Alone for the Holidays

      Тихое потрескивание дров звучало успокаивающе в просторном кабинете. Мягкий жар открытого камина сливался со свечением лампы на массивном рабочем столе из красного дерева, стоящим перед широкими французскими окнами. Луна была высоко, и ее свет проникал через стекло, отражаясь от поверхности недавно выпавшего снега, покрывавшего сад перед домом. Чарльз Ксавьер, владелец упомянутого сада, сидел в оснащенном новейшими технологиями инвалидном кресле перед мраморным столом в центре кабинета. Прямо напротив него стоял отделанный красным бархатом стул с высокой спинкой; однако в комнате не было никого, кроме самого Чарльза и теплой кружки только что приготовленного горячего шоколада.       Взгляд мужчины был сосредоточен на доске, лежащей раскрытой на поверхности мраморного стола. Гладкая черно-белая шахматная доска ручной работы была сделана потрясающе, и каждая фигура была по-своему уникальна. Белые фигурки и квадраты были сделаны, по большей части, из мрамора, а глаза фигур – из голубого топаза. Черные же были из скользкой тяжелой железной руды. Они были тяжелее, чем белые, и Чарльз иногда передвигал темные фигуры, ведь так приятно было ощущать их вес в ладони. Однако, в основном, он играл красивыми белыми фигурами с топазовыми вкраплениями. Все они были расставлены на доске, каждая на своей позиции. Белые королева и король стояли прямо перед Чарльзом, словно защитный барьер, а их черные двойники занимали место на другой стороне, будто ожидая приказа атаковать.       Чарльз не мог не замечать сходств между этими крошечными, чудесными резными фигурками и событиями его собственной, забавной, но, вместе с тем, и жестокой жизни. Два короля всегда борются друг с другом до тех пор, пока один, наконец, не побеждает. Не обращая внимания на потери своих пешек, коней и слонов. Невероятно, как борьба между двумя неживыми предметами могла быть так сильно схожа с его жизнью. Чарльз в задумчивости взял кружку уже полутеплого какао и сделал глубокий глоток. Поставив напиток на край стола, он протянул бледную руку и передвинул левую пешку по диагонали к противоположной стороне; как ему казалось, прямо к линии огня. Это действие напомнило ему о прощании с другом, которого он, наверняка, никогда больше не увидит. Острая тоска и осознание того, что он снова остался один на Рождество, пронзили его сердце. В уголок его сознания прокралось сожаление о том, что он отклонил предложение «семейного» праздника. Однако он коротко заглянул в поверхностные мысли своих друзей и увидел, что большинство из них хотело провести эту ночь наедине с возлюбленными. Он не мог принудить учеников остаться с ним, поэтому спокойно сказал всем, что это только их выбор, как провести праздник, а после попросил всех покинуть комнату, сделал себе чашку горячего шоколада и заперся в кабинете наедине со своими мыслями и шахматами.       Вдруг легкий ветерок проник в комнату, и пламя заколыхалось, меняя форму отбрасываемых теней. Чарльз повернул голову в сторону окон и увидел, что одно из них было слегка приоткрыто. Он уже начал разворачивать кресло, чтобы остановить сквозняк, как вдруг его внимание привлекло движение. Черная пешка на дальней правой стороне игрового поля скользнула по диагонали. Мгновенно придя в замешательство от того, чему он стал свидетелем, Чарльз подался ближе к доске, продолжая растерянно наблюдать за шахматами. Глубокий смешок прокатился по комнате, отражаясь от стен. С напряженным вниманием Чарльз окинул взглядом всю комнату в поисках источника таинственного голоса; ему не пришлось смотреть далеко. Крупная и слегка пугающая фигура Эрика Леншерра была отвернута от него. Он закрывал окно, через которое, должно быть, вошел несколько минут назад. От его вида возникало чувство облегчения и, вместе с тем, острого волнения. Эрик повернулся к Чарльзу, как только закрыл окно, и небрежно подошел к стулу, стоящему напротив кресла Чарльза. Он растянул губы в мягкой усмешке, когда занял свое место напротив старого друга. Чарльз почувствовал себя совершенно спокойным при виде этой полуулыбки. Эрик остановил свой взгляд на голубых глазах Чарльза и слегка наклонился вперед над доской, так, чтобы не сдвинуть фигуры с их мест. И таким же мощным, глубоким голосом Эрик произнес:       - С Рождеством, Чарльз.       Чарльз тоже подался вперед, преодолев оставшееся между ними расстояние, и проговорил в чужие губы:       - С Рождеством тебя, мой друг.