Закаты пронизаны грустью

«— Знаешь… когда станет очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце… — Значит, в тот день, когда ты видел сорок три заката, тебе было очень грустно?»*

— Знаешь, я… Не скажу, что не могу жить без тебя, поскольку я живу. — А у меня земля не уходит из-под ног каждый раз, когда я тебя вижу. — Да, и у меня тоже, — Япония кивнул, а потом отвернулся: небо было… красивым. Слишком красивым, чтобы смотреть на что-либо, кроме него. Небо сегодня было удивительного, насыщенно голубого цвета, и Япония просто не мог отвести взгляд. А Греция сидел рядом на теплых от солнечных лучей камнях — развалинах города, бывшего когда-то частью страны храбрых эллинов, а теперь ставшего одним из крупнейших центров туризма. Возле его ног вились, добродушно мурлыкая, дикие кошки, и Греция, наклонившись, чесал за ухом особо наглого черно-серого кота. — Красивое небо. — Да. А какие здесь закаты!.. Ты когда-нибудь видел мои закаты? — Нет, пока не довелось. — Так останься в этот раз подольше, Кику. Уверяю, оно того — определенно — стоит. — Нет, не думаю, что это хорошая идея, хотя мне… в такой солнечный день не хочется никуда уходить. В такой хороший день, когда солнце, казалось, сладким вином разливалось по воздуху и заполняло — без остатка — два сердца, уходить, и правда, не хотелось. Да и… совсем без надобности это было бы. «Говоришь, красивые закаты?.. Я слышал, что красоту заката в полной мере могут оценить только по-настоящему одинокие люди». Япония не чувствовал себя ни потерянным, ни одиноким, однако когда солнечный свет пропадет, в его душе снова останется только пустота, так что… К пустующему сердцу Хонда уже привык. К тому, что он в самом деле однажды встретит человека, с которым эта пустота исчезнет, — нет. Он старался не думать о том, что здесь, на тихих и спокойно-теплых греческих островах, он чувствует себя почти счастливым. — Ха-ха! А я, Кику, не могу сказать, что время без тебя тянется бесконечно, потому что для меня оно пролетает за доли секунды. — Секунды? — Всего лишь мгновения, — Греция задумался и легко рассмеялся: — Так… романтичнее. — Не думал, что ты романтик, — меланхолично заметил Япония, но и по его губам скользнула едва заметная улыбка. — Все мы немного романтики. Все мы. — Греция-сан, ты… — Нет, не так. Помнишь, мы об этом уже говорили когда-то? Греция любил, когда его называли человеческим именем. Япония этого не понимал, но — наверное — ему тоже было немного приятнее, когда к нему обращались по имени. — О, да… Геракл. — Спасибо, Кику. … Совсем чуть-чуть. — Послушай, Гре… Геракл, я уже слишком стар для того, чтобы влюбиться в тебя всем сердцем. Порывистость и горячность свойственны молодости, а я эти качества потерял уже давным-давно. — Ну так и я не молодею, Кику! — По крайней мере, ты молодо выглядишь. — Как и ты. Но это ведь ничего не значит, да? — Да. Это совсем ничего не значило — ни для одного из них, потому что странам, слишком древним и одиноким, не нужны ни любовь, ни привязанность. Им, в общем-то, и сами чувства мешали. Поэтому для них достаточно только пары часов — редких и ничего не значащий, — проведенных на одном из греческих островов. Все так, как… должно быть, и Хонда предпочел бы совершенно ничего не менять. — Геракл, я думаю, это… э-э-э… Сегодня я смог бы остаться здесь подольше и все-таки встретить закат вместе с тобой. — О, замечательно! Когда солнце скрылось за горизонтом, Япония подумал, что провожать уходящий день вместе с кем-то дорогим, не так уж и плохо. — Я не прошу о твоей любви, у меня уже не хватает сил столь сильные чувства. — Без тебя я живу, Геракл, и все же мне нравится спокойствие, что царит на твоих островах. — Вот как? Все нормально. Все хорошо. — Мне его всегда немного не хватает. — Ясно. Ну, а я… С тобой я каждый раз медленно задыхаюсь. Только это совсем неплохо, верно? — Да. А закат, и правда, в этот вечер был прекрасен. — Может быть, встретишь со мной когда-нибудь еще и рассвет, Кику? — Может быть.