Исповедь безумного призрака

Я стояла по обратную сторону моста, крепко держась за поручни. Слева на меня светили дивные огни из садов и домов Верхне-Береговой набережной. Я обожаю эти дома, построенные в стиле эдакого баварского райончика. Здесь находится один самых дорогих отелей Пскова, здесь же живут одни из зажиточных граждан города. Признаюсь честно, я им завидовала. Справа находился Финский парк, он не освещен совсем, но так как я уже давно привыкла к ночному свету, да и бывала тут не единожды, я могла с легкостью разглядеть узкие заасфальтированные дорожки средь все еще зеленых полей, но уже с голыми деревьями. В этом парке дважды в год у нас проходили занятия по физической культуре, тут же чаще всего и прогуливаются жители нашей провинции, ибо иные места либо не настолько привлекательны, либо просто не популярны. А Финский парк находится в центре города, рядом с университетом и Кремлем и многими другими местными достопримечательностями. Удобное место. Я любила и его тоже. Прямо подо мной журчит Пскова, знаменитая, но мелкая речушка. Кто-то сделал здесь небольшой водопадик, и я вслушивалась в издаваемый им шум, и прикидывала, можно ли свалившись оттуда утонуть? Скорее всего, нет. Слишком мелко. Я думаю об этом почти всегда, когда гляжу на него. Наверное, только из-за этого неопределенного риска смерти, он и привлекает меня, как и весь этот район. Собиралась ли я сегодня умирать? Да. Но, признаться, я собираюсь делать это каждый день, но не делаю. Слишком трусливая или все-таки смелая? Скорее, первое. Это больше на меня похоже. Я впервые пришла сюда ночью одна. К счастью, никого из людей по близости не оказалось и я могла спокойно, не боявшись, что меня застукают, предаваться мыслям в таком странном положении. Ветер приятно обдувал мои ставшими на прошлой неделе рыжими волосы. Воздух был невероятно свежим и на удивление холодным. Обычно я плохо переношу холод, но сегодня он казался приятным дополнением к окружающей обстановке. Я откинулась вперед, еще крепче взявшись руками за поручни мостовой. Я ощущала каждую ее шероховатость, и мне казалось, что она практически въедается мне в кожу. Больно не было, скорее, наоборот. На мгновение порыв ветра стал резким, что заставило шуметь не только воду, но и деревья и я закрыла глаза, представив, что вода подо мной еще дальше, гораздо дальше, и окружают ее скалы, на которые я медленно падаю и об которые я разбиваюсь совершенно отвратным образом. Я улыбаюсь. Улыбаюсь от осознания, что это и есть свобода. Истинная, абсолютная свобода. Но мне очень легко тут удержаться, и я не боюсь упасть, даже если сделаю это. Здесь мелко, но высота слишком маленькая, чтобы у меня остались хоть какие-то травмы. Вот если я упаду немного неловко, и, допустим, ударюсь о какой-нибудь небольшой камень, который не позволит мне сразу умереть, но заставит мое сознание пошатнуться, то я имею все шансы захлебнуться и добиться-таки своего. Приятные мурашки покрыли мое тело от такой фантазии. Кто-то сочтет меня умалишенной, но на самом деле все таковы в своей сущности, я в этом крайне убеждена. Почему я здесь? Чтобы отвлечься? Чтобы снова понять, что у меня еще остались незаконченные дела в этом мире? Я ведь не умру сегодня, а значит, снова найду нелепую причину, остаться, от которой меня потом будет неделю выворачивать наизнанку. Меня тошнит от осознания, что я снова не смогу совершить желаемое, то, что так правильно и так логично, и снова я проявлю себя, как великая слабачка и продолжу жить. Никогда не понимала, почему люди считают самоубийц слабыми. Как они могут судить? Кто сказал, что жизнь в целом в сто крат сложнее, чем осознание, что какая-нибудь пуля вот-вот раздробит твою голову или тугая веревка сейчас сожмет твое горло? Или такое решение в порядке вещей и не относится к разряду сложных? Весьма странная логика, как на мой взгляд. Я едва хмурюсь и открываю глаза, оглядываясь, нет ли вокруг людей. Пока нет, а значит, у меня есть время. Так зачем я сюда пришла? На самом деле я жалею, жалею, что призналась в своей слабости тем, кого зову друзьями. Я не назвала причин, но призналась в своей слабости и это уже промах. Когда я впервые осознала, что это мой промах, то разрывалась между двумя желаниями: убить себя или убить их. К счастью, я всегда могла видеть четкую границу между желаемым и действительным. И вот я снова улыбаюсь. На секунду представляю их выражения лиц, когда они узнают о моих истинных мечтаниях. Не думаю, что их так уж напугало