Часть 1
16 июня 2016 г. в 22:56
Я ненавижу обращаться за помощью к другим, особенно к тем, кто мне не нравится, а недавно вернувшиеся из Нью-Йорка Эми Веддер и Билл Вебер в этой категории, и наша неприязнь абсолютно взаимна. Но ради шанса спасти маленькую гориллу, которую, как сообщила моя разведка, держат в Конго для последующей продажи, я готова даже на это. Без сопровождающих не обойтись: у нас с конголезцами слишком богатая история, чтобы я рискнула пересечь границу одна. Управляющий той частью Парка вулканов заверяет, что я буду в безопасности как приглашённый эксперт, но меня на мякине не проведёшь. Я прекрасно знаю, чего стоят заверения африкосов, так что взяла Фольксвагенов с собой и отправила несколько сообщений о нашем маршруте друзьям в Рухенгери. Пока мы едем к границе, страх пощипывает шею и неприятно щекочет под ложечкой. Но перед глазами до сих пор обезображенное тело Диджита и паническое бегство расколовшейся группы четыре, и в память о них я собираюсь помочь этому детёнышу, чего бы мне это ни стоило.
Горилла в кошмарном состоянии. Прежде всего, она сидит в грязной клетке, а я прекрасно помню, каково это. Она очень худа, покрыта гноящимися язвами и даже не пытается отбиваться от мух, которые так и вьются вокруг. У неё гангрена левой ноги, куда глубоко впилась проволочная петля из ловушки браконьеров, и ступня вообще мало похожа на ступню.
У Веддер слёзы наворачиваются на глаза. Раньше навернулись бы и у меня, но после Диджита я их уже все выплакала. Поэтому я просто стискиваю зубы, почти перекусив сигарету пополам.
Управляющий парком стоит рядом.
— Ну, мадемуазель, посмотрели? Что скажете?
— У вас, по-моему, ясные инструкции, — нарочито небрежно говорю я, протягивая ему вторую сигарету. — Горилла должна выжить. Сейчас она жива процентов на десять, — африкос нервно прикуривает. — Тут у неё никаких шансов. Но в Карисоке я, возможно, смогу её вылечить, а потом верну вам. Опыт у меня есть, сами знаете.
После долгих раздумий управляющий соглашается, но он до усрачки боится своих столичных начальников и настаивает, что должен посоветоваться с ними по радио. Мы приезжаем в соседний город, где оно есть. На всё про всё нам дают один час, пятьдесят минут мы пытаемся пробиться к нужному человеку, потом выясняется, что необходимо ещё чьё-то разрешение… Взбешённая всей этой бюрократической хернёй, я раздаю направо и налево взятки и угрозы, и всё равно, когда дело, наконец, улажено, время уже к шести, и руандийская граница закрылась на ночь. Африкосы явно не перерабатывают.
— Время дорого, — многозначительно замечаю я. — Все подтверждения есть, представьте, как будет обидно: вы Киншасу на уши подняли…
— Тогда через горы, — торопливо перебивает управляющий. — Я дам вам охрану. Тут в деревне можно купить панья, понесёте гориллу на спине, как ребёнка…
— Да, — соглашаюсь я. — Давайте.
Фольксвагены не в восторге от перспективы много часов продираться через заросли, но я такой подъём просто не осилю. И оставаться в стране, въезд в которую мне когда-то запретили под страхом смерти, ничуть не веселее, это они признают. Всю ночь я сижу в машине между блокпостами, заперев дверцы и вздрагивая от малейшего шума. Хочется курить, но выходить опасаюсь: ужасы конголезского заключения свежи в памяти даже через двенадцать лет. Когда под утро я всё же задрёмываю, и в окно стучит пограничник с ружьём, моя первая мысль о том, что меня схватят в шаге от спасения. Нервы ни к чёрту.
