И будет снег

Эта история началась с того, что Эдвард, наконец, решился спуститься в подземелье. Покойный отец — изобретатель и хозяин замка — давным-давно переоборудовал верхние ярусы подвала в лабораторию, а под ней, глубоко в катакомбах, устроил обширные хранилища, доверху набитые сломанными машинами, старыми книгами и бог весть, чем еще. Много лет Эдвард не решался туда спускаться. Во-первых, он не любил и побаивался подземелий. А во-вторых, сидеть наверху и смотреть в окно, или вырезать ледяные скульптуры нравилось ему гораздо больше. И он вырезал их, одну за другой, долгие, долгие годы… Летом и зимой создавал он образ, навсегда поразивший его сердце, и каждый раз надеялся, что статуя останется с ним... Хотя бы одна. Но проходило совсем немного времени, лёд таял, Эдвард вновь оставался один, и все начиналось сначала. Он знал, что лёд непременно растает. Если бы лёд не был таким холодным, если бы в нем была жизнь, он бы не боялся времени, — казалось ему. Но как заставить лёд жить? Этого Эдвард не знал. Он искал среди отцовских вещей и книг что-нибудь, что могло бы помочь ему найти ответ. Он перерыл все его архивы, но ничего подходящего не нашел. Он читал книги по физике, химии и биологии, листал — осторожно, чтобы не порезать! — древние пергаментные страницы фолиантов, рассказывающих о сотворении искусственной жизни… Многое ему было непонятно, но он упрямо искал. Так, листок за листком, он перебрал всё на чердаке, в залах и комнатах. И только в подземелья спускаться боялся, чувствуя какой-то внутренний запрет. А время шло, и статуи по-прежнему таяли. И вот настал день, когда он почувствовал: пора открыть ту запретную дверь. Он и сам не понимал, почему вдруг решился на это, но он спустился по лестнице с давно протоптанной в пыли узкой дорожкой, прошел мимо замерших навеки машин и приблизился к двери в лабораторию. Дверь оказалась заваленной много лет назад упавшими вещами. Странно... Эдвард не слышал, как и когда они упали. Может быть, он слишком долго не очень-то слушал, что происходит вокруг? Ловко двигая ножницами, как огромным пинцетом, он разобрал сухие, потрескивающие доски шкафа, откинул в сторону рулоны старинных карт, осторожно отодвинул две тяжелые рамы — когда-то в них, наверное, были картины, но теперь рамы стояли пустыми. Он не отдавал себе отчёта, почему действует так упорно. Ведь, в сущности, ничто его не ждало в подземелье. Что там могло быть, кроме старого хлама, таких же запыленных обломков и давно молчащих механизмов? Но он, как одержимый, орудовал руками до тех пор, пока не освободил дверь. Скрип и шорох, — единственное, что нарушало плотную, пыльную, застоявшуюся тишину замка, — смолкли, когда Эдвард откинул в сторону последнюю доску и взглянул на дверь. Сделанная из потемневшего от времени дерева, она была украшена резьбой и обита металлическими полосами в пятнах то ли ржавчины, то ли рыжей плесени. "Наверное, она заперта", — с безотчётным трепетом подумал Эдвард и легонько толкнул дверь кончиками ножниц. Металл скрипнул о металл, но дверь не шелохнулась. "Так и есть", — мысленно сказал он сам себе и толкнул сильней. Тяжело скрипнув, дверь медленно, словно нехотя, отворилась во мрак. Эдвард застыл на пороге. Из темного проема веяло холодом и одиночеством. Круто вниз вели узкие ступеньки, покрытые слоем пепельно-серой пыли, таким ровным, что было ясно: никто вот уже много лет не входил сюда, ничей голос не тревожил тишины подземелий, ничье дыхание не колыхало мёртвый недвижный воздух, ничей взгляд не касался этих каменных стен. Ему захотелось уйти, такой жуткой тоской был пропитан воздух, густой волной потекший из подвала. Казалось, ступи в него, как в Лету, и тебя забудут все на свете, и ты пропадешь, растворишься в этих молчаливых невидимых водах, утонешь в них, скроешься и забудешь сам себя… Но Эдвард сделал шаг вперед. Он не подумал о том, что там темно, и сразу же оступился. Охнув и взмахнув руками, он задел что-то ножницами, и вдруг под низкими каменными сводами вспыхнул свет! Это были три длинные синевато-голубые лампы, висящие прямо над головой. Они тихонько гудели, источая тусклое, тревожное мерцание, не столько разгонявшее темноту, сколько позволявшее не спотыкаться. Ясности их свет не прибавлял, а вот тягостное ощущение холода и тайны от него только росло. Эдвард осмотрелся, и его глаза расширились от изумления. Похоже, эти сырые катакомбы служили отцу не только хранилищами и дополнительной лабораторией, но и своеобразным музеем! Вдоль стен выстроились огромные стеклянные шкафы, в которых лежали разные вещи — иногда совершенно непонятные, иногда очень знакомые, а иногда... Проходя мимо одной из витрин, Эдвард внезапно вздрогнул: в длинном темном предмете за стеклом он узнал собственное тело. В раскрытой грудной клетке поблёскивали колесики, пружины и шестерёнки, а на месте сердца зияла темная пустота. Эдвард невольно коснулся кончиками ножниц своей груди. Под черной кожей его единственного костюма что-то тикало. Есть ли у него сердце? Отец говорил — да, ведь с сердца он и начал когда-то… Эдвард еще раз оглядел неподвижный макет своего тела и пошел дальше. Машины — огромные и маленькие, одни предназначенные для обычных домашних дел, другие — для совершенно