Капли дождя на запястьях

Сколь­ко То­мас се­бя пом­нил, он всег­да лю­бил дождь. В детс­тве, ког­да с не­ба толь­ко на­чина­ли па­дать пер­вые кап­ли, он вы­бегал на лу­жай­ку по­зади до­ма и ска­кал по мок­рой тра­ве, ко­торая при­ят­но хо­лоди­ла но­ги. Пос­ле по­доб­ных прик­лю­чений у не­го поч­ти всег­да под­ска­кива­ла тем­пе­рату­ра, и мать раз за ра­зом от­чи­тыва­ла его за пре­неб­ре­жение сво­им здо­ровь­ем, но да­же это его не ос­та­нав­ли­вало. То­масу ка­залось, что ког­да идет дождь, слу­ча­ют­ся чу­деса. Или нет, да­же не так — чу­деса мо­гут слу­чить­ся, толь­ко ес­ли идет дождь. В шко­ле за свою лю­бовь к про­гул­кам под лив­нем То­маса проз­ва­ли без­на­деж­ным ро­ман­ти­ком, а сам он прос­то не по­нимал, с че­го вдруг лю­ди все ра­зом ре­шили, что ес­ли че­ловек пи­та­ет сла­бость к дож­дю, он все­неп­ре­мен­но дол­жен быть ро­ман­тичной на­турой, ибо он та­ковым не был — ему прос­то нра­вилось наб­лю­дать за тем, как на не­бе сгу­ща­ют­ся ту­чи, чувс­тво­вать, как воз­дух на­пол­ня­ет­ся за­пахом озо­на, смот­реть на то, как с об­ла­ков сры­ва­ют­ся дож­де­вые кап­ли, раз­би­ва­ясь о зем­лю. Ког­да То­мас пос­ту­пил в уни­вер­си­тет, он на­чал от­да­вать пред­почте­ние со­зер­ца­нию сти­хии из окон сво­ей квар­ти­ры, хо­тя все же иног­да, обыч­но ле­том, в пе­ри­од теп­лых дож­дей, он поз­во­лял се­бе прой­тись пеш­ком по пар­ку, со­вер­шенно не за­ботясь о на­личии под ру­кой зон­та. То­мас лю­бил наб­лю­дать за дож­де­выми кап­ля­ми на стек­ле. Од­на до­гоня­ет дру­гую, они сли­ва­ют­ся и вмес­те те­кут вниз. Дож­де­вые кап­ли на­поми­нали То­масу эмо­ции, ко­торые сту­чались в ок­на че­лове­чес­кой ду­ши. Дождь ос­тавлял на них раз­во­ды, ис­ка­жал ре­аль­ность — как са­мые силь­ные эмо­ции, от ко­торых те­ря­ешь рас­су­док. Но в то же вре­мя он воз­вра­щал крис­таль­ную проз­рачность ок­ну — дож­де­вые кап­ли уда­рялись в стек­ла и уми­рали, сры­ва­ясь вниз и за­бирая с со­бой чу­жие гре­хи. Иног­да То­мас ду­мал, что лю­бовь к дож­дю — все, что у не­го есть. Он не ув­ле­кал­ся фут­бо­лом или бас­кетбо­лом, у не­го не бы­ло дру­зей, ус­пе­ва­емость в уни­вер­си­тете — низ­кая. На­вер­ное, он и вправ­ду был без­на­деж­ным ро­ман­ти­ком. Или прос­то про­пащим че­лове­ком. Так слу­ча­ет­ся: со все­ми и ни с кем од­новре­мен­но. Боль­ше все­го То­мас, ра­зуме­ет­ся, лю­бил ле­то. В и­юне ме­сяце в его род­ном го­роде час­то шли дож­ди, и в этом го­ду он ча­ще обыч­но­го гу­лял в пар­ке не­дале­ко от до­ма. Ту­чи всег­да шли за ним сле­дом, буд­то прод­ле­вая лю­бимые мгно­вения. В та­кое вре­мя поч­ти каж­дый из встре­чен­ных То­масом лю­дей сжи­мал в ру­ке зонт — ра­зуме­ет­ся, кро­ме тех не­дотеп, что ока­зались не нас­толь­ко пре­дус­мотри­тель­ны­ми. В это вос­крес­ное ут­ро в пар­ке не бы­ло ни ду­ши. Дождь за­кон­чился сра­зу пос­ле то­го, как То­мас вы­шел на глав­ную