бы известие о моей смерти. Что обычно следует после этого? Пару часов или дней слез или внутренних рыданий, похороны, сбор денег на которые весьма мог пошатнуть их бюджет, осуждение и огорчение, длившееся не более, чем пару дней, но никто не будет горевать настолько, чтобы думать об этом вечность или хотя бы на протяжении некоторых лет. Все просто вернуться в свою жизнь и забудут о тебе. Так и бывает. Со мной не так, и иногда я вспоминаю тех, кого потеряла, иногда посвящала им молитвы и творения, но в самом деле я просто забывала. Забудут и обо мне. Другое дело, когда они бы узнали о моем желании их убить. Убить по одной простой причине: чтобы они не смогли распространить правду. Они бы увидели мое безумие, которое я так усердно прячу ото всех, и которое съедает меня изнутри, когда я нахожусь в одиночестве. Это безумие схоже на сумасшествие и какое-то ликование. Я видела бы их страх в глазах, и наслаждалась бы этим, когда их кровь попадала на мою кожу, а сердцебиение и воздух медленно стал бы покидать их тела. Никто бы ничего не узнал, за исключением того, что подобная новость непременно стала бы достоянием общественности, и меня ожидало бы вечное заточение в тюрьме и бесконечные раскаяния. Не думаю, что смогла бы когда-нибудь простить себя за такое. Они не заслуживают смерти, а вот я вполне, хотя бы за такие мысли. Я услышала, как неподалеку залаяла собака, и почти вслед за ними стук каблуков по асфальту. Нужно перебираться на другую сторону, пока меня не заметили. Я сделала это и стала идти в сторону парка, и прямо навстречу вышла весьма эффектная девушка с собачкой на повадке. В другой раз я бы подумала, что такая дива забыла на улице в такое время да еще и с псом, но сейчас я только хотела не вызвать подозрений. Мы поравнялись на мосту, и я слегка отшагнула от собаки. Я не знаю названия этой породы, но выглядела она весьма устрашающе, и этого факта мне было достаточно, чтобы на всякий случай не связываться с нею. Шла я медленно, гораздо медленнее девушки, но стоило той пройти меня, как и ее шаги стали почти такими же. Я проклинала ее. Она нарушает мое уединение и заставляет отвлекаться от всего того, что скопилось внутри. Я шумно выдыхаю и она вдруг зашагала скорее, как если бы прочла мои мысли и заторопилась уйти. Разумеется, она не читала мои мысли, но мне стало приятно, когда звуки каблуков стихли. Я в этот момент уже спустилась под мост к самой воде. Мне вдруг захотелось потрогать воду, как если бы вода дала мне ответы на все мои вопросы, и требовалось от меня только лишь касание. Я наклонилась и протянула руку вперед. Почему-то я оттягивала этот момент. Не к месту вспомнились легенды из мифов, когда кто-то также пытался дотронуться до святого источника под мировым древом и познать истину мироздания. Снова улыбаюсь. Я в Пскове, а это течет Пскова. Нет никакого Иггдрасиля и источника мудрости, и уж тем более Богов из Эдды – есть только этот маленький город, этот мир и куча легенд. Я дотронулась до водной глади, она была холодной, даже слишком. Но чего еще ожидать в конце октября в Северо-Западном округе страны? Мурашки тут же пошли по всему телу, и я зачем-то зачерпнула воды и брызнула ею себе на лицо. В голову вдруг пришла картина Джона Милле «Офелия», нарисованная по сцене из «Гамлета». А ведь она тоже рыжая и такая прекрасная в своей смерти в этой водной глади, но я не тешу себя надеждами, что также красиво умру. Я знаю, как это происходит на самом деле, читала. Я уселась на берег, наплевав, что запачкаюсь. Я итак слишком много думаю о своем внешнем виде, и убиваюсь из-за его несоответствия с моими идеальными представлениями. Достаю мобильный телефон и гляжу на список пропущенных вызовов за эту неделю. В основном одни и те же лица, подруги, которых, по их мнению, я кинула и бывший парень Влад, который снова надеется на возрождение былых отношений. Придется снова его разочаровывать, ведь я как и ранее не планирую влюбляться в него, да и он должен был бы понять за эти годы, что у нас ничего не выйдет. Но раз он снова хочет помучить себя, почему бы и нет? Это хотя бы отвлекает от мыслей о своей никчемности. На самом деле я ему даже благодарна, он заставляет меня верить, что не такая уж я и бесполезная уродка. Правда, эта вера спасает меня лишь на некоторое время. Если бы он хотя бы на половину соответствовал моим представлениям о том, с кем я готова себя видеть, то действительно хотела бы жить вечно. А он такой же простой, как и все вокруг, как и я, разве что менее черствый, но слишком уж серый. Я не готова на серость. Хоть люблю это цвет, но в жизни мне необходимы яркие цвета. Именно так я объясняю свое желание менять внезапно свой цвет волос или одеваться в один день, точно я неприметный подросток, но в другой день как роковая леди. Это дает два различимых оттенка, контрасты, которые не могут шагать по одной тропе с серостью. Потому-то мнение серости не является для меня авторитетным. В отвращении от таких мыслей я ударяю по воде, чтобы брызги вновь отрезвили меня. Неправильно так думать. Хотя… неправильно для кого? Неправильно с точки зрения морали и нравов, о которых нам с такой успешностью рассказывают на лекциях по педагогической антропологии и философии? Или неправильно с точки зрения политики? Вот только разве в нашей политике есть хоть что-то правильное? Политики - самые огромные лжецы, которых только можно представить. Так к чему думать о том, что может оказаться им не по нраву? Законы – лишь прикрытие от их деяний, условность, за которой они прячутся. А коли так, я имею право быть плохим человеком и неправильной со всех точек зрения. Меня осудят Бог или Боги? Или кто там вообще? Так вот нестрашно, я готова понести наказание, если таковое вообще последует, а пока я могу и хочу быть такой. Все равно уже на утро я вновь стану прикидываться нормальной, как будто ничто меня не трогает, как будто я только выдумываю проблемы. Кстати, это очень удобное поведение. Когда ты очень долго ведешь себя, как ни в чем ни бывало, люди могут подумать, что ты им врал, создавая видимость проблемы, и я очень сильно надеюсь, что спустя еще неделю мои друзья вновь так подумают. Пусть они и узнали, что я хочу умереть, но они воспримут это как очередной «бзик». Отвратительно словечко современности, не так ли? И вот, потом все встанет на круги своя, и я с легкой душою, с легкой от осознания, что избавилась от их внимания к моей персоне в этой области, смогу и дальше придумывать тысячи вариантов своей смерти. В конце концов, я все равно пока жива и не умру еще некоторое время. Как я и говорила, у меня еще остались здесь дела. Мир должен узнать о моих законченных творениях. Я мечтаю о славе, я слишком алчна и мне бы хотелось занять место на пьедестале, какое занимают многие, но опять же я разделяю понятия «хочу» и «буду делать». То есть было бы здорово, если бы мои стихи и романы действительно были оценены обществом, да вот я сама не уверена, что они того стоят, но вот право быть законченными они имеют и до тех пор, пока каждая страница не будет дописана, я буду дышать. Дрожь стала пробивать мое тело, на этот раз я действительно замерзла и самое время пойти домой, дорога туда все равно не такая уж близкая, а быть окоченелой не входило в мои планы. По пути домой я проходила знакомые места, и почти с каждым было связано слишком много историй, многие из которых я бы с радостью забыла. Полчаса казались мне вечностью, прежде, чем я добралась до забора нашего двора. К счастью, родители уехали на празднество к родственникам, и мне не пришлось бы объяснять маме, где я пропадала. Особенно мне не хотелось бы говорить это при отчиме. Нельзя сказать, что у меня с ним плохие отношения, скорее, наоборот. Просто я знаю, что он меня осуждает. А у меня всегда заточен зуб на людей, у которых хватает наглости со своими скелетами в шкафу совать нос в мои дела и еще делать какие-то нелепые выводы. Все-таки я чрезвычайно зла. Сон по обыкновению выдался трудным. Снова были кошмары, если это можно назвать кошмарами. Как правило, начинается все вполне сносно, даже как-то обыкновенно, просто в конце непременно происходит либо угроза чьей-либо жизни, либо еще какие-нибудь трудности, после которого следует фееричное появление Никты и сокрытие продолжения сна, и ее дивный выбор: увидеть все в реальности или же пережить эту боль во сне. На этот раз она оказалась изощренной, показала мне мечту – мир фантастический, где все, как в сказке: я с кем-то, кто напоминает мне любимого актера, в котором проскальзывают черты характера любимых героев фильмов и книг, все спокойно, у меня есть семья и друзья. Но Никте не достаточно этого, это теряет для нее смысл, она же питается эмоциями, исходившие от кошмаров. И, разумеется, ей необходимо показать мне их жестокую смерть и разрушение мира. В этом сне я в последний миг держала кинжал над собой, мне нужно было убить себя, чтобы спасти мир и окружающих меня. Это было самой простой ценой, которую я с легкостью собиралась