неведомых задач, застыли под холодным светом ламп. Тусклые блики изредка мерцали на металлических плоскостях, словно покрывая их изморозью. В тишине подземелья каждый шаг отзывался глухим шорохом. Древние гранитные своды, затянутые белесой плесенью, выросшей без света, гасили любой звук, превращая его в неясную смесь шепота, шелеста и скрипа. Казалось, каждый угол населён призраками: стоило Эдварду пошевелиться, нарушая вековую неподвижность катакомб, как его тень, чернильно-черная в синеватом свете, неведомым зверем начинала метаться по каменному полу. Эдвард подошел к последней витрине. В ней лежало несколько рисунков, набросанных незнакомой рукой. Это был рассказ о странном коротконогом мальчике в полосатой матроске, который, злобно ухмыляясь, возился с непонятного вида и назначения аппаратами или шел по туманной темной улице, ведя за собой огромную скрюченную тень ужасного животного. Последний рисунок заинтересовал Эдварда и, действуя ножницами, он открыл замок витрины и взял листок. "Может, это рассказ о детстве отца?" — мелькнула мысль. Ведь тот тоже любил работать с механизмами и живыми существами… Глубокий вздох вырвался из груди Эдварда, и листок, подхваченный движением воздуха, легко вспорхнув, метнулся под шкаф. В панике тот кинулся за ним, но рисунок занесло слишком далеко — даже кончики ножниц не доставали. Оглянувшись, Эдвард увидел три длинные жерди с круглыми набалдашниками, торчащие из пола... "Может быть, жердью можно достать?" — подумал он и дернул ближайшую к нему. Раздался резкий хруст и скрежет. Жердь, оказавшаяся рычагом, вместо того, чтобы остаться в руках, наклонилась вбок, приводя в действие невидимые пружины. Плиты пола под ногами Эдварда раздвинулись, и он, только и успев ахнуть, кубарем полетел вниз. Порыв ветра, дунувший из люка, вымел рисунок из-под шкафа вслед за ним. *** Эдвард летел не так долго, как Алиса, вниз по кроличьей норе, но не так уж и мало. За время своего полета он успел испугаться, удивиться, увидеть летящий мимо рисунок, удивиться снова, потому что тот его опережал, подумать о том, куда ему предстоит приземлиться, снова испугаться, потому что представил себе нечто недружелюбное, вновь удивиться, так как вокруг стало гораздо светлее, подумать, что он падает прямиком к центру земли, и скоро окажется в раскаленной лаве… Тусклый свет позволил рассмотреть, что летит он по вертикальному тоннелю, колышущиеся стенки которого казались то гладкими и блестящими, как стекло, то матовыми и мягкими, словно бархат, но, вместе с тем, какими-то зыбкими и эфемерными. Снизу подуло свежим ветром и повеяло зимой, даже закружились снежинки. Это удивило его, потому что на дворе должна была быть поздняя весна. Эдвард успел еще раз удивиться, что он все еще падает, и зажмуриться, ожидая удара об землю... *** Первое, что он ощутил, постепенно приходя в себя, это обжигающий морозный ветер и острые уколы чего-то холодного на лице. Эдвард приоткрыл глаза, и его сердце, в который раз сегодня, испуганно трепыхнулось. Он стоял посреди незнакомого, белого от снега, ночного города. Над ним, как тени, возвышались огромные дома, сонно пялясь на него бесчисленными тёмными окнами. И ни души кругом — только ледяной ветер вихрями гонит позёмку по замёрзшему асфальту... Сколько он так простоял, парализованный ужасом, Эдвард не знал. Он раньше и представить себе не мог, что в мире может быть так пусто и холодно! Мороз зло щипал за нос и щёки, обжигал горло, а ног он совсем уже не чувствовал. Что-то подсказывало ему, что надо двигаться, если он не хочет превратиться в ледяную статую. Эдвард неуверенно шагнул к стене ближнего дома, ноги разъехались на чём-то скользком, он неуклюже взмахнул руками и чудом удержал равновесие. Передвигаться было трудно, но не стоять же вот так, посреди улицы, всю ночь! Он сделал ещё один маленький опасливый шажок, стараясь не скользить, потом — ещё один... Дотянулся до стены — железные "пальцы" гулко звякнули о мёрзлый кирпич. От этого неожиданно резкого звука Эдвард вздрогнул и затаил дыхание. Потом перевёл дух и огляделся. Длинная улица начиналась далеко внизу, в поле, затем, обрастая домами, уходила круто вверх и упрямо карабкалась на холм — туда, где за снежной пеленой, серым призраком маячило нечто монументальное — то ли дворец феи, то ли замок колдуна, вонзаясь в ночное небо тонкими, странного вида высокими башнями. Эдвард долго смотрел на эти фосфорические башни, решая, куда же ему идти. Вниз, в поле? Нет, там темно и холодно. Вперёд и вверх, на холм? Да. Определённо, да. Там, по крайней мере, светло и не так страшно. Ветер бросил в него пригоршней снега, подгоняя вперёд, и Эдвард, собравшись с силами, осторожно, мелкими шажками, время от времени оскользаясь, пошёл вверх по улице, к таинственному замку на холме — он чем-то отдалённо напомнил ему родной дом. Наверху ветер сбивал с ног, а метель превратилась в настоящую вьюгу, и силы стали покидать Эдварда. Он не понимал, что с ним происходит. Сколько себя помнил, он мог, как угодно долго, обходиться без сна и пищи, его ноги и руки-ножницы много лет исправно служили ему, не требуя ни ремонта, ни отдыха. А теперь он с трудом заставлял свои суставы работать. Всё пережитое за этот странный день вдруг навалилось