ал­лею, — он да­же не ус­пел тол­ком про­мок­нуть. Вы­терев с ли­ца ред­кие кап­ли дож­дя, То­мас под­нял гла­за к не­бу, на ко­тором быс­тро рас­се­ива­лись об­ла­ка. Уже че­рез ми­нуту выг­ля­нуло сол­нце, и он зас­тыл на мес­те, раз­гля­дывая влаж­ную лис­тву де­ревь­ев, ко­торая поб­лески­вала зо­лотом. Его взгляд блуж­дал по пар­ку, по­ка не ос­та­новил­ся на од­ном де­реве, что воз­вы­шалось по­зади ска­мей­ки. В те­ни сто­ял нез­на­комый па­рень, прис­ло­нив­шись спи­ной к ши­роко­му ство­лу. Ру­ки — в кар­ма­нах тем­но-се­рых джин­сов, на го­лову на­кинут ка­пюшон меш­ко­ватой чер­ной коф­ты, скры­ва­ющий гла­за. То­мас да­же не сра­зу за­метил это­го па­рень­ка — нас­толь­ко неп­ри­мет­ным он был. Бук­валь­но сли­вал­ся с пей­за­жем. А по­том нез­на­комец под­нял го­лову, и То­мас встре­тил­ся взгля­дом с неп­ра­виль­но тем­ны­ми гла­зами. Парк за­топи­ло сол­нце, но в чу­жих гла­зах жи­ла тень — как та, в ко­торой скры­вал­ся сам нез­на­комец. То­мас так и не по­нял, за­чем вдруг по­шел в сто­рону ска­мей­ки. Она бы­ла пред­ска­зу­емо сы­рой, но То­мас и сам был не до кон­ца су­хим, по­это­му он прос­то сел на нее впо­лобо­рота, до неп­ри­личия от­кры­то раз­гля­дывая пар­нишку, ко­торый, в свою оче­редь, изу­чал его взгля­дом в от­вет. Бы­ло в его об­ра­зе что-то до бес­по­кой­ства стран­ное, но в то же вре­мя при­тяги­ва­ющее. Сле­ду­ющие па­ру ми­нут они мол­ча гла­зели друг на дру­га. Точ­нее, гла­зел То­мас — с бо­яз­ли­вым ин­те­ресом, нез­на­комец же прос­то ле­ниво смот­рел ку­да-то сквозь не­го — так, слов­но ему прос­то бы­ло не­чем за­нять­ся. А по­том под чу­жими но­гами за­шур­ша­ла тра­ва, и пар­нишка, из-под ка­пюшо­на ко­торо­го выг­ля­дыва­ли свет­лые во­лосы, раз­вернул­ся и по­шел даль­ше по пар­ку, дер­жась те­ни. То­мас про­водил его взгля­дом, вне­зап­но за­дав­шись воп­ро­сом, лю­бит ли этот мрач­но­ватый па­рень дождь, раз так ста­ратель­но из­бе­га­ет сол­нце. Ско­рее все­го, То­мас бы не за­пом­нил эту стран­ную встре­чу, ес­ли бы на сле­ду­ющий день он не встре­тил это­го пар­ня сно­ва на том же са­мом мес­те. Дождь на­чал лить еще ночью и не прек­ра­тил­ся да­же во вто­рой по­лови­не дня. От­си­дев все па­ры в уни­вер­си­тете, То­мас ша­гал в сто­рону сво­его до­ма, но так и не до­шел до не­го, свер­нув на пол­пу­ти в парк. Се­год­ня он чуть ли не впер­вые из­ме­нил сво­им при­выч­кам — сей­час его ру­ка креп­ко сжи­мала руч­ку зон­та, ку­пол ко­торо­го ощу­тимо пот­ря­хива­ло от по­рывов вет­ра. Дождь был нас­толь­ко силь­ным, что на ули­цах поч­ти не ос­та­лось про­хожих, да и са­мые стой­кие быс­тро про­бега­ли ми­мо, раз­брыз­ги­вая во­ду в глу­боких лу­жах. По­жалуй, ес­ли бы се­год­ня То­мас не ре­шил взять с со­бой зонт, он бы точ­но слег с вос­па­лени­ем лег­ких — дождь был на удив­ле­ние хо­лод­ным, нес­мотря на на­чало и­юня. Свер­нув в зна­комый