Пес с цепи сорвался

Кьетани Кентаро — пес. Свирепый и неудержимый, как говорит Ойкава; жестокий, но простой. Кьетани простой до невозможности, даже Яхаба об этом знает. И Яхаба пользуется этим, как и вся команда Аобаджосай. Кьетани используют как приманку, как оружие, как мальчика для битья… Потому что он не будет сопротивляться, потому что у него нет выбора. Ведь Ойкава давно посадил Кьетани Кентаро на цепь. Кьетани Кентаро не кусается, не лает и не воет. Его приручили. Хотя нет, не так. Заставили. Он как одинокая, но все еще злобная дворовая собака, прикованная к своей скудной будке: на нем вымещают злость — он молча зализывает раны, ему дают унизительные приказы — он без слов выполняет их, его заставляют быть «послушным мальчиком» и дают скромные награды в виде лживых ласковых прозвищ — он только с ненавистью смотрит исподлобья и за каждый удар, приказ и такие раздражающие подачки копит в себе дикую ярость. Над такими псами издеваются месяцами, иногда даже годами. Ведь нет ничего лучше, чем поймать злобную собаку, перекусавшую половину района и разносящую страшную заразу, держать на привязи, издеваясь над ней. Но когда-нибудь одно, всего-лишь одно звено старой железной цепи заржавеет, потому что жестокий хозяин просто посмотрит на эту цепь и халтурно махнет рукой, говоря: «Да все в порядке». Это звено и станет роковой ошибкой, вероятно, последней; это звено — пропуск на свободу для дикого пса и его свирепой натуры, что ожесточала за долгие месяцы пыток. Сломлены, сломлены настолько, что говорить не хочется — в горле узлом вяжется плаксивый вой, а потом он распутывается вновь, опуская свои концы внутрь тела, где они прорастают, как корни дерева, надолго оставляя в груди чувство опустошенности и растерянности. Примерно так чувствовал себя каждый игрок Аобаджосай. Яхабе хотелось так думать, чтобы давящее на него чувство жалости хоть немного сошло на «нет». Но получалось все совсем наоборот: после проигрыша Карасуно все стали более сосредоточенными на индивидуальных способностях, тренировались больше, даже урезали себе перерыв. Во время игры редко отдавали пасы, предпочитая забивать сами. Тренер ничего не говорил, только хмуро наблюдал. Как бывший спортсмен, наверно, он прекрасно понимал клокочущий в груди гнев после поражения. В руки Яхабе мяч попадал крайне редко, из-за этого он чувствовал себя еще более жалко. Хотя, кому-то проигрыш пошел на пользу — Кьетани стал посещать тренировки. Пусть он и продолжал молчаливо отнимать редкие пасы и плевать хотел на командную работу, все-таки «свирепый пес-чан» приходил. Это единственное, что далось команде Аобаджосай. Иногда Кьетани задерживался после тренировки и, подбрасывая себе мячи, с такой силой посылал их за сетку, что от удара у Яхабы даже уши закладывало. И при этом у Кьетани было такое лицо, будто перед ним, за сеткой, стоит самый ненавистный враг, с которым они договорились играть на жизнь, а не на очки. Яхаба только один раз видел безумную злость на лице свирепого пса Аобаджосай. Столько боли, злости и ненависти было в глазах Кьетани, что у Яхабы перехватило дыхание и мелко задрожали колени. «Неужели он все это время держал такой гнев в себе?» — задался он тогда вопросом. Яхаба не горел желанием приходить на дополнительную тренировку, но показаться трусом тоже не хотел. Пришел он раньше назначенного времени и, к своему удивлению, обнаружил зал открытым. Оттуда доносились громкие удары мяча, между которыми было по пять секунд просто оглушающей тишины. Даже стрекотание цикад показалось Яхабе всего-лишь тихим надоедливым звуком, как тот самый звон в ушах, когда резко подрываешься с кровати посреди ночи. Сильные удары, словно кто-то со всей силы бьет по барабану, норовя порвать его поверхность. Казалось, что с каждым новым звуком внутри что-то взрывается и разносится по телу вместе с кровью, как вместе с этими ударами синхронно бьется сердце. Вздрогнув и тем самым выскользнув