Прости меня, святой отец

Сейчас Когда возраст переваливает за первую сотню лет, мысли в башке начинают работать иначе. Не то чтобы становишься умнее, набравшись опыта, нет. Просто с прожитым веком даже война с бриташками в двадцатых начинает казаться детской игрой. Люди сношаются, рождают новых людей, стареют, умирают. И так по кругу. Те, кого ты любишь, умирают на твоих глазах. И прочая сопливая хрень, которая заставляет Кэссиди напиваться почти каждый сраный день, чтобы всё стало похрену. Вот и вся разница. Странно только, что Джесси существует по этому же принципу, хотя живёт намного меньше, да и в Бога-то, похоже, верит куда менее яро, чем грёбаный ирландский вампир. Преподобный хренов хуй Кастер. — Конечно, не такого каминг-аута я ожидал, — Кэссиди смеётся и сплёвывает кровь. — Ну, типа, знаешь, что-нибудь менее кровавое и огненное, чуть более… — Какого хрена? — Джесси разглядывает измазанное кровью лицо Касса, лежащего под ним. — Это я у тебя должен спрашивать, какого хрена ты отпустил этих религиозных придурков? — Кэссиди пытается приподняться, но Джесси прижимает его к полу достаточно сильно, чтобы пропало всякое желание рыпаться. — Ты вообще понимаешь, что они снова придут за мной? Возможно, за тобой. И я не готов нести такую охуенную ответственность за твою преподобную задницу. — То есть я должен был позволить тебе сожрать обоих? — Джесси говорит, а из его рта несёт запахом дрянного виски. — Убить двух людей в моей церкви? — Как будто это в первый раз, — Кэссиди предпринимает последнюю попытку спихнуть с себя проповедного долбоёба. — Там за церковью уже и так закопаны два трупа. И перед тем как ты начнёшь орать, они пытались расчленить твоё бессознанное тело бензопилой. Бензопилой, Кастер, даже я бы до такого не додумался! Джесси молчит и смотрит Кассу в глаза. Чёрт знает, что творится в его пьяной башке, но выглядит он так, будто сейчас со всей дури заедет Кэссиди в рожу. Собственно, так он и делает ровно три секунды спустя, хрустя костяшками пальцев во время удара. А, может, это хрустят кости в носу Кэссиди. Хрен его разберёт, когда голова так гудит, — хуже, чем с самого страшного похмелья, — от боли. — Да, блядь, — Кэссиди глотает собственную кровь, и она то ещё мерзкое пойло на вкус. — Я только что умыл рожу в чаше с водой с воскресной литургии. Джесси бьёт его в лицо ещё раз. Видимо, за то, что он опорочил своей нечистой ирландской кровью воду в чаше на входе в храм. Вряд ли дело в том, что он вампир. Просто Джесси — грёбаный техасский сексист. Если что и усвоил Кэссиди в своей поганой жизни, то тот факт, что людей легче всего дезориентировать неожиданным неадекватным поведением. Тупой пошлой шуткой или спонтанным сквернословием, не несущим в себе никакого смысла. Если бы это, конечно, ещё имело какое-то значение, с учётом того, что он надирался с падре ночью в церкви. — Не хочу тебя обидеть, папочка, но у мамочки давно не было секса, — Касс проглатывает очередную порцию собственной крови и приподнимает бёдра. — И то, что уселся верхом на меня, как какая-то пошлая ковбойша из дешёвого порно, никак ситуацию не исправляет. Повисает долгая пауза. Джесси смотрит на него внимательно, как будто видит в первый раз. Глаза у него большие и тёмные, возможно, даже напуганные. В полутьме разобрать сложно, но уж очень он напоминает Кэссиди корову, которую он сожрал в первый день, когда расшибся в лепёшку в Богом проклятом штате Техас. А, может, после всего, ему просто хочется жрать, а Джесси выглядит действительно аппетитно. За два часа до этого — У меня есть две бутылки виски, дорогуша, — Кэссиди жестом фокусника достал бутылку из-за спины. — И немного той дряни, что ты выхлебал в прошлый раз. Хотя, я не рекомендовал бы тебе повторять тот весёлый трип. Джесси