парк, То­мас до­шел до ска­мей­ки, на ко­торой си­дел вче­ра, и плюх­нулся на нас­квозь про­мок­шее де­рево. Шта­ны мо­мен­таль­но про­пита­лись вла­гой, и То­мас не­воль­но вспом­нил расс­тро­ен­ное ли­цо ма­тери — та­кое, ка­ким оно всег­да бы­ло, ког­да он воз­вра­щал­ся до­мой про­мок­шим до нит­ки. Эх и от­чи­тала бы она его сей­час. Ли­вень пос­те­пен­но схо­дил на нет, и ког­да он стал лишь не­уве­рен­но нак­ра­пыва­ющим дож­ди­ком, То­мас сло­жил зонт и зап­ро­кинул го­лову, под­став­ляя ли­цо хо­лод­ным кап­лям. Прик­рыв гла­за, он стал вслу­шивать­ся в зву­ки ути­ха­юще­го дож­дя. — Те­бе нас­толь­ко нра­вит­ся мок­нуть? То­мас под­ско­чил на мес­те; зонт, ле­жав­ший на его ко­ленях, шлеп­нулся в лу­жу у ска­мей­ки. Об­ла­ка на не­бе поч­ти рас­се­ялись — мок­рую ас­фаль­ти­рован­ную до­рогу на глав­ной ал­лее пар­ка за­лива­ло сол­нце. Ка­жет­ся, он зад­ре­мал. То­мас обер­нулся и уви­дел вче­раш­не­го пар­ня: все та же чер­ная коф­та с на­кину­тым на го­лову ка­пюшо­ном, все те же тем­ные гла­за, вну­ша­ющие не­объ­яс­ни­мую тре­вогу. Да­же по­за бы­ла та­кой же — нез­на­комец сто­ял, прис­ло­нив­шись спи­ной к де­реву и за­сунув ру­ки в кар­ма­ны джин­сов. — Прос­ти? — спро­сил То­мас, ре­шив, что ему пос­лы­шалось. — Ра­но или поз­дно сва­лишь­ся с вос­па­лени­ем лег­ких, па­рень, — его воп­рос про­иг­но­риро­вали. — Из­ви­ни, но те­бе-то ка­кое де­ло? — То­мас оби­жен­но нах­му­рил­ся. Не­час­то ему нез­на­ком­цы за­меча­ния де­ла­ют по по­воду его чу­дако­ватых при­вычек. Ко­му ка­кая раз­ни­ца, чем стра­да­ют лю­ди вок­руг. Па­рень без­различ­но по­жал пле­чами и ус­та­вил­ся ку­да-то вдаль. — Я те­бя здесь час­то ви­жу, — вы­дал он. — Не мо­гу уло­вить ло­гики в тво­их от­ве­тах, — То­мас за­катил гла­за и от­вернул­ся. Ка­залось бы, на этом раз­го­вор дол­жен за­кон­чить­ся, но нез­на­комец за­чем-то обог­нул ска­мей­ку и сел ря­дом с То­масом. Тот не­довер­чи­во ус­та­вил­ся на не­го, наб­лю­дая за тем, как он по­силь­нее на­тяги­ва­ет на го­лову ка­пюшон. — У ме­ня, в от­ли­чие от те­бя, хо­тя бы зонт есть, — ехид­но от­ме­тил То­мас. — Он при те­бе впер­вые, ес­ли я не оши­ба­юсь. — Ты что, сле­дил за мной? — Так по­лучи­лось. То­мас сно­ва нах­му­рил­ся — в этот раз рас­те­рян­но — и нак­ло­нил­ся впе­ред, под­би­рая зонт, ми­нуту на­зад шлеп­нувший­ся в лу­жу. Стрях­нув с не­го во­ду, он по­ложил его ря­дом с со­бой на ска­мей­ку, про се­бя с му­чени­ем при­думы­вая, чем бы еще за­нять ру­ки. То­мас не­час­то бол­тал с нез­на­комы­ми ему людь­ми — это вы­зыва­ло ощу­тимый дис­комфорт. Он по­нятия не имел, как се­бя вес­ти. Мо­жет, прос­то встать и уй­ти? Са­мым стран­ным в этом па­рень­ке бы­ло то, что, с од­ной сто­роны, его при­сутс­твие ощу­щалось бо­лез­ненно ос­тро, но с дру­гой — не ощу­щалось во­об­ще. Слов­но То­мас сей­час был один. Эта двой­ствен­ность вы­зыва­ла