2.

Донателло было тревожно. Не так сильно, чтобы вскочить на ноги и начать носиться по коридорам, однако достаточно, чтобы чувствовать некоторое напряжение. Но Донателло доверял своим братьям, а Лео в особенности, потому что Леонардо ценил свои обещания выше всего, может быть, поэтому Донателло сидит здесь, на кровати Лео, уже около семи минут. С завязанными странной темной тканью глазами. Ее завязал сам Леонардо, посадил его на кровать, а сам куда-то пошёл. Старший уже довольно долго просил Донателло о подобном, но времени на хоть какой-то отдых не было почти всегда. Рейды, схватки... Либо они вчетвером заваливались на общий футон и спали в обнимку. Этот раз был совершенно иной. В этот раз Майки с боем отвоевал у графика Донни три-четыре часа, а Раф утащил младшего к себе. Заниматься непотребными вещами, в то время как Дон и Лео развлекаются тут. И вот они здесь. Он здесь. Где Леонардо, он до сих пор не понимал. Либо отсутствие зрения играло настолько большую роль, либо он просто потерялся в пространстве. Лео наверняка не придёт. Дону самому отвратительно уживаться со своим телом, так как его ещё только братья терпят? Он не чувствовал ногами пола, потому что уместил их на кровати, а сам уже раздумывал над тем, чтобы отказаться от подобной идеи и больше не давать Леонардо завязывать ему глаза сплошной чёрной лентой, сажать его на кровать и уходить в закат, к двум остальным, наверное, когда Донателло услышал что-то странное. Звук затвора. Затвора камеры. И вот тут Донателло действительно почувствовал себя странно. Неловко, смущающе. Он наверняка выглядел отвратительно в таком виде, без экипировки, оружия, ленты, вообще без ничего. Только чёрная полоска ткани и его ужасно красные лицо и плечи. Он даже знал, какого примерно оттенка. Только он один и его ужасно нескладное тело. Бренная оболочка, Дон ненавидел её особенно сильно. Слишком угловатыми были локти, колени, слишком непропорционально длинными были ноги, вообще, он многое поменял бы, если мог. И именно поэтому его охватывал некоторый стыд. Лео всегда был слишком красив. Хотя нет, может, Дон был слишком уродлив? Наверняка и то, и то. И тут волшебный голос вывел его из размышлений. - Донатеелло. Небольшая затяжка на "е" в имени. И затвор камеры. Этот глубокий, низкий шепот в самое-самое ухо тревожил сердце и душу, самым настоящим образом заставляя Донателло вздрогнуть. Слишком неральной казалась обстановка. Немного чарующей, но в большей степени очень сковывающей. Наверняка, её чувствовал один только Дон, потому что по этому хриплому тону Леонардо, по этой "е" в его имени можно было сказать безоговорочно - он наслаждается процессом. Ему действительно доставляет удовольствие фотографировать такого, как он, Хамато Донателло? Фотографирует ли лидер? Лучше бы тогда занимался подобным с Рафом или Майки, это наверняка будет куда приятнее. А Дон успеет сделать и починить побольше. Чтобы не откладывать в долгий ящик. Хоть как-нибудь пригодиться семье... - Донатеелло... Теперь уже где-то напротив, но Дон до сих пор не ощущал ни дыхания, ни прикосновений. Будто в комнате парил один только голос его старшего брата. Дон не пытался что-то предпринять. Он оцепенел. Надрывной шепот до сих пор звучал у него в голове снова и снова. -Донателло, как ты себя чувствуешь? Что он должен был ответить? Что ему немного некомфортно от новизны ощущений? Что у него адским пламенем горят лицо, плечи, руки? Что ему совсем чуть-чуть страшно от того, что он не может контролировать ситуацию? Что он не сможет доставить его брату достаточное количество удовольствия? Вдруг он что-то сделает не так... Вдруг он почувствовал теплую руку, поднимающему его голову по направлению к источнику звука. К Леонардо. К Шепоту. - Донателло. Милый, ты слышишь меня? - Д-да? - Боль? Головокружение? Помнишь, мы говорили с тобой. Если хоть что-нибудь тебя беспокоит, мы тут же прекратим. Если ты делаешь это против своей же воли, то, Донни, умоляю, не стоит. Это