***
Эрику нравилось происходящее вокруг. Мир, эта прогнившая, заселенная ничтожными созданиями, людьми, планета, погибал на его глазах и от его рук. Теперь, пропуская сквозь пальцы всю свою внутреннюю энергию, он чувствовал себя достаточно живым. И мертвым одновременно. Сейчас существовал только безжалостный мутант Магнето. Ни о каком Эрике Леншерре, мужчине, рабочем, семьянине, и речи идти не могло. Желание отомстить вытолкнуло из сердца /а оно у него вообще было?/ все остальные чувства. Остались только горящие злобой светлые глаза, которые были похожи на стеклянные осколки разбитого зеркала. ...Пока не появилась Рейвен — отголосок прошлого, фантом его прежней жизни. И этот парнишка со светлыми волосами, кажется, Питер /мальчонка с яркими и удивительно знакомыми глазами/. Он по большей части молчал, предоставляя слово более сильному оратору. Будто бы он не хотел встревать в разговор, желал остаться в тени Мистик. Ему бы это удалось, наверное, если бы не странное и неразборчивое «япришелрадисемьи». Глупый-глупый мальчик, который в разговоре услышал это осточертевшее слово «семья» несколько раз, решил показаться моралистом и человеком чести? Ну надо же, хмыкнул про себя Магнето. Если бы мальчонке была дорога семья, то ему следовало бы остаться со своими родными, а не геройствовать здесь, глядя на своих кумиров. Или он ожидал благодарности от Магнето? Мол, вытащил из тюрьмы, а теперь будьте любезны, предайте Апокалипсиса. Ну так, по старой дружбе. Святая наивность. Рейвен, уходя вместе с мальчиком, как бы невзначай сказала, что будет сражаться за то, что у нее осталось. И потом так же спокойно спросила Эрика, собирается ли он поступить так же. Магнето не сказал ничего в ответ — не нужно это было. Он просто посмотрел вслед растаявшему облаку серебряной пыли, что так неожиданно взмыла вверх. Леншерр снова остался наедине со своими мыслями. Образы, непременно дорогие сердцу, наплывали друг на друга, давили своей силой на его сознание, решения. Эрик вспомнил о Чарльзе, его лучшем и единственном настоящем друге, которому нужна была помощь здесь и сейчас. Эрик вспомнил о своих покойных жене и дочери, которые наверняка бы не одобрили это опрометчивое решение примкнуть к Апокалипсису. Эрик вспомнил о том, что говорила ему Рейвен — про большую семью /и где она, семья?/. Эрик вспомнил события десятилетней давности, когда он, подняв голову, увидел за стеклом своей камеры улыбающегося во все тридцать два мальчонку. Совсем еще подростка со светящимися оптимизмом бархатно-шоколадными глазами /да где же он их видел?/. Тогда Питер Максимофф, неугомонный и чрезмерно болтливый, вдруг, узнав о способностях Магнето, воскликнул, что его мать знала кого-то с похожими силами. Эрик, поглощенный эмоциями после побега, не обратил внимания на его фразу. А вот сейчас задумался. Вдруг зря? Много ли на свете мутантов с такими же способностями? Если бы и были, то Магнето, или профессор Икс, что вероятнее, узнал бы о них. Значит?.. Быть не может, нет. Это все выдумки зараженного одиночеством сердца. Это неправда. Неправда ведь? У мальчишки не было ни одной общей черты с Эриком. Они были двумя полюсами. Наглядным примером непохожести. Питер априори не мог быть его... Не мог быть. Он, паренек с застывшей на всю жизнь улыбкой, разве хоть как-то связан с олицетворением озлобленности на весь мир? Какое глупое предположение /от которого, тем не менее, тягуче ныло что-то внутри, слева в груди/. В памяти свежим пятном расплылась тихая фраза мальчишки. «Я твой...» Он его... кто? Неужели Питер мог так же глубоко заблуждаться, задумываясь о их предположительно невозможном родстве? Тогда, возможно, был смысл и в его опрометчивых словах, тех, которые я-пришел-ради-семьи. Да, спидстер был правдив и искренен. Но сказать самое важное, сакральное не хватило сил. Словно увидев Магнето — не Эрика Леншерра — он решил отказаться от него. Либо подумал, что монстру сын не нужен. Маленький и глупый. Но, получается, его маленький и глупый. Черт возьми. В голове не укладывалось, а на краю сознания билось простое, напуганное «как?» И Эрик ведь действительно боялся. Боялся обретать семью вновь. Потому что в его жизни морским узлом сплелись понятия «обретать» и «терять». И ничего не изменится, Леншерр понимал это и, что гораздо страшнее, принимал. «Ты нужен, Эрик», — затравленной птицей билось откровение Чарльза, которое прозвучало чуть ли не двадцать лет назад. В прошлой жизни. Но ведь действительно нужен. Нужен тем, кто был внизу, кто сражался со всадниками Апокалипсиса. Эрик нужен был сильному Чарльзу, изнывающему под натиском древнейшего, упертой Рейвен, теряющейся среди пучин битвы, добросердечному Хэнку, пытающемуся помочь всем. Эрик нужен был сыну. Кричащему