внут­ри дис­ба­ланс. По­жалуй, дей­стви­тель­но сто­ит встать и уй­ти. — Ты прав­да так лю­бишь дождь? На То­маса впер­вые на все вре­мя пос­мотре­ли уди­витель­но пря­мо. Не сквозь — в са­мые гла­за. По спи­не про­бежал хо­лодок, и его не­воль­но пе­редер­ну­ло. — Да. А ты? — Мож­но и так ска­зать, — взгляд нез­на­ком­ца по­тус­кнел, и он от­вернул­ся. — А сол­нце? У ме­ня соз­да­лось впе­чат­ле­ние, что ты от не­го пря­чешь­ся, — у То­маса внут­ри за­шеве­лилось лю­бопытс­тво. — Не­нави­жу сол­нце, — чу­жие гу­бы дрог­ну­ли, слов­но их об­ла­датель не мог ре­шить — улыб­нуть­ся или нет. — Как те­бя зо­вут? Этот воп­рос был ожи­да­ем, но все рав­но уди­вил То­маса боль­ше, чем тот факт, что к не­му по­дошел нез­на­комый па­рень с целью за­вес­ти до­воль­но стран­но­ватый раз­го­вор. То, что им вдруг за­ин­те­ресо­вал­ся дру­гой че­ловек, вос­торга­ло и пу­гало од­новре­мен­но. — То­мас. Он по­вер­нулся к нез­на­ком­цу, ожи­дая, что тот пред­ста­вит­ся в от­вет, но он мол­чал. — Ждешь, что я то­же ска­жу свое имя? — спро­сили у То­маса спус­тя нес­коль­ко се­кунд. Тот за­мет­но сму­тил­ся, слов­но его пой­ма­ли за ка­ким-то пос­тыдным за­няти­ем. — Мо­жешь звать ме­ня Нь­ют. — Это клич­ка та­кая или сок­ра­щение от име­ни? — Мож­но и так ска­зать, — Нь­ют гля­нул на не­го. Этот Нь­ют яв­но не лю­бил от­ве­чать на воп­ро­сы. Но вот за­давать их — очень да­же. А еще То­масу вдруг за­хоте­лось сдер­нуть с не­го ка­пюшон. До­воль­но стран­ное и не­умес­тное же­лание. Нь­ют гля­нул на не­бо, ко­торое вновь за­тяну­ло ту­чами, и под­нялся со ска­мей­ки, пог­лубже за­совы­вая ру­ки в кар­ма­ны. — Уви­дим­ся, — бро­сил он. То­мас ото­ропе­ло ус­та­вил­ся ему вслед, да­же не ска­зав ни­чего на­пос­ле­док. Он пе­ревел взгляд на­верх, на низ­кие си­зые ту­чи, с ко­торых вот-вот гро­зились сор­вать­ся пер­вые дож­де­вые кап­ли. А по­том сно­ва пос­мотрел в про­тиво­полож­ный ко­нец ал­леи — ту­да, где скрыл­ся Нь­ют па­ру мгно­вений на­зад. Но Нь­юта уже не бы­ло. Слов­но он рас­та­ял в воз­ду­хе, как пред­рас­свет­ный ту­ман. На­вер­ное, То­мас дей­стви­тель­но за­был бы об этой стран­ной встре­че. На­вер­ное, на сле­ду­ющий день он бы ос­тался до­ма, ри­суя узо­ры на за­потев­шем от дож­дя стек­ле. На­вер­ное, он бы прос­то про­дол­жил жить так, как жил двад­цать лет до это­го. Но что-то внут­ри — неч­то воз­душное и бес­формен­ное, как об­ла­ка на не­бе — ре­шило за не­го ина­че. Прос­матри­вая пря­мо на хо­ду на те­лефо­не прог­ноз по­годы на бли­жай­шие па­ру не­дель, То­мас не без со­жале­ния от­ме­тил про се­бя, что на сле­ду­ющей не­деле бу­дет мно­го сол­нечных дней. Се­год­ня дож­дя то­же не ожи­далось — впро­чем, и на сол­нце иног­да сто­ит про­гулять­ся. То­мас за­метил Нь­юта еще из­да­лека — тот си­дел все на той же ска­мей­ке. Соз­да­валось впе­чат­ле­ние, что он ждал его. Или То­мас прос­то все