Вуаль эрилиона. Экстра

Гилор проснулся среди ночи, будто от толчка, чувствуя, как из него по капле вытекает что-то теплое. Первым порывом эрилиона было вскочить с кровати, но мешал живот, сильно выросший за месяцы беременности. Как мог быстро, Гилор сполз с кровати, и, стоило ему выпрямиться, по ногам хлынуло потоком. Сердце застучало от осознания, что вот оно — началось, и волнения перед неизвестными ощущениями и их исходом. Тело пробила сильная дрожь, хотя особого страха он не ощущал. — Тар! — потряс Гилор спящего мужа за плечо. — Просыпайся! Мне нужна твоя помощь. Дроу спросонья хлопал глазами, пытаясь понять, для чего муж разбудил его в такое время и, заметив промокшие пижамные штаны эрилиона, спросил: — Гил, ты это чего?.. — Р-рожаю же, — голос чуть прервался из-за дрожи, шнурок на штанах не хотел поддаваться трясущимся рукам, затягиваясь сильнее. Поднявшись с постели, тут же скинувший сонливость Тарлин нежно привлек к себе супруга, прижимаясь к его боку, будто пытался передать уверенность в том, что все пройдет хорошо. Через минуту, аккуратно отстранив Гилора, он помог ему, наконец, разобраться с непослушной шнуровкой и переодеться в заготовленную для такого случая длинную просторную рубаху. — Я люблю вас обоих, помни об этом, — сказал Тарлин и нежно поцеловал эрилиона в оставшиеся безучастными губы, прежде чем кликнуть в коридоре слугу. Аккуратно поддерживая за талию, он повел Гилора в комнату, где все уже было приготовлено для его долгожданных родов. Гилор шел медленно, словно боялся, что от неловкого движения ребенок появится на свет прямо здесь, хотя и знал, что для этого должно пройти несколько часов. Почти на середине дороги он вдруг замер, схватившись за окаменевший живот и пытаясь глубоко дышать, — неожиданная схватка оказалась сильной. В комнате их уже ждали три лекаря, привыкшие принимать роды, пусть и только у женщин, и Старший магистр, категорически пожелавший присутствовать при этом. — Ты уверен, Гилли? — спросил он у побледневшего эрилиона, когда тот, наконец, сумел взобраться на высокую твердую кровать. — Если хочешь, я могу тебя усыпить, мы разрежем и вытащим ребенка сами, ты ничего не почувствуешь. Еще есть время сделать это. — Нет, — помотал головой тот. — Я буду рожать сам, — упрямо повторил он уже в который раз за эти недели. Магистр предупреждал его, что во время естественных родов ничего обезболить он не сможет  — магия третьего существа, вмешавшись в этот процесс, выжгла бы их обоих дотла, вызвав медленную, мучительную смерть. Гилор был уверен: у него достаточно мужества, чтобы пережить то, что переживает почти каждая женщина и многие эрилионы. Предупредив, что открытие родового канала будет идти несколько часов, магистр и двое лекарей отправились по своим комнатам, а третий, оставшийся на всякий случай, засел в углу с каким-то медицинским трактатом. Иногда Гилор тихо переговаривался с Тарлином, но все больше молчал, периодически морщась, инстинктивным жестом хватаясь за живот и глубоко дыша сквозь практически стиснутые зубы. Схватки становились все чаще, сильнее, и в течение нескольких минут перерыва Гилор совершенно неаристократично ругал дроу за то, что тот не смог удержать свой член в штанах. Тарлин согласно кивал и молчал, помогая супругу наклоняться вперед, пережидая новый приступ боли, а после — вновь опускаться на кровать. Несколько раз за это время подходил лекарь, чтобы проверить степень раскрытия родового канала, засовывая для этого руку эрилиону в анус чуть ли не по локоть и стараясь как можно шире раздвинуть пальцы. Во время каждого такого осмотра Гилор выл в голос и пытался отползти по кровати выше, взлететь, сделать что угодно, только бы избавиться от этой приносящей боль ладони. Схватки участились, оставляя