Взятие Бастилии

Четырнадцатое июля – день взятия Бастилии. Особенный день для французских патриотов и семьи Стилински. У последних своя Бастилия и свои революционеры. В этот день, в пятнадцать двадцать три, зарегистрировали дату смерти миссис Стилински. С тех пор четырнадцатого июля регулярно происходил пиздец. Три года назад отцу прострелили плечо. Два года назад Стайлз провалился в канализацию и просидел под землей шестнадцать часов, со сдохшим мобильником и сломанной лодыжкой. Год назад они возвращались с кладбища и врезались джипом в киоск. Иногда ему казалось, что они делали это специально. Притягивали неприятности. В такой-то день. А в этом году Стайлз превзошёл сам себя, побил все рекорды и трахнулся с Дереком Хейлом. Он упирается руками в стену, прогибается в пояснице, подается назад, пытаясь попасть в заданный ритм. Дерек трахает его размашисто, сильно, и, черт возьми, так уверенно, будто у него на это есть полное и законное право, одобренное властями и лично шерифом Бикон Хиллс. С губ срывается нервный смешок, обрывающийся с резким вдохом сквозь сжатые зубы: Дерек медленно, почти вскользь провел ладонью по головке его члена и вернул руку обратно на бедро. Ну да, не отвлекаться. Он понял. Отвлечешься тут. Дерек дышит через рот, хрипит на выдохе, и звук этот не совсем естественный, не совсем человеческий. Люди, занимаясь сексом, так не дышат. Не то чтобы ему было с чем сравнивать, конечно, если не считать пару десятков просмотренных порно-роликов. Не самый богатый опыт. Но все равно никто из людей так не делает, Стайлз уверен. Из чистого упрямства, а еще потому, что острые когти царапают ему бедра, а всего пару минут назад – спину и ребра. Такого в порно-роликах точно не увидишь. Хотя был там один сайт… Мысль обрывается, когда острые зубы впиваются в загривок, а руки с бедер перемещаются на предплечья, стискивают их до боли, до завтрашних синяков. Стайлз выгибается еще сильнее, до упора, до боли в позвоночнике, и на секунду кажется, что это слишком, что он так не выдержит. Но Дерек вновь толкается в него, под новым углом, и Стайлз позорно кричит, откинув назад голову, упираясь затылком в чужой лоб. Он слышит за спиной довольный смешок и со злостью бьет кулаком по стене, разводит ноги шире и стонет, не сдерживаясь. К черту все. Он кончает с чужим членом в заднице, так ни разу не притронувшись к своему, и сквозь грохот в ушах и сотрясающую тело дрожь чувствует, как Дерек вцепляется зубами ему в плечо. Чуть позже, когда Дерек уже спит, совершенно бессовестно развалившись на его кровати, Стайлз сидит рядом с ним, прикрыв ноги простыней. Он чувствует, как ноет кожа, словно она чужая, словно была натянута на него пару минут назад по ошибке. Синяки пока еще только намечаются, но выглядят уже жутко. Отвратительно. Как будто его избили в подворотне ногами, отобрали все деньги и бросили разбитого. Или как будто его там же изнасиловали. Стайлз хмурится, хватаясь рукой за плечо, неосознанно прикрывая ладонью место укуса. Не правда. Он сам. Напросился. Отвлечься хотел. Отлично помогло. Было паршиво. Стало паршиво. Но теперь он хотя бы может это контролировать. Захочет – исправит. Скажет: «Эй, чувак, отлично потрахались, но, знаешь, я, вообще-то, по рыженьким». Даже врать не придется. А захочет – оставит все как есть. Будет нагибаться перед Дереком Хейлом каждую ночь. Не так уж это страшно, как может показаться: секс-то отличный. У него нет ничего, никакого оружия, никакой защиты. Кроме сарказма, в нем не осталось совершенно ничего. Но, не смотря на это, он все еще может решать за себя сам. Он вздыхает и оборачивается, смотрит задумчиво на оборотня, не совсем понимая, какого черта тот остался. Опять же, у него не так уж много опыта в подобных делах – совсем нет опыта, но разве по всем законам жанра Хейл не должен был звякнуть ширинкой и свалить? Стайлз чертовски устал, а этот развалился на его кровати, одноместной, вообще-то. Стайлз смотрит на него несколько минут, отслеживает ритм дыхания, скользит взглядом по расслабленному лицу и чувствует, как рассасывается тугой комок страха, тоски и беспомощности – отличительный атрибут праздника Бастилии. И это помогает принять окончательное решение. Он осторожно ложится рядом, спиной к Дереку, так, чтобы не касаться, но чувствовать кожей чужое тепло. Через несколько часов он встанет, чтобы выгнать Хейла из своей постели и самому уйти в школу, как ни в чем не бывало, как будто ничего не изменилось, и под одеждой у него не спрятаны жуткие синяки и царапины. Он будет делать вид, что все так же, как и всегда, как и в любой другой день, вечер. И ему даже поверят. А ночью это «всегда» разлетится сверкающими осколками, когда он сядет в джип и поедет к дому Хейла. Сам.