Дурак

Когда бутылка кончилась, ему захотелось ещё. На сетчатке расплывались круги, стоило только посмотреть на яркие и холодные люминесцентные лампы. Полуулыбка и кивки, просьба прихватить что-то; что — Миша пропускает мимо ушей. Когда бутылка кончилась, Миша, поддерживаемый одними колючими стенами, поволок своё тощее тело в кухню. Прижимаясь щекой к пожелтевшим обоям, болезненно морщился. Что-то жутко кружилось. — Миш? Кружилось не снаружи — внутри. Разъедало больно и противно стенки желудка, поднималось выше, пузырясь в глотке. Колени от этого тоже противно и больно дрожали. Казались какими-то жутко хрупкими, казалось, что сейчас сломаются, казалось… Бутылка выскальзывает из рук. По кафелю расползается светло-коричневая жижа, и Миша разводит худые руки в стороны, чтобы с громким шлепком опустить на бёдра. — Криворукий идиот. Где-то слева взбудораженная толпа смеётся и орёт, разливая гадкое шампанское и сыпля пеплом на пол. Миша скрещивает руки на животе и оседает на омерзительно голубую плитку, мечтая убраться из прокуренного блядовника. Миша вдруг чувствует, что невозможно устал. — Миш, ты пьяный-пьяный. Руслан улыбается и садится напротив, протягивая к нему руки. Пальцами касается тыльной стороны ладоней Кшиштовского, и тот вздрагивает, смущённо отводя взгляд. — Я трезв. — Пьяный-пьяный. И смешной. Сидишь здесь в полном одиночестве, на полу, в луже пива… Руслан поглаживает Мишины предплечья. Глазами смеётся, смотрит куда-то в сторону, думая о чём-то своём. — А ты зачем здесь? Кшиштовский бездвижен, только сводит брови и громко дышит, приоткрыв рот. Никак не может отвести взгляд от серых пьяных глаз напротив. — Мы тебя потеряли, а ты вот здесь. Дурак ты, Миш. Пойдём к ребятам? Миша мотает головой и вырывает руки, тыча длинными пальцами себе куда-то между рёбер: — Зачем ты здесь, Усачев? Мишу совсем немного потряхивает. Руслан испуганно жмурит глаза, боясь встретиться взглядами. — Извини, — бормочет Кшиштовский, чуть наклоняясь, неловко выставив руку вперёд в попытке дотронуться до его скул. — Извини. Я и вправду пьяный. Руслан неуверенно кивает и смотрит пристально, чуть наклонив голову к правому плечу. Миша усмехается, прокручивая в голове утренние мысли о том, что всё забыто и отпущено. Миша устал врать, что не болит, когда разрастающуюся дырищу в груди видно за километр. Но только Миша всё равно криво улыбается, бродя по вокзалам, встречая поезда в ожидании чего-то с чётким пониманием, настойчиво бьющимся о стенки черепной коробки, что не случится. Кшиштовский комкает полы рубашки и быстро-быстро моргает, тяжело вздыхая, прежде чем заговорить: — Я просто постоянно забываю, что нас давно нет. — Миш, я… — Замолчи, ради Бога. Жалость на лице Усачева приводит в чувство пьяного и совсем расклеившегося Мишу, который, сначала хмыкнув, улыбается, а затем тихо смеётся над собой и таким серьёзным Русланом, что хмурит брови и поджимает потрескавшиеся губы. — Я взрослый, уже лысеющий мужик, и я всё понимаю. Чуть приоткрыта форточка, ледяной ветер колышет капроновые занавески. Миша смотрит на одинокий фонарный столб, горящий тёплым, вокруг которого кружат глупые мотыльки; на потемневшие звёзды, синее небо — всё кажется далёким и невозможным. Лишь замёрзшие ноги напоминают, что всё взаправду. — Руслан, — Миша скребёт ногтями пол, пытаясь подняться, — давай, пойдём ко всем. Руслан вдруг подается вперёд, цепляясь за худые плечи холодными пальцами — у Миши тут же кружится голова. — Я никогда не думал, что будет вот так, — шепчет он уже в сотый раз, тесно прижимаясь к задрожавшему парню. — Миш, Миша… Мир накренился, и Миша не может удержаться на скользкой его поверхности, падая в пропасть, где сверкают тусклым блеском мёртвые звёзды. — Тебе успокоиться надо, — таким же шёпотом отвечает Миша, щекоча колючей щекой чужое ухо. — Успокоиться тебе надо, это точно… Руслан кладёт голову на Мишино плечо, смыкая на спине руки крепко-крепко, обнимая горячо и шепча в шею своё извечное «я хотел как лучше». Миша прикрывает глаза, несмело запуская пальцы в жесткие на макушке волосы, и чуть не воет от этих глупых и лживых слов, которым он всё равно из раза в раз слепо и безрассудно верит. — Знаешь, Руслан, — начинает Миша тихо, мутным взглядом смотря на светлеющее холодное небо за запотевшими стёклами, — мне очень тоскливо в Москве. Руслан жмурится и жуёт собственные губы. — Тоскливо мне очень там, — повторяет он. — Я говорю, что скучаю по тебе, понимаешь? — Понимаю, — слабо отзывается Руслан, проведя ладонями по спине. Миша все ещё безнадежно пытается удержать ту непрочную нить, а Руслан, замахиваясь, режет до мельчайших волокон, повторяя исступлённое «так будет лучше для всех». Руслану чертовски больно видеть теряющегося в отчаянии Мишу, но он не может иначе. — Дурак ты, — шелестит на ухо Усачев, после прижимаясь щекой к щеке. — Невозможный дурак, Миш. Миша горько усмехается, мысленно соглашаясь. Ведь он до сих пор верит, что Руслан вернётся, чтобы вытащить его из той пропасти с мёртвыми звёздами. Миша попросту не может встать: раны от их осколков — острых, будто ножи — кровоточат и ноют. Миша до сих пор верит, что Руслан придет его спасти. Нет никакой другой причины, просто он не может не прийти. Ведь нет другой причины?