выполнить. И снова появился туман, я оказалась сначала в темной комнате, с какой-то незаметной мебелью и очертания Никты. Снова выбор. И я не запомнила конец сна. Значит ли это, что по обыкновению, меня ожидает смерть от собственной руки в реальности? Вот уж не знаю, но вряд ли. Это ведь то, чего я так желаю и никто, даже Боги, не дадут мне достигнуть желаемого. Это слишком просто. Я просыпаюсь от громкой трели будильника, что подарила мне недавно тетя. Удивительная женщина, которая заслуживает в жизни гораздо больше, чем имеет, да даже не таких родственников, как я для начала. Она подарила мне их, потому что я как-то давно сказала, что всегда мечтала о подобных часах. И она запомнила, подарив мне их, хотя ей деньги даже нужнее. В такие моменты люди рушат мое представление о них. Мне всегда проще представлять их негодяями, такими же, как я сама или политики, но вот так они как бы намекают, что я не права. А я не люблю оказываться в таких ситуациях очень сильно. Тут же вспомнилось, как моя смелая Лиззи, хотела выйти из общежития через окна второго этажа, рискуя собой, только чтобы поддержать меня и быть рядом, когда я вдруг созналась, что мечтаю лишиться жизни. Я тогда удивилась. Мне действительно кажется, что я этого не заслуживаю или по крайней мере не завоевываю такое место в ее жизни, чтобы так рисковать. Но иногда ко мне подкрадывались сомнения, что она может так говорить, заранее зная, что я отвергну такой расклад, то есть это чистой воды «красование». Конечно, я утрирую. Это не в ее стиле. Но мне действительно было бы проще видеть людей испорченными. Зато сейчас я пойду в университет, сяду рядом с нею и остальными… подругами, и буду улыбаться, и ни словом не обмолвлюсь о случившемся. А коли спросят, услышат ответ: «Все в порядке. Это было временное помешательство». И их любопытным нравам будет этого достаточно. Во всяком случае, остальным, но не Лиззи. Ее, по своей дурости, я предупредила, что буду так говорить, а значит развеять тень сомнения в неправдивости моего поведения, станет гораздо труднее. Я пока не представляю, как разрешу эту проблему, но я очень надеюсь, что ей просто надоест искать в моем поведении подвох и она также забудет о том, что я когда-то ей сказала. Скорее всего, так и будет. Я уверена. На парах как обычно. Не сказать, что скучно. На самом деле учителя здесь неплохие, знатоки своего дела, просто я не слишком горю желанием изображать внимание и интерес, чтобы вслушиваться в их речи и выносить нечто полезное. Это проблема многих студентов. Я вдруг услышала смешок прямо над своим ухом, и легкий поток воздуха проскользнул у края моего уха. Я замерла, и миллионы мурашек прошли по моему телу от этого. Должно быть, я действительно схожу с ума, ведь я сижу на последней парте, позади меня стена, а Элис сидит слева от меня, в то время как я отчетливо слышала звук с правой стороны. Я подняла взгляд на доску и нахмурилась. Почему она темно-зеленая, как мантия Локи? И чертовы буквы на ней снова сливаются в эту гадкую фамилию «Лафейсон». Зачем я только узнала о существовании германо-скандинавской мифологии? Раньше жила как-то с верой во всякое сверхъестественное и почти всегда ставила оно под сомнение, будучи истинным агностиком, но вот стоило узнать имена и предназначения Богов, не только мифологии этой культуры, но и других, как тут же везде стала искать скрытый смысл и проделки. Но… Кажется, у меня паранойя. Ничего такого нет, а подобное могло оказаться следствием не высыпания, вот и чудится всякое. По дороге домой я все время думала об этом. И мне казалось, что этот смех преследует меня, разрываясь в моей голове резким эхом. Я задела кого-то, проходя по мосту над рекой Великой. Я попутно извинилась за собственную неуклюжесть и собралась уходить, как услышала, что меня окликнули. Черт, ну, почему из всех людей я врезалась именно в этого несносного человека, в которого думала, что влюблена, и которого позднее считала другом? Он завязал со мной беседу, и я изображала интерес и улыбалась, как делала это всегда, когда говорила с ним. Пусть болтает, только бы не спрашивал обо мне. Но это же Иван! Он не может не спросить, даже если ему не интересно, он все равно так же искусно, как и я, изобразит интеллигента и будет интересоваться мой жизнью. Я что-то кратко ответила, что, в общем-то, также можно уместить в обыкновенном «Все как обычно. Все в порядке». Мой фирменный ответ. Он улыбается по-доброму. Он как всегда выглядит безупречно, и я вновь