на него, и ему нестерпимо захотелось упасть ничком в снег и спать, спать... спать... Он так устал... Снег... Какой он тёплый, оказывается... Почти горячий! Он летит из-под его ножниц, засыпая дома, деревья и всю землю... И среди снежинок танцует Она... Не ледяная — настоящая, живая... Значит, ничего не было?.. Ни жуткого убийства, ни столетнего одиночества, ни молчаливых ледяных статуй?.. Конечно... Ничего этого не было... Никогда... Есть только снег и Она... Она рядом... Она с ним... Как же он счастлив!.. *** Чарли Баккет с нетерпением ждал Рождества — своего второго Рождества на Шоколадной фабрике. Он уже давно надписал собственноручно нарисованные и вырезанные Рождественские открытки — папе, маме, обеим бабушкам и обоим дедушкам, а так же — хозяину Фабрики и, по совместительству, его доброму наставнику — Вилли Вонке. А Умпа-лумпам Чарли вручит огромную открытку — одну на всех! Он только представил, какую восторженную пляску устроят по этому поводу Умпа-лумпы, и довольно улыбнулся. До Рождества оставалось ещё целых полмесяца! Конечно, это очень долго, думал Чарли, но он не огорчался: время на Фабрике летит интересно и весело, а потому — незаметно. Он и глазом моргнуть не успеет, как настанет Рождество. А это значит, что накануне мистер Вонка привезёт огромную душистую ель, к вечному аромату шоколада добавится терпкий смолистый запах хвои и леса, и на Фабрике поднимется весёлый бедлам. Никто не будет работать в этот день, все станут шумно украшать ёлку гроздьями золотых орехов в шоколадной глазури, большими прозрачными шарами из леденцового стекла, гирляндами неперегораемых лампочек-драже, снегом из сладкой ваты и сахарной пудры... Но — мечты мечтами, а занятия в школе ещё никто не отменял. Утро выдалось морозным и ясным — за ночь намело большие сугробы, и Чарли еле сдерживал желание поваляться в снегу. — Нет! — строго сказал он сам себе. — Сначала в школу. А катание со снежных гор — вечером, после занятий. И Чарли решительно вышел за ворота Фабрики и зашагал к школе, не переставая, тем не менее, думать о празднике. По дороге он всё-таки позволил себе скатать большую снежку и запустить ею в стену соседнего дома. Снежка звонко хлопнула о камень и рассыпалась, окатив искрами странную тёмную фигуру, почти целиком утонувшую в сугробе. Чарли показалось, что это старая сломанная кукла — одна из тех, которые надевают на себя люди во время карнавалов, но до карнавалов-то ещё далеко! Чарли подошёл ближе и присмотрелся. Теперь ему показалось, что кто-то замёрз в снегу... Мальчик знал не понаслышке, что не всем в городе живётся тепло и сытно, он и сам ещё хорошо помнил тощий капустный суп и холод, не дающий уснуть по ночам. А этой зимой морозы стоят нешуточные! Чарли залез в сугроб и разбросал снег. В снегу, неловко привалившись плечом к стене и скрючившись от холода, сидел человек... Чарли не на шутку испугался: лицо человека было мертвенно бледным, изрезанным ужасными шрамами, глубоко запавшие глаза — плотно закрыты, а ресницы и чёрные растрёпанные волосы покрывал густой иней... Незнакомец явно умирал, если уже не умер. И, как назло, рядом ни души — ни прохожих, ни дворников, ни почтальонов, — ни одного взрослого, кого можно было бы позвать на помощь! Чарли тронул человека за плечо: — Мистер?.. Эй, мистер! Очнитесь! Никакого ответа. Чарли слегка встряхнул его: — Сэр, вы живы? Никакой реакции. Чарли схватил его за плечи и тряхнул изо всей силы: — Сэр, пожалуйста, ответьте! Что же делать?.. Чарли где-то читал, что обмороженных растирают снегом. Он набрал в обе руки по пригоршне свежего снега и начал энергично растирать холодные щёки незнакомца... Кажется, это и впрямь помогло, потому что тот вдруг медленно открыл глаза, и глаза эти — тёмно-карие, неожиданно живые и блестящие, повернулись в орбитах и уставились прямо на Чарли. — Ну, слава Богу, живой! — радостно выдохнул мальчишка. — Потерпите, мистер, потерпите немного... Сейчас мы что-нибудь придумаем! И он стал стряхивать с незнакомца остатки снега, громко разговаривая с ним, чтобы тот снова не заснул. Человек был весь затянут в чёрную кожу с кучей каких-то ремней, заклёпок, пряжек... — Вы, наверное, рокер, или байкер?.. — приговаривал Чарли, разгребая сугроб. — И попали в аварию? Оно и немудрено: тут здоровский гололёд! А где же ваш мотоцикл? Ну, ничего, мы и мотоцикл найдём и починим. Но сначала надо вас согреть! Бабушка Джозефина говорит, что от сильного переохлаждения бывает воспаление лёгких... И тут Чарли осёкся: его взгляд упал на руки, которыми незнакомец обнимал свои колени — от плеча до локтя их скрывала всё та же чёрная кожа, но вот дальше... Чарли даже попятился. — Нет... вы точно не байкер... Руки незнакомца оканчивались чем-то наподобие железных латных перчаток средневекового рыцаря, но не это главное: вместо пальцев из перчаток торчал целый набор разнокалиберных секаторов, ножниц и ножничек самых невероятных размеров и конфигураций... Чарли не знал, что и думать. Он переводил взгляд с железных рук на лицо странного человека. Он был бы не прочь оказаться как можно дальше от этих длинных заиндевелых лезвий. Мальчишка отступил на несколько шагов, и если бы руки-ножницы хоть чуточку шевельнулись, Чарли без оглядки бросился бы прочь, но незнакомец просто молча смотрел на него широко открытыми глазами. Нет, всё-таки, Чарли не мог оставить его в таком состоянии. — Мистер... Вы же мне ничего не сделаете, правда? Незнакомец опустил веки, собираясь с силами. Его губы дрогнули: — ...