эрилиону лишь по минуте на отдых, и стали настолько сильными, что тот не кричал только огромным усилием воли да предупреждением лекаря, что нечего тратить драгоценные силы на это никому не нужное действие. — Я согла-асен, — запинаясь, скулил эрилион, — усыпляйте меня наконе-ец!.. — Сожалею, но уже нельзя, — легко погладил его по голове лекарь, делая знак Тарлину пригласить остальных. — Слишком поздно. Теперь только самому рожать. От напряжения мышц встряхивало тело, немилосердно тошнило, а к испытываемой боли теперь прибавилось чувство распирания. Гилору казалось, будто он уже чувствует в прямой кишке головку ребенка, так сильно раздвигающую нежные стенки, как ничто до этого. Хотелось сжаться, вытолкнуть все из себя, и вместе с этим накатил страх, что одно неосторожное движение может навредить ребенку. — Только не тужьтесь! — предупредил лекарь, пальцами проверяя положение плода и уже не пытаясь просунуть их дальше. Под действием схваток и напряжением мышц анальное отверстие Гилора раскрылось, позволяя визуально контролировать процесс. Эрилион сам себе сейчас напоминал маленькую обиженную девочку, которой чего-то очень хотелось, но взрослые этого категорически не позволяли, а хотелось так сильно, что это причиняло физическую боль. — Когда будет можно? — скулил Гилор между потугами. — Не сейчас, маленький, ты же разорвешь себе все, — сочувственно говорил магистр, переживая за своего друга, но не имея возможности как-либо ему помочь. Тарлин только поддерживал супруга за поясницу, когда тот сгибался в очередной потуге, и старательно не смотрел на кровать между его ног, куда капала, сливаясь в небольшую лужицу, алая кровь. В теории он знал, что даже мало кто из женщин переживал роды без единого разрыва, но сейчас, когда это непосредственно коснулось его мужа, с трудом удерживал себя от того, чтобы не запаниковать. — Ваше высочество, Тарлин, — позвал лекарь, внимательно следя за очередной потугой, — выйдите из комнаты, вам сейчас здесь присутствовать будет ни к чему. А когда все закончится, мы вас позовем. Дроу поцеловал никак не отреагировавшего на это супруга в щеку и покинул комнату, хоть и был готов остаться и поддерживать его дальше. — Ну что, Гилор, будем рожать? — улыбаясь, спросил лекарь. Эрилион снова ничего на это не ответил, только расслабленно откинулся на кровать и разжал кулаки, на которых отпечатались довольно глубокие следы от ногтей. Магистр, подойдя к кровати, поднял с двух сторон до того опущенные металлические ручки, помогая Гилору принять правильное положение. Уложив его у самого переднего края, дроу поставил пятки эрилиона на подставку так, что они оказались максимально согнуты в коленях и разведены, а ладонями заставил схватиться за поручни. — Давай! — приказал Гилору магистр, видя, как мышцы вновь начинают сильно сокращаться. Глубоко вздохнув, эрилион схватился за металлические прутья до побелевших пальцев и что есть силы напрягся, пытаясь словно бы выжать из себя ребенка. Больно, казалось, было уже не только внизу живота, а вообще везде, и сдержать низкого стона сквозь стиснутые зубы так и не удалось. Эрилион не чувствовал, но крови стало больше: ребенок шел, все-таки разрывая нежные ткани родового пути. — Будешь резать? — спросил магистр лекаря, наблюдая, как с каждым напряженным стоном Гилора головка все ближе двигалась к анальному отверстию. — Буду, — кивнул тот и уже громче продолжил: — Гилор, послушай меня внимательно. Сейчас сначала потужишься — один раз! — потом будешь дышать быстро-быстро и снова тужиться. Эрилион, не отвечая вслух, кивнул, чувствуя приближение новой волны боли, сжимающей изнутри. И в тот момент, когда Гилор задышал на середине потуги, большими, остро заточенными ножницами лекарь разрезал анальное отверстие, делая