Сигаретный поцелуй

Унижения были его спутниками. Ваня всегда всего боялся и был робким от рождения, от чего его всегда гнобили в детском саду его же ровесники, в школе его сверстники и ребята постарше, в армии тоже было непросто. Робость вперемешку со страхом висели на нём как выжженное клеймо на лошадиной заднице. — Эй, придурок! — окликнули его в очередной раз, — Давай, показывай что там у тебя!       Потом последовала череда ударов, отчего у маленького Вани снова потекли слёзы. Эти удары были по-детски неуклюжи и слабы, но были полны злости и азарта. Ваня был козлом отпущения в своей старшей группе — девчонки смеялись над ним и придумывали рифмованные оскорбительные «обзывалки», мальчики либо не играли с ним, либо били и отнимали игрушки, которые он приносил с собой в сад. Между тем, их уже оставалось не так много. Да и игрушки ли были нужны этим хулиганам? Большая их часть просто ломалась при нём же, а плачущего Ваню в очередной раз выставляли на посмешище.       Воспитатели смотрели на издёвки сквозь пальцы — дальше разговоров с хулиганами дела не заходило. Однажды Вера Васильевна, гордо носившая титул «воспитатель года», просто смотрела, как маленького Ваню скинул с горки Володя — местный задира не малых размеров, и под одобрительный гогот сняв шорты помочился на хныкающее тело.       Его матери тогда сказали, что « Ванечка упал с горки и, видимо, описался от неожиданности или испуга». К слову, родителям Вани было тоже не до сына — отец умер год назад, оставив ребёнка на мать в ту же неделю приведшую домой своего хахаля, с которым крутила шашни ещё при жизни отца, сказав Ване, что теперь это его новый папа. Отчиму, очевидно, было плевать на чужого ребёнка, а мать была просто от природы плохой матерью, и, наверно, будь она кукушкой, со спокойной душой сбросила бы Ваню кому-нибудь в гнездо.       Дома Ваню ждало сплошное разочарование — отчим пропадал на работе, мать беспробудно спала. Потом отчим возвращался домой и они с матерью устраивали себе очередной грязный вечер с попойкой, выгоняя маленького сына погулять во двор. Во дворе Ваню не жаловали и тоже частенько били. Мальчонка предпочитал отсиживаться в подъезде до темноты, а потом долго стучался в дверь, чтоб его пустили домой. Однажды, придя домой, Ваня увидел приоткрытую дверь. Зайдя внутрь, он увидел как тело, некогда бывшее его матерью, лежало на полу с развороченной глоткой. Отчим, судя по звукам, был где-то в туалете. Ваня сорвался с места и побежал в подъезд, споткнувшись, упал со ступенек и разбил себе бровь, оставив себе шрам до конца жизни.       Позже отчима признают больным — во время попойки словил приход в виде белой горячки и спьяну принял жену за нечто, известное теперь только ему. Ваню забрала к себе бабушка, которая была уже на издохе, но ещё могла за собой следить.       В школе несчастная жизнь Вани не прекратилась. — Эй, чмо! — год за годом одно и то же, — сюда иди! — Медведь, отстань, пожалуйста, — просил Ваня сквозь слёзы снова.       Медведем называли очередного задиру в Ваниной жизни. Смысл данной клички терялся полностью, ведь был этот Медведь обыкновенной крысой, которая не нападала в одиночку и часто била в спину. Ваня за четыре года начальной школы выучил все пути отхода домой. Все десять он мог пройти с закрытыми глазами. И почему-то ему почти всегда не везло на дорогу — путь оказывался занят шайкой местных хулиганов, не отпускавших Ваню без пинка.       Портфель Вани терпел не меньше его хозяина — с незавидной частотой он вылетал из окон, бывал в мусорках и туалетах. Однажды мальчик нашёл свой портфель под школьным крыльцом. Он был разрезан пополам и пах мочой. Учебников тоже не было. Как и денег на новые.       Прошло ещё восемь лет мучений, Ванина бабушка умерла, оставив в наследство маленькую однушку на окраине. Били парня уже меньше — может повзрослели к одиннадцатому классу, может просто надоело.       В одиннадцатый класс в группу перевелась новая девчонка. — Это Вика, не обижайте её, помогайте освоиться в новой обстановке, — сухо произнесла классный руководитель Светлана Михайловна.       