Холодно

Когда метель воет за узким окном, когда в холодной комнате греет только тонкая мантия, а босые ноги чуть не примерзают к камням, когда слепые глаза не видят снега за окном, но залетающие в прорезь окна снежинки дают понять — он там есть, именно в такие моменты обнявшие сзади руки кажутся особенно теплыми. Девушка кладет голову на плечо мужчины, и мех его плаща так привычно щекочет лицо. Они не улыбаются, но оба достаточно счастливы. Сейчас, отрезанным от главного здания крепости метелью, им не нужно бояться внезапных посланников и шпионов, прячущихся за дверьми. Так странно, что пурга: свирепая и злая, — принесла им долгожданный покой. — Холодно? — тихо, почти шепотом спрашивает мужчина, укутывая ее своим плащом. — Нет. Не сейчас, — она мягко улыбается, закрывая слепые глаза. Как может быть холодно, когда так рядом родное тепло? Холодно, это когда ты третий день ночуешь в палатке, в Эмприз-дю-Лионе, когда ледяной ветер дует из всех щелей, а походный плащ катастрофически не помогает согреться. Когда ты уже неделю не чувствовала любимых рук, когда запахи вокруг становятся настолько чужими, что хочется вскочить на галлу и нестись обратно, в крепость: через горы, не помня себя, кусая обветрившиеся губы, а потом, уже приехав, когда удивленный командор выглянет из башни, чтобы разглядеть странную гостью получше… Тогда он узнает в ней: лохматой, замерзшей, с посиневшими губами, он узнает в ней Инквизитора, побежит, и крепко обнимет. Тогда, зарывшись лицом в его неизменный плащ, она почувствует, что холод отступил, что лед не сковывает сердце, и все снова в порядке, не смотря на лихорадку и обмерзшие руки. Она вряд ли когда-нибудь узнает, чувствовал ли Каллен такой же холод, когда от нее неделями не было вестей, когда даже интенданты в отрядах разводили руками, потому что она не возвращалась на ночевки. Когда вся Инквизиция вставала на уши, объявляла леди Тревельян в розыск…, а потом она появлялась, как ни в чем ни бывало: такая же лохматая, в снова рваной броне, иногда со сломанным посохом. Она не извинялась, когда Жозефина и Лелиана начинали читать ей нотации, она едва ли слушала их. Иногда Тревельян даже переставала их слышать, а потому уходила раньше, чем советницы заканчивали. Те безумно возмущались по этому поводу, но их обычно успокаивал Коул. А леди Инквизитор спокойно поднималась в башню, где сходящий с ума командор не находил себе места от беспокойства. « — Я вернулась, — тихо шептала она. Он подбегал к ней, а потом замирал в полушаге, будто был не уверен, действительно ли это та, кого он ждал. — Прости, — она поднимала голову. В такие моменты ей больше всего хотелось увидеть его глаза. Только вот ее собственные, подернутые туманом слепоты, никак не хотели оказать ей такую услугу». Он, конечно, всегда прощал ее, крепко обнимал, шептал что-то: сначала гневно, а потом умоляюще. Командор не помнил, сколько раз просил Элеонору не пропадать вот так. Она всегда слушала, но по прежнему периодически исчезала со всех радаров. А потому сейчас, в зимний день, когда двери заперты метелью, Каллен был особенно счастлив. Ведь она была здесь, с ним, и он мог быть уверен, что девушка никуда не исчезнет. — Хочешь чай? — он проводит рукой по длинным, в кой-то веки расчесанным волосам цвета молочного шоколада. — Хочу. Я помогу с огнем, — она повернулась к нему лицом и коротко поцеловала мужчину. В их романе все было странно и чудно. Они часто болтали о мелочах, но в моменты, когда оставались вдвоем и могли открыто наслаждаться друг другом… их общение становилось языком легких прикосновений и коротких фраз. Они понимали друг друга с полуслова, казалось, читая мысли. И это было прекрасно. Сидя в кресле, они молча пили чай, чуть улыбаясь и прижимаясь друг к другу, разделяя тепло плаща. Они слушали вой метели за спиной и были просто счастливы. Сейчас, представляя себя не теми, от кого зависит судьба мира, а простыми людьми, разве могли они мечтать о большем?