е... ойся... — Сэр?.. — ...Не б-бойся... м-меня... — с трудом повторил незнакомец, — пожалуйста... — Хорошо... Я не боюсь. Вы сами встать сможете? Незнакомец слабо качнул головой: — Я, наверное... сломался... — его голос шелестел едва слышно, и Чарли почувствовал, что, и правда, больше не боится. Он секунду подумал. — Знаете что? Побудьте-ка здесь еще несколько минут, ладно? А я сейчас вернусь... — Не бросай меня... здесь... — глаза незнакомца смотрели умоляюще. — Я обещаю, что сейчас же вернусь. — Чарли говорил, как взрослый. — Вам срочно нужно в тепло, сами вы не дойдёте, а я донести вас не смогу. Я приведу кого-нибудь с Фабрики. Я даже оставлю возле вас свою сумку! Ждите! Я скоро! И Чарли со всех ног рванул обратно на Фабрику. Само собой, школа на сегодня отменяется! *** Шоколадный магнат Вилли Вонка, мурлыча что-то себе под нос, неспешно направлялся в Цех Изобретений, когда, вылетев из бокового коридора, в него буквально врезался любимый ученик. От неожиданности Вонка подпрыгнул, уронил трость, но тут же расцвёл в улыбке: — Ча-арли! Это ты спешишь пожелать мне доброго утра? Как мило! Утро сегодня дивное!.. И в ту же секунду его улыбка погасла, а брови строго нахмурились: — Погоди, ты же давно должен быть в школе! Разве сегодня суббота? И где твоя сумка? Чарли запыхался и потому довольно невежливо перебил магната: — Скорее! Там... на улице... человек с ножницами... Брови Вонки поползли вверх. — Человек с ножницами? Кто — торговец? Забавно! Чарли, я только что от парикмахера — зачем мне ещё какие-то ножницы? — Мистер Вонка, вы не поняли! Там, у ворот Фабрики лежит человек, у него вместо рук — во-от такие ножницы. Он говорит, что сломался, и он умирает от холода! — Мальчик мой, я прекрасно понял: у тебя — температура, — подытожил магнат и вдруг встрепенулся. — Сломался?! Кто сломался? Кто умирает?! Где? У ворот моей Фабрики?! Почему? — Потому что он замёрз, и ему срочно нужна помощь! Мистер Вонка, пойдёмте, пожалуйста, скорее... — Угу... — магнат склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, а потом решительно кивнул: — Ну, хорошо! Где моя шуба? Веди, показывай своего найдёныша! *** Эдвард снова остался один. К нему постепенно возвращалась способность ощущать мир. Ноздри щекотал неизвестный горьковато-сладкий запах, от которого слегка кружилась голова, а мысли, наоборот, обретали чёткость и больше не путались. Эдвард мало что понял про фабрику, но было ясно одно — мальчик побежал за помощью. И тут Эдвард по-настоящему испугался: а вдруг мальчишка больше не вернётся? Вдруг он просто придумал причину, чтобы уйти? Но он ведь обещал вернуться! Ох, люди не всегда говорят то, что думают на самом деле — уж этот урок Эдвард давно и твёрдо усвоил. Проклятые ножницы продолжают отпугивать от него людей. Но в его положении ничего не остаётся, кроме как запастись терпением и ждать. Ждать, однако, пришлось недолго. Очень скоро послышался скрип снега, возглас "Скорее! Вот он!", и перед ним возник тот самый мальчик, а следом за мальчиком, вымахивая тростью, еле поспевал стройный элегантный господин, чем-то смахивающий на стрекозу в цилиндре. Господин остановился, рассматривая Эдварда сквозь большие круглые выпуклые очки. *** — Так это и есть твой отмороженный? — спросил Вонка, рассматривая незнакомца сквозь свои стрекозиные очки. — Впечатляет. Особенно вот это, — он указал тростью на его устрашающие "пальцы". — Ну, и что ты предлагаешь? — Заберём его к нам, — просто сказал Чарли. — На Фабрику?! Ты с ума сошёл! — вскинулся магнат. — Ты же знаешь, я не люблю на Фабрике посторонних! — Пожалуйста! — взмолился Чарли. — Он не посторонний, а пострадавший... Разве вы не видите, что ему плохо?.. — Вижу! — хмыкнул Вонка. — И то, что я вижу, мне совершенно не нравится! Однако, делать нечего. Э-э... Любезный! — обратился он к найдёнышу. — Вы меня слышите? Вы меня понимаете? Незнакомец, не отрывая пристального взгляда от его лица, кивнул. — Очень хорошо. Я — Вилли Вонка, хозяин Шоколадной Фабрики. И сейчас... — он запнулся и поморщился. — Сейчас я попробую... Гм... Мне придётся вас слегка побеспокоить... В общем, постарайтесь не покалечить меня вашими ручками, пока я буду тащить вас на себе. Чарли, возьми-ка мою трость! Чарли с восхищением и благодарностью взглянул на своего учителя: — Спасибо, мистер Вонка! Нет, это определённо — Самый Удивительный Человек На Свете! А Самый Удивительный Человек На Свете глубоко вздохнул, шагнул в сугроб к незнакомцу, просунул руки ему подмышки, попробовал поднять на вытянутых руках, громко крякнул и чуть не уронил — тот оказался неожиданно тяжёлым. Тогда шоколадный магнат покрепче перехватил его руку, перекинул её себе через шею, сбив при этом на снег свой шикарный цилиндр, второй рукой подхватил найдёныша под колени, с трудом поднял и, пошатываясь, отдуваясь и ворча себе под нос:"В конце концов, я — кондитер, а не носильщик!", понёс его к воротам Фабрики. Чарли почтительно подобрал цилиндр учителя, повесил на плечо свою школьную сумку и