love the hater

Большую часть своей жизни Пиперс считал, что физическое состояние его тела имеет в рамках его деятельности крайне второстепенное значение. Он ничем не болеет, соблюдает режим, нормально питается, не пьёт слишком много кофе, наркотики только по самым большим праздникам (и то не больше пары стаканов) — и слава Брогу. Для того, чтобы командовать армией, прислуживать Хейтеру и носить шлем (не вполне удобный, впрочем, и далеко не невесомый) этого хватало. Точнее, этого хватало до того, как в его и его лорда жизни появилась та безумная парочка — Вондер и Сильвия. Поначалу Пиперс не воспринимал их всерьёз, ведь Хейтер имел достаточно сил, чтобы уничтожить их обоих (и был уверен, что вскоре тот так и сделает), но это было ошибкой. Лорд не желал довольствоваться их смертью — он хотел видеть ужас в их глазах, их полную капитуляцию, а после того, как он в первый раз упустил их, это стало не так уж просто. Поэтому, оставаясь верным своему идиотизму, к которому Пиперс успел притерпеться, он продолжил подпускать к себе этих двоих на опасное расстояние. Хейтер, разумеется, считал своим главным врагом Вондера — несчастного гиперактивного зверька, у которого не хватало ума не вызывать раздражение Лорда, но у главнокомандующего было другое мнение. Зборнак не была столь глупа, она была сильнее — и гораздо, гораздо опаснее. Наручники и решётки не держали её, ищейки не могли противостоять ей, с каждой поимкой она знала корабль-череп всё лучше и лучше, и только вопросом времени и её прихоти было, когда она сможет разрушить все, что они с Хейтером с таким трудом создали. А ещё она могла представлять опасность для Лорда лично. Пиперсу становилось страшно, когда он видел Сильвию рядом с Хейтером. С каждым из своих врагов его Лорд обычно был настороже, готовый в любую секунду обратить того в пепел, и Пиперс знал, Пиперс верил, что в схватке с любым из известных злодеев тот сумеет постоять за себя — но Сильвия и Вондер были исключениями, рядом с ними ослабевала его бдительность, его защита, и если Вондер вряд ли использовал бы это для чего-то большего, чем невинные шуточки, то зборнак могла в любой момент выкинуть какую-нибудь подлость. В этом было что-то от навязчивой идеи, позже признавал Пиперс, но та появилась вовсе не на пустом месте. Очнувшись не один раз в лазарете с сотрясением мозга и мучительным осознанием того, что подвёл своего Лорда, не сумев справиться с Сильвией, он испытывал ужас и вину, которые почти не убывали со временем — а вдруг в его отсутствие случилось бы худшее? Он сжимал кулаки — устанавливал дополнительные камеры наблюдения на корабле, ввёл в программу обязательной подготовки солдат специальный курс противодействия зборнакам, сам стал носить с собой больше оружия — но все это было бесполезно, все продолжало повторяться, Вондер становился все фамильярнее, а в улыбке Сильвии появлялось всё больше презрения, и тогда Пиперс понял, что должен сделать всё сам. Он не мог уничтожить её самостоятельно, разочаровав при этом Хейтера — не мог с ним так поступить — но мог сделать все возможное, чтобы защитить его. Он мог быть его личным телохранителем. Пиперс и сам осознавал, как смешно это звучит, безрадостно хихикая в резиновую подкладку шлема. Личный телохранитель. Для Хейтера. Безумие. Как может он, едва достающий ему до колена, да ещё и не обладающий никакими сверхъестественными силами, справиться с функцией его защиты лучше него самого? И что самое паршивое, он никому не мог этого доверить — кто ещё согласится торчать рядом их психически нестабильным повелителем большую часть суток? Хейтер растерял большую часть личной прислуги ещё давным-давно — ищейки, которых Пиперс приставлял к Хейтеру, дезертировали со столь поражающей регулярностью, что тому в конце концов пришлось прислуживать Лорду самому. Командующий пристрелил бы любого, кто сказал бы, что это ставит его в унизительное положение, но факт нельзя было отрицать — это было тяжёлой и неблагодарной работой, поглощающей силы и время, которые он мог бы потратить на исполнение своих прямых обязанностей. Променял ли бы Пиперс минуты ночного бдения у кровати своего лорда на составление планов захвата галактики, Пиперс не знал — он старался об этом не думать. Но что ему было точно понятно, так это то, что он никогда не оставит своего повелителя беззащитным. А это значило, что единственный выход — взять всё в свои руки. И тогда Пиперс начал регулярно появляться в тренажёрном зале. Ищейки только посмеивались за его спиной, замолкая, стоило ему на них взглянуть — подвернуться под бластер не славящегося терпимостью командующего-истерика никому не улыбалось. Смешки, тем не менее, через определённое время стихли — Пиперс, как и всегда, подошёл к делу основательно, тщательно выстроив свою программу, и результаты медленно, но верно начали проявляться. Командующий потихоньку начал становиться не хуже среднего ищейки в рукопашной схватке, а затем — спасибо его целеустремлённости — и лучше. Каждый раз, избивая куклу — выглядящую, разумеется, как Вондер — он думал о морде Сильвии, как он короткими и сильными ударами разбивает её в кровь. Тренер по боксу называл его самым усердным учеником из тех, что он видел за последние десять лет, и Пиперс делал всё, чтобы это оставалось правдой — ради своего Лорда. И это работало — Сильвия перестала быть для него непобедимой противницей. То тут, то здесь, по чуть-чуть, он стал почти, а то и полностью сравниваться с ней, когда она принималась за него — свою любимую боксёрскую грушу. Пиперс начал видеть в её глазах сначала удивление, а потом и определённую долю уважения, и это будило в нём гордость и приносило уверенность в себе. Быть сильным и умелым бойцом было замечательно, и сам ищейка ничуть не жалел о невероятном количестве времени, потраченном на то, чтобы им стать. А в его отношениях с лордом внешне так ничего и не поменялось. Возможно, тот заметил, что Пиперс стал сильнее, а может, и нет — кто знает? Они не стали проводить вместе больше времени, даже меньше — Пиперсу нужно было заниматься, а всё остальное время он и так был рядом с ним. Но кое-что всё же изменилось, и этим чем-то было отношение ищейки. В его чувственных фантазиях Хейтер появился уже после того, как Пиперс поклялся его защищать, но даже сам командующий бы не смог сказать, когда именно. Мастурбировал командующий нечасто, к порнографии интереса не питал; его сексуальная жизнь с момента знакомства с Лордом давно ограничивалась несколькими почти случайными контактами с ищейками и редкими фантазиями, приходящими к нему на границе сна и бодрствования, в которых не было никаких опознаваемых действующих лиц — лишь ничем не примечательные мужчины и изредка женщины. Когда именно его призрачные любовники стали излучать явственный зелёный свет — он не знал; знал лишь, что однажды пробирающий до костей знакомый голос также знакомым, но столь редким в этих устах тоном произнёсший «Командующий Пиперс... Я так полагаю, вы понимаете, что за этот унизительный, позорный провал вы должны понести наказание?» заставил его очнуться мокрым, тяжело дышащим и возбуждённым. В тот момент одно из самых странных в его жизни желаний перестало быть для него тайной. Влечение Пиперса было нелогичным, и он сам это прекрасно осознавал — ему случалось видеть лорда обнажённым, и он знал, что у того просто не было ничего, что было бы предназначено для секса — сплошные кости да сиротливо висящее внутри грудной клетки сердце. Даже познаний в этой области у Хейтера было ровно никаких — было время, когда они только-только притирались друг к другу, и Пиперс, стремясь разрядить обстановку, не упускал случая ввернуть в разговор пошлую шуточку. Ищейки-часовые фыркали и прыскали со смеху, но взгляд Хейтера оставался непонимающим, сколько бы Пиперс ни пытался объяснить ему, что именно он имел ввиду, не скатившись в совершенную непристойность. В конце концов он бросил бессмысленные попытки, рассудив, что не стоит надоедать своему лорду предметом, в котором тот совершенно не разбирается и который его ничуть не интересует; в дальнейшем эта тема так ни разу и не всплыла (что было неудивительно, учитывая безнадёжно нулевые успехи Хейтера в области романтики). Сейчас же Пиперсу только и оставалось, что смириться, что он без лишних раздумий и переживаний и сделал. В их с Лордом отношениях и без того было немало несправедливости, и ещё одна её порция не сделала их существенно более невыносимыми. Он продолжал подавать ему по утрам блинчики с джемом и апельсиновый сок, пытаться докладывать ему о своих успехах и информировать о планах (чему Хейтер пассивно сопротивлялся), и играть вместе с ним в видеоигры, время от времени забывая поддаваться. Пыточная будила в нем смутное чувство соблазна, но он ни разу не позволил себе остаться в ней дольше, чем нужно было. Замечая в своём поведении какие-либо признаки, указывающие на что-то большее, чем платоническая привязанность, он усилием воли их подавлял, а в редкие моменты, когда он знал, что не сумеет — брал перерыв, и это работало. Пиперс считал, что со своими порывами по отношению к Хейтеру он прекрасно справляется, не давая им встать ни между ними двумя, ни на пути к мировому господству. Однако в необдуманное решение это все же вылилось — и оно было связано с Сильвией. Сильвия была второй переменной в этом уравнении, и далеко не менее значимой, чем сам Хейтер. Покуда они были по разные стороны баррикад, он продолжал испытывать раздражение и отвращение по отношению к ней, пусть в качестве союзницы она и бывала незаменимой — сильная, здравомыслящая и решительная. Пиперс допускал, что если бы они оказались союзниками с самого начала, они бы, несмотря на взаимную личную антипатию, могли бы поладить и даже сработаться — но к счастью, этого не произошло, и в большинстве случаев им не приходилось не мириться с присутствием друг друга по собственной воле — едва «их идиоты» оказывались в безопасности, зачастую — плотно занятые друг другом, они переставали стесняться в выражениях и нередко заканчивали дракой, в которой, чем командующий был горд, они теперь были совершенно на равных. О зборнаке как об потенциальном источнике опасности теперь можно было волноваться гораздо меньше — теперь он был способен её остановить. Но как бы ни хотел Пиперс не смешивать проблему Хейтера проблемой Сильвии, это уже вряд ли было возможно. С тем, какое сильное влияние тот и другая имели на его жизнь, в том числе и совместно, их уже нельзя было до конца разделить: Хейтер и Сильвия были словно два конца одной и той же палки, сломать которую у Пиперса не было ни сил, ни умения. Все злобные силы, все коварные женщины, от