Осколки былых кошмаров

      Одним из многочисленных ужасных ощущений, преследующих меня сейчас, является чувство вины. От него хочется спрятаться где-то в глубинах разума, в мечтах или во сне, но оно проникает даже туда. Чёртово наваждение не даёт покоя ни днём, ни ночью, бесплотным призраком следуя по пятам. Вина, объединившись со страхом, убивает то немногое, что ещё от меня осталось. Она буквально пожирает изнутри. Мне часто снится, что ужасный симбиоз вины и страха обретает видимую форму. Представьте себе склизкую и полупрозрачную массу, нависающую над вашей кроватью. В ней нет ничего человеческого, она больше напоминает чёртову эктоплазму с множеством тонких жгутиков. Эта мразь настолько близко находится к глазам, что в ней можно разглядеть многое. Видны как знакомые лица тех, кого раньше любил и потерял, так и отражения различных отвратительных кошмаров. Эти образы настолько реалистичны, что даже самые невинные из них вызывают жуткий приступ паники.       В такие моменты я абсолютно беззащитен и жалок. Знаю, что она тоже чувствует это, поэтому проникает тонкими жгутиками через рот и глаза и, распространяясь внутри, выжигает, как кислота, внутренние органы. Давит на грудь и мешает дышать. Под тошнотворное шипение и боль, подобную жадному пламени, просыпаюсь, задыхаясь от собственного беззвучного вопля. Чтобы не видеть этого, стараюсь не спать вообще. Я просто не в состоянии больше выносить этот кошмар…       Не знаю, долго ли ещё протяну. Уже неделю не показываюсь на улице. С удовольствием бы съехал, но вряд ли это поможет, это уже далеко не первое моё жильё. Днём в квартире относительно безопасно, но на ночь всегда закрываю комнату на ключ и подпираю дверь комодом. Чуть позже вы поймёте, отчего я оказался в таком ужасном положении. Сначала верил в иллюзию, что эта тварь из-за привязанности к месту своего обитания не станет преследовать меня, но ошибся. Я не знаю, что это такое, поэтому просто называю его оно. Эта тварь привязывается не к дому, а к человеку. Если окажешься лёгкой жертвой, то оно сразу сжирает, оставив только груду обглоданных костей. Если сбежишь, то цепляется подобно паразиту, который не успокоится, пока не убьёт своего носителя. Спасения нет в любом случае.       Оно не доберётся до меня. Не коснётся своими грязными когтями. Не встретится со мной глазами. Я надеваю на ночь наушники, чтобы не слышать скрипучее стрекотание, карикатуру на интонации моего брата. Иногда оно в точности воспроизводит его голос. Когда я это слышу, то понимаю, что вот-вот съеду с катушек, поэтому просто слушаю музыку или же громко говорю сам с собой. Пока ещё держусь, но не знаю, надолго ли хватит сил. Нужно заглушить чёртов зов этого демона, умоляющего открыть дверь. Не слышать этой твари, зовущей назад, в наш с братом старый дом…       Ещё месяц назад всё было хорошо. До покупки дома мы жили по съёмным квартирам и всегда мечтали о том, чтобы приобрести постоянное жилище. Вышло так, что наши родители, игроки со стажем, не оставили нам с братом ни гроша. Так что, после их подозрительно внезапной кончины, мы остались без денег и с кучей непогашенных долгов. Как старший в семье (у нас с братом разница в возрасте семь лет), я решил действовать быстро и не стал дожидаться, когда придут взбешённые кредиторы. Поэтому мы собрали немногочисленные вещи, похоронили родителей и уехали. Что в итоге случилось с нашей недвижимостью, я не знаю. Скорее всего, квартиру продали за долги. Так мы с Тоном остались без жилья. Радует хотя бы то, что убрались прочь из постылого городка живыми и невредимыми.       После пяти лет беготни по большим городам и непостоянных заработков (порой нелегальных, чего скрывать), мы наконец-то купили дом в Подмосковье. Местность отличалась живописностью. Вокруг нашего посёлка находился густой лес, куда местные грибники часто ходили пополнять запасы. Домов было не так много, большая часть приезжающего народа — дачники из Москвы и Чехова и их родственники. На въезде в посёлок слева стоял пост охраны, а справа красовался небольшой пруд, живописно заросший камышом. Наш двухэтажный дом, приземистый и кирпичный, с низкой аркой и большими окнами, находился практически в самом конце посёлка.       