Храни её город

Сквозь грусти озера пройду беспечально в солнечный город святых и отчаянных, где неизвестно, что времени мало и прячется чувство вины.

Крэру проигрывает раз за разом. Крэру знает, что ей нужно для победы, - о, всего-навсего натравить Мифо когда-нибудь на принцессу Тютю. Боже, да слепому очевидно, как она его любит, как трепещет, глупая, каждый раз, когда видит его, тонкокостного, снежного, в чёрных перьях. Крэру даже в мыслях не позволяет себе произнести, что и он любил её когда-то – её, эту дурочку в белых перьях, эту, со всеми её искренними и идеальными до тошноты жестами. Не было такого, не было. Раз за разом, будто молитву, повторяет. Всего-то одна просьба – и Мифо, новый Мифо в своей воронёной броне из равнодушия, сковывающей всё в нём, превращающей его в красивую игрушку, которая никогда не сломается, заберёт сердце Тютю. Точнее, той, в ком она скрывается. О, почему это всегда должно быть сложнее? Они все что-то прячут в себе. Новый чёрный принц, например, укрывает под сверкающей бронёй старого себя, такого влюблённого, такого нежного, такого светлого, что больно смотреть. Трусливый Факир таит в глубине, где-то под рёбрами, отважного рыцаря со стальным взором. А Тютю, эта приторная выскочка, прячется в Ахиру. Крэру закусывает губу и повторяет про себя, по слогам. А-хи-ру. Рыжая, тонкая, носит в груди яркое солнечное сияние, оглушает смехом, обжигает мягкими поглаживаниями рук, и её тёплые добрые взгляды проникают под кожу. Болезненно почти до крика. Крэру – чистая тьма, ей нельзя обнажённый свет даже видеть, не то что трогать. Всё кажется славным – Мифо сделает грязную работу, никакой соперницы, никакой опасности. Но все что-то прячут в себе. Ру живёт под рёбрами у Крэру, она отчаянно толкается в попытках выбраться и кричит, так громко, что иногда её почти становится слышно всем вокруг. Для Ру Ахиру – не соперница. Не настолько. Просто эта рыжая глупышка, которой так хочется кого-то рядом, которой так не хватает обычного человеческого тепла… Просто маленькая девочка, сжигающая в сердце Ру сверхновые снова и снова. Кричит, и борется, и Крэру каждый раз становится не по себе. Слишком тепло. Вороны умеют колдовать, их тёмная магия великолепна, но в светлых заклинаниях они просто никчёмны, надо признаться. Поэтому у Ру есть способ раз за разом их отгонять от себя – от Крэру. Простое и даже смешное не-заклинание. Вдох-выдох. В тёмной комнате, на постели из чёрных перьев, Крэру закрывает глаза и считает до десяти – чтобы вызвать в мыслях те дни, когда она была Ру. Чтобы вернуться в солнечный город Ахиру, где нет ни одного печального лица, где все либо святые, либо отчаянные, где зло просто не существует. О нём не знают. И Ру не знает тоже, Ахиру тянет её за руку, вся такая тёплая, что почти горящая, плавит до основания. И неизвестно, что времени осталось так мало, что скоро этот город сравняет с землёй эта самая Ру, которая сейчас еле сдерживает улыбку. В снах нет совсем чувства вины, как приятно. Вместо него есть кое-что другое. Это что-то – тёмный уютный вечер, единственный совместный, который у них был. Пустые чашки из-под чая, тёплые покрывала, красные отсветы заката на стенах постепенно угасают. День переходит в ночь. Смятая школьная форма, и Ру с Ахиру просто лежат рядом в темноте, ненавязчиво держатся за руки. Раз за разом. На протяжении тысячи ночей. Мучительно, господи, как же жжётся. Крэру плавится, но не может отпустить эту маленькую ладошку. И веснушки на носу Ахиру ещё чуть шире улыбаются в темноте, пока смешинки расплёскиваются по воздуху. В какой-то раз это становится просто невозможно выдержать. И когда девочка-солнышко пытается встать, огорчённо вздыхая: «Уже поздно, у тебя, Ру, наверное, много других важных дел, я не хочу тебя задерживать», - о, тогда Крэру совершает обжигающее безумство. Она приподнимается на локтях - глаза отвёрнуты в темноту самого дальнего угла комнаты, чтобы ничего не выдать (например, того, что она и не Ру вовсе, просто притворяется, крадёт моменты ставшей чужой жизни), - и глухо просит: «…Посиди со мной ещё немного». И Ахиру остаётся. За окном день сменяет ночь, за окном алые всполохи, не смотри в окно, Ахиру, там горит твоя прошлая жизнь, там орудует дева-ворон, у которой даже слёзы чернее сажи и копоти, там закончился мир и началась война, у которой нет ни конца, ни края; боже мой, просто останься здесь, просто держи эту длинноволосую девочку за руку и не отпускай, ведь она станет совсем другой, когда ты это сделаешь… Крэру ещё яснее чувствует мягкую и пронзительную пустоту вокруг, когда открывает глаза. Снова смежив веки, делает глубокий вдох - но сон уже не догнать, убежал, сверкая пятками, унося с собой Ахиру с её счастливой улыбкой и что-то почти произнесённое Крэру – то, что Ру никогда не сказала бы вслух. Если ещё честнее – то, о чём она даже и подумать не могла. Но сейчас одиноко. Так одиноко. Крэру отпивает молчание из загустевшего воздуха и почти не давится им. Произносит тост – рваным шёпотом через потрескавшиеся губы. «Храни её город святых и отчаянных, Ру. Храни так, как я никогда не смогу». Но Крэру и Ру – одно и тоже. Время смыкается, вьётся кольцами. Ахиру и Тютю – тоже одно. Чтобы подобраться к одной из них, надо убить другую. Крэру проигрывает раз за разом, снова, и снова, и снова.