которых он должен был его защитить, словно бы слились в её лице, и это лицо приобрело индивидуальность, превзойдя собой их всех, и поэтому однажды, оставшись со зборнаком наедине, вместо того, чтобы вмазать по наглой морде в ответ на довольно грубую насмешку, он схватил её за упряжь, притянул к себе и поцеловал. «Я хочу твои пики», — сказал он, прислонившись полуприкрытым веком к её переносице и всем сердцем надеясь, что она поймёт. Сильвия растерялась. Совсем недолго, несколько мгновений она выглядела как кто-то, кто совершенно не готов ответить на подобный запрос; она оглянулась, разыскивая глазами Вондера, и только когда того не обнаружилось, её губы растянулись ухмылкой, а ноги Пиперса вдруг оторвались от земли. «Я тоже хочу твои пики, командующий», — сказала она, без особого труда держа его как ребёнка — под мышки, в воздухе — и поцеловала в ответ. Она знала об этом древнем виде страстных отношений, основанных на ненависти, и более того, сама была готова вступить в них. Пиперс сам не знал, на что он рассчитывал, но теперь дороги назад уже не было. Они не стали надолго откладывать то, что логически следовало из их взаимных черных чувств; в ту же ночь, надёжно укрывшись от «идиотов», они занялись грубоватым, злобным и буйным сексом, наплевав на все приличия, на выполнении которых Пиперс, да и Сильвия наверняка тоже, безапелляционно настояли бы, будь это обычная любовная связь. Они оба плохо знали ритуалы, которые должны были сопровождать кисмесис, да и «встречались» они друг с другом уже достаточно долго — потому любые сомнения, возникшие у них сразу же после признания, были отметены. Сильная и выносливая по своей природе зборнак и Пиперс в своей тогдашней прекрасной физической форме, оба прожившие без секса целую вечность, продержались до самого местного утра, после чего, приятно истощённые, вместе встретили рассвет и, обменявшись прощальными колкостями, разошлись в разные стороны — туда, где их, предположительно, должны были ждать лучший друг и безответная любовь. Эта ночь не была единственной, равно как и не стала одной из огромного множества — они спали в лучшем случае раз в месяц. Пиперс никогда не считал Сильвию слишком проницательной, но та, похоже, что-то поняла: однажды она спросила его, в кого же он так сильно влюблён? Он отрезал, сказав, что все это чушь, но та, фыркнув, лишь заявила, что он не из тех парней, что трахаются с кем-то просто потому, что его ненавидят. Он ответил лишь тем, что с насмешкой заявил: «Можно подумать, уж ты-то настоящая троллина», — но самому ему пришлось признать, что она, несомненно, права: Хейтер и только Хейтер был причиной всего, что произошло. И всё же командующий не собирался ничего менять. Всё, что могло быть сделано, он уже сделал.

***

Доминатор встряхнула и поставила с ног на голову всё, что было в жизни Пиперса. Их первая встреча произошла так быстро, что, наверное, только самому командующему удалось в некоторой мере оценить угрозу, которую она — тогда ищейка ещё говорил «он» — представляла. Хейтер был зол и хотел драться, проклятая парочка и его армия пребывали в наивном отрицании, но он увидел чудовищную силу, какой-то совершенно новый вид противника, который мог разрушить всё, что они с Хейтером построили, одним движением пальца — и он мало чем мог этому помешать. Кроме того, будучи весьма серьёзным противником сама по себе, она умудрилась невольно больно ударить по обеим его слабым точкам — Хейтеру и Сильвии. Когда он впервые увидел истинное обличие Доминатора, он был ошеломлён, но при этом уже на висцеральном уровне знал, каким именно образом она была опасна для его лорда. Женщина. И притом красивая. Ничего хорошего от этого нельзя было ждать. Может, Пиперс и думал, что влюблённость Хейтера вызовет у него совершенно иную реакцию, но он принял неизбежное как по нотам: за месяц он аккуратно прошёл стадии отрицания («Да ну, всего лишь минутное увлечение, как и все остальные»), гнева («Он что, сошёл с ума? Как он вообще может думать о свадьбе вместо завоевания галактики?»), торга («Давайте мы сокрушим её силы, а она достанется Вам в качестве трофея? Давайте мы просто не будем мешать друг другу? Давайте я уволюсь, а Вы будете завоёвывать галактику или Доминатора, если вам так уж угодно, в одиночку?»), подавленности и наконец смирения и новой клятвы — он не будет бороться с Хейтером — он поддержит его, что бы ни случилось — но его жизнь и его настоящую, стоящую мечту он защитит любой ценой. И Пиперс принялся за работу с удвоенной силой. Удары Сильвии начали становиться болезненнее, но при этом реже — первое от того, что у Пиперса перестало хватать времени на то, чтобы поддерживать себя в форме, а второе — потому что Сильвия стала осознавать, что в этой битве они союзники. Их внимание переключилось на другой объект ненависти — но платонической на этот раз, как Пиперс предпочитал это называть: эта вражда имела своей целью уничтожение, а не удовольствие или перенаправление подавленных желаний, если уж на то пошло. В конце концов он втайне от своего лорда разработал план, в который в самый последний момент включил и Сильвию, который должен был помочь ему уничтожить силы Доминатора. Он был практически уверен, что сумеет заморозить её корабль — а после этого победить её не составит труда. Но когда план провалился, и он