вприпрыжку помчался за ними. *** После мороза улицы воздух Фабрики показался Эдварду невероятно сладким, густым и горячим. Он замер на руках у господина со странным музыкальным именем "Вилли Вонка", смертельно боясь невзначай сделать хоть одно неосторожное движение: острые лезвия были в слишком опасной близости от горла его спасителя. Эдвард до сих пор не мог забыть, как когда-то давно эти лезвия легко проткнули насквозь живое человеческое тело, и не пережил бы, случись снова нечто подобное... *** — Ну, и куда его теперь?.. — пропыхтел шоколадный магнат, опуская пострадавшего ногами на красный ковёр холла и придерживая его за пояс кончиками пальцев. Вонка был довольно хрупок, а найдёныш оказался гораздо тяжелее, чем можно было ожидать. — Скорей всего, ему прямая дорога в мой ожоговый центр. Там сдадим его медикам Умпа-лумпам — пусть они о нём и позаботятся... — Мистер Вонка, отнесём его лучше к нам домой! — попросил Чарли. — Пожалуйста! Мамин куриный бульон быстро его согреет и поставит на ноги. А врача мы и к нам сможем позвать... Ведь правда? — Да ради Бога, мне всё равно! — обиделся мистер Вонка. — Заметь: я ничего не имею против куриного бульона миссис Баккет, но шоколад — не в пример лучше! Вот! — и он гордо поволок замёрзшего дальше, к маленькому покосившемуся домику Баккетов, некогда перенесённому им же самим с окраины города прямо на Фабрику. Чарли, опередив их, отворил дверь в дом и с порога бросился к матери: — Мам, я потом тебе всё объясню, согрей, пожалуйста, скорее много-много куриного бульона!.. Или горячего шоколада! — добавил он, оглянувшись на дверь, в которую уже ввалился мистер Вилли Вонка, — весь в снегу, в очках, перекосившихся и съехавших на нос, и с окоченевшим телом на руках. — Ещё хоть один шаг, и я — недвижимость... — простонал Вонка, бухнул свою ношу на продавленный кухонный диванчик и повалился рядом. — Всё... Сил моих больше нет... *** Они все вместе — мальчик по имени Чарли, мама, две бабушки и два дедушки, — поили его, как ребёнка, густой ароматной коричневой жидкостью, держа чашку у его губ и осторожно поддерживая ему голову, а он, обложенный горячими грелками и по самый нос укутанный толстым пледом, сидел на диванчике и оттаивал. От него валил густой пар, с волос и ресниц капало, капли текли по щекам и, почему-то, были солёными... Его сердцу вдруг стало больно от переполнявшего его тепла и чувства признательности к этим совершенно чужим ему людям. Эдвард давно уже забыл, какой бывает простая человеческая забота... Их, казалось, совершенно не беспокоил вид его ножниц, ведь у них было дело поважнее — отогреть, накормить и напоить гостя. — Пей шоколад, сынок, лежи и согревайся... — говорил дедушка в очках. — Что же ты плачешь, глупенький?.. — ласково вторила ему бабушка с завитыми белыми волосами. Она принесла махровое полотенце и бережно промокнула влагу с его щёк. — Звать-то тебя как, болезный ты наш? — Эдвард... -Так-так... — скептически ввернул Вонка, нервно меряя шагами крохотную кухню Баккетов. — Имя королевское, но вид!.. Весьма непрезентабельный, надо сказать... — Ничего, Вилли, — улыбнулась миссис Баккет, выразительно взглянув на магната. — Мы его быстро приведём в порядок. Благодаря вам и Чарли. — Да уж, не без моей помощи! — фыркнул Вонка, резко повернулся на каблуках и направился к двери, бросив на ходу: — Я пришлю к вам врача! — Ты можешь объяснить, молодой человек, какого рожна тебя голяком на мороз понесло среди ночи? — строго поинтересовался второй дедушка, сверля Эдварда острыми серыми глазами. Эдвард же, разомлевший от домашнего тепла, чувствовал, как его веки тяжелеют и сами собой закрываются... — Я провалился... Нечаянно... — прошептал он, погружаясь в блаженное забытьё. Чарли потрогал пальцем ножницы. — Отличные штуки! Откуда они у тебя?.. — Т-с-с-с... — сказала мать. — Не будем тревожить нашего гостя. Пусть отдыхает... И они тихонько, на цыпочках, вышли. *** Уютно гудело пламя в камине, и пел на плите чайник. Миссис Баккет колдовала на кухне, стараясь не шуметь, а бабушки и дедушки вернулись к своим обычным делам, шёпотом обсуждая сегодняшнее происшествие. Чарли, поджав ноги, тихонько сидел рядышком с ними, на их большой кровати, внимательно рассматривая издали своего найдёныша, и размышлял. Нелепый человек по имени Эдвард с ножницами вместо рук... Его бледное лицо и шрамы, и печальные брови "домиком", и тихий шелестящий испуганный голос — всё в нём вызывало у Чарли сочувствие и симпатию. И было в его появлении здесь что-то жутковато-таинственное и явно неслучайное! — А у счастливых людей бывают такие грустные лица? — спросил Чарли. — Ты наблюдателен, малыш... — ответил дедушка Джо. — Думаю, в своей жизни Эдвард больше терял, чем находил... — М-да... По всему видать, этому парню приходилось несладко, — задумчиво сказал дедушка Джордж. — Бледненький он... Наверное, у него малокровие... — покачала головой бабушка Джозефина. — Ему нужно есть больше витаминов! — ...И машинного масла... — как всегда, невпопад, брякнула бабуля Джорджина. *** Эдвард не спал. Он знал, что означает "спать", но совершенно не представлял, как это делают другие люди. Просто однажды он понял, что если крепко закрыть глаза и долго их не открывать, то можно увидеть разные удивительные картины и сказочные места, где раньше никогда не бывал. Порой там с ним случались даже целые истории, но он не мог бы сказать точно, было ли всё это на самом деле или только в его воображении. Сейчас он видел себя в огромной полупрозрачной розовой лодке, которая, покачиваясь, стремительно несла его по волнам широкой коричневой реки... Внезапный резкий стук в дверь — и видение пропало. *** Дверь распахнулась, и возникший на пороге Вилли Вонка торжественно возгласил: — Доктора вызывали?! — Ти-ш-ш-ше вы!!!.. Больной же спит!!! — зашипели на него бабушки и дедушки. — Д... доктора вызывали?.. — уже шёпотом повторил слегка опешивший магнат. — Так я его привёл... Эдвард зашевелился: — Простите... Я не спал... — и попытался встать. — Лежите, больной! Вам нужен покой! — звонко пропели с порога ещё два голоса, и в комнату юркнули двое крохотных смуглых человечков в белых халатах и с чемоданчиками в руках. Они ловко вскочили на диван к Эдварду и откинули плед. От неожиданности тот инстинктивно вскинул руки, и ножницы угрожающе звякнули. Но человечки, не обратив на это ни малейшего внимания, начали осмотр. — Эдвард, не бойся их! — Чарли спрыгнул с большой кровати и подбежал к нему. — Это всего лишь Умпа-лумпы. Они хорошие! Не бойся! — Простите... — снова ошарашено прошептал Эдвард. Он следил взглядом, как человечки деловито обмеряют его длинные лезвия, вставляют в ухо миниатюрный термометр, считают пульс, приложив пальцы к его шее, и что-то быстро-быстро записывают в блокноты... Один Умпа-лумпа плотно прижал ухо к левой стороне его груди и замер. Потом вскочил, пробормотав: "Ничего не понимаю!", покопался в чемоданчике, выудил оттуда блестящую металлическую трубку, приставил её к груди Эдварда и снова прислушался. Глаза у него округлились, он кивнул своему коллеге и передал ему трубку. Тот тоже внимательно послушал. Тогда они переглянулись, кивнули, вместе посмотрели на Вонку и хором радостно отрапортовали: — Тикает!! — Чудно! — довольно улыбнулся магнат. — Так я и думал! Именно этого я и ожидал! — Чего вы ожидали, мистер Вонка? — удивился Чарли. — Скоро узнаешь! — загадочно подмигнул мистер Вонка. — Со временем. Он обменялся с Умпа-лумпами серией быстрых жестов и отпустил их, а сам уселся рядом с Эдвардом на диванчик. — Скажи-ка, давно у тебя это? — указал он на его ножницы. — Всегда. Меня таким сделали... — Тебя таким сделали. Кто? — Мой отец... — Твой отец был врач? — Нет... Изобретатель... — Понятно, — подытожил Вилли Вонка и нахмурился. Он выглядел озабоченным. Чарли переводил взгляд то на него, то на Эдварда, ничего не понимая. — Эдвард... Так ты — машина? Ты — робот?! Вот это да! — Робот?.. — растерялся Эдвард. — Я... я не знаю... — он вдруг почувствовал себя виноватым. — Вот это мне и предстоит выяснить, — пробормотал себе под нос шоколадный магнат. *** — Привет, Баккеты! Я дома! — это вернулся с работы папа. — О! Какой сюрприз — у нас гости! Добрый вечер, Вилли! Останетесь с нами ужинать? — Если не прогоните, — сдержанно поклонился мистер Вонка. — Да бросьте, Вилли! — рассмеялась миссис Баккет, накрывая на стол. — В нашем доме вы всегда желанный гость! Дедушки и бабушки тоже стали рассаживаться вокруг стола. Чарли подбежал к отцу: — Пап, я хочу тебя кое-с кем познакомить. Это — Эдвард! Я нашёл его утром в снегу у ворот Фабрики, и мы с мистером Вонкой принесли его к нам греться. И ещё... Я прогулял сегодня школу. — Привет, Эдвард! — папа протянул было ему ладонь, но при виде ножниц тут же её отдёрнул, изумлённо присвистнув. Эдвард расстроился окончательно. Он бестолково топтался в гостиной, готовый со стыда в очередной раз за этот день провалиться сквозь землю Дедушка Джо выразительно взглянул на внука, и Чарли, схватив Эдварда под локоть, решительно усадил его за стол рядом с собой. *** Это был самый обыкновенный семейный ужин. За столом тихо смеялись, болтая о том, о сём — о дневных хлопотах, о вечерних заботах, о планах на завтра. Эдвард видел, что этим людям очень хорошо друг с другом, они радовались каждой минуте, проведённой вместе в этом маленьком доме, в крохотной гостиной, под старым, уютным зелёным абажуром. Миссис Баккет то и дело подкладывала на тарелку Эдварду что-нибудь вкусное, а он, стесняясь своей неловкости, почти ничего не ел. Он чувствовал на себе цепкий, пронзительно-синий изучающий взгляд мистера Вонки и не знал, куда от него спрятаться. Он, почему-то, с самого начала побаивался этого изящного безукоризненно-элегантного человека с ослепительной улыбкой… *** И вот этот долгий-долгий день закончился. — Чарли, спать пора! — напомнила мама. — Эдвард тоже, наверное, устал… Папа поднялся из-за стола. — Завтра я зайду к тебе в школу, Чарли, и поговорю с учителем. А теперь, сын, пойдем, поможем нашему гостю расположиться на ночь! Ему отдали раскладушку наверху, в комнатке Чарли, ласково пожелали спокойной ночи и оставили наедине с самим собой. Он был очень благодарен им всем за тепло и заботу. Ему хотелось сказать им что-нибудь хорошее, но кроме короткого "спасибо", ничего не придумывалось. Когда в доме всё стихло, Эдвард по привычке подошёл к окну и долго неподвижно стоял так, погружённый в свои невесёлые мысли… Этот мальчик сегодня назвал его "машиной". А ведь Эдвард никогда не задумывался, кто же он такой на самом деле. Да, он знал, что его создал изобретатель, но он так и не узнал, зачем. Он знал, что его сердце похоже на большие часы и что тело у него — механическое. Но это тело ощущало тепло и холод. Нечаянно раня себя ножницами, он чувствовал боль, а порез со временем рубцевался. Эдвард умел радоваться и огорчаться, он часто испытывал тоску, одиночество, страх, и — самое главное! — он умел любить. А ведь все эти чувства могут испытывать только по-настоящему живые существа! Да и отец всегда повторял ему: "Запомни хорошенько, Эдвард, ты — человек!" *** Чарли удобно устроился на кухонном диванчике, но сон всё не шёл. Ну и денёк сегодня выдался: кому рассказать — не поверят! А, может, и не надо никому рассказывать? По крайней мере, пока… Чарли вспомнил, как удивились врачи Умпа-лумпы, осматривая гостя. Интересно, что же они, всё-таки, сказали мистеру Вонке, и о чём таком он догадывался? Ох, неспроста всё это, ох, неспроста! Чарли перевернулся с боку на бок — спать ну совсем не хотелось! Сверху не доносилось ни звука, кроме ритмичного негромкого пощёлкивания. — Эдвард… — тихо позвал Чарли. — Ты спишь?.. — Нет... — так же тихо откликнулся Эдвард. Чарли вскочил и поднялся к нему. Тот понуро стоял у окна, держа руки на весу, и железные "пальцы" его слегка шевелились. — Послушай, а ты откуда пришёл? — спросил Чарли. — Ты ведь нездешний. Как ты попал в наш город? Эдвард ответил не сразу. Он задумчиво пощёлкал ножницами. — Я упал. — С Луны свалился, что ли? Ты — из космоса?! — Из космоса? Как это? — не понял Эдвард. — Ну, космос это… — попробовал объяснить Чарли. — Там есть другие планеты, галактики, звёзды… — Звёзды? Нет. Я не знаю… — он опустил голову. — Не знаю. — Может быть, ты просто забыл? — Чарли решил, что его таинственный гость потерял память. А значит, надо помочь ему всё вспомнить. — Где ты раньше жил — ты это помнишь? — Да. В большом доме… — А что там ещё было? — Там была гора. И сад. Там тепло. Много цветов и деревьев… — И ты жил там со своей семьёй? — продолжал допытываться Чарли. — Сначала у меня был отец… Он меня сделал. — А потом? — Потом его не стало. В голове Чарли мелькнула догадка… — А что у тебя с руками? У тебя когда-нибудь были обычные руки? — Нет. Отец не успел меня закончить. Он хотел подарить мне руки на Рождество... Он мечтал, чтобы я был... как все... — Ух, ты! Почти как Пиноккио! — восхитился Чарли. — "Пиноккио"? — снова не понял Эдвард. — Что это? — Не "что", а "кто"! Пиноккио — это ожившая деревянная кукла! Эдвард внимательно взглянул на Чарли. — Я не кукла, — твёрдо и очень серьёзно сказал он. — Я — человек. — Ой... Прости... — смутился Чарли. — Прости, пожалуйста. Ты не обиделся? Эдвард покачал головой и чуть улыбнулся. Они немного помолчали, и Эдвард спросил: — Чарли... Кто такой мистер Вонка? — Как?! Ты не слыхал про мистера Вонку?! — изумился Чарли. — Нет... — Ну, ты даёшь! Это же самый знаменитый и самый великий кондитер в мире! Он построил эту Фабрику и делает самый вкусный на свете шоколад! Тебе здорово повезло, что ты попал именно к нам! Здесь столько всего удивительного! И если ты останешься у нас подольше... — Чарли... — Эдвард сел рядом с ним на раскладушку. Его ножницы нервно подрагивали. — Я не могу остаться... Я должен уйти. — Почему? — Вы очень хорошие... Я не хочу быть вам обузой. — Что?!.. — огорчился мальчишка. — Ты это о чём?! — ему всё больше нравился этот грустный механический человек. У Чарли были замечательные любящие родители, бабушки и дедушки, чудесный друг и учитель — мистер Вонка, и, наконец, целая Шоколадная Фабрика!.. Но Чарли был единственным ребёнком в семье, и ему очень не хватало сестры или брата. И он вдруг подумал, что именно о таком брате, или друге, он всегда мечтал. Эдвард поднял свои руки: — Видишь?.. Они очень опасны. Я могу случайно тебя поранить... Или даже... — тут он вздрогнул и сжался, словно припомнив что-то ужасное. — Я этого не хочу. — Если дело только в ножницах, то всё это — пустяки! — горячо возразил Чарли. — Дедушка Джо говорит, что самое главное у человека внутри! Эдвард встал и вернулся к окну. Ему стало страшно. За сто лет одиночества он только сейчас понял, как сильно истосковался по людям... Ох, если бы он мог остаться с ними навсегда! Только он понимал и другое: чем крепче к кому-нибудь привяжешься, тем больнее потом терять... Но в его сердце уже зародился крохотный и слабый росточек надежды — надежды на чудо. Чарли подошёл к Эдварду и положил свою ладошку на его железную руку: — Слушай, мне пришла в голову отличная мысль: а что, если всё рассказать мистеру Вонке? Знаешь, какой он умный? Он обязательно что-нибудь придумает! Я его попрошу, и он поможет! — Мистер Вонка?.. — Да! — Чарли сиял. — Эдвард, ну, правда! Пожалуйста, не уходи!.. — Ты этого хочешь?.. — Конечно! Ну, как — остаёшься? Хотя бы, до Рождества! — Спасибо, Чарли... — тихо сказал Эдвард и снова улыбнулся. Чарли тоже засмеялся, дружески ткнул его кулачком в плечо и, счастливый, отправился к себе. "Завтра первым делом поговорю с мистером Вонкой!" — засыпая, подумал он. *** Шоколадный магнат мистер Вилли Вонка бродил из угла в угол по своим апартаментам, тщетно пытаясь взять себя в руки. Двадцать с лишним лет он создавал