устало провёл ладонью по лицу. Только этого дерьма ему не хватало. После Тюлип, подонка-педофила, этой девчонки Трэйси. Нажраться было плохой идеей, но другого выхода из этого дерьма, что с ним происходило, не было видно в обозримом будущем. Только бежать в алкогольное небытиё, да простит его он сам. — Если ты снова бросишь меня на полу церкви, и Эмили найдёт меня в таком состоянии, — Джесси сощурился от лучей заходящего солнца, — я больше не буду с тобой пить, Касс. Кэссиди подозрительно миролюбиво поднял руки и кивнул. Что-то случилось, и, каким бы заносчивым засранцем он ни был, Касс это понимал. У всех бывают такие времена, когда всё идёт прямиком по пизде, и, судя по всему, для них обоих именно эти времена и настали. Он открыл дверь церкви и зашёл внутрь. Кэссиди решил ничего не спрашивать у Кастера сегодня. Кажется, вот так надираться и обсуждать всякую хрень, стало для них традицией. Кэссиди продолжал гнать пургу о том, что он столетний вампир, почти что сошедший со страниц романов Брэма Стокера. Он вообще когда-нибудь собирался рассказать правду? Он что-то гнал о своей последней подружке, которая полгода назад выгнала его из их общей квартиры. — И представляешь, чем она это объяснила, падре? — Джесси с трудом открывал вторую бутылку виски; не открыл. — Сказала, что не хочет, чтобы я наблюдал, как она стареет. Типа, становится похожей на запечённое яблоко, на которое даже у такого отморозка как я хрен не встанет. Я абсолютно серьёзно. Так и сказала. Джесси задумчиво прикрыл глаза и прислушался. Касс продолжал бредить, разнося как заразу свой противный говор, кузнечики «пели» где-то в траве. Вся эта какофония неожиданно успокаивала. Скрипнула лестница на крыльце, и Джесси открыл глаза. Кэссиди отставил бутылку на скамейку и тоже насторожился. Ему до зубного скрежета не хотелось разбираться ещё с парой трупов. Да, твою мать, он закопал предыдущих всего пару дней назад! И, чёрт его побери, так быстро следующие подонки за ним ещё не приходили. — Я бы на твоём месте ушёл через заднюю дверь, — едва слышно сказал Касс и, отпихнув Кастера на пол, перелез через скамейку для прихожан. Касс действовал быстро. Напади первым и легче будет убежать — таков закон. Вопреки представлению тупорылых обывателей, насмотревшихся ужастиков про вампиров, ему не хотелось убивать всех и каждого. Если мыслить общо, ему вообще нравились хрупкие людишки. Тот же Джесси вызывал у него симпатию, хотя и это дерьмо не могло кончиться хорошо: преподобный был не вечен. Под дерьмом Касс подразумевал привязанность. Пожалуй, ему реально пора сваливать из Техаса. Двери в церковь открылись. И эти религиозные фанатики оказались чуть умнее, чем предыдущие. Они хотя бы не притащили бензопилу. Три мудозвона приволокли с собой парочку здоровенных зеркал, чтобы словить последние лучи заходящего солнца и поджарить жопу Кэссиди к хренам. Не мудрено, что его рожа загорелась сразу же, и ему пришлось прятаться, падая как последний трус на пол и забиваясь под скамейку. Хорошо, что он не забыл прихватить бутылку виски с собой. В этот раз она открылась с первого раза. — Дрань господня, — только и сказал Джесси, наблюдая, как Кэссиди под скамейкой тушит своё лицо, одновременно пытаясь сделать пару глотков из бутылки. Несмотря на новый подход этого антивампирского клана, методы у них оставались всё такими же убогими, что и раньше. Оставив зеркало, один из них — то ли самый главный, то ли самый тупой — ломанулся с пистолетом прямо на Касса. Солнечный свет покинул помещение, и Кэссиди снова смог встать. Стараясь одновременно увернуться от пули из пистолета придурка и не расплескать виски из бутылки, он схватил того за руку и резко перекинул через себя. Джесси, не растерявшись, заехал ему ботинком в лицо, и мужик вