***
Мы проговорили так много часов — сидя на полу в капитанской рубке. Она то смеялась, то плакала, уткнувшись лбом мне в плечо. Окончательно вымотавшуюся, я отнес её в каюту. Кресло устало скрипнуло под весом моего тела. Скрипы, вздохи, шорохи… Корабль жил своей, отдельной жизнью. Рубцы на его корпусе могли бы рассказать истории бесчисленных боев, которые он прошел, теряя куски обшивки, обрастая новой броней и заплатками. Прикрыв глаза, я задремал в кресле под тихие скрипы и шорохи. Сон был коротким и тревожным. «Странник» все так же шел заданным курсом, но что-то словно изменилось на корабле. Я нашел её на полу, в нашей каюте…. Не помню, как добрался до медблока. Реанимационная капсула, хрупкое тело под прозрачным колпаком… Молчаливый Грохотун, до скрипа сжавший кулаки, попугай, замерший неподвижным изваянием на его роге… Писк системы — и тишина. Я не помню, кто я. Из глубины зеркала на меня смотрит тень меня. Я похоронил её на планете Альстромеры — она любила этот тихий уголок Вселенной. Мой путь теперь — бесконечен. Грохотун уже запустил двигатели… Иду на «вы»! Капитан Крокс.Часть 1
12 июня 2016 г. в 01:35
Я не помню, кто я. Не знаю, кто смотрит на меня из глубин зеркального мира — но точно не тот я, которого я помню. Шрам расчертил бровь на две половинки, улыбка стала оскалом. Половинчатый оскал — и холодный металл корпуса. Я помню тот день, когда потерял тело, но мне уже все равно. Тот взрыв дал мне шанс — уникальный шанс жить вечно. Или до первого прицельного выстрела лучемета?
Пальцы человеческой руки осторожно коснулись плеча спящей в кресле женщины. Во сне не видно, что глаза её потемнели, а в волосах появились серебристые нити. Василиса… Космос стал для неё новым домом — а её шхуну заменила легкая доска для звездного серфинга.
Деметра осталась позади, и — насколько быстро слухи распространяются по Вселенной — Андрей недавно стал её президентом. Что ж, Баюн может гордиться своим воспитанником.
Попугай все так же переругивается с Грохотушкой, а рогатый все так же разбирает ремонтников, заявляя, что они устаревшие модели.
Сколько планет за моей спиной? Сколько смертей — и жизней? Я все время бежал: от себя, от воспоминаний, от жизни… На войне заливал тоску виски, а потом — кровью.
Шкатулка с рисунками обжигала пальцы — и не только человеческой руки. Аккуратно заламинированные воспоминания. Улыбки, эмоции. На приборной панели они были нелепы — но порой они напоминали мне, что я был человеком.
Она знает их — по моим рассказам. Василиса часто мне рассказывала о родителях, о планете Вечных Ветров и о многом-многом другом… Вспоминала Лависсу и Андрея, каждый раз говоря, что надо бы их проведать. Мол, как там эта «вздорная президентская дочка» с замашками диктатора, и не задолбала ли она Андрея? Или Баюн таки перевоспитал её?
Тонкие ладони легли на плечи, ободряя. Я вздрогнул, оборачиваясь. Василиса улыбнулась, ласково касаясь моей щеки. В глазах, темных, словно беззвездное небо, грусть.
— Ты грустишь, мой дорогой капитан… — Василиса осторожно подняла один из рисунков, улыбнулась. — Может, пора отпустить?
Я молча кивнул, забирая рисунок. Давно пора было отпустить прошлое, за которое я цеплялся, словно утопающий. Эти рисунки — часть моих воспоминаний. Точнее, они и есть воспоминания — о прошлом меня-человека.
Я сложил все рисунки в шкатулку — тихо щелкнул замок, надежно скрывая воспоминания в недрах творения неизвестного мастера. Шкатулка заняла свое место рядом с черной табличкой, надпись которой гласила: «Звездный странник». Здесь покоится урна с прахом капитана Крокса, погибшего в бою 12.XII.3157 года по земному летосчислению. Мир его праху!». Вернув кусок обшивки на место, я вернулся в рубку.
Василиса молчаливо замерла около иллюминатора, со странной грустью глядя на звезды — словно стараясь запомнить каждую из них.
— Ты все так же прекрасна, — я обнял её за пояс человеческой рукой, отвлекая от тяжелых мыслей. Василиса засмеялась — только в глазах не было веселья.
— Крокс… Мой дорогой капитан…