Пока Веддер и Вебер отдыхают после своего марш-броска, я осторожно очищаю раны детёныша. Мы назвали его Мвеза — «я смогу». Когда пытаешься обмануть судьбу, хороши все средства. Но я не слишком верю, что у нас получится: инфекция зашла слишком далеко. Я вспоминаю малышек Коко и Пакер, которых выхаживала так же — видимо, для того, чтобы через несколько лет они умерли в Кёльнском зоопарке. Думаю про Диджита, он смотрит на меня с большой фотографии на стене, а в том же возрасте, что и Мвеза, катался по траве, не позволяя мне сохранить даже подобие научной беспристрастности. Мвеза доверчиво льнёт ко мне, цепляется слабыми пальчиками за рубашку, и я понимаю, что просто не могу привязываться к очередному обречённому существу. Обещая себе позаботиться о нём, я не ожидала, что он настолько плох.
— Ему нужны постоянное внимание и уход, двадцать четыре часа в сутки, — сообщаю я Фольксвагенам. — Вас двое — вам это проще обеспечить.
— Вы его нам оставляете? — уточняет педантичный Вебер.
— Да. Будет практика.
Веддер с подозрением прищуривается.
— Но вы же всё равно тоже будете за ним ухаживать?
— У меня дел по горло, — сухо отвечаю я.
И это правда. Запасшись сигаретами, я сажусь к печатной машинке. В первую очередь, надо вызвать сюда Лолли Прескада, детского хирурга из Рухенгери, которая, надеюсь, сможет правильно ампутировать Мвезе ногу. А дальше — письма, много писем: в Международную лигу защиты приматов, попечительский совет Фонда Диджита, «Нэшнл Джеографик», Кембридж, Нью-Йоркское зоологическое общество… Я расписываю плачевное состояние Мвезы, не скупясь на физиологические подробности. Последствия браконьерства ужасны, и они должны шокировать не только меня.
В конце концов строчки сливаются и скачут перед глазами. Перечитав последнее письмо, я обнаруживаю, что несколько раз напечатала вместо имени Мвезы «Диджит». Всего два месяца назад я так же писала о нём, о его отрубленной голове и руках, из которых, наверно, уже сделали пепельницы. Как, как это остановить?!
На другой день к вечеру Немейе приносит почту, в том числе вести от Лолли. Пока я читаю, он торчит на пороге, но, стоит мне смять записку в кулаке, пулей вылетает наружу. Я швыряю бумагу ему вслед и ругаюсь так, как давно уже не ругалась. Лолли сможет подняться в Карисоке дня через полтора-два, не раньше. К тому времени Мвеза уже умрёт. Шанс у него один против девяноста девяти.
Я доливаю виски в стакан и открываю следующий конверт. Из Англии, насчёт Фонда Диджита. Что-то подсказывает мне, что там тоже ничего хорошего. И точно. В небольшом отчёте о распределении средств проклятый Харкурт сообщает, что весьма приличные суммы ушли на строительство хижин для патрульных и авиабилеты для английских «активистов» — в смысле, ебланов вроде парнишки, который приезжал в феврале на четыре дня. Я его так и прозвала — «четырёхдневное чудо», и при воспоминании бешусь до сих пор. Диджит погиб не для того, чтобы на заработанные его кровью деньги ебучие базунгу летали туда-обратно!
В дверь осторожно стучат. Снова Немейе.
— Мадемуазель? Мадемуазель Эми просила передать…
— «Дайан, у Мвезы затруднено дыхание, и он почти ни на что не реагирует. Нам нужна помощь!», — читаю я вслух. — Блядь! Какой толк от этой толпы в лагере, если в итоге я всё равно всё делаю сама?! — Немейе сутулится и отводит глаза.
Фольксвагены сидят в дальнем углу своей хижины, растрёпанные и смурные, Мвеза на коленях у Вебера.
— Безмозглые идиоты, — бормочу я. — И безрукие. Я же вам всё сказала!
— Да ничего вы не сказали! — Веддер вскакивает, машет кулаками. Вебер остаётся на полу, прижимая к себе Мвезу. — Вы просто бросили нас! Господи, я первый раз в жизни вижу так близко детёныша гориллы, что я должна с ним делать? А вы опять пьёте, вы всё время только пьёте!