свою Шоколадную Империю. Он отдал этому делу всего себя без остатка. Он отказался от многих соблазнов мира, и всё — в пользу шоколада. Да, именно шоколад и стал его призванием и единственной настоящей страстью — ничего другого он даже знать не хотел. Он построил огромную Шоколадную Фабрику, укрылся ото всех за её монументальными надёжными стенами, и ему казалось, что он абсолютно счастлив. У него были Умпа-лумпы — смешные маленькие человечки из далёкой страны, его верные незаменимые помощники. Они скрашивали его одиночество песнями, заботились о нём, а он мог свободно творить, создавая всё новые, ещё более невероятные сорта шоколада. И всё шло своим чередом, размеренно и предсказуемо, и он думал, что так будет всегда. Так оно и было, пока в его жизни не появился Чарли. Вилли не жаловал людей. Жизнь не раз давала ему повод разочароваться в них. Отец с самого детства пытался обтесать своенравного маленького Вилли, — он-де лучше знал, что должно интересовать его сына, а именно — стоматология. Вилли взбунтовался и ушёл в одиночное плаванье: он категорически не желал зависеть от чьих-либо мнений. Он нашёл себя в другом: исследовать разные сладости, изобретая новые рецепты и вкусы, было для него огромным наслаждением. И не меньшим наслаждением было думать, что именно он, Вилли Вонка, способен сделать жизнь людей слаще, а значит — счастливее! Но, став кондитером, будущий магнат с огорчением обнаружил, что люди не так уж и благодарны ему за сладкую жизнь! Более того — они без зазрения совести воровали всё, что плохо лежит, в том числе — его самые ценные, самые волшебные, ещё не воплощённые идеи... Это глубоко ранило его самолюбие и совсем не прибавляло желания сближаться с кем бы то ни было. И если все взрослые жизненные понятия и принципы закладываются в детстве, — думал Вилли, — то чему же могут научить детей такие взрослые?! Страшно подумать! Но Чарли — это совсем другое дело! Чарли был счастливым исключением. В этом мальчике нет ни капли алчности и цинизма, он чист душой, он всё ещё верит в чудеса, и, вероятно, именно поэтому они с Вилли так отлично поладили. Магнат всем сердцем привязался к своему ученику. Он видел, как тот, буквально на лету, схватывает его науку, как быстро вникает во все тонкости кондитерского искусства... Их общение напоминало весёлую игру, и эта игра очень скоро переросла в чудесную дружбу, которая приносила немало радости и пользы им обоим. Чарли и его семья оказались именно теми людьми, с которыми Вилли больше не боялся быть самим собой. Теперь он был по-настоящему счастлив. И когда придёт время, он оставит юному Чарли Баккету всю свою кондитерскую Империю... Магнат тяжело вздохнул. Впервые за последние два года его настроение никак нельзя было назвать шоколадным. События прошедшего дня внесли сумбур в его мысли и чувства, а он этого не любил. И причина определённо крылась в чужаке с ножницами. Ох, как не хотел он тащить его сюда, ну совершенно не хотел! Но Чарли... Его дорогой ученик редко просил о чём-то, но, если просил, Вилли просто не мог и не хотел ему отказывать. Вот и сегодня... Добрый, доверчивый Чарли пожалел несчастного... Похвально! Но знает ли Чарли, откуда тот взялся? И главное — зачем? И почему он появился именно здесь, и как раз тогда, когда Вилли собрался запускать в производство совершенно новую рецептуру шоколада? Но есть что-то ещё... Умпа-лумпы обнаружили, что найдёныш Чарли — мастерски сделанная механическая кукла. А вдруг в эту куклу вмонтировано какое-нибудь передающее устройство, и теперь... — Ох, Господи! Господи ты, Боже мой, какой же я... болван!!! — ноги у Вилли подкосились, и он рухнул в кресло, сражённый страшной догадкой. Робот... Робот-шпион, подосланный конкурентами... Они столько лет всеми способами безуспешно пытались проникнуть в его святая святых, и неужели им это удалось? Теперь им, возможно, известен каждый шаг, каждое слово, произнесённое на Фабрике... А это означает... Вилли вскочил с кресла, до боли сдавив пальцами виски и борясь с приступом паники. Он едва подавлял желание без шляпы, прямо в халате и тапочках, сломя голову, мчаться к Баккетам... — Спокойно, Вонка, спокойно... Вилли несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Тихо... ещё тише... Сейчас к ним бежать нельзя: во-первых — глухая ночь, он насмерть перепугает стариков и Чарли... Во-вторых — если кукла там, то конкуренты поймут, что их обнаружили, и вполне могут принять меры... Какие?.. Да какие угодно!.. Радикальные!! Они же могут причинить вред Чарли!.. Его дорогому Чарли!! Ножницами!!! — Го-ос-поди... — застонал Вилли. — Только не это... Стоп... Прекратить панику! Прекратить себя пугать! Это пока только догадки, не подтверждённые ничем... Вилли усилием воли снова запихнул себя в кресло. Сначала нужно всё, как следует, проверить... Надо иметь выдержку, чтобы не вызвать лишних подозрений. — Подумаешь — кукла... Всего лишь кукла... И чего я так переполошился?.. — бормотал магнат. — Но Чарли не в куклы надо играть! А то ещё, чего доброго, захочет стать кукольником, а не кондитером... А как же я?.. А как же Фабрика?!.. Ну, хорошо. За одну ночь, скорее всего, ничего страшного не случится, а вот завтра... Завтра первым делом поговорю с Чарли! — решил мистер Вонка.