нарисуй на мне узорами свое имя

Паркинсон впервые приходит с каре на шестом году обучения в Хогвартсе. Девушка сидит за столом Слизерина, кусает тонкие губы до крови и затравленно осматривает зал. Запускает пальцы в волосы, теребя короткие пряди, оставшиеся от некогда прекрасной шевелюры. Девушка хочет разрыдаться на месте (она никому не расскажет, что это мать, озлобленная на весь мир, отрезает ее локоны в день перед отъездом в школу). Когда Панси смотрит на Драко, понурого и хмурого Драко, который ни разу не улыбнулся в поезде, как это бывает обычно, то понимает, что все люди, сидящие здесь — обречены. Паркинсон привычно обводит взглядом роскошный зал, который этим вечером не вселяет и толики волшебства и магии, что течет по ее венам, бурлит в них. Высокий потолок, усеянный тяжелыми тучами, вот-вот грозится выплеснуть гром и молнии. Панси ежится от ветра, гуляющего по залу, когда цепляется взглядом за стол Гриффиндора и замирает на месте. Джинни Уизли, собственной персоной, рассматривает ее со своего места, замерев с тяжелым кубком в худой руке. Она до конца не знает, кем была Джинни Уизли (пф, Уизли, Паркинсон, серьезно?) для нее. Когда слизеринка смотрит на стол Гриффиндора, взгляд непроизвольно цепляется за худощавую фигурку, которая возвышалась над своим братцем-не-ее-близнецом, когда тот был на последнем курсе. А Джинни частенько сидит именно с ними. Сейчас же она рядом с Невиллом, который больше молчит, чем говорит, и потухший взгляд голубых глаз заставляет Панси покрыться мурашками (если уж у Уизли нет надежды, то и вопросов больше не возникает). Паркинсон думает, что Джинни — единственная адекватная из всей семьи. Еще можно туда включить близнецов, потому что они частенько помогали Панси сбежать от какого-нибудь преподавателя. На виду у всех они — враги, за закрытой дверью — соратники. А еще Панси ненавидит притворяться (Грейнджер и Поттера она и вправду не переносила их первые несколько лет, после ей уже попросту нет до них дела). Но Уизли — девчонка Уизли, — которая некогда приглянулась Блейзу из-за своей нестандартной и неаристократичной красотой, определенно не входит в круг ненависти Панси Паркинсон. Паркинсон, кажется, ненавидит только одного человека на этой планете. В первую же неделю учебы она зарабатывает наказание за то, что неспешно прогуливается по коридорам школы после отбоя не в свое дежурство. Тогда Паркинсон прячет руки в пустые карманы мантии, которая запахнута и повязана сверху факультетским шарфом. Когда Пэнси прислоняется к холодной каменной стене, на нее вылетает встревоженная профессор МакГоннагал. Она, по привычке, поджимает губы, завидев слизеринку, и, наверное, сделала бы сейчас ей выговор. Но только тихо проговорила: — Мисс Паркинсон, пройдемте со мной. И когда Панси идет за ней, женщина несется вперед, полы ее мантии шелестят под ногами и, признаться, в тот день Панси впервые видит Минерву такой. Обычно сдержанная, она летит со всех ног к Астрономической башне, а Панси еле поспевает за ней, доставая на ходу палочку, освещая путь впереди. Когда они поднимаются по лестнице, Паркинсон уже не чувствует своих легких, только покалывание в боку, и они стоят уже на вершине лестницы, когда в окне Паркинсон видит Уизли. Рыжеволосая девушка раскидывает руки в стороны, балансируя на широком каменном подоконнике, где все камни уже отполированы каждым человеком, учившимся в Школе Волшебства. Волосы девушки растрепанны из-за сквозного потока ветра, когда Макгонагал направляет на нее палочку и Уизли поднимается в воздух, цепенеет и переносит студентку своего факультета на пол. Джинни молча смотрит в пол, когда над ней нависает Макгонагал, а Панси не может пошевелиться. Темноволосая стоит, как вкопанная, смотрит на Уизли, которая секундами ранее стояла на краю башни, и понимает, что мир не спасти. Вокруг лишь отчаяние и боль, а отрезанные по плечи волосы — это чушь и бессмыслица. Панси невольно вспоминает Драко, который всегда «держит лицо»; который не позволяет своим внутренним демонам вырваться наружу и только хмуро оглядывает собравшихся. Уизли стоит научиться этому, потому что Панси — одна, а слизеринцев — их слишком много. Когда Джинни приходит в чувство, первым делом она шарахается в сторону от Паркинсон. Темноволосая же не двигается с места. — Почему она здесь, профессор? — спрашивает Уизли, сломлено и