по собственной вине удвоил силы Доминатора, заодно узнав её планы об уничтожении галактики, Пиперс окончательно осознал, что та из себя представляет. Доминатор была психопаткой, нравственной уродкой, каких свет ещё не видывал — и его ненависть была такой же холодной и пустой, как и её душа. В тот же день в его голове завёлся страх — не тот страх, что он испытывал прежде, видя её мощь, то, как она без труда уничтожает планету за планетой, растирает в пепел злодея за злодеем — а морозный, удушающий ужас и с примесью вины, который заставлял его просыпаться оцепеневшим, с трясущимися пальцами в тот момент, когда его наручные часы показывали «1:63 AM». Однако паралич не владел им долго; он утешал Хейтера, который выл от горя по ночам, говорил с ним, как с маленьким ребёнком; он подавал ему какао и тосты с арахисовым маслом по утрам, а сквозь шум в его голове начал прорисовываться новый план. План требовал помощи других захватчиков, и командующий немедленно, едва обозначились очертания замысла, связался со всеми армиями, с которыми он знал, как связаться. Как и ожидалось, он встретил сопротивление идее объединить силы — в конце концов, вражда была у них всех в крови — но не настолько значительное, чтобы с помощью некоторых дипломатических уловок его не удалось преодолеть. В необходимости того, что он собирался предпринять, сложнее было убедить Хейтера — с учётом того, чтобы не раскрывать весь план. У Пиперса не было причин посвящать Лорда в подробности операции, которую он затеял, равно как и кого-либо из союзников — пусть в отношении первого он и испытывал чувство вины: никогда он ещё не скрывал от своего лорда чего-то столь важного, и единственным утешением была мысль, что это — для его же блага. Для всех — и для Хейтера тоже — это должно было быть просто атакой в составе объединённых сил, и ничем более. Но у ищейки было ещё кое-что на уме. Сэндвич, Зуб Мудрости, остатки Кулачков, Мак-Гаффин, Куб… — Пиперс пересчитывал тех, кого он убедил помочь, двигал фигуры на трёхмерной карте предполагаемого пространства битвы, и чувствовал временами надежду: с подобной боевой мощью у них был шанс победить даже если не сработает «трюк». У Пиперса, как ему казалось, были если не все, то порядочное количество оснований для оптимизма. Силы союзников начали подтягиваться к месту встречи, они сами прибыли туда, и ему казалось, что все они были серьёзно настроены на победу. Но случилось иначе. Доминатор нанесла удар объединённой армии первой, задолго даже до того, как Пиперс успел до конца проработать план — в общих чертах напоминающий предыдущий и сосредоточенный на ударе во второе уязвимое место корабля — суперкомпьютер, приводящий его в движение. Пиперс полагал, что, если вывести из строя это сложнейшее устройство, Доминатор лишится всей своей силы — судя по проведённым его учёными исследованиям (а также независимым мнениям экспертов со всей Галактики) она не обладала магией, которая позволила бы ей управлять лавой так, как она это делала. Оставалась электроника, а уж с этим Пиперс был хорошо знаком. Достать в этой галактике запчасти для бортового компьютера корабля вроде того, какой был у Доминатора, представлялось ему невозможным: ни одна из известных ему цивилизаций, включая уже погибшие, не обладала подобными технологиями — а сама галактика была исследована различными путешественниками вдоль и поперёк уже тысячу лет как. К межгалактическим путешествиям местные не были привычны: Пиперс не слышал ни об одном исследователе, которому бы удалось вернуться обратно не с пустыми руками. Если бы им удалось отвлечь внимание Доминатора на сражение, а самим пробраться на корабль и повредить хотя бы часть модулей… Но противница отказалась подчиняться его плану. Доминатор вынырнула рядом с наполовину укомплектованной армией, предварительно уничтожив ближайшее к месту их диспозиции солнце. Из наступившей кромешной темноты огромная армия ботов атаковала корабли, со всех сторон, словно Доминатор была везде — пространство боя быстро превратилось в кошмар, полный огненных и ледяных вспышек и криков через рацию. В наступившем хаосе Пиперс потерял Хейтера; никакой чёткой картины боя получить не удавалось. Саму Доминатора вроде видели на корабле Сэндвича. Понимая, что это, вероятно, их последняя битва, Пиперс решился на отчаянный шаг — собрав едва ли больше половины предназначенной для этой операции оперативной группы, он бросил на произвол судьбы своих солдат, союзников, самого Хейтера — все они станут приманкой для ботов, пушечным мясом — и на группе катеров с выключенными огнями они отправились на корабль Доминатора. До места назначения из пяти их добралось трое, включая самого Пиперса — остальных то ли поймали боты, то ли подстрелили свои — в каше было не разобрать. Но он надеялся, что этого будет достаточно. На возню с вирусами у них не было времени — да и надеяться на то, что передовое программное обеспечение сумеет обойти кто-то из местных хакеров, не было никакой надежды — поэтому они решили обойтись электромагнитными бомбами, устройствами размером с наплечный рюкзак, каждый из которых они должны были отнести к местам наиболее вероятного расположения модулей суперкомпьютера. Бомбы надёжно вырубали любое электронное устройство в радиусе нескольких сотен метров, а это значило, что нескольких таких