се­бе при­думал. Он сел ря­дом, не про­из­но­ся ни сло­ва. А по­том сде­лал аб­со­лют­но глу­пую вещь, на ко­торую ни­ког­да в жиз­ни бы не ре­шил­ся — про­тянул ру­ку к Нь­юту и снял с его го­ловы ка­пюшон. Тот па­ру раз мор­гнул, гля­дя пе­ред со­бой, а пос­ле по­вер­нулся к То­масу с бес­край­ним не­пони­мани­ем в гла­зах. А сам То­мас ус­та­вил­ся на чу­жие зо­лотис­тые во­лосы, в ко­торых за­пута­лись лу­чи по­луден­но­го сол­нца. — Сол­нечная по­года те­бе идет боль­ше, чем пас­мурная, — ска­зал он, в сле­ду­ющую се­кун­ду осоз­нав, что, воз­можно, пе­рес­ту­пил гра­ницы, ко­торые пе­ресе­кать не сле­дова­ло. Ли­цо Нь­юта ни­как не из­ме­нилось, лишь слег­ка дрог­ну­ли угол­ки губ — точ­но так же, как вче­ра. Он от­вернул­ся и на­дел ка­пюшон об­ратно, пря­ча под ним сол­нце сво­их во­лос. Они поч­ти ни о чем не го­вори­ли: ни се­год­ня, ни на сле­ду­ющий день, ни по­том. Прос­то си­дели ря­дом, наб­лю­дая на людь­ми, про­гули­ва­ющи­мися по пар­ку, иног­да ро­няли ни­чего не зна­чащие фра­зы. С каж­дым днем То­маса все боль­ше жгло из­нутри же­лани­ем уз­нать дру­гого че­лове­ка бли­же. Нь­ют, ко­торый пер­вый шаг­нул в его сто­рону, го­ворил ма­ло, про­пус­кал воп­ро­сы ми­мо ушей, по­рой рас­суждал о со­вер­шенно стран­ных ве­щах, ко­торые То­мас сов­сем не по­нимал. А еще он ред­ко смот­рел в гла­за — пря­мо, от­кры­то. Но в эти мо­мен­ты То­масу ка­залось, что чу­жой взгляд вы­тес­ня­ет из его те­ла ду­шу, стре­мясь за­пол­нить со­бой все внут­ри не­го. Иног­да Нь­юта в пар­ке не бы­ло. В та­кие дни шел силь­ный дождь, уно­ся по­тока­ми во­ды и листья, и мел­кие ве­точ­ки, и чу­жие сле­зы, и смя­тение в ду­ше То­маса. Каж­дый раз он вспо­минал сло­ва Нь­юта о том, что тот лю­бит дождь, и, приз­нать­ся, То­масу всег­да втай­не хо­телось про­гулять­ся с ним под од­ним зон­том. Но та­кого слу­чая не пред­став­ля­лось. Без­дну внут­ри все так же бы­ло не с кем раз­де­лить. А по­рой Нь­ют по­яв­лялся не­ожи­дан­но — так, что То­мас от лег­ко­го ис­пу­га те­рял ори­ен­та­цию в прос­транс­тве, иног­да — мол­ча ухо­дил, ис­че­зал, сто­ило на мгно­вение от­вернуть­ся. Че­рез не­делю То­мас при­вык да­же к этим чу­жим при­чудам и поч­ти не удив­лялся, ког­да нез­ри­мое ощу­щение при­сутс­твия дру­гого че­лове­ка про­пада­ло, уте­кало, слов­но во­да сквозь паль­цы. То­мас ни­ког­да не при­вязы­вал­ся к ко­му-то, ко­го сов­сем не знал. То­мас ни­ког­да ни к ко­му не при­вязы­вал­ся. При­вязан­ности — они как дождь: па­да­ют на твою го­лову ред­ки­ми кап­ля­ми, а пос­ле об­ру­шива­ют­ся сте­ной лив­ня, смы­вая и твою ре­шимость не пов­то­рять прош­лых оши­бок, и убеж­де­ния, ко­торым ты был ве­рен, да и те­бя са­мого в при­дачу. А по­том дождь за­кан­чи­ва­ет­ся, ос­тавляя те­бя прод­рогшим и рас­те­рян­ным, с ко­лющим ощу­щени­ем от­сутс­твия че­го-то важ­но­го внут­ри. И ког­да То­мас осоз­нал, что