Погода радовала теплом в день долгожданного въезда в дом. По голубому небу бежали облака, сквозь которые прорывалось не по-осеннему яркое солнце. Это мне показалось хорошим знаком. «Наконец-то мы заживём нормально». Из размышлений меня быстро вывел голос Тона:       − Сань, ты долго прохлаждаться будешь? Вещи помогай заносить уже!       Через две недели после новоселья, которое мы с братом скромно отметили вдвоём, сидя на веранде и потягивая пиво, обнаружилось нечто странное. Бывшие хозяева ничего не говорили про то, что в доме есть скрытый подвал. Обстановка в доме была спартанская, но это ничуть не смущало. Человек я неприхотливый, поэтому огромный старый ковер на первом этаже выкидывать не стал, не мешал он мне совсем, а Тон решил его убрать и случайно нашёл подвал. Непонятно вообще, зачем его сделали и зачем прятали. Он был узкий и неудобный. Ничего, кроме разбитых банок, плесени, паутины и кучи пыли в подвале не находилось. Брат, чихая и кашляя, быстро вылез наружу. На крышке подвала он обнаружил несколько глубоких царапин.        Дом был далеко не новый, его несколько раз сдавали, а потом решили продать. Я предположил, что царапины оставила очень большая собака. Но вот к чему держать пса в таком отвратительном месте и каким образом он мог царапать крышку изнутри, было непонятно. Лестницу ведь брат сам притащил, чтобы посмотреть, что находится внизу. В общем, больше вопросов, чем ответов. Тона внезапная находка напугала. Он всё никак не унимался, говорил, что не может собака оставить такие глубокие и длинные отметины на дереве.       Я же не парился особо. Ну царапины и царапины, мало ли откуда они там взялись, но Тон сходил к ближайшим соседям, которые подтвердили, что ни у прежних владельцев, ни у бывших хозяев дома собак не было. Я в открытую ржал над ним, говорил, чтобы он прекратил приставать к людям с глупостями. В конце концов, он забыл об этом. По крайней мере, я так думал.       Спустя две недели проживания Тон начал меняться. Казалось, что брат чего-то боялся, ходил по дому тенью, разговаривал сам с собой и прислушивался к чему-то. После длительного расспроса он объяснил в чём дело. Говорил, что в доме есть кто-то кроме нас. Тон утверждал, что чувствовал и слышал нечто подозрительное. Как будто нечто звало его, манило подобно сирене, буквально зазывало в чёртов подвал, а царапание по дереву становилось всё настойчивей и громче с каждым днём.       Я, разумеется, ничего не слышал и поднял его на смех. Чтобы развеять фантомные страхи, даже заглянул под крышку этого подвала. После этого Тон едва сознания не лишился. Он сказал, что царапин на крышке стало больше и это значило, что запертая тварь рвалась наружу. «Оно хочет сожрать меня, зовёт по ночам и не даёт покоя. Зовёт твоим голосом, голосом матери и моей погибшей девушки. Я должен убраться отсюда, иначе оно убьёт меня!» Его монолог больше всего напоминал бред сумасшедшего. Я терпел это до тех пор, пока Тон не начал собирать вещи. С братом мне проблем всегда хватало. Будучи ребёнком, он хулиганил, плохо учился, постоянно с кем-то ругался и пускал в ход кулаки. С возрастом брат не поменялся, даже когда ему уже перевалило за двадцать. Он всегда был слишком конфликтным и нервным пацаном. Не раз мне, как старшему, приходилось вытаскивать его из неприятностей, да и успокаивать братца хорошей взбучкой было обычным делом. После продолжительной перепалки мы разошлись по комнатам и больше не разговаривали.       На следующее утро брата в доме я не нашёл. Сначала разозлился, думая, что этот болван уехал. Но машина стояла во дворе, а вещи и документы лежали в комнате. Хотя, Тон иногда мог пропасть и потом объявиться дома оборванный и без денег. Я знал, что он может выкинуть нечто подобное. Едва Тон подрос, как заботы о нём сразу передали мне. Покормить его, привести из школы, помочь с уроками, лечить, если он заболел, не оставлять его одного надолго… Родителям пьянки и азартные игры были дороже собственных детей. Было горько от осознания этого, но ничего сделать я не мог. Мы не всегда ладили с Тоном, когда стали старше, но ответственность за него так и осталась на мне. Когда Тон исчез, внутри зародилось нехорошее предчувствие, но всё же я убеждал себя, что он скоро вернётся.       