важно. Очень. Для всех нас. Просто позволь себе довериться мне и расслабь тело. Это не так сложно, вот увидишь, хорошо? - Я просто... Просто что? Донателло обычно был тем, кто "работал" в спальне. Не серьёзно, конечно, но он привык видеть реакцию остальных на свои действия. Как же он сможет провзаимодействовать с Лео, если он даже ничего увидеть не сможет? На слух он не надеялся, его сразу вело, когда он переходил порог своего терпения и начинал заводится, тогда он не столько слышал, сколько видел. Оставались лишь тактильные ощущения, но тут-то Дон не будет вслепую искать тело Леонардо, не так ли? Это будет выглядеть смешно и... - Что, Донателло? Что-то не так? - Нет. Просто я не думаю, что смогу удовлетворить тебя, если буду с завязанными глазами постоянно. Я даже то, где ты сидишь, определить не могу. Почему-то, по какой-то странной причине Дон чувствует, что Лео улыбается. Он даже смог представить эти потрясающие губы в своей голове. Настоящие-то было не видно. Короткий смех лидера на пару секунд. Вторая рука касается его плеча. Теперь обе руки Лео лежат на плечах Донателло, а сам Леонардо сидит сзади Дона. Беззвучно перемещается. Ниндзя-самурай. И шепчет этим восхитительным голосом на ухо. - Донни. Руки начинают медленно массировать плечи. Видимо, на них было нанесено какое-нибудь ароматическое масло, которых у Лео вагон и небольшая тележка (серьёзно, будто он только и делает, что тратит свои наличные подчистую только на эти баночки, Донни ведёт книгу расходов, Дон знает), а может, Дон просто не ожидал, но, когда обе руки синхронно прошлись по основанию шеи, Донателло давится вздохом. - Дон. Ты слишком себя загнал. Нужно уметь расслабиться, милый, ты в курсе? Лео протяжно растягивает это "о" в имени, и пальцы начинают двигаться, будто по команде, более твёрдо, разминая, подчиняя, изгоняя боль. Ноги младшего непроизвольно прижимаются друг к другу, руки напрягаются, а глаза под повязкой зажмуриваются еще сильнее, нежели когда-либо ещё. Донателло немного больно, однако он знает, что больно мышцам из-за зажимов, что у него просто крайний случай, как только разойдется зажим, станет легче. - Мне нравятся твои плечи, Донателло. Особенно сейчас. Когда Лео попросил Донателло о подобном кинке, с завязанными глазами у партнера, он знал, что его, мягко говоря, пошлют подальше. Лидер не должен быть настолько развязным и пошлым, каким был Лео. Наверное. Однако, когда Донателло, после долгих уговоров, в ходе которых не мог дать точного вразумительного ответа, согласился, то у Лео дрожали колени в предвкушении. Он давным давно хотел испробовать подобное, особенно с этим его братом. Рафу нравилось, когда с ним нежничали. Потому что Рафаэль весь такой грубый танк, а всем в мире необходима нежность. Обыкновенная, бесхитростная. Майки любил вытворять что-нибудь своими руками во время процесса. Вести по линии скулы, по границе пластрона, притягивать за панцирь, многое, многое другое. Леонардо же любил, когда ему доверяют. Но Лео не мог понять одного, этого, из его младших братьев. Будто у того не было предпочтений. И тут напрашивались два вывода: либо Дон готов был на все ради своей семьи, и предпочтений у него нет, потому что ему всё слишком нравится, либо наоборот. Он делает это через силу. И именно это Лео должен был выяснить сегодня. И, когда он сообщил о своих намерениях остальным братьям, их мысли сошлись, на удивление. И у Рафа сразу нашлось место в комнате для Микеланджело на эти три-четыре часа. Донателло был слишком неприхотлив в такой вещи, как секс. И именно поэтому Лео хотел выяснить, что его брату нравится, а что нет. А отсутствие зрения сыграет здесь вспомогательную роль, потому что Донателло своими невероятными глазами слишком пристально наблюдает всегда. Считывает информацию, анализирует. Забывая о себе. Как всегда, собственно. Леонардо стоял перед дверью комнаты. Он очень надеялся, что гений не ушёл. Ему нужно было подготовиться к подобной сессии, достать камеру, и если он не увидит младшего внутри, то это будет вполне логично, он сам, наверное, ушёл бы, если бы так надолго остался бы один, в темноте. Лидер прикоснулся к ручке двери. Сейчас все решится. Дверь приоткрывается, и Леонардо чуть ли не выдаёт себя ошарашенным вздохом. Все слишком хорошо, намного лучше, нежели он вообще мог ожидать. Глаза пытаются запомнить как можно больше деталей картинки, шедевра перед ним, а сам Лео давно горит. Донателло очень смущен. Это первое, что врезается в голову Леонардо, когда он снова и снова будет пересматривать видеозапись. Донателло горит, а щеки, шея, плечи, даже руки в районе предплечий темнеют, становятся слишком теплыми для наполовину, можно сказать, хладнокровных существ. Второе, что Лео будет вспоминать, ноги. Прекрасные, длинные ноги Донателло поднял на кровать, сжал вместе так сильно, что Лео уверен, Дон напряжен. Дон не знает, чего от него ждут, что ему делать. И именно этого Леонардо добивался, ему нужно было заставить гения забыть то, что он, якобы, обязан делать. Не получая ничего взамен. Взгляд скользит по слишком жёстко закусанной губе, по напрягшимся плечам, по неестественно ровной для него спине, по судоржно сжимающимся и разжимающимся пальцам, уложенным на эти изумительные бедра. И Леонардо ставит себе задачу: помочь Донателло начать ценить себя. Будто бы лидер глупый, совсем не понимает, почему Донни нервничает. Уродлив? Ещё чего. Вот из-за чего ему уж точно не стоит волноваться. Звук затвора. Донателло чувствует, что одна из рук его старшего брата переместилась на его скулу, а другая уже оглаживает предплечье. И Донателло действительно было сложно проследить за обеими, нежными и ласковыми руками, которые делали все совершенно независимо друг от друга. В то время как одна рука соприкасалась с лицом гения почти невесомо, другая отчётливо чувствовалась на руке, разминала очередной зажим. - У тебя удивительные руки, ты знаешь, Дон? Совершенно другие, не такие, как у Майки, Рафа или меня. Послушай, Донателло, они очень необычны: с тонкими пальцами и узкими ладонями, с лабиринтами сосудов под кожей, с этими неровными цифрами в качестве заметок, чёрной гелевой ручкой по коже, Дон, мне очень нравятся твои руки, нам нравятся. Всем. Ты понимаешь? Именно поэтому, Дон, нужно ухаживать за своими руками, такая красота пропадать не должна, не так ли? На последних словах Донателло окончательно потерял способность связно мыслить, потому что рука Лео со скулы передвинулась на его лоб, притянула его к лидеру, в изгиб шеи, а язык Леонардо прошёлся прямо по контуру плеча. Донателло прижался панцирем к пластрону брата и совершенно не понимал, как от такой небольшой, незамысловатой ласки может быть настолько хорошо? Почему его слегка потряхивает каждый раз, когда Леонардо обращается к нему или вытворяет что-то невероятное своими умелыми руками? Почему ему вдруг стало настолько приятно, что плечи пытаются придвинуться ближе к чужом телу, а хвост начинал подергиваться в предвкушении? Руки снова пришли в движение, и Донателло было абсолютно всё равно на остальное. Только Лео, только его шепот, руки и удивительные губы. Лидер не думал останавливаться - слегка прикусил плечо, руками, скользя по каждой пластине пластрона брата, уходил от груди вниз, не касаясь самых горячих точек. Донателло ощущал прикосновения сквозь вату, призму удовольствия, и, Боже, это было одним из самых ярких и невероятных ощущений, которое он испытывал в своей жизни. - Донателло, ты слышишь меня? - Д-да? - Чего ты хочешь? Что мне сделать, чтобы доставить тебе удовольствие? - Я, я ... я не знаю... - Мне продолжать? - Да, пожалуйста. - Переставай думать, Донателло, просто позволь себе немного отдохнуть. Леонардо свои завёл руки за спину брата, и да, Донателло ещё долго будет помнить тот вечер. Потому что ему вдруг стало совершенно ясно, что Леонардо чертов извращенец. И сам Дон не лучше, и вообще все они - извращенцы. Но Донателло было хорошо. И это было самым главным достижением.