вспоминаю, почему думала, что влюблена в него. В плане чувства стиля он соответствовал моим представлениям об идеале. Он вообще по многим пунктам проходил. Одного не было – божественной красоты, то есть он был намного лучше многих, но не настолько, чтобы не замечать другие варианты. Божественная красота была у Димы, как и чувство стиля, и я тоже думала, что влюблена в него. Но тот не обладал той манерой общения, что была присуща Ивану. А неполный комплект – не для меня. Однако я не уставала посвящать им свои писанины и романы. Я зачем-то всегда писала об объектах своих временных увлечений. Даже о мимолетном романчике с Виктором, с которым кроме азарта ничего и не испытывала, зато впервые благодаря нему открыла для себя новый жанр. Отдельное спасибо этому господину. Но, черт возьми, я все еще вынуждена общаться с Иваном. Иди домой уже, тебя девушка ждет, со мной ты просто тратишь время, и мы оба это понимаем. Давай же! И снова смешок и легкое касание до плеча. Я испугалась. Да что за чертовщина со мной твориться? Словно кто-то вдруг стал поддерживать меня, читая мои мысли. И словно бы в знак подтверждения этому, я вдруг почувствовала, касание до пальцев моей руки, а затем тепло за спиной, как если бы кто-то стоял совсем-совсем рядом со мной. Но если бы это было так, Иван бы посмотрел поверх меня и как-нибудь отвлекся бы на незнакомца. А его не было, стало быть, это мое больное воображение. Иван вдруг распрощался, и я поблагодарила эту странную тень. Мне казалось, что именно благодаря этой невидимке, он наконец-то покинул меня. Больше я присутствие кого-то другого не чувствовала. За весь день я не съела ни крошки, мне отчего-то казалось, что я предаю себя, когда ем. В конце концов, я итак невыносимо страшное и толстое чудовище. Пусть другие доказывают обратное сколько им влезет, но я слишком хорошо знаю природу лести и собственную сущность, чтобы отличить реальность. Я не притронулась и к урокам. Мне вдруг показалось, что бессмысленно их делать. Лучшей я все равно не стану, а значит, нет смысла быть и средней. Была еще какая-то причина, по которой я их не делала, но не могла ее четко сформулировать. Зато я написала по главе к каждому из своих рассказов, и меня хватило на новый сонет. Чувство долга было выполнено. Ложась спать, я вновь ожидала сложный сон, но никак не ожидала, что всю ночь буду чувствовать присутствие этой невидимки. Прозвучит странно, но я действительно ощущала тепло с другой стороны постели, как если бы там кто-то был. Так продолжалось целую неделю. Как я и предполагала, друзья давно махнули рукой на мои проблемы, у них своих полным полно, Лиззи если что и подозревала, но виду не подавала. Влад звонил пару раз, мы даже с ним прогулялись по Финскому парку и он почти не заметил, что я думала во время прогулки не о нем, а о вечере, проведенном на краю мостовой, после которого я стала верить, что нахожусь не одна, и что кто-то меня всегда сопровождает. Мне удавалось скрывать от родителей, что я не ем, удавалось скрывать от сестры наличие беды, удавалось создавать видимость влюбленности для Влада, удавалось жить так, как привыкли видеть мою жизнь остальные, а я вновь и вновь перед ночами предавалась свои мыслям. Но на этот раз не мечтаниям о самоубийстве или внезапном несчастном случае, а о том, как я увижусь с этой невидимкой. В какой-то миг я поверила, что это некоторое Божество. Может, и не любимый мною Локи, но определенно кто-то обладающий схожими чертами. И мне верилось, что я смогу быть с ним, он же со мной. Одна беда – люди стали еще больше раздражать. Все чаще возникали мысли об убийстве, даже простых прохожих. Сначала меня это пугало, но потом я вдруг стала представлять, как совершаю убийство не одна, а с моим Божеством. Это всегда дарило особого рода наслаждение. В такие минуты, когда мои мысли приобретали слишком неправильный с точки зрения морали расклад, я острее чувствовала Его присутствие рядом со мной. Когда наступил первый день ноября, я заметалась. Скоро должен был наступить День Рождения моей подруги, а я не подготовила подарок, какой задумывала пару месяцев назад. На самом деле времени выполнить его было уйма, но я была так увлечена своим творчеством, мыслями о Божестве и игрой для окружающих, что совершенно забывала о таких важных мелочах. Тогда-то я впервые услышала Его. «Будет ей подарок, можешь в этом не сомневаться. Мои друзья все устроят» - услышала я настолько отчетливо, что вздрогнула и чуть не вскрикнула прямо посреди пары. Я