проход более свободным. Плеснуло алым, стоны эрилиона сорвались на крик — он старался экономить силы, но слишком устал. — Потерпи немножко, уже скоро, — погладил его по руке магистр. В очередной раз откинувшись назад в короткую минуту перерыва, эрилион подумал, что у него попросту не хватит сил продержаться до конца, но, опустив глаза вниз, увидел наполовину вышедшую из него головку. И, уже не пытаясь даже сдерживаться, он кричал, тужась раз, другой, третий, собирая капли оставшихся сил и выталкивая из себя ребенка до конца. — У-умница, молоде-ец, — хвалил его магистр, принимая на руки крохотное тельце полудроу — сине-розового цвета, сморщенное, в крови и смазке, но от этого не менее прекрасное. — Все уже, все, — успокаивал он Гилора, пока лекарь споро перевязывал и перерезал пуповину, позволяя новорожденному сделать первый самостоятельный вдох и закричать. — Ну? Смотри, кого родил? — показал он малыша тяжело дышащему и сумасшедше улыбающемуся эрилиону. — Мальчик… — выдохнул тот и протянул руки к ребенку, которого тут же уложили ему на грудь. Гилор аккуратно придерживал малыша, растерянно пытаясь сопоставить затихшее от его запаха существо с тем, кого долгие месяцы он носил под собственным сердцем, но получалось пока что плохо. — Как назовешь? — улыбаясь, спросил лекарь. Все же присутствовать при таинстве рождения ему нравилось куда больше, чем врачевать раны воинов, вернувшихся из опасных походов. — Иль. Ильваниан, — отозвался Гилор, проводя пальцем по маленькой щечке. Она была мягкой, нежной и напоминала на ощупь сметану. — Так, ладно, — проговорил магистр, забирая ребенка. — У нас с Илем еще много дел. Надо помыться, измериться и познакомиться со вторым папочкой. Да и тебе, Гилли, еще будет, чем заняться. Он поцеловал эрилиона во влажный висок и вышел из комнаты, оставив того наедине с лекарями. — Ваше высочество, еще поработать придется, — извиняющим тоном сказал молоденький лекарь, оглядывая Гилора и оценивая его общее состояние. — Послед рожать будем. Не придумав ничего лучше, он поступил с эрилионом так, как положено вызывать схватки у рожениц-женщин — сильно, до громкого вскрика, сдавил ему соски. Своего он добился — Гилор сразу же ощутил уже почти привычную скручивающую боль и попытался тужиться. — Да не мучайся ты, — осадил его пожилой лекарь и в схватке просто потянул за пуповину, самостоятельно вытаскивая легко отделившийся послед. — Во-от, — удовлетворенно протянул он, — теперь будем осматриваться и зашиваться. Гилор понятия не имел, что за пыточные инструменты в него засовывали, но боль, как ему казалось, была сильнее даже той, что при родах. И если бы не закрепленные вовремя ремнями ноги и не удерживающие талию руки молодого лекаря, он бы уполз от них вверх по кровати. Терпеть боль эрилион не пытался, ему это теперь даже в голову не приходило, и, наверное, весь этаж дворца слышал его и сочувствовал, но ничем помочь не мог. — Извините, ваше высочество, — вытаскивая железки, проговорил лекарь. — Ну нельзя вас обезболивать сейчас, магия ведь выгорит, и так вы ее вон сколько потратили. Потерпите еще, немного осталось. И он вновь склонился над широко разведенными ногами Гилора, принимаясь зашивать разрывы тонкими жилами животных. — Больше никог…да! — шипел эрилион, срываясь на крик, когда лекарь затягивал жилу узлом. — Не буду рож…ать! — Будете, будете, — кивал лекарь. — Вот отдохнете, боль позабудется, и все будет хорошо. Пойду его величество Тарлина позову, — продолжил он, убирая инструменты, подкладывая Гилору под ягодицы сложенную в несколько раз простыню и, наконец, сдвигая его ноги. — Поздравляю вас с рождением сына! Лекарь поклонился и вышел за дверь, оставляя уставшего Гилора отдыхать и привыкать к мысли, что теперь он — отец.