Голос слишком громкий и пронзительный, голову будто молнией прошивает. Я прикладываю руку к виску и раздражённо спрашиваю:
— А ты что думала — я тебе подгузники буду менять? Да я ебала… Ну, так чего выдернули-то? Ему надо дать лекарство из бутылки и покачать, пока не заснёт. Что из этого вы вдвоём не в состоянии сделать?
Веддер и Вебер переглядываются.
— Он едва дышит, Дайан, — говорит Билл. — Может, кислород? У вас есть маска?
— Какая ещё маска, просто дай ему антибиотик! — я хватаю со стола пузырёк и, запрокинув Мвезе голову, заливаю содержимое ему в рот. Неужели это так сложно, да что не так с этой парочкой…
— Дайан! — ахает Веддер.
Мвеза дёргается, фыркает и кашляет. Кажется, я немного перестаралась. Чувство вины колет шипом, рассеивая туман в голове.
— Переверни! — командую я.
Мы хлопаем бедного Мвезу по спине, но, так как особого результата это не приносит, я укладываю его на пол и начинаю искусственное дыхание. Веддер ориентируется быстро, ритмично нажимает ему на грудную клетку. Через несколько нажатий Мвеза приходит в себя — и, напуганный своим состоянием и нависшим сверху белым лицом, прикусывает меня за нижнюю губу. Я уже представляю себя «красоткой» со шрамом, но успеваю освободиться прежде, чем мне наносят реальный ущерб.
Веддер смотрит на меня сверкающими глазами.
— Неслабо вы его перегаром обдали!
— Эми, — примирительно произносит Вебер. — Дайан, мы…
— Он всё равно долго не протянет, — с вызовом заявляю я, поднимаясь.
Я выхожу в темноту, хотя они что-то ещё говорят мне вслед. Бежать. Бежать отсюда, от их упрёков, от огромных глаз умирающего детёныша, от угрызений совести и ненависти к себе, от собственного бессилия. Спотыкаясь, я иду по грязной дороге прочь из лагеря. Хочется раствориться в зарослях навсегда, исчезнуть, как скоро исчезнут гориллы, потому что я не могу спасти ни одну из них.
Рассвело поздно и грязно-серо. В хижине полумрак, но я вижу распухший нос и текущие по щекам слёзы Веддер.
— Мвеза умер! — визжит она. — Потому что вы пытались не помочь, а опять что-то доказать! Он умер из-за вас, и Диджит тоже!
Как при смертельном ранении, сначала я почти ничего не чувствую. Резко замолкает, поняв, что сказала, Веддер. Встревоженно хватает её за руку Вебер, глядя на меня так, будто я сейчас на них брошусь. И через, может быть, минуту полной тишины я осознаю услышанное. Это больно. Больнее, чем сломанная нога и самый жестокий укус Кимы. Надо возразить, но голоса нет.
Я снова разворачиваюсь и выхожу из хижины, снова бегу. Я думала об этом, лёжа на полу рядом с кроватью, пытаясь напиться так, чтобы перестать думать. Я видела это в полубреду — сон, галлюцинация? — я сама бросала копьё, убившее Диджита. Насколько случаен был выбор браконьерами группы четыре? Если бы я послушалась… всех и попыталась наладить отношения с черномазыми, Диджит мог быть сейчас жив? Я не боялась бы привязаться к Мвезе, не избавлялась бы от ответственности, и он тоже мог поправиться?
Какого-то хера на дороге валяется лист алюминия, которым мои африкосы обычно раздувают костёр. Я пинаю его с такой яростью, что темнеет в глазах. Всё зря, господи, всё зря…
Время застывает. Я отправлю тело Мвезы в Рухенгери, достану свой запас виски и буду ждать вскрытия и вердикта Лолли. Только вот если окажется, что я действительно ускорила эту смерть, — смогу ли я сама жить дальше?..