почувствовала его прикосновение к плечу. На этот раз я отчетливо могла ощутить холод его пальцев сквозь ткань моей блузки, который почему-то разносил как мурашки, так и приятное тепло. - Не подавай вида, что слышишь меня. Ты же не хочешь раскрывать нашу маленькую тайну, верно? – Продолжал он, и я едва заметно кивнула. Я почти ощутила, что он довольно улыбнулся, а после поцеловал меня в макушку. - Вот и умница. В тот момент я окончательно потеряла голову, я влюбилась в этот голос, в его присутствие, во все, что связано с ним. Пусть я и презираю любовь, вернее, делаю вид для всех, что презираю, но на самом деле просто боюсь быть отвергнутой теми, кто будет мне по душе, кому я отдам свое сердце. Да вот только сейчас я была готова отдать сердце, даже в том случае, если меня любить никто не станет, и ожидать меня будет только чистилище. Второго ноября я написала странный стих о демонах. Его голос сказал, что Он – мой демон, а я – Его. Я спрашивала, узнает ли мир обо мне? Он лишь смеялся, говорил, что в некотором роде так и будет, а я верила. Третьего числа я была с ним. Весь день. Мне звонила Лиззи, звала гулять. Звонил Влад, так как скучал. Звонил даже Валентин, тот самый незнакомец из культурной столицы, что был моим антидепрессантом в сентябре. Звонила и школьная лучшая подруга Светка, и сестра Рина по скайпу, даже Иван звал в гости на роллы. Казалось, будто весь мир вдруг вспомнил обо мне, и я была им всем так необходима. Но Он говорил мне, что на самом деле, другим не так уж и важно именно мое присутствие. Они снова осудят, либо просто обидятся, либо найдут вариант, который сочтут лучшим, и вновь будет плевать. Я с ним согласилась. Его мысли всегда были отражением моих собственных. Он сказал, что сегодня я должна прогуляться с ним впервые наедине. Воистину наедине, как тогда ночью в Финском парке, когда я была совсем одна. А я не была против. К тому же он пообещал показаться, и я испытывала некоторый трепет перед этой встречей. Я дождалась темноты, как и тогда. Родителям объяснила, будто бы иду на вечеринку, только так они бы пустили меня настолько поздно. Пришла на мост и снова встала по иную сторону, как в прошлый раз. Он всю дорогу молчал, но я чувствовала его. Когда я так встала, то услышала его согласие. Некоторое время никто не разговаривал, а я почувствовала его руки у себя на висках. - Ты готова? – Прошептал он так, будто бы эти слова давались ему с трудом. - Да, готова. – Просто согласилась я, и вдохнула побольше воздуха. А Он вдруг резко притянул меня к своему телу, я впервые ощутила его так сильно, а потом он также резко оттолкнул меня, настолько, что я не смогла удержаться за мостовую и стала падать. Я перевернулась в воздухе, широко распахнув глаза, но Он был не один. Рядом с ним были все мои друзья, только изуродованные, в крови, с отсутствием некоторых частей тела, торчащими костями и органами. А Он был безупречный, идеальный и гадко ухмылялся. Он был доволен. Падение казалось вечным. Но я попала на дно. Слишком мелко, как я и думала. И, черт возьми, я ударилась о какой-то камень, но не головой, а лишь шеей, да и не настолько сильно, чтобы умереть. И началось самое невероятное. Мои обезумевшие друзья. У них всех были крылья. Черные, огромные, страшные крылья. Они все выглядели жестокими, и у каждого было какое-нибудь оружие. Они то по очереди, то вместе подлетали ко мне и избивали, резали, топтали, кто-то даже всаживал мелкие колышки в мое тело, приговаривая «как ты и ожидала». Они все что-то мне говорили, что-то припоминали, даже то, что я уже совсем забыла. Они были жестокими, мне было больно. Кровь хлестала из ран, даже изо рта, боль, как пламя обжигало мое тело, и я не знала, как выбраться из этого кошмара. Я ждала, что проснусь. - Я помогала тебе, верила в тебя, а ты мечтала о моей смерти, предавала, ненавидела. Ты – гадкое, ничтожное создание, получи то, что хотела сделать со мной. – Это говорили мне и Лиззи, и Маша, и Светка, и Рина, и Люда, и Иван, и Валентин. Влад просто резал мою кожу, разрывая, приговаривая: «Моя. Моя. Моя» Появились даже школьные друзья, которые припоминали какие-то случаи и обзывательства с моей стороны. Каждый их выпад сопровождался невыносимо жестокой распрей. Я просто не понимала, почему до сих пор не умерла. - Ты не умрешь так просто. Ты должна почувствовать каждый свой грех. – Услышала я голос своего Божества. Так это твоя задумка? – Ты вспомнишь все, что задумывала и сконцентрируешься на этом. Бить меня вдруг