К слову, Светлане Михайловне было глубоко наплевать на чужие проблемы, в чужие разборки не лезла и всегда молчала, как молчала Вера Васильевна.       Девчонку сразу невзлюбили, как когда-то невзлюбили Ваню — их участи были в целом похожи. Руки у Вики — так звали новенькую — были все в ссадинах и синяках. Но так били её явно не в школе, а в школе не так активно и не с таким результатом.       Потом два одиночества встретились и всё вроде как пошло на лад. Так сначала показалось Ване. Над ними смеялись, плевали в спины и били. Правда, уже менее регулярно и скорее для проформы. Прогулянные занятия, курение в школьном палисаднике стали обычной вещью. Но девушка отчего — то становилась всё грустнее и грустнее. Однажды Вику зажали за школой три одноклассницы: — Ты чё, дрянь, попутала что-ли? Ты на Олега даже смотреть не вздумай! — кричала старшая. — Нужен мне больно твой Олег, отвали! — ответила Вика и тут же получила смачный шлепок по лицу. — Тварь, заткнись! Я из тебя кашу сделаю!       В этот момент на Вику посыпался град ударов, били не щадя и даже не глядя — по лицу, по ногам, в живот. Кровь текла из ссадин и ран, голова кружилась, но Вика, не сдаваясь, стояла, прикрывая голову руками. Неожиданно в голову старшей прилетел камень и девчонка упала навзничь. — Ваня! Нет! — закричала Вика смотря на парня заплывшим глазом. — Бежим, дура!       Ваня подбежал к Вике и, схватив её за руку, потащил от школы. Они бежали дворами, через площадки и парк. Остановившись, они долго дышали глядя друг на друга. Вика обняла Ваню, прижавшись к нему всем телом. — Хочешь, я отведу тебя к себе домой, там ты умоешься, и я тебя намажу зелёнкой? — спросил улыбаясь Ваня. — С тобой хоть куда, — утвердительно сказала Вика. И они пошли к окраине, Виктория держала его под руку и тяжело дышала.       Дома Ваня намазал все царапины зелёнкой и залепил пластырем. Потом они много смеялись, дурачились, а к вечеру вышли на балкон посмотреть на закат. Вика закурила и табачный запах ударил по Ваниному носу как-то необычно, приятно что ли. Они смотрели друг на друга и их лица приблизились друг к другу. Вика прильнула губами к Ваниным губам и выдохнула дым. Этот табачный поцелуй он запомнит надолго. Его руки тряслись, задёргалась щека. Вика засмеялась, сморщив нос и обняла парня. — Мой герой, что же завтра с нами будет? — Всё будет хорошо, не переживай… — Можно я останусь у тебя? — А твои родители не будут беспокоиться за тебя? — Не думай об этом, всё хорошо, — улыбнулась Вика.       Девушка смыла с себя кровь в душе и вышла к Ване в абсолютно не-знакомом ему виде. Это было волнительно, прекрасно и ужасающе одновременно. На крепкой девичьей груди отчётливо виднелись шрамы от порезов, и то ли ожоги, то ли язвы, как будто об неё тушили окурки. Ноги были в крупных синяках, местами имевших иссиня-чёрный цвет. — Это тебя в школе так? — спросил Ваня глядя на изувеченное обнажённое тело. — Нет. Не обращай внимания, — ответила Вика.       Было одиннадцать вечера, её телефон стоял на вибрации, но Ваня отчетливо слышал, как он уже который час разрывался от звонков. Ему это не нравилось. Кровать в доме была всего одна и они легли спать вместе. Два голых подростка в одной кровати, как это иронично. Так появился Ваня. Так появилась Вика. Для того времени это было типичный момент создания таких же детей, какими они были в недавнем времени.       Вика легла спиной к Ване и прижалась к нему всем телом. Парень положил руку ей на грудь. Повисла неловкая тишина. — Спасибо что защитил меня, — сказала Виктория, — я. Я люблю тебя. кажется.       Ваня поцеловал девушку в лоб и положил голову на подушку. Он не знал, что делать дальше, так далеко он заходил в первый раз. Спустя пару минут он услышал сопение и с облегчением заснул.       С утра он проснулся от озноба, его трясло и в горле першило. На часах было 7:15, через полчаса надо быть в школе. Он потряс Вику и сказал, что ему плохо и в школу он не пойдёт. — Останешься со мной? — спросил Ваня. — Нет, — улыбнулась Вика, натягивая штаны, — я должна идти.       