должно было хватить. И хотя теперь их было в их распоряжении всего четыре из десятка, что значило, что у них не получится оставить без управления весь корабль, если операция пройдёт успешно, Доминатор получит значительный урон, и тогда, возможно, союзники, которым посчастливилось не добраться до места встречи вовремя, смогут добить её. Может, даже лорд Хейтер... Пиперс отмёл эту мысль. Согласно желанию его лорда или против него, он должен его спасти. Пиперс взял две бомбы, другие двое — по одной, на первом же перекрёстке они разошлись. На корабле было пустынно; двух встретившихся ботов Пиперсу удалось избежать. Первую бомбу он установил и поставил на таймер минут через десять рядом со складом с неактивными ботами. Затем он поднялся и пошёл дальше. Крадучись, он провёл ещё несколько минут в поисках места для второй бомбы, как вдруг… — Флёртун мелкий!!! — проревел кто-то ему в ухо, и его дёрнуло вверх и вбок; его руки и ноги оказались крепко скованы горячим камнем. Доминатор скосила на него яростный взгляд сквозь решётку шлема. — Это же командующий Красноглазик! — леди недобро, с широко раскрытыми глазами хихикнула, — Может, твой лорд и успел от меня спрятаться, но без тебя-то он точно ничего мне не сделает, жалкий он идиот. Пиперс хотел огрызнуться, но промолчал. То, что Хейтер по крайней мере не мёртв, было хорошей новостью. — В камеру его, — Доминатор отшвырнула Пиперса, словно тряпку, в сторону; его поймали на лету за шкирку. Ищейка попытался вывернуться, но бот схватил его только крепче, и помчался, металлически лязгая, прочь. Пиперс считал повороты и пытался разглядеть коридоры, но они проносились слишком быстро; к тому моменту, как его швырнули в камеру, он был почти уверен, что где-то сбился. Прутья камеры выросли за его спиной, и бот угрохотал прочь. Пиперс медленно поднялся. Ему, бывало, приходилось сталкиваться с камерами, не предназначенными для содержания существ его размеров, но это явно был не тот случай. Глаз командующего не пролез бы сквозь толстые прутья, а сами они были крепкими, каменными и горячими. Он осмотрелся и увидел за пределами своей клетки несколько других пленников. Окликнул их, и ему с надеждой в голосах ответили. Заключённые изголодались по новостям и, хотя Пиперс не мог сказать ничего утешительного, он постарался рассказать всё, о чём знал. С прошлого раз, когда он их тут видел, их количество уменьшилось: многие умерли или просто не вернулись после того, как боты увели их, что, вероятно, означало то же самое. Не похоже, чтобы Доминатор пыталась вытащить из пленников какую-нибудь информацию или пытала их ради удовольствия. Их периодически кормили — не достаточно часто, чтобы они были сыты, но вполне достаточно, чтобы большая часть из них не умерла с голоду. Обстановка среди заключённых была подавленная, никто уже и не надеялся на то, что когда-нибудь снова увидит родные космические просторы. Пиперс не стал упоминать об электромагнитных бомбах, втайне надеясь, что те сработали, и опасаясь, что Доминатор может помешать им сделать своё дело, если он упомянет о них вслух; у остальных этого лучика надежды не было. Но со временем и его надежда начала таять — ведь ничего не происходило: боты исправно проверяли камеры, чудесное спасение всё не приходило. Со временем и сам ищейка начал думать, что бомбы не сработали, и всеобщее отчаяние затопило и его самого. Спустя пару суток заключения Пиперс проснулся от того, что замёрз. Гладкий горячий камень, обжигающий голую кожу, но на котором хотя бы можно было спать, остыл до высасывающего жизнь холода; оранжевое освещение сменилось мертвенно-голубым. Он поднялся и выглянул в коридор: в камере напротив сжался в углу дрожащий иссушённый старик, в котором ищейка теперь узнал Мандрейка Малифисента. Даже в свои худшие времена престарелый злодей выглядел лучше, чем сейчас. Пиперс сглотнул. — И часто здесь так? — П-примерно половину времени, — прошепелявил старец сквозь оставшиеся два или три зуба, — Раньше здешь п-поштоянно было пекло, а потом вот и это н-нашалось, — наверное, он заметил что-то по глазу Пиперса, потому что невесело улыбнулся, — н-нишего, привыкнешь. Мы вот уше привыкли. Похолодевший — не только и не столько от ужаса, сколько от пронизывающей стужи — Пиперс опустился обратно на пол. Это была его вина. Пиперс с ужасом осознал, что во всем был виноват он — именно он оказался недостаточно умён и силён, чтобы защитить своего Лорда и свою галактику. Это он сделал Доминатора вдвое сильнее, подарив ей кроме сил лавы ещё и силы льда, на блюдечке доставив ей технологию Фростониума. Это он недостаточно продумал битву и свой план с электромагнитными бомбами, бросив в мясорубку почти всех тех, кто всё ещё мог оказывать ей сопротивление. Они ведь могли пойти медленным путём, уничтожать одного бота за другим, медленно, но верно подтачивать её силы, до тех пор, пока её поражение не превратится из дикой мечты в реальную возможность. Но нет, он решил устроить грандиозное шоу, где он одним ударом разгромит её армию, отключив суперкомпьютер — и ради чего? Почёта ради? Ради того, чтобы выделиться? Он заслужил этот грандиозный провал, не иначе. А Хейтер… нет, он ничем его не заслужил. Пиперс предал его и теперь расплачивается по счетам. И, сжавшись в углу и дрожа от холода, ищейка окончательно впал в отчаяние.