ему нуж­ны эти ми­молет­ные мол­ча­ливые встре­чи, дождь на­чал­ся уже не за ок­ном, а в ду­ше. Слиш­ком си­лен был страх, что в один день Нь­ют ис­чезнет и уже боль­ше не по­явит­ся. Все лю­ди ухо­дят. Уй­дет и Нь­ют — обя­затель­но за нес­коль­ко мгно­вений до то­го, как нач­нется дождь. — Мож­но воп­рос? — спро­сил То­мас од­ним ве­чером. Нь­ют кив­нул и пос­мотрел на не­го. — Сколь­ко те­бе лет? Где ты жи­вешь? У те­бя есть друзья? Ты учишь­ся где-ни­будь? — То­мас вдруг по­давил­ся воп­ро­сами, ко­торые не ре­шал­ся за­дать все эти дни. — Ты ска­зал «воп­рос», а не «воп­ро­сы». Те­бя нас­толь­ко ин­те­ресу­ют по­доб­ные фак­ты? — Нь­ют скло­нил го­лову; прядь свет­лых во­лосы выс­коль­зну­ла из-под ка­пюшо­на. — Обыч­но нет, — приз­нался он. — Я не мо­гу те­бе ска­зать, прос­ти. Мел­кий дождь в ду­ше пе­рерос в нас­то­ящий ли­вень. — Тог­да хо­тя бы ска­жи, за­чем во­об­ще за­гово­рил со мной в тот день, — То­мас хо­тел бы­ло про­тянуть ру­ку к чу­жому ли­цу, но одер­нул се­бя поч­ти сра­зу же. Нь­ют ни­ког­да не от­ве­чал мгно­вен­но — всег­да ка­залось, что он тща­тель­но об­ду­мыва­ет каж­дый свой от­вет, но в этот раз он не по­мед­лил ни на се­кун­ду. — По­тому что я еще ни ра­зу не встре­чал че­лове­ка, ко­торый лю­бил бы дождь так же силь­но, как ты. То­мас ни­ког­да не влюб­лялся в ко­го-то, ко­го сов­сем не знал. То­мас ни­ког­да ни в ко­го не влюб­лялся. Лю­бовь — она как дождь: хо­лод­ны­ми кап­ля­ми це­лу­ет твое ли­цо, а пос­ле сры­ва­ет­ся вниз и жа­лит ко­жу на за­пясть­ях. И То­мас осоз­нал, что роб­кая при­вязан­ность ста­ла чем-то мно­го боль­шим, ког­да его ру­ки в ты­сяч­ный раз по­тяну­лись к чу­жому ли­цу, но в этот раз не ос­та­нови­лись на пол­пу­ти, а кос­ну­лись ще­ки. Взгляд Нь­юта был бе­зучас­тен, но пе­реме­нил­ся все­го за до­лю се­кун­ды — ког­да он прид­ви­нул­ся бли­же, об­хва­тил ла­донью его за­тылок и по­цело­вал. Гу­бы Нь­юта бы­ли ко­люче-хо­лод­ны­ми — пря­мо как дождь в ду­ше То­маса, что не прек­ра­щал­ся ни на се­кун­ду все это вре­мя. Хо­лод­ны­ми бы­ли и его паль­цы, что про­чер­ти­ли до­рож­ку от ску­лы То­маса до са­мого под­бо­род­ка, буд­то кап­ля дож­дя. И пусть лю­бовь ле­дяны­ми кап­ля­ми дож­дя на­рису­ет шра­мы на его за­пясть­ях. Ког­да То­мас отс­тра­нил­ся, он це­лую ма­лень­кую веч­ность всмат­ри­вал­ся в гла­за Нь­юта. Слов­но бо­ял­ся, что боль­ше уже не смо­жет за­пол­нить се­бя чу­жим взгля­дом. Гу­бы Нь­юта дрог­ну­ли — так же, как и всег­да, — но в этот раз пла­мя све­чи, пот­ре­вожен­ное сквоз­ня­ком, раз­го­релось еще яр­че. И То­мас впер­вые уви­дел улыб­ку Нь­юта. — Ты знал, что дождь вез­де раз­ный? — спро­сили у не­го. То­мас рас­те­рял­ся, а по­том то­же улыб­нулся: Нь­ют ни­ког­да не пе­рес­та­нет го­ворить стран­ные и, ка­залось бы, не­умес­тные ве­щи. Но та­кие ли уж не­умес­тные? — Дождь вез­де оди­нако­вый, — от­ве­тил