мир, который станет домом

И сами они, будто монстры, будто неживые вовсе, а жалкая пародия на что-то теплое и человеческое. Будто мало ударов со стороны, будто мало того, что ступни стерлись в кровь, будто мало того, что каждый шаг дается труднее — они держатся за руки, и для них это — спасение и противоядие от всего, что заставляет сердце так больно сжиматься. Леви плачет почти по-человечески, ощущая удары Тени, ощущая страх Роуга, ощущая призрачное напоминание боли. Она думает, что ничего хорошего не жди, что пошло бы оно все в тартары, но рука — такая обманчиво теплая — сжимает чуть крепче, а глаза — правда-правда, так похожие на чертову ярость — заставляют вспомнить все то, что должно идти дальше по сюжету всех тех книг, страницы которых исписаны черным. Роуг тонет во всем, что связано с миром и тенями, тонет ночью и днем, тонет вечером и когда спит, тонет когда целуется; тонет, когда тонуть уже негде. Тонет, не всплывая, как будто вся грязь — своя, ее и чужая — прилипла к нему и тянет на дно. Мир, построенных на обломках разрушенных зданий и осколках чьих-то историй и снов, становится ни то домом, ни то пристанищем, для двоих нечистых, грязно-лживых, искусственных.