Один раз

Ночи в Токио слишком яркие и цветные, как фейерверки, рассыпающиеся пятнами-всполохами по небу. Здесь никогда не бывает по-настоящему темно. Рэн привыкает спать, уткнувшись лицом в подушку, зажмурив глаза, чтобы не видеть мерцания и переливов света в комнате. В отличие от Канады, в этом городе даже звезды стали чудом. Еще немного - и можно забыть, как они выглядят. Хару так устает, работая в кафе, что засыпает задолго до того, как оказывается в постели. Сначала на автомате идет в душ, потом - привычным жестом притягивает Рэна к себе, целуя в лоб, и тут же падает на кровать, забываясь тяжелым сном. Кайдо Хару. Все хорошее, что Рэн помнит об этой жизни, связано только с этим человеком. Хару со своей улыбкой, которая намертво приросла к его губам. Хару, который будто постоянно носит крылья в заднем кармане джинсов. Хару, который случайно заменил весь мир, заставив все крутиться вокруг него. Брат, с самого начала ставший большим, чем любимый человек. Знает ли он, что волки создают пару только раз и на всю жизнь? Ребенок без воспоминаний, человек по имени "ноль", не знающий, каково это на самом деле - любить. И Рэн крутит в голове эти мысли, повторяя про себя каждое слово, пока все они не начинают терять смысл, превращаясь в набор звуков. Хару во сне дышит ровно, размеренно, и его дыхание - единственное, что хочется слышать по ночам. Полюбить тебя было так же легко, как осознать, что ты никогда не станешь полностью моим. Рэн вспоминает, как они с Хару запускали фейерверки тем далеким летом, когда все еще казалось таким простым. Бойся взрослых, бойся тех, кто добр к тебе, остерегайся того, чьи прикосновения теплее всего. В свои восемь лет он знал это правило назубок. Жаль, что каждый раз, когда он встречался взглядом с пронзительными и до невозможности яркими глазами Хару, все эти рефлексы разбивались на мелкие осколки. Тщательно выстроенные барьеры рушились, стены разлетались по кирпичику, потолок осыпался на голову, обнажая пылающее синевой небо. На свет порой так больно смотреть. "Рэн, я люблю тебя," - эти слова тогда прозвучали так громко, что после них еще долго звенело в ушах, будто после взрыва. Хару сидит на коленях перед кроватью, стискивает пальцы Рэна в своих больших и шершавых от постоянной готовки ладонях, смотрит снизу вверх, тонет в глазах волчонка, которого когда-то посмел приручить. Не верю. Не верю. Не верю тебе. У Хару голова раскалывается от напряжения. Хочется обнять, прижать к себе, спрятать от всех любопытных глаз. Все голоса сливаются в единый гул, осыпающий вопросами о четвертом, неродном брате семьи Кайдо, приемыше, чьи глаза похожи на два огромных омута. Руки у Рэна холодные и тонкие. Хару целует их, зная, что никогда не сможет полностью согреть. Брошенные дети навсегда остаются брошенными. Даже без воспоминаний о родителях и раннем детстве Рэн плотно вмерз крыльями в слово "сирота". Безумно люблю. Невысказанные ответные слова жгут и царапают легкие и горло. "Когда-нибудь Рэн улыбнется, и это будет похоже на распустившийся цветок," - сказал когда-то Хару братьям. И Рэн улыбается. Каждую ночь, глядя на погруженного в крепкий сон человека, любовь к которому была непреложной и безусловной. Отказаться от этих чувств было равносильно попыткам поделить на ноль. Ночи в Токио слишком яркие и цветные, как фейерверки, и хранят в себе тысячи слов, которые стоило бы сказать, сотни прикосновений, которых не случилось, так как пальцы замерли в нескольких миллиметрах от любимого лица, и одну единственную улыбку, которая стоила всех звезд на небосклоне. Полюбить тебя было так легко. Один раз. На всю жизнь.