рука. Развернулся и вышел. Надо было поехать домой и напиться. Да, определенно. Аяме же остался стоять и округлившимися глазами смотреть на закрывшуюся дверь. Он не понимал, что сейчас произошло. На следующий день на репетицию Соно не явился. Его телефон не отвечал, а на столе рядом с пепельницей, полной окурков, лежала белая тетрадь. Трясущимися руками Аяме поднял ее и понял, что вокалист прочитал каждое слово из его дневника. Сердце пустилось в галоп. Невнятно объяснив ребятам, что ему срочно надо уехать по делам, Аяме направился к дому Соно. Теперь было понятно за что тот его ударил. Он прочитал, и ему стало противно. Так противно, что кроме как ударом, он не смог выразить свои чувства. Звонить в квартиру вокалиста было страшно. Но пора было расставить все точки на "i." Соно открыл не сразу. От него разило перегаром, и лицо было помятым, не так, конечно, как у Аяме, который сверкал синяком на пол скулы, но оно отражало бессонную ночь и литры алкоголя. Зажмурившись, клавишник шагнул в квартиру. - Соно, я все понял. Можно я скажу, не перебивай только, - тот согласно кивнул, - Ты все прочитал, да? Я понимаю твои чувства, не каждый раз узнаешь, что человек, которого ты считал другом, испытывает к тебе то, что испытываю я. Я понимаю, что тебе противно. Я заслужил тот удар, я бы вообще себя убил на твоем месте, - он грустно улыбнулся, едва сдерживая слезы. - Ты самый большой придурок и урод, которого я когда-либо видел в своей жизни, - процедил Соно. Каждое слово было, как пощечина. Хлесткая и очень болезненная. Аяме даже сжался, отступив к стене. Но он понимал, что заслужил все это, потому, когда Соно припечатал обе ладони рядом с его головой, он лишь закрыл глаза, ожидая очередного удара и готовясь смиренно его принять. Но каково же было его удивление, когда он почувствовал легкий поцелуй. Глаза сами распахнулись. Соно смотрел прямо на него и продолжал целовать. Кончиками пальцев прошелся по больной щеке и отстранился. - Прости за то что ударил. Я так испугался, что ты что-то с собой сделал. Последняя запись. В ней было столько отчаяния, что я мчался как сумасшедший, боясь увидеть твой остывающий труп. А ты встретил меня весь такой милый, что нервы не выдержали. - Я… я не понимаю… Соно обнял Аяме, сильно прижимая к себе. - Что ты не понимаешь? Я не могу сказать, что люблю тебя, но ты мне нравишься, и губы у тебя приятные. Я не против начать встречаться с тобой. Да никогда и не был особо против. Надо было раньше все мне рассказать, а не мучить себя столько лет. Аяме робко обнял Соно в ответ. В нем бушевали противоречивые чувства. Он и правда собирался уйти из группы или жизни, когда писал последнюю запись в дневнике, но его что-то удержало. Может быть он просто был малодушным, а может ангел-хранитель удержал его от этого шага. - Не шути так. - Я не шучу. Дай мне попробовать полюбить тебя. Хуже ведь не будет. Соно дотронулся губами до виска Аяме и услышал всхлип. «Хорошо,» - было не громче дуновения ветерка, но оно было услышано. Он правда постарается полюбить этого глупого парня, который так вцепился в его футболку. Он подарит ему всю нежность, на которую способен, чтобы стереть горестные годы безответной любви и всю ту боль, что неосознанно причинил этому красивому ребенку, который хоть и повзрослел с момента их первой встречи, но умнее не стал. И у него все получится, ведь Аяме верит ему.