он. — Ты дол­жен лю­бить толь­ко тот дождь, что идет здесь, — Нь­ют прос­лу­шал его от­вет. Он снял ка­пюшон и пос­мотрел на не­бо, а То­мас, в свою оче­редь, взгля­дом уто­нул в его зо­лотис­тых во­лосах. В та­кие мо­мен­ты он лю­бил сол­нечную по­году боль­ше пас­мурной. А по­том Нь­ют ис­чез. Сле­ду­ющие нес­коль­ко дней дождь лил так силь­но, что да­же То­масу бы­ло страш­но вы­ходить на ули­цу, но он все рав­но вы­ходил. Вы­ходил и про­мокал до нит­ки, бе­зус­пешно пы­та­ясь отыс­кать Нь­юта на те­нис­тых ал­ле­ях пар­ка. Еще че­рез па­ру дней То­мас пе­рес­тал вы­ходить на ули­цу. В но­вос­тях пе­реда­вали о по­высив­шемся уров­не во­ды в ре­ке, за­топ­ленных до­рогах, но он не ус­лы­шал ни­чего из это­го, по­тому что ок­но в его ком­на­те бы­ло от­кры­то на­рас­пашку. То­мас си­дел на по­докон­ни­ке и ло­вил ру­ками кап­ли дож­дя, ко­торые сте­кали вниз по его ла­доням, за­дер­жи­вались на за­пясть­ях, а пос­ле рыв­ка­ми сры­вались вниз, ус­трем­ля­ясь к сги­бу лок­тя. Слов­но хо­тели вон­зить­ся иг­лой и на­пол­нить его кровь вос­по­мина­ни­ями о по­терян­ных мгно­вени­ях. То­мас ни­ког­да ни к ко­му не при­вязы­вал­ся. То­мас ни­ког­да ни в ко­го не влюб­лялся. Но по­том на­чал­ся дождь и смыл каж­дое из этих «ни­ког­да», вы­сечен­ные точ­но под сер­дцем. И те­перь там не бы­ло ни­чего, кро­ме приз­рачных ка­саний чу­жих хо­лод­ных паль­цев, ко­торые рас­тво­рялись все в том же дож­де. То­мас зак­рыл ок­но, а пос­ле дол­го смот­рел на ули­цу — до тех пор, по­ка гла­за не зас­ле­зились. Чем боль­ше по­тело стек­ло от его ды­хания, тем в боль­шее смя­тение пог­ру­жалась ду­ша. Нь­ют про­падал и по­яв­лялся, ког­да хо­тел. Нь­ют го­ворил ему, что он не встре­чал лю­дей, ко­торые лю­били бы дождь силь­нее, чем он. Нь­ют улыб­нулся ему, пе­рес­тав пря­тать от не­го свое сол­нце. Нь­ют поп­ро­сил его лю­бить толь­ко тот дождь, что идет здесь. И он бы не ис­чез. Он… Внут­ри То­маса что-то над­ло­милось, и его за­топи­ло та­ким не­веро­ят­ным теп­лом, что, на­вер­ное, он бы точ­но зах­лебнул­ся и по­шел ко дну, ес­ли бы уже не уто­нул за­дол­го до это­го. Дождь на ули­це за­кон­чился. То­мас про­тянул ру­ку к за­потев­ше­му стек­лу и на­чал вы­водить на нем сло­ва, че­рез ко­торые прог­ля­дыва­ла ра­дуга, про­чер­тившая се­рый не­бос­клон — слиш­ком яр­кая, что­бы быть нас­то­ящей. По ок­ну мед­ленно сте­кали кап­ли, стал­ки­ва­ясь друг с дру­гом. Мир рас­пался на час­ти, а пос­ле соб­рался во­еди­но, слов­но ша­рик рту­ти, — в тот са­мый мо­мент, ког­да чьи-то ко­люче-хо­лод­ные ру­ки об­ня­ли То­маса со спи­ны. Он с за­мира­ющим сер­дцем смот­рел на то, как к за­потев­ше­му стек­лу тя­нет­ся блед­ная ла­донь и паль­ца­ми вы­водит от­ветные сло­ва под те­ми, что на­писал он сам нес­коль­ки­ми мгно­вени­ями ра­нее. То­мас всег­да лю­бил дождь. А дождь лю­бил его в от­вет. «I love you». «Me too».