тэхёновы штучки.

Зови меня хёном говорит Тэхён всякий раз, когда Чонгук небрежно бросает его имя со своих уст. Словно прожевав и выплюнув, как что-то уже совсем ненужное, потерявшее смысл и канувшее в лету. Чонгуку нравится, как у старшего залегает морщинка на переносице и желваки играют от негодования. Он ведь полностью согласен: Тэхён, как минимум, этого заслужил. И хорошего отношения, и уважения, и любви, самой искренней и большой. А Тэхён все топает ногой в возмущении, отнимая от своего возраста еще с десяток лет, и совсем перестает быть хёном. Вновь предстает перед Чонгуком ребенком, с глупыми привычками и детскими повадками. Никакой он не хён. Кто угодно, но не хён. Намджун-хён — хён, которому внимаешь, и ослушавшись, огребаешь по первое число, Сокджин-хён — хён, который подтирает сопли и еду чуть ли не силой пихает в рот, а Юнги-хён просто матерится по-черному, точно хён. В Тэхёне от хёна ничего. Самолюбия только больше, чем в сумме у всех обитателей общежития, и какой-то маниакальный фетиш на уважительное обращение. Чонгук предпочитает не замыкать на этом. Он думает, может когда-нибудь. Может, Тэхён и сам об этом забудет. Хотя бы возмущаться будет на пару лет постарше. Верит даже. И убеждает себя старательно. Потом он просто перестает думать совсем, когда Тэхён в розовых шортиках, как полевая бабочка, скачет с одного места на другое, в поисках чего-то, что волновало Чонгука ровно столько же, сколько Тэхёна мысль о том, чтобы в лишний раз одеться. Тэхёна бы к стеночке прижать, чтобы и думать забыл о всякой хуйне, скулил только себе в кулак и повышал уровень тестостерона в воздухе, как умеет только он. Тэхёна блядью звать предпочтительнее, а он все хён, да хён. — Скажи, тебя прет с этого? — кидает Чонгук. Тэхён жует чипсы и мямлит что-то невнятное, неудачно пытаясь выразиться поконкретнее. — В смысле? — наконец выплевывает Ким, собираясь с мыслями. — Ну, эта штука с «хёном». Тебя это возбуждает? — закидывает ногу на ногу. Не планирует и не загадывает ничего заранее, но картинки сами вырисовываются в сознании, пробивая на «хаха», а ухмылка на губах образуется на автомате. Тэхён глазками хлопает и непонимающе оглядывает Чонгука с головы до пят, взглядом сквозя «ты че, белены объелся?». Чонгука вот прет. Со всего этого. И розовые шортики тут совсем не при чем, пусть и играют не самую последнюю роль. Чонгук даже не старается вывести Тэхёна из равновесия. Он на том конце комнаты, их разделяют метров пять, а напряжение сковывает одинаково обоих. «Хён» уязвимый и открытый, с чипсами между ног и задранными блядскими шортами, едва прикрывающими смуглую, шоколадного цвета кожу, дышит через раз, не находя правильного ответа. Все мимо, не туда. Право на ошибку — роскошь. — Представь, что я трахаю тебя, перегнув через этот самый стол, и обжигаю ухо, шепча, что ты мой любимый хён, пока ты давишься моим именем, срывающимся с твоих губ вместе с полузадушенным стоном. Возбуждает? — у Чонгука глаза сверкают и нога нервно дергается. Ему потрясающе, пока Тэхён мечется и немного неестественно скрючивается, роняя злосчастные чипсы на пол. Сокджин-хён, пожалуй, задаст всем хорошенькую трепку после, и вполне заслуженно. — Возможно, — буравя Чонгука взглядом, Тэхён не проигрывает нисколько. Он пару раз проводит рукой поверх образовавшегося бугорка, но визуального контакта не разрывает. Смотрит, изучает, ломает. Заражается чужой ухмылкой, и Чонгук, положа руку на сердце, случайно улавливает скользящий по губам язык. Тэхён честно играть не умеет. Никогда не умел. А Чонгук и подавно. Он устраивается максимально удобно на кресле и заинтересованно подпирает голову рукой. Нахер. И душевное равновесие, и упирающийся стояк. Тэхёна с его розовыми шортами тоже. У Тэхёна крошки от яства у уголков губ и их хочется слизать до боли, до черноты в глазах. Всего вылизать, не задерживаясь где-то конкретно. Чтобы извивался и слова вставить не мог. Только просил еще и стонал, стонал, стонал. Стонал своим бархатистым голосом, выворачивая Чонгука всего наизнанку. А потом просто любовался своим влиянием на младшего и упивался видом. Блядь. Хён, чтоб его. — А если я возьму тебя на весу, на всю длину, заполняя тебя всего, до краю, бездумно вставляя колкие «хён, тебе приятно, хён?», пока ты понемногу будешь терять себя и забывать свое имя. Прибавляет уверенности в ответе? — у Чонгука на лбу написано, что он хочет, не меньше Тэхёна. Пока у Тэхёна рука давно орудует за кромкой шорт, а Чонгук упивается представшей перед ним картиной. Ему хочется сказать «хён, могу ли я присоединиться к тебе?», «хён, тебе хорошо?», «хёнхёнхён». Тэхён уже ничего не хочет. Или хочет всего и сразу. Все равно, когда в мыслях пусто, а Чонгук все еще на расстоянии ебучих пяти метров, пока рука в шортах доводит до состояния разлагания на множество маленьких Ким Тэхёнов, и абсолютно каждому хуево в одинаковой степени. Тэхён изливается, пачкая тряпочку, которая и за трусы то едва бы сошла, и пытается собраться воедино. Разум все в тех же шортах, ровно, как и чонгуков. И белесое пятно совершенно не приукрашает сложившуюся ситуацию. Стыдно, совестно, неловко; в реальности даже не близко. Может завтра, потом, в лучшие времена, но нет, нет, нет, ни разу, совсем. — Отмывайся и марш в спальню. Будем делать из тебя хёна.