от непереносимой боли сыну. Эрик резко опустил взгляд и увидел, как мальчик беспомощно, с ненавистью смотрел на сильнейшего из мутантов. Кажется, Магнето даже услышал оглушающий хруст, когда Апокалипсис, разозленный на «неразумное дитя», сначала вывихнул руку Питера, а потом ударил его по ноге. Знал ведь, куда бить. Колено неестественно выгнулось и парень истошно завопил. Боль он мог вытерпеть, но вот унижение... Нет, это было выше его сил. Равно как и Эрик, который в этот момент возненавидел мнимое божество. А уж если Магнето кого-то ненавидит... Сейчас или никогда. Сфера вокруг повелителя металла дрожала — вторила сошедшему с ума пульсу. Медленно, кусочек за кусочком, сияющая броня вокруг созданного Эриком мира рушилась, открывая ему путь к новой жизни, к единственно правильному решению. В кои-то веки он точно бы уверен, что поступил верно, решившись пойти против, в первую очередь, своих убеждений. Ведь Апокалипсис обещал уничтожить поганое человечество, стереть с лица Земли недостойных. Но разве он думал, что Люди Икс тоже входили в число этих недостойных? Каким бы сильным ни было желание мести и жажда главенства мутантов, моральные принципы, семья занимали первое место в жизни Эрика. Неизменно. — Ты предал меня, — и Эрик мог поклясться, что фраза из уст Апокалипсиса прозвучала чуть ли не обиженно. — Нет. Я предал их. И тогда Питер понял, что, возможно, поторопился с выводами. Отец, пусть и неосознанно, защищал его. Защищал свою семью. Большего Максимофф и желать не мог. «Не такой уж ты и кретин». *** Разговор Питер оттягивал столько, сколько мог. Собирался с мыслями, продумывал то, как он скажет Эрику о его отцовстве. Была даже мысль вообще проигнорировать присутствие Магнето в школе и забыть о родстве, но отчего-то Питер сразу же ее отбросил. Пусть Леншерру не нужен был двадцатипятилетний сын, пусть он бы посмеялся, пусть бы продолжил исподлобья поглядывать на него /странно и пристально/, пусть-пусть-пусть. Эрик должен был знать. В конце концов, знали уже, наверное, все, кроме самого Магнето. Несправедливо как-то вышло. И Максимофф наконец решился. Как-то ночью, сидя в столовой с большой кружкой крепкого чая и разрисовывая последний оставшийся кусочек белого пространства на гипсе, Питер вдруг осознал, что затянул с признанием. Тогда он подумал, что скажет правду Эрику следующим же утром. Ну, возможно, чтобы дать ему время подумать, а то реакция и впрямь может быть абсолютно непредсказуемой. Да и Леншерр... — Не спится тебе, малец? — внезапно появившийся Эрик флегматично склонил голову, устроившись за столом напротив спидстера. Питер хмыкнул и улыбнулся. — Сон — занятие бесполезное. Столько времени теряется. — Конечно, его вполне можно потратить на раскрашивание гипса. Затем наступило тягостное молчание, которое сопровождалось лишь нервным постукиванием по стеклянному столу пальцем. Питер смотрел перед собой, широко раскрыв глаза. Ему не нравилось просто сидеть здесь с отцом и молчать. Молчать, словно нечего сказать. Хотя, боже, сказать нужно слишком много. — А ты, чувак? — Что — я? — недоуменно приподнял брови Эрик, которого вопрос Питера застал врасплох. — Почему ты не спишь? — Возможно, я хотел поговорить с тобой. Ты же тут каждую ночь, кажется, проводишь. — Вообще-то, я просто пользуюсь привилегией не-ученика и плюю на комендантский... Со мной, простым смертным, и поговорить? Это о чем же? — Питер прекратил пытку и перестал стучать ногтем по столешнице. Когда заметил, что на стекле появилась трещинка, он поднял глаза на Эрика. Теперь, правда, застучало его сердце, несмотря на то, что внешне он попытался сохранить привычную несосредоточенность и беспечность — Ты и сам знаешь, Питер, не притворяйся. Глаза в глаза. Дыхание — одно на двоих. Нервозность тоже. Оба синхронно подняли правую руку и провели по волосам. Затем неловко усмехнулись. Питер кивнул, и это было больше, чем признание. Больше, чем простые и такие ненужные слова. Теперь приоритетнее были глаза отца. Отца, который черт-возьми-все-знал. — Тебе Рейвен сказала, да? Профессор? А, ясно. Ороро. — Не поверишь, — ухмыльнулся Магнето, складывая руки на груди. — Сам догадался. Трудно было не сопоставить факты. — Вау, пап, да ты не такой тугодум. Мои поздравления, — это легкое и почти незаметное «пап» прозвучало так... правильно. Нужно. Необходимо. — И что ты... что мы будем делать? Эрик не знал. Он правда не знал, что может дать взрослому сыну, который всю жизнь прожил без него, не понимал, чему еще может научить. Зато Магнето был абсолютно точно уверен — что бы ни случилось, он останется рядом со своей семьей, пока нужен ей. И пусть весь мир рухнет, он вновь попробует стать счастливым, заразиться этой жаждой жизни от Питера.Сейчас или никогда.