Снова молчание. Ваня был растерян. Ему не хотелось бросать Вику в такой ситуации, но и идти он боялся. Вся эта болезнь скорее плацебо. Но Ваня помнил о своём клейме. Как на лошадиной заднице. Он в лошадиной заднице по жизни. Трус. — Ты придёшь вечером? — Конечно, жди звонка — говорила Вика выходя из квартиры. — Если хочешь… — начал кричать Ваня, но дверь уже захлопнулась, — какой я идиот…       Голова упала на подушку, юноша провалился в холодный, беспокойный сон, где Олег-Медведь бьёт его ногами по лицу за то, что он кинул камень в его девушку и попал ей в голову. Он и попадать то не хотел, просто кинул и всё. Удача пришла не вовремя и так же скоро удалилась, оставив только страх и лежащее тело с разбитой головой.       Днём он проснулся от стука в дверь. Кто-то настойчиво ломал дверную ручку и стучал по двери и коробке. Звенел и звонок. Это был Олег. Ваня почуял его сразу же, как только проснулся. Потом услышал его гневный голос. Ваня был парализован страхом. Он был противен сам себе в тот момент. — Боже, что я наделал, — скрипел он сквозь зубы, — чёртов камень! Скорей бы всё прошло, — плакал парень, пуская слюни от страха, лёжа под одеялом, как когда-то лежал под горкой в саду.       Прошёл час, может два. А может десять минут. Когда ожидаешь расправы, теряешь счёт времени. Стук прекратился.       Наступил вечер, но никто не приходил. На звонки Вика не отвечала и Ване становилось всё хуже. Но в школу идти он по-прежнему боялся. А спустя день начались звонки с незнакомых номеров, но Ваня, боясь расправы, не поднял трубку ни разу.       Спустя неделю он всё-таки решился. Пришёл в школу с опозданием в десять минут и зашёл в класс под всеобщее молчание. Никто не сказал ни слова, чего не было раньше. На Ваню просто сочувствующе смотрели, даже Медведь. — Что произошло? — подумал Ваня, и его пробила липкая холодная дрожь. Вики не было на месте. Пять уроков подряд он просидел за её партой, читая надписи и царапины на дереве. «Вика шаболда», « Вика шлюха», «сдохни тварь» и тому подобные высказывания. Подумать только, как человеческий детёныш может выдавать столько негатива к себе подобным собратьям.       После пятого урока Ваня подошёл к Светлане Михайловне и спросил, куда делась Вика. Классрук немного замялась и, потупив взгляд, ответила: — Знаешь, Ваня, мы тебе звонили, но не дозвонились. Вика… В общем, она… Её отец…       Дальше юноша не слушал — он всё понял без слов. С полсекунды подождав, просто выбежал из кабинета под неразборчивые крики. Ему казалось, что в тот момент умер он. Что это его выбросил из окна пьяный отчим. Почему-то вспомнилась мать. *** — Рррядовой чмо! — вслед за фразой последовал удар в пах, — Солдат услышавший свою фамилию должен ответить «Я»!       Так проходили вечера Вани в армии. Пьяные «деды» снова развлекались, строя и избивая «духов» в туалете после отбоя. Правда и у духов кончалось терпение, начинались разборки и побиваемых становилось всё меньше. Ваня был в числе тех, кого меньше. Его трусость не давала ему шанса дать отпор, а робость и страх не давали ему подойти к начальству. Было ли начальству какое-то дело до солдат? Другой вопрос. Ваня задавал его себе всё чаще, сам же и отвечал, мол, нет, конечно, им никакого дела, вероятно пытаясь доказать себе, что пойди он со своими проблемами куда-нибудь выше, то ничего не произойдёт или станет только хуже. Но и идти никуда не собирался.       Скоро недалеко от его части началась война. По сути, это был режим АТО, но все называли его войной. Солдат готовили день и ночь, едва оставляя времени на сон. Ваня ночами не спал, зализывая душевные раны и писал стихи, задрёмывая только к рассвету. Часто вспоминал Вику, её слова тем вечером. «Даже не сфоткал» сокрушался Ваня. И с грустью писал стихи: Ты не думай ни о чём — Я просто буду рядом. Жизни путь к плечу плечом пройду с тобой, лаская взглядом. Пусть будет он не так велик, ведь я уйду совсем уж скоро… Ты подари мне этот миг и не гляди с таким укором, Когда свой китель нацепив с ружьём залезу в поезд скорый. Нас будет двое на войне, нас будет двое — я и горы…       Спустя три месяца ночью объявили тревогу и Ваня вместе со взводом