Я на всякий случай сходил к соседям, спрашивал их, не видели ли они моего брата. Беспокойство росло всё сильнее с каждым отрицательным ответом. На следующий день брат не появился. Телефон лежал в комнате, так что звонить было бесполезно. Я осмотрел всё в доме, даже залез в грёбаный подвал. Помню, как с содроганием считал сраные отметины на крышке. Тон был прав, их действительно становилось всё больше. Тринадцать… На момент пропажи брата их было тринадцать.       Ночью я проснулся от странного шума. Сначала думал, что это вернулся Тон. Полежал, прислушался — ни шагов, ни грохота закрываемой двери. Снизу доносилось какое-то надоедливое, тягучее скрежетание. Минута, вторая, третья… Отвратительный звук не затихал, поэтому я, взяв на всякий случай биту, спустился вниз. В нос сразу ударил запах сырости и какого-то сгнившего старья. Никогда до того дня в доме так не воняло. Лампочку наверху никто не включал, поэтому комнату освещали только полоски лунного света из окон. Выключатель находился ближе к входной двери.       Я помнил, что Тон перед своим исчезновением прибил петли к полу и крышке подвала и запер его на замок. Представьте себе мой ужас, когда я увидел, что дверь открыта настежь…       — Тон! — позвал я, надеясь неизвестно на что. — Это ты там?       В ответ раздалось что-то похожее на громкое мурлыкание с примешивающимся к нему чавканьем. Такие звуки человек, даже будучи под бутиратами, издать не сможет. По спине пробежали мурашки. Я включил свет внизу и глянул вниз, в самое нутро ебучего подвала. Там лежали ноги в забрызганных кровью джинсах, обутые в «Вэнсы». Издав короткий вскрик, я замер, судорожно хватая ртом воздух. Верхней части тела брата практически не было, если не считать кровавое месиво из полусъеденных органов и белеющий посреди чёрного пола позвоночник. Рядом, держа в зубах оторванную руку, сидело нечто с большой головой, длинное и сгорбленное. Оно всё тряслось, будто от сильного холода, и жадно чавкало, быстро отделяя мясо от кости.       Услышав мой стон, это глянуло на меня. Лицо отдалённо напоминало злую карикатуру на человеческое. Всего в твари было искажено ужаснейшим образом: слишком большая голова, слишком длинные руки с огромными когтями, слишком большие глаза, напоминающие рыбьи, слишком огромный рот с мелкими почерневшими зубами.       Оно клацнуло ими и что-то злобно застрекотало. Я швырнул в него битой, схватил ключи от машины, документы с тумбочки и уехал из чёртового дома куда подальше. Меня жутко трясло, как в лихорадке. Редкие фонари мутным светом освещали убегающую вдаль дорогу. Я еле сдерживал накатывающую волнами истерику. Мутные глаза твари, её острые зубы, жрущие руку брата — всё это казалось просто частью какого-то нелепого ночного кошмара. В увиденное тяжело было поверить, но реалистичные воспоминания сами лезли в голову, делая отчаяние и страх невыносимыми. Я накурил в машине так, что едва различал, куда еду. Пытался мыслить рационально, хоть чуть-чуть успокоиться, но тщетно. «Оно хочет сожрать меня, зовёт по ночам и не даёт покоя. Зовёт твоим голосом, голосом матери и моей погибшей девушки. Я должен убраться отсюда, иначе оно убьёт меня!» Больше всего на свете мне хотелось влететь в какой-нибудь столб и умереть на месте. Ведь это я виноват в его смерти. Никогда не прощу себе этого, потому что не стою прощения.        Тон был абсолютно прав, а я не смог его спасти… Расправившись с братом, эта мразь хочет достать меня. Я снял очередную хибарку в городе и не выхожу из дома уже несколько дней. Даже в ванную боюсь вечером идти. Теперь каждую ночь слышу скрежет по двери, независимо от того, в какой квартире я нахожусь. Иногда оно зовет меня голосом моего брата. Иногда раздражёнными голосами родителей. Но я не сдамся. Я знаю, чего оно хочет, и никогда не поведусь на это. Как бы сильно оно не царапалось в мою дверь и не выло разными голосами. Днём эта гадина спит, но я всё равно вижу её в каждом тёмном уголке квартиры, поэтому стараюсь вообще не выключать свет.       Сейчас я больше всего похож на сомнамбулу Чезаре* из старого ужастика. Знаю, что это конец. Скорее всего, меня уже ищет полиция по подозрению в убийстве брата, а прямо за дверью поджидает эта тварь. Дело моё пропащее.       Сегодня утром я обнаружил, что царапин на двери стало больше. Оно не оставит меня в покое, так и продолжит издеваться, пока не убьёт. Но выход у меня в любом случае есть. Самый ближайший − через окно дома на четырнадцатом этаже и, похоже, скоро я им воспользуюсь…