***

Спустя время, которое Пиперс затруднялся определить точно, но которое ощущалось как несколько месяцев, произошло что-то странное: корабль ускорился, притом сильнее, чем когда-либо ему приходилось испытывать — даже на древних развалюхах вроде любимого фургона Хейтера, которым требовалось совершенно жуткое ускорение, чтобы оторваться от поверхности планеты — а затем остановился, с со страшной силой швырнув его об пол. Когда он очнулся, в глазу было темно, глазница раскалывалась, а пол кренился, когда он пытался приподняться; прошло не меньше получаса, прежде чем он сумел оторваться от пола и оглядеться. Пиперс не сумел дозваться никого из тех, кто ещё был жив к моменту начала разгона; в течение некоторого времени он слышал отдалённые стоны, но потом они утихли. Шло время, и ищейка ожидал ботов, которые уже давным-давно должны были проверить пленников, но те все никак не появлялись. Прошло ещё, наверное, несколько суток, прежде чем он понял — они больше не появятся. После этого дни слились воедино. Пиперс плохо помнил, что происходило в то время; жажда томила его постоянно, а в камере нечего было пить. Голод также изнурял его, но он был менее мучительным, чем жажда; спустя пару дней желание есть и вовсе исчезло, и всё, о чём он мог думать — это вода. Периодически печной жар сменялся арктическим холодом, и на стенах камеры намерзал иней, который ищейка жадно слизывал сухим языком. Больше, чем для этого нужно было, Пиперс не двигался — его одолела слабость, по-видимому, от голода и обезвоживания. Время шло, и он отмерял его переменами в температуре и освещении, однако вскоре он потерял счёт: холод, жара, жара, холод — помрачённое сознание начало отказывать, и вскоре он, кажется, стал проводить больше времени без сознания, чем бодрствуя. Голоса Вондера и Сильвии были не первыми галлюцинациями, которые пришлось испытать Пиперсу — они начались несколько суток назад и представляли собой в основном угрожающий лязг, навязчивый шёпот, содержание которого ему никак не удавалось разобрать, и звук воды, капающей из несуществующего крана. Он вяло удивился, но не открыл глаз, пока звуки шагов не остановились совсем близко. — Пиперс? — тихо сказал кто-то. Ищейка медленно разлепил веки и повернул голову в сторону звука. Сквозь решётку смотрели широко распахнутые знакомые фиалковые глаза. — Пиперс! — это был не её голос; Вондер первым с кошачьей ловкостью пролез сквозь прутья и упал на колени рядом с бывшим командующим. Он внимательно вгляделся в его глаз («Дружище, ты как?»), посчитал пульс; затем начал лихорадочно копаться в своей шляпе. Сильвия тем временем выломала решётку и присела рядом, позволяя Вондеру делать своё дело. Пиперс мог легко представить, как тысячи истощённых, больных и раненых, с которыми они столкнулись, которым они пытались помочь, отучили его паясничать: он больше не спрашивал, нужна ли помощь, не пытался в качестве первой помощи развеселить игрой на банджо; только спросил, когда он с последний раз ел или пил, и вытащил из шляпы бутылку, из которой позволил Пиперсу отпить несколько глотков, придерживая его голову, после чего тот наконец расслабился и позволил себе потерять сознание. Остальное ищейке запомнилось плохо. Он смутно помнил, что пил, много и жадно пил сладкую воду, и слышал, как Вондер и Сильвия тихо переговариваются. Жажда вскоре прошла, зато голод скоро вернулся, и ему хотелось есть, и есть, и есть — но Вондер давал ему только жидкую пищу, и даже от неё его желудок побаливал — да что там, всё его тело болело и будто бы разваливалось на куски. Однако ему несомненно становилось лучше — он стал больше времени проводить в сознании, и наконец дошёл до того, чтобы обратиться к своим спасителям с вопросами. Те говорили поначалу неохотно, но в конце концов рассказали ему, что произошло после его пленения, после его долгих настойчивых просьб. К полю битвы, в которой Пиперс был пленён, парочка подоспела где-то неделю спустя, и их глазам предстало то, что нельзя было объяснить иначе чем сокрушительным поражением союзных войск. Громадное облако выпотрошенных военных кораблей с оплавленными внутренностями и обгоревшими трупами на борту дрейфовало в облаке того, что раньше было местным солнцем; уничтоженных ботов среди моря останков было всего несколько. Вондер настоял на том, чтобы облазить все корабли (когда Сильвия начала об этом рассказывать, он замолчал и отвернулся; Пиперс заметил, как он с отсутствующим видом начал выщипывать шерсть со своего лба); что, разумеется, сделать не удалось: чтобы не застрять на этом космическом кладбище на целую вечность, им пришлось обыскивать только те суда, на которых ещё могла уцелеть хоть какая-то система жизнеобеспечения. Выживших в конце концов набралось не более десятка; почти никто из них не был ранен, и ни один не смог сказать ничего вразумительного — все они были до смерти напуганы. Никого из старых знакомых они на месте, разумеется, не нашли: ни Хейтера, ни Злого Сэндвича, ни Лапочки — никого, равно как и следов, которые бы могли указывать на их судьбу. Но насколько можно было судить по останкам корабля-черепа, армия ищеек была полностью уничтожена. На вопрос Пиперса, удалось ли кому-нибудь сбежать, Сильвия покачала головой — они встретили позднее двух или трёх чудом спасшихся ищеек на окрестных планетах, но о десятках тысяч солдат или хотя бы о какой-либо значимой их части здесь не шло и речи. Но когда Пиперс, ощущая сухое, тихое отчаяние, для которого ему все ещё не хватало слез, закрыл глаз руками и пробормотал "Мои ищейки... Мой лорд...", зборнак поспешно и слегка виновато сообщила ему, что Хейтер жив — по крайней мере, был жив месяц назад, когда они случайно встретили его на одной провинциальной планете вдалеке от маршрута, по которому двигалась Доминатор. Лорд был один, раздражительный, посеревший и уставший; казалось, он не особо обрадовался, когда встретил их, но запротестовал, когда после короткого разговора они попытались уйти. В результате они провели с ним чуть больше местных суток в попытке поддержать его. — Он плакал, — вдруг включился в разговор Вондер. — Правда? — удивилась Сильвия. — Не при тебе. Он пытался собрать себе новую армию после того, но у него не получилось, и он был очень сильно расстроен из-за этого. Он сказал мне, что у него больше не получается молний и силового поля… а потом он сказал мне, что, наверное, из него плохой лорд, и заплакал. — Ты не говорил мне об этом, — отозвалось Сильвия. — Я бы и не сказал, но я подумал, что Пиперсу надо знать. Пиперс кивнул с молчаливой благодарностью во взгляде. Сильвия помолчала, а затем продолжила рассказ с того места, где остановилась. Два месяца они путешествовали по галактике, продолжая встречать следы таких же разрушений, что они видели до бойни, которая так уронила их и без того приунывший дух — высосанные подчистую планеты, выжженные ботами города, огромные корабли с беженцами и трупы военных судов. Поначалу им казалось, что ничего не изменилось, разве что в худшую сторону — ведь практически половина хоть чего-то стоящих боевых силы галактики была так просто стёрта Доминатором в порошок — но спустя некоторое время они стали замечать какие-то перемены. Выглядело так, словно Доминатор поумерила свой пыл — она продолжала безжалостно уничтожать все, до чего добиралась, но разрушенных планет становилось меньше и меньше, и боты стали попадаться всё реже. Размах военных действий стал потихоньку спадать, а потом… А потом Доминатор исчезла. То, что осталось от Галакснета, перестало полниться обведёнными в черные рамочки заголовками о том, какая планета была уничтожена на этот раз; карта её перемещений, составлением которой усердно занимались миллиарды, замерла в недвижимости, словно некому стало её обновлять; все лишь разводили руками — никакой новой информации о чёрном корабле не поступало. Очевидцев не было. Галактика зацепенела, словно опасаясь, что вздох облегчения пробудит высшее зло вновь. Спустя пару недель первые смельчаки предприняли первые осторожные вылазки в окрестности того места, где оборвался маршрут корабля. И вскоре первый слух пронёсся по галактике: будто корабль Доминатора - неслыханное дело! — совершил посадку, притом на планету совершенно дикую и пустынную. И не двигается. Корабль продолжал светиться, меняя цвет с оранжевого на голубой, и никто не решался подобраться поближе, опасаясь попасть Леди в руки, но потихоньку становилось понятно, что судно остаётся на месте не вполне по воле своей хозяйки. Галактика пришла к молчаливому консенсусу — планету не тревожить. Если это был конец Доминатора, то это место должно было стать её могилой, гробницей, которую не следовало раскапывать. Сильвия высказала эту мысль с сомнением, словно она была не вполне с ней согласна, и Вондер пожал плечами за её спиной. Судя по всему — из обрывков сведений, которые Сильвии и Вондеру удалось собрать — на корабле произошёл бунт. Сильвия призналась, что не может определить, сыграла ли здесь роль хоть какая-то из бомб, которые Пиперс и его, скорее всего, погибшие подчинённые доставили сюда, и вообще, взорвалась ли хоть одна из них, но факты были в том, что с некоторого момента во время или после большой битвы боты Доминатора начали массово сходить с ума, причём чем дальше, тем заметнее становился разлад. В конце концов, насколько можно было судить, боты отказались слушаться свою хозяйку и перехватили управление, после чего столкнули корабль с ближайшей планетой, открыли все люки и бесцельно разбрелись в разные стороны. Доминатор, похоже, сбежала с отныне не подчиняющегося ей корабля и скрылась где-то, опасаясь возмездия; вероятно, она ещё не успела покинуть планету, поскольку та была необитаемой и не могла предоставить ей транспорта для того, чтобы с неё убраться. О цели их прилёта Сильвия не стала особо распространяться — нахмурилась и сказала, что здесь могли остаться выжившие. Вондер только многозначительно посмотрел на Пиперса, на неё и снова на Пиперса, а тот не стал расспрашивать. Так или иначе, кроме него самого парочке не удалось найти никого живого, а продолжать поиски вне корабля, имея на руках измождённого ищейку, они не решились — сначала надо было убедиться, что тот в безопасности и получает надлежащий уход и лечение. Почему они о нём так заботятся? — Пиперс почти не задавался этим вопросом — наверняка это какие-то пацифистские идеалы, он никогда такими вещами не интересовался, но так или иначе, он был им глубоко благодарен за эту заботу. Они уложили его на спину Сильвии, и та побрела прочь от безлюдной каменистой планеты, мягко покачивая ищейку; Вондер шёл рядом, чаще всего в отдельном пузыре (так было удобнее — они не толкались боками при ходьбе), поэтому, чтобы он не отставал, первые три дня, пока ищейка более-менее не оклемался, они плелись с черепашьей скоростью. Каждые пару часов Вондер поил его бульоном с привкусом лекарств, ингредиенты для которого тот извлекал из шляпы, и Пиперс чувствовал, как набирается сил. Когда Пиперс смог сидеть в седле позади Вондера, обхватив того руками за пояс, Сильвия