из оцепенения, Яхаба медленно подошел ко входу в зал. Внутри был мрак, так что он не сразу заметил фигуру, подбрасывающую к сетке мячи и резко забивая их, создавая такой громкий шум. Прищурившись, Яхаба заметил мутные очертания сильных рук, подбрасывающих мяч. Силуэт срывается с места, прыгает и бьет по мячу твердой ладонью, посылая его за сетку, почти в самый край площадки соперника. Где Яхаба уже видел такую силу удара?.. Он тихо заходит в зал, надевает кроссовки и уже более внимательно смотрит, как знакомый силуэт подбрасывает мяч и, рывком оказываясь у сетки, ударяет по нему рукой, создавая чудовищный грохот. В этом ударе, в движениях чувствуется что-то такое, отчего у Яхабы бегут мурашки вдоль позвоночника. Силуэт приземляется у сетки и, вытирая пот с подбородка футболкой, поворачивает голову к нему. Яхаба чувствует предательскую дрожь в коленках, наливающиеся жидким железом легкие, быстро стучащее сердце. Пес. Он боится его, боится прямо сейчас, здесь.  — Что ты здесь делаешь? Тренировка через полчаса, — сглатывает Яхаба, мысленно благодаря за свой не дрожащий голос. Кьетани ничего не говорит, только бросает на него полный презрения взгляд и берет мяч из корзины, возвращается на свое прежнее место. Как говорили кинологи? Чтобы не спровоцировать собаку, не надо показывать ей своего страха?.. Яхаба незаметно сжимает ладони в кулаки и, прищурившись, выхватывает из мрака его смутные очертания: как он подбрасывает мяч, заводит руки, срывается с места, прыгает и бьет по мячу. Громкий удар повторяется, вместе с ним что-то внутри тела взрывается, подобно гранате. Вздрогнув, Яхаба натягивает на лицо маску заботливого друга. Улыбнувшись, он медленно подошел к Кьетани и поднял руку в успокоительном жесте. — Тише-тише, Кьетани. Успо- Кьетани, схватив его за руку, медленно повернулся, сжимая его запястье в ладони. Яхаба испуганно вздрогнул. Ладонь горячая, хватка сильная, а подушечки пальцев шершавые и твердые. Очевидно, что пес уже давно занимается этим. Но он испугался еще сильнее, когда встретился взглядом с глазами Кьетани. В них не было той устрашающей ненависти и боли. На смену им был подавляющий гнев, от которого у Яхабы подкосились ноги и тело стала сотрясать мелкая дрожь.  — Мы не должны были проиграть, — гортанно прорычал Кьетани, надавливая большим пальцем на сухожилия запястья, отчего Яхаба дернулся и с ужасом на лице стал медленно отступать назад, к выходу. Пес его отпускать не собирался, только сильнее сдавливал чужое запястье; утром на нем точно останутся синяки; сделал шаг вперед, приближаясь к до смерти напуганному Яхабе. — Не должны были.  — Отпусти меня… — выдохнул Яхаба, продолжая отступать назад. Он задыхался, горло саднило от каждого вздоха. Казалось, будто в глотку льют расплавленное железо. По телу разносится дрожь, мышцы напрягаются и сокращаются так быстро, что у Яхабы мгновенно наступает чувство утомленности, из-за чего сопротивляться Кьетани нет никаких сил. Когда он чувствует, что упирается лопатками в холодную стену, наступает настоящая паника и Яхаба, судорожно вдыхая воздух, собирает разбегающиеся мысли в узел, чтобы хоть немного понять, что ему следует делать. Спровоцировал собаку?..  — Почему наших усилий оказалось недостаточно? — прорычал Кьетани, делая последний шаг, окончательно вдавливая Яхабу в стену. Тот боялся хоть что-то говорить, нежели двигаться. Мало ли пес перейдет с пассивной агрессии на активную? Он только смотрел на Кьетани испуганными глазами, изредка моргая. Пусть и в темноте, но разглядеть горящие безумной злобой глаза не составило труда. Это вгоняло его в еще большее смятение и страх.  — Не знаю, отпусти… — сдавленно прохрипел Яхаба, судорожно вдыхая.  — Неправильный ответ, — утробно прорычал Кьетани, сильнее сжимая запястье в ладони. Яхаба хотел было что-то сказать, но громко вскрикнул, заливаясь краской, когда «свирепый пес» приставил колено к его паху, не давая свести ноги вместе. Он несильно надавил на член сквозь ткань коленом, вызывая у Яхабы тихий жалобный стон. — Ты не знаешь, почему мы проиграли, — продолжал Кьетани, надавив сильнее. — Но ты сдался… Вы все сдались.  — Прекрати… — дрожащим голосом попросил Яхаба, упираясь свободной рукой в грудь пса. Кьетани наклонился к его шее, игнорируя слабое сопротивление, вцепился рукой в волосы на его затылке и несильно потянул, заставляя наклонить голову. С секунду посмотрев на шею, он наклонился вперед, касаясь кожи губами. Яхаба замер, широко распахнув глаза. Дыхание перехватило окончательно, на миг дрожь улеглась. Он чувствовал только горячие сухие губы, что так невинно и нежно коснулись его шеи. Весь мир погрузился в кромешную тьму, земля под ногами рухнула в глубокую бездну, где Яхаба ничего не чувствовал, кроме этих губ и пульсации своего сердца. В глазах потемнело, когда Кьетани провел по шее кончиком языка, оставляя небольшой влажный след. — Перестань, — хрипит Яхаба, сохраняя остатки растворяющегося в возбуждении подсознания.  — Почему вы сдаетесь? Это конец света?.. — шепчет Кьетани и впивается в кожу зубами. Яхаба громко вскрикивает от неожиданности и снова дрожит. Он чувствует все: как сильно Кьетани сжимает челюсти, оставляя на его шее метку; как на миг выпускает, чтобы провести по месту укуса языком; как рычит перед тем, чтобы снова впиться зубами в бледную кожу. Здесь этого не видно, но он чувствует, как проявляется на скулах яркий розовый цвет.  — Отпусти!.. — шепотом говорит Яхаба, все еще пытаясь оттолкнуть сорвавшегося с цепи пса. А ведь точно, Кьетани всегда был псом, которого Ойкава приковал цепью. Он молча сносил все, делал все… И вот, наконец, сорвался с цепи, выплескивая свою ярость. — Хватит, прошу…  — Тебе не нравится? — снова рычит Кьетани, выпуская из зубов кожу. Яхаба, шумно выдыхая, активно замотал головой.  — Нет… — выдохнул он.  — Я прекращу, если ты даже на секунду не задумываешься об этом, — хрипит Кьетани, заглядывая в глаза Яхабе. Несильно надавив коленом, он угрожающе зарычал. — Не ври мне, Яхаба… Не сейчас.  — Не нравится… Кьетани выпустил его волосы и грубо провел рукой вдоль позвоночника. Нащупав пальцами тугую резинку шорт, он все также грубо погладил поясницу над ней. Яхаба испуганно вскрикнул, приготавливаясь к самому худшему, но пес, сжав в пальцах край футболки, потянул ее вверх. Выпустив его запястье, Кьетани притянул его к себе, отрывая от стены и теперь одним рывком стянул футболку, бросая ее на пол. Яхаба, густо покраснев, отвернул голову, вновь прижимаясь лопатками к стене. Кьетани, снова сжав его волосы в кулаке, заставил опрокинуть голову.  — Пожалуйста, прекрати… — на глазах выступили слезы, Яхаба уперся обеими руками в грудь «свирепого пса», но это ничего не дало. Зарычав, Кьетани провел языком от самого подбородка Яхабы до небольшой ямочки между ключиц, замер в районе кадыка и, широко лизнув костлявый бугорок, впился в него зубами, вызывая у него приступ дрожи и громкий вскрик. Прошипев что-то, он спустился к ключице и с таким удовольствием стал вгрызаться в выступающие кости, что Яхаба был готов кричать и молить Кьетани остановиться, но сказать слова даже не смог: голос пропал вовсе, теперь он тихо стонал, срывая голос; глотку нещадно саднило. От горячего влажного языка перед глазами проносились разноцветные пятна, а от сильных крепких зубов, впивающихся в кожу, он выгибался навстречу, сжимал в вспотевших ладонях темную футболку Кьетани. Пес с такой силой сжимал пальцами бедра Яхабы, что уже через несколько часов появятся фиолетовые синяки. При этом Кьетани так утробно рычал, что у Яхабы сносило крышу. От этого в животе просыпался один огромный вулкан, который взрывался от каждого прикосновения. Горячее удовольствие, напоминавшее лаву, растекалось по венам и быстро застывало. Яхаба уже давно возбужден и каждое прикосновение, укус и даже просто обжигающее дыхание Кьетани распаляли его.  — Тебе не нравится? — с нажимом повторил Кьетани, отрываясь от его ключиц, на которых уже медленно начинали краснеть укусы. Краем подсознания Яхаба знал, что должен ответить «Нет». Ну же, всего одно слово и все закончится…  — Нравится, — сквозь зубы выдохнул Яхаба, сдерживая те страстные возгласы, которые встали в глотке словно кость. Он выпустил из кулаков темную ткань и провел ладонями по груди, остановившись на плечах. Кьетани ощутимо вздрогнул и, сильно впившись ногтями в спину Яхабы, провел рукой вниз, оставляя четыре красных царапины. Тот задрожал и громко выдохнул, зажмуривая глаза. Кьетани слегка повернул голову и, переместившись к плечу, приник к выпирающей кости губами. Яхаба сжался, ожидая что вот-вот в него снова вопьются острые зубы, но «свирепый пес» только втянул кожу в рот, посасывая ее, проводя по ней языком. Внутри все взрывается тысячами вулканов, в ушах гремят их взрывы, смутно напоминающие удары Кьетани. Кажется, будто на пару мгновения застывает все, вместе со временем, и есть только они, связанные тугими нитями страсти; всего на пару мгновений, за которые у Яхабы случается столько микро-инфарктов… Кьетани отрывается от него слишком резко, быстро поворачивая голову в сторону открытой входной двери в спортзал. Тишина, повисшая между ними позволила услышать приближающиеся шаги, веселые возгласы Ханамаки и смех Ойкавы. Сердце Яхабы рухнуло вниз. Он быстро выпутался из рук «свирепого пса» и, нашарив на полу футболку, быстро одел ее на потное тело. Выпрямившись во весь рост, он натянул на лицо дежурную приветственную улыбку, даже не пытаясь придумать оправдания.  — М-м? А чего, никого нет? — вошедший в зал Ханамаки повернулся спиной к парням, щелкая выключателем. Зал быстро осветился ярким светом старых, жужжащих ламп. Тут зашел и Матсукава, за ним на пороге маячил Ойкава.  — О, Яхаба… И Кьетани, — моргнул Матсукава, осматривая сокомандников. — А чего без света?  — Ой, — Яхаба виновато улыбнулся, делая два шага к семпаям. — Да мы включали, но сами знаете, что не всегда получается.  — Это да, — кивнул Матсукава.  — Да пусти же своего капитана! — вскричал из-за его спины Ойкава, боком пролезая в зал. Но Матсукава никак не хотел сдвигаться с места. Он как-то пристально рассматривал Яхабу, отчего его бросило в холодный пот. Он успел помолиться всем известным богам, пока семпай, пожав плечами, не отошел, пропуская Ойкаву. Тот, нахмурившись, недовольно покосился на Маттсуна и, хмыкнув, перевел взгляд на кохаев. — О! И Свирепый пес-чан здесь! Какая интересная будет тренировка!  — Д-да, может… — скривился Яхаба. Из-за спины капитана показался Иваизуми, а из-за плеча Матсукавы выглянул Ханамаки. Он почувствовал себя нашкодившим ребенком, который уронил мамину вазу и спрятал ее осколки под ковром у входной двери. Все семпаи, с кем Яхаба общается больше всего из команды и перед кем всегда так хочется покрасоваться, чтобы заслужить похвалу, совсем некстати собрались здесь. Судя по их улыбчивым лицам, настрой команды постепенно возвращается, так что семпаи сейчас могут с легкостью обратить внимание на такую мелочь, как несколько неприличных следов на шее…  — Кстати, мне надо с тобой поговорить, — сказал Ойкава, чуть наклоняясь к Яхабе, но тут его брови опустились к переносице и слова, которые и Кьетани, и Яхаба боялись услышать больше всего, прозвучали очень уж громко в тишине зала. — Это что? Укус?  — Где? — вытянул шею Матсукава. В зале повисла тишина. Яхаба, истекающий ледяным потом, испуганно смотрел на команду, боясь шевелиться. А вдруг еще чего увидят? Ему безумно хотелось сбежать, спрятаться от удивленных и заинтересованных взглядов семпаев, повернуться и указать пальцем на Кьетани, сказав: «Это его вина», но тогда он тем более спалит всю контору. Тут Ханамаки, прикрыв рот ладонью, нарочито громко сказал, вызывая у всех глубочайшей степени шок:  — А это пес с цепи сорвался. Все прекрасно поняли, о ком идет речь…