отправился в горы, защищать конституционный порядок от террористов, нарушающих спокойствие. Ваню посадили в БТР к старослужащим и приказали «не мешать и стрелять куда и когда скажут». По дороге наш товарищ достал блокнот и начал писать: По городу смело, неспешно колонна машин проезжает. Здесь каждый закурит, конечно, и каждый заплачет, бывает. Винтовка тут друг и товарищ, товарищ комбат как отец. Тут стрельнув свободу подаришь, и стрельнув положишь конец. Здесь смелые парни-ребята, кружат, не боясь, на броне. Мы родины дети — солдаты. Ты, мама, не плачь обо мне! Бывает граната в кармане и больше совсем ничего. Наш брат на врага наступает под дикие крики его. Из города тихо, тревожно выходит с десяток ребят. В подвалах, вокзалах, квартирах оставив друзей во сто крат.       Друзей же у Вани совсем не было. Даже там, откуда его забрали. Он думал, что попав в армию, где его никто не знает, всё будет по-другому. Но нет. Клеймо на заднице отморозки будто чуяли и пытались запихнуть Ваню в эту задницу глубже, чем он есть сейчас.       Прогремел взрыв, и БТР задрожал. Снаружи послышались выстрелы, и деды, переглянувшись, вытолкнули Ваню из машины, и выкинули вслед за ним автомат, неестественно гогоча. БТР сорвался с места, а наш друг остался стоять, смотря вслед кинувшим его «дедам».       Потом началась дорога, Ваня дошёл до города, где его ранило осколком взорвавшейся гранаты и, истекая кровью, он дошёл до наполовину сгоревшего дома и сел под его стену. Сбоку кто-то хрипел и шептал, взывая Бога о помощи. Парень встал и подошёл к раненому — это оказался один из тех «дедов», что так усердно издевались над ним всё это время. — Кореш, помоги, а? — простонал дед.       Ваня стоял над сослуживцем и направлял тот самый автомат ему в голову. Стрельнуть или нет? Грязный пот стекал по щекам, в висках пульсировало. Хотелось отомстить за всю ту боль, что ему причинил он. Что ему причинили все они. Что ему причинила сама жизнь. Палец потянул спусковой крючок… Нет, Ваня трус. Он бы никогда не застрелил человека. Он снова не смог дать отпор, теперь самому себе. — Пойдём, — сказал Ваня, взваливая «деда» себе на плечи. Он вложил в руку старослужащему гранату. Некогда такая чуть не убила его. «Придумали же люди…», подумал Ваня. — Ты только держи, не отпускай, — произнёс наш товарищ бывшему врагу. — Ты только… Быстрее… Друг… — захрипел «дед».       Солдат шёл, тяжело переставляя ногами по разбитым тротуарам, направляясь в сторону выхода из города, где предположительно были позиции «наших». Спустя десять минут тяжкой дороги сзади послышался свист, шлепок, и Ваня упал лицом вперёд. Одной ноги не чувствовалось вовсе, другая была онемевшая от труда и усталости. Парень заполз за край бетонной плиты и подтащил к себе старослужащего. — Всё будет хорошо, ты только держи! — захрипел Ваня на ухо «деду». — сейчас я что-нибудь придумаю.       Ваня снял и бросил в сторону магазин с автомата. Затем поднял пустое оружие над головой. Никто не стрелял, в воздухе повисла тишина. Затем послышались голоса на чужом языке, следом сразу на ломаном русском Ване сказали, что он должен бросить автомат и сдаться. «Лучше так, чем умереть непонятно за что» подумал Ваня, бросив оружие и сел обратно. — Видишь, всё хорошо, теперь всё станет лучше, — сказал Ваня. К бойцам подошли люди в масках и чужом камуфляже. Они недолго переговорились на своём наречии и один из них сделал выстрел в голову старослужащему. — Неет! — закричал Ваня.       Перед глазами прошла вся жизнь. Всё что он пережил — мучения в саду, в школе, в армии. Вспомнились пустые глаза матери, лежащей на полу, грудь Вики вся в шрамах и ожогах, сигаретный поцелуй. Кусок стали громко лязгнул о землю. — Твою мать! — крикнул один из людей в масках, почему-то на русском. Прогремел взрыв. Пять тел лежали возле плиты, раскинув конечностями. —       Мда… — прохрипел Ваня сквозь кровь, что лилась из глотки, носа, рта — ото всюду — лучше уж так.       Глаза парня закатились, он вдруг почувствовал знакомый запах табака и привкус дыма на губах. — Наконец-то, — пролетела мысль в голове. — Наконец-то конец.