///
Они заебались искать квартиру. В одной был жуткий сквозняк и бесконечная ржавчина из кранов, в нескольких других заявленная плата оказывалась в четыре раза выше, из следующей пришлось сваливать, скатываясь по перилам, чтобы скорее скрыться от злобной бабки, обозвавшей их пидорами. Потом был Кипр, последний концерт и дикое количество розового шампанского, их белые футболки, сползающие с обгоревших плеч.///
Митя тянет его за плечи прямо под воду, на дно бассейна с бирюзовой водой. Он не снял рубашку, и она липнет к коже, когда они, выбравшись из воды, сидят на горячей плитке, близоруко щурясь, глядя друг на друга. Нет даже десяти, но Никиту уже ведет от солнца и жара. Он позволяет мягко опустить себя на шезлонг, пахнущий соломой и солью. Мокрая рубашка липнет к его животу. Митя целует его осторожно и мягко, почти спрашивая разрешения, заслоняет от солнца. Никита думает, сейчас все полетит в пизду, он погрузится в вязкую черную жижу болезненных флэшбеков, но ничего не рушится, не крошится у него под пальцами, Митя держит его надежно и крепко, сцепляя их пальцы.///
Никита все еще до жути осторожен. Он думает — одно неловкое движение и все снова развалится, как шаткий домик из детских кубиков, на которые больно наступать голыми ногами. Они сидят в маленькой кухне на рассвете, когда солнце только начинает пробиваться сквозь полупрозрачные занавески. В коридоре валяются их две неразобранные дорожные сумки. Митя прижимает коленки к подбородку. Оранжевый солнечный луч проходит сквозь два стекла балконных дверей и бьет ему прямо в лоб, подсвечивая светлые ресницы. Никита не прикасается к фотоаппарату. Никита думает — я хочу запомнить, я хочу запомнить каждый день с тобой. Митя тянется через стол, чтобы влажно поцеловать его в лоб.