двинула быстрее; под бренчание банджо и бодрую болтовню рыжего дней где-то за пять они добрались до крупной обитаемой солнечной системы — административного центра этого квадранта. Они высадились на самой крупной из планет, где парочка сдала Пиперса в больницу. Тот не мог не почувствовать прилива благодарности, когда Сильвия безропотно за него заплатила и даже не намекнула на то, что он останется ей за это должен. Под их присмотром ищейку поместили в уютную одиночную палату. Когда Вондер куда-то умчался, Пиперс наконец набрался смелости спросить, все ли между ними с Сильвией кончено. Та с улыбкой посмотрела на него из-под полуприкрытых век. — Ты мой друг, а я с друзьями не трахаюсь, — сообщила она ему. Пиперс кивнул. Эти слова заставили его почувствовать странную смесь облегчения и горечи: — Ты влюблена. — Я не такая, как ты, Пипс, — покачала головой Сильвия и, взглянув на него, добавила: — Когда у меня появляется кто-то, кто мне нравится, я не буду бросаться на шею кому-то другому. — Ну-ну, — Пиперс поморщился, — могу поспорить, что у этого кого-то есть член. — Не угадал, Глазастик, — фыркнула зборнак и отвернулась, — Всего хорошего, Пипс. — И тебе, Сильвия, — пробормотал тот. Сильвия задержалась у двери и взглянула на него ещё раз. Затем она кивнула и скрылась с глаз. Через несколько минут вернулся Вондер и, осведомившись, хорошо ли Пиперс устроился, доверительно сообщил ему: — Мы отправляемся обратно, искать Доминатора. — Правда? Зачем? — удивлённо отозвался ищейка. — Мы с Сильвией считаем, что из неё ещё может получиться хорошая девушка… я считаю, ей просто нужны друзья! — рыжий упёр руки в бока и улыбнулся. — Э-э… конечно! Друзья, да, конечно… Девушка… Ну-у… Удачи вам! — Пиперс изобразил самое улыбчивое выражение глаза, какое смог, и Вондер, кажется, это принял за ответ. — Пока, Пиперс! — помахал рукой он и вышел из палаты. Ищейка лёг и повернул голову к квадрату розового неба в рамке окна. Что ему делать теперь, на свободе, после того, как он потерял свою армию и своего Лорда? Попытаться найти его? Да, это, пожалуй, имело смысл. Пытаться заново построить свою разрушенную империю? На счёт этого он не был уверен. Да, возможно, он этим займётся, но какой смысл, в конце концов, это имело без Хейтера? Какой смысл вообще имела его жизнь без Хейтера? Пиперс вдруг почувствовал острую тоску по своему повелителю, такую, что его сердце заныло. Как он там без него? Что он делает? Лишь бы только он был в порядке… — Кстати, кое-кто ждёт тебя внизу. Поторопись, а то уйдёт! — Вондер высунул голову из-за двери, подмигнул и снова скрылся. Пиперс подождал немного — чтобы тот отошёл подальше — а потом сполз со слишком большой для него кровати и отправился вслед. Двери вызванного им лифта — седьмой этаж, высоковато для того, чтобы спускаться по лестнице в его состоянии — разъехались, и он увидел в зеркальной поверхности задней стенки своё отражение; словно одурманенный, он ступил вперёд, едва ли уделив полсекунды тому, чтобы нажать на кнопку нулевого этажа. В каком же жалком состоянии он теперь был! От него прежнего мало что осталась. Кожа совершенно утратила здоровый лиловый оттенок, став светло-синей и дряблой; от мускулатуры не осталось ни следа. На веках отросли длинные, седые и ломкие ресницы; глаз, казалось, съёжился и спрятался в глазницу поглубже. В его теле можно было пересчитать кости, просто взглянув на него — настолько он похудел. Бывший командующий потрогал свои иссушённые веки. Кто же он теперь? Он отвернулся; сердце бухало в груди. Интересно, кто же к нему пришёл? Где-то в глубине души Пиперс надеялся, что тем, кто ожидает его в приёмной больницы, будет его лорд, но он понимал, что скорее всего, это кто-то из выживших ищеек или знакомых из других захватнических армий. Когда двери лифта разъехались, он шагнул вперёд, шагнул влево, направляясь в приёмную, и раззирнулся. — Пипс? — этот голос был одновременно знакомым и незнакомым, тихий и полный какой-то нервной надежды. Высокая фигура в изодранном балахоне сидела, высоко задрав колени, на слишком низкой для неё скамейке в дальнем углу, и Пиперс несколько секунд просто смотрел на неё, с комком в горле и задержав дыхание, пытаясь понять, что же могло превратить Хейтера в тень от него прошлого. Глаза его больше не светились ярким светом — у них словно бы села батарейка. Но меньше в них стало не только света — куда подевалась его самоуверенность, где достоинство в его согнутой фигуре? Первым двинулся Хейтер — он встал, едва не стукнувшись головой о потолок, сделал три широких шага и подхватил Пиперса на руки. Из его рта не вырвалось ни звука, но это было и не нужно — у ищейки и у самого слова застряли в горле. Они разглядывали друг друга молча, отмечая новые и новые метки, которые жизнь вдали друг от друга оставила на них, пока у Пиперса не закончились силы и он не склонил голову. При виде своих исхудавших кистей с обломанными волнистыми ногтями на местами погнутом, исцарапанном металле искусственных рук Хейтера, тощих ног с торчащими коленями, он почувствовал, как слёзы заволакивают его глаз. Подняв голову, он понял, что Хейтер плачет тоже. — Я запрещаю... Я запрещаю тебе уходить, командующий Пиперс, — сказал он, глядя ищейке прямо в глаз. — Да, сир, — выдавил тот в ответ. Хейтер всхлипнул и прижал его к себе. Пиперс схватился за балахон и почувствовал, как тот увлажняется от его слёз. Прижавшись к тощей грудной клетке, он выговорил: — Я клянусь, я больше никогда от вас не уйду. Никогда. Никогда. И это было правдой.