утомленно. — Потому что вы будете отбывать наказание вместе, мисс Уизли. Панси не хочет. Она не хочет смотреть на Уизли и видеть себя. Не хочет видеть такое же удручающее отчаяние. Но Уизли лишь скользит взглядом по бледному лицу аристократки, только кивает и потирает сбитые костяшки, как у парня, пальцами, шипя от легкой боли, которая словно разрядом тока проносится по телу. Кожа у Уизли тонкая и словно просвечивается: она покрыта маленькими веснушками-поцелуями, и Панси ловит себя на мысли, что хочет целовать ее кожу, собирая поцелуи солнца. Паркинсон боится своих желаний, поэтому коротко кивает и пытается уйти, сбежать, и профессор отпускает студенток. Спускаясь по лестнице, Паркинсон определенно не ожидает того, что Уизли пихнет ее в стену. Пихнет и прижмется к ней всем телом, и слизеринка будет чувствовать ее дыхание в коротких волосах, будет чувствовать мягкость ее кожи под своими пальцами, почувствует, что дыхание младшей рыжеволосой сбивается после этого короткого жеста. Уизли только смотрит в ее глаза. Не говорит. Почти не дышит. — Не рассказывай никому. — Я же не рассказала, что ты без ума от Драко. Бравая Гриффиндорка отступает на шаг. — Больше не без ума. Панси знает об их коротких свиданиях на опушке запретного леса, а еще о посиделках в Кабаньей голове в прошлом году. Панси думает, что Драко на зло Рону якшается с его сестрой, но понимает, что парень не знает этого и тогда в сердце девушке образуется трещина. Он делает это потому, что хочет это делать. Хочет насмехаться над Уизли и видеть ее короткие ухмылки. Слышать ее смех и глупые шутки, а еще любит, что она показывает ему проход в Дремучей Иве и они прячутся в Визжащей Хижине (Драко все рассказывает Панси, потому что они друзья). Потому что Панси не будет обижать Джинни Уизли. Потому что Панси нравится Джинни Уизли. Эта смышленая девчонка с ветром в голове. Эта ненормальная девчонка с потрясающим умением накладывать сглаз. Девчонка, которая без ума от Драко Малфоя. Девчонка, которая оказывается ему ближе. Девчонка… Они встречаются в кабинете Минервы вечером в среду, когда декан назначает им встречу. Панси сидит в середине ряда, Уизли же усаживается на первый. Когда Минерва начинает свои речи, Джинни то и дело поворачивается к Паркинсон, словно хочет что-то сказать. Но молчит. Так продолжается добрых двадцать минут, пока профессор не уходит, оставляя девушек одних за переписью студентов школы магии (все молчат о том, что это уже сделано). Девушки молчат. Переписывают стопки ненужной бумаги. — Я бы не рассказала никому о Малфое и тебе. Я слишком дорожу им, — выдает Панси также неожиданно, как и оказывается в кабинете с Уизли. — Я знаю, просто решила убедиться. Панси хочет, чтобы на ее коже были такие же маленькие веснушки. Хочет рисовать ими солнце и звезды, потому что они — не сочетаемое сочетание. Хочет выводить ими имя девушки рядом, чтобы навсегда запечатлеть его в памяти (она боится, что стоит ей заикнуться о желании, то ее лишат всего). Она хочет оставить частичку солнца себе. — Зачем убеждаться? — Чтобы не быть уязвимой. — А сейчас ты не уязвима? Говоря мне об этом? — Мне уже плевать, Панси. Искренне плевать. Джинни только отворачивается от нее, кусая нижнюю губу, а еще она рассеянно рассматривает свои руки. Она выводит неизвестные ей фамилии на пергаменте, когда чувствует на себе прожигающий взгляд Паркинсон. Девушка только и делает, что рассматривает профиль, усеянный веснушками, как рыжие волосы не закрывают лицо Уизли, и она может любоваться ей чуть дольше, чем в общем зале на завтраке, ужине, обеде… Джинни искренне надеется, что через секунду брюнетка отвернется. — Лучше бы использовала Инсендио, — бормочет Уизли. — Не дождешься, — и только тогда все же решает посмотреть в глаза старшекурсницы, на лице которой показывается улыбка, такая неуверенная, но все равно с хитрецой, ей присущей. Джинни резко отворачивается, и щеки ее покрываются румянцем, ярко выраженным на бледной коже. Панси нравится видеть ее такой. Панси только поджимает губы, когда наваждение словно выветривается из комнаты резким потоком воздуха, и она носом упирается в свитки, чувствуя, как ее пальцы трясутся, подрагивают от волнения. Она больше не смотрит на Уизли. После признания Джинни о Малфое, Панси думает о том, что и ревновать больше некого. Но каждый раз, когда она ловит их короткие