перестали. Они все отлетели обратно на мост, оставив Божество впереди. Хотя Божество ли? И вдруг я стала видеть события своей жизни, как если бы кто-то показывал мне фильм. Это происходило прямо над моими глазами, как какой-то экран возникший в пустоте. Сначала я еще маленькая, мне не более шести лет. Я гуляю во дворе. Вижу, как какие-то парни забросали камнями красивую пушистую, белую кошку, а та уже давно истекала в крови. Я помню тот день, мы с подругами долго сидели рядом с кошкой и родители дали нам лекарства, пытались спасти ее, но она умерла. Я помню, как мы потом похоронили бедняжку, и как мечтала о том, чтобы сжечь на костре тех мерзавцев. И вдруг стало происходить что-то не то. Такого не было в жизни. Пришли те мальчики, они кричали и горели. Родители пытались их затушить, но не смогли. Они горели на наших глазах. Дети плакали, а я внимательно следила, как сквозь кожу проскальзывают кости. - Вы только посмотрите на это очарование. – Подал сверху голос моего Божества. – Она получает удовольствие от того, что могло бы случиться. Он смеется, а я слежу за следующей сценой. Отец ругается с мамой, бьет ее. Мама обливает его кипятком, а я представляю, как на его коже от этого появляются жуткие волдыри и ожоги. В жизни их не было, но здесь они были, как жуткие отметины, чтобы он помнил о том, что совершил. А потом я уже взрослее, но на этот раз я сама ссорюсь с ним. Тогда мы подрались. Я царапала его, оставляя огромные кровоточащие царапины на его коже. В тот день я ужасалась, когда видела его кровь из этих царапин на собственных руках, а сейчас я взяла нож и стала рассекать его тело. Это была первая сцена, заставившая меня плакать. Школьные годы показали мне достаточно быстро, и почти каждого, кто имел к ним отношение, я бездушно убила. Были и учителя, и некоторые друзья моих родителей, и однокурсники, и просто знакомые. Я всех убивала, без разбора. Я не переставала плакать. Это было слишком. Но позже я увидела Светку. Ее показывали мельком. Сначала времена, когда я была с нею врагами. Когда придумывала козни, чтобы испортить ей жизнь. А потом когда мы уже стали подругами и я просто злилась на нее. И вдруг я собственноручно разбиваю ее голову о шершавую стену. Боги, я же лишь однажды в шутку такое сказала. А здесь с особой жестокостью разбивала ее, как если бы она была бесчувственной игрушкой в моих руках, а не самым близким человеком. Но она не умерла, просто в муках валялась у моих ног. Вдруг появились моя сестра, которая бежала с улыбкой мне навстречу и из ниоткуда появился ее парень, которому я на ее глазах перерезала шею. Она вдруг остановилась, а в моих руках оказался кол. Я вдруг почувствовала острую необходимость всадить его прямо ей в сердце. Я прицелилась и попала, но рядом. Так, что она тоже смогла лишь отхаркиваться кровью и молить о смерти, но не умирала. В этот самый миг я поняла, что просто не вынесу. Просто не могу. Пусть ничего этого не происходило в реальности, но все это было невероятно кошмарным. Слишком отвратительным. Я не могла и не могу получать удовольствие от осознания чьей-либо смерти. - А так ли это, дорогая? – Вдруг Божество оказалось рядом со мной. – Тогда ты знаешь, что делать. Он протянул мне кинжал, тот самый, что я видела во сне с Никтой. - Спаси их от себя. Ты сможешь, ты же сильная. Исполни, наконец, свою мечту. – Приговаривал он и поцеловал меня. Я в миг забыла обо всем. В голове была одна мысль – я лишняя. Я должна умереть, никто не должен больше терпеть меня и мои игры, я только досаждаю всем. В другом мире я смогу быть с Ним, а здесь нет никого, кого бы я полюбила, а жить так дальше, играя в хорошую подругу и дочку, но на деле обманывая всех, я не могу. И я пырнула себя этим кинжалом со всей силы, что могла. Было очень больно. Но я почему-то не умерла. Я сделала это еще раз и поелозила лезвием. И кажется, задела что-то важное. Я поняла, сейчас я умру. Рядом с Божеством появилась Никта, которая слишком ласково мне улыбалась. - Ты все правильно сделала. Прости за нашу небольшую игру с иллюзиями. – К ней подошел мой Герой и обнял ее. Я была в растерянности. Как он может? Я умираю, ради него. А он вот так предает ради той, что в этой жизни приносила мне сплошные несчастья. Мерзавец. - Не осуждай меня. – Попросил он. – Ведь на самом деле и я, и она – плод твоего воображения. Сейчас ты умрешь и поймешь, как сильно ошибалась, воображая меня и добавляя в кошмары Никту. Ты освобождаешь этот мир от себя, как и хотела. Мы появились