переглядки, то ей кажется, что Уизли врет ей в глаза. Каждый раз она хочет поднять свою палочку и напустить какое-нибудь противное заклинание на Малфоя, лишь бы он не смотрел таким взглядом в сторону Джинни, чьи веснушки все еще дарят Панси ощущение свободы. Паркинсон мысленно уговаривает девушку не смотреть на Драко. Не смотреть на него, потому что тогда и она попадет под заклятье, а Паркинсон совершенно этого не хочется. Когда она стоит на лестнице, ведущей на верхние этажи, то отчетливо слышит два знакомых голоса, которые перекрикивают друг друга, не боясь быть раскрытыми, а еще Панси почти-что-готова заплакать, когда на нее вылетает Уизли, пряча лицо за ладонями. Паркинсон хочет ее прижать ближе к себе, успокоить и хоть раз провести ладонью по спине, по шелковистым рыжим волосам, и Паркинсон чувствует, как становится тряпкой. Джинни врезается в девушку, отступает на шаг назад, и поднимает голову: глаза заплаканные, щеки раскрасневшиеся, она вся дрожит, словно от холода. — Ты как? — неуместно, глупо, не по-слизерински. — Бывало хуже, — она обходит брюнетку, чьи волосы теперь чуть ниже плеч, они немного растрепаны из-за того, что девушка целый день гоняется по этажам, но в целом она выглядит чуть лучше, чем Уизли. Джинни уже стоит на предпоследней ступеньке, когда оборачивается, видя то, как Паркинсон смотрит ей вслед. — Спасибо, Панси. — Не за что, Джинни, — шепчет ей вдогонку. У Джинни цветочные духи, как подмечает про себя Паркинсон, когда они отбывают наказание в четвертый раз, запертые в кабинете. Духи девушки пропитывают буквально каждый уголок темного прохладного помещения, и у Паркинсон кружит голову. Она делает редкие глубокие вдохи, когда Джинни подумывает о том, чтобы распахнуть настежь окно. Ей душно и дурно, и все еще не по себе после того случая на лестнице: краткий, буквально секундный жест, который расставляет сердце Уизли биться чуточку чаще. После этого они почти не общаются, только изредка здороваются, когда вокруг никого нет. — Мне нравятся твои духи, — губы Панси изгибаются в улыбке; они тонкие, красивые и ухоженные, не потрескавшиеся, как у Джинни. Губы Джинни — одна открытая рана из-за того, что она постоянно их кусает до крови. Паркинсон утыкается взглядом в пол после того, как Джинни опять благодарит ее. — Приятнее, чем у половины Слизеринок, если честно. Это замечание заставляет Джинни рассмеяться; ярко, заливисто, словно на дворе не промозглая осень, близкая к зиме, а лето, и вот-вот наступят каникулы, и за окном нет войны. Панси заворожено смотрит на нее, на то, как морщинки собираются вокруг глаз, и Паркинсон думает о том, что у близнецов такие же паутинки в уголках. Она смотрит на нее и чувствует, как сердце ее екает в груди. Панси знает, что она не сможет уберечь девушку от всех невзгод, от чего-то плохо и ужасного, что грядет. Но она точно знает человека, который способен сделать это. Она хочет сохранить цветочный аромат ее духов в своей памяти, веснушки на ее коже и заливистый смех в такое темное время. — Драко, могу попросить об одолжении? — Панси ловит его у поля для Квиддича, где парень сидит в одиночестве. — О каком? — больше нет высокомерия, Малфои негласно пали. — Защитишь Джинни? — он, не задавая вопросов, кивает. Должно быть, когда-нибудь Панси и пожалеет о своих решения, о своих поступках и немыслимых мечтах, когда она в очередной раз останется на отработке с Джинни, которая будет слишком хотеть домой, потому что Рождество через неделю. Тогда девушки уже не переписывают бессмысленные листы, а просто смотрят друг на друга и теплые руки Джинни греют холодные пальцы Панси, и брюнетке кажется, что мир может быть лучше. Хоть чуть-чуть. И она видит, как Джинни смотрит на Драко. — Панси, можешь помочь мне? — до отъезда домой три дня. — С чем? С домашним заданием? — Отрежь мне волосы. По плечи. И Панси улыбается ей. Без издевки, хитринки. Просто улыбается и говорит о том, что сделает это сразу же, как они выйдут из этого кабинета. — Спасибо, Панси, — и сердце отбило молотом в голове. Спа-си-бо. Паркинсон больше не ревнует ее к Драко, потому что знает, что скоро ее, Панси, не станет. Она больше не посмотрит в карие глаза, больше не прикоснется к теплым пальцам рыжеволосой, и вряд ли почувствует цветочный аромат ее духов. Потому что война не щадит никого. Даже таких солнечных людей, как Джинни. Ее Джинни.