только, потому что ты очень хотела, чтобы мы были и обезумела от этого. Ты сама прекратила есть, как делала это ранее и твой организм не сможет справиться с борьбой за жизнь. Ты готовила себя к смерти, потому и написала несколько предсмертных записок, которые считала своим творчеством. Ты сейчас цела и невредима, относительно. На тебе нет крови, ты просто оступилась на мосту и упала в воду, ударившись головой о камень, как сама того и хотела. Ты сама все продумала, сама готовила. Ты хотела устроить уникальный подарок для Маши и ты знала, что это будет твоя смерть. Ты сама все сделала. И нас просто нет. Я не могла поверить, да и верилось смутно. Они вдруг исчезли, а я подняла свою руку, которая еще пару минут назад была вся истерзана под пытками тех изуродованных друзей, но сейчас она была цела. Действительно цела. Черт, я и правда сошла с ума. Ветер вдруг стал сильнее, он стал еще усерднее подбивать волнение реки. Я слышала шум водопада, шелест деревьев и понимала, что не могу подняться, что все тело словно онемело в этой ледяной воде, а та все отчаянней падала мне на лицо и заливалась в рот и нос. Я едва могла выплевывать ее. Но в конечном итоге любимая стихия победила. Я захлебнулась, как я и планировала это еще пару недель назад. Мой труп нашли спустя пару часов. Обнаружила его та самая девушка, что встретилась мне на мостовой в ту ночь, пару недель назад. Я действительно напоминала Офелию. Обезумевшую Офелию. Новость об этом разлетелась по такому крохотному городку, как Псков, довольно быстро. Родители не могли поверить, пока на вскрытии им не показали мое тело. Мама была в отчаянии. Отец и отчим тоже. Все родственники, что узнали, не могли поверить. Но хуже пришлось друзьям, а Маше в особенности. В ее двадцать первый День Рождения умерла подруга. Как теперь любить этот праздник? Все записки были найдены, и почти в каждой были извинения за то, что мешала другим. Хотя по всем законам логики это было самоубийство, отчего-то следствие постановило несчастный случай. Возможно, потому что близкие тактично не показали мои записки. Меня хоронили на новом кладбище, и пришло даже слишком много людей. Были однокурсники и бывшие одноклассники, и школьные, и университетские учителя, были даже родственники, которых я давно не видела. Все скорбели. Страшно скорбели. У Влада, казалось, разорвалась душа, когда мой гроб стали опускать в землю. Он вдруг так зарыдал, заговорил о любви ко мне, о вечной любви ко мне. Его успокоила моя сестра, которая прибыла из другого города ради такого случая. Она не плакала, как и многие другие. Их лица доказывали, что они уже выплакали все, что можно. Меня не могли забыть еще долгое время. Но в конечном итоге жизнь постепенно, но медленно, вставала в свое русло. Хотя мама, кажется, так и не сможет оправиться от такой потери, как и папа. Влад занялся творчеством и нарисовал множество удивительных картин, потому что помнил, что я любила его талант. Сестра написала много книг, где проскальзывал мой образ. Светка уехала из города в Северную столицу и спустя долгое время, когда пыталась полностью окунуться в работу, все же смогла стать успешной, но более всего, она обрела семью, мужа, ребенка и нормализованные отношения со своей мамой. Лиззи стала той, кем так хотела стать я. Она отправилась преподавать иностранные языки за границу и вышла замуж за иностранца, рыжего иностранца, а своего сына назвала тем именем, которое я однажды ей сказала и которое казалось ей странным – Аврелианом. Иван никак не подал вида другим, что что-то случилось, но почти каждый вечер вспоминал меня и мою любовь к нему, и винил себя, что даже не попытался дать мне шанса, что загубил во мне надежду на любовь. А после также уехал из страны, работать инженером в Германии. А я мертва. Но мой дух жив. Жив в этих людях. И только так я понимаю, какую ошибку я совершила, как важно прощать других, но главное себя, будучи живой. Как важно дарить людям любовь, даже тогда, когда они сделали тебе больно. Ведь ты любишь их, даже если отказываешься. И они любят тебя. Я буду следить за ними, и помогать им, как смогу. Никту и то ужасное Божество я никогда больше не встречала, даже в посмертном мире. Однако в одном Божество было право. Мои немногочисленные стихи и рассказы все же были напечатаны, в основном благодаря усилиям Рины, Светки и Лиззи. Они не взорвали общество, но нашли своих читателей. А о более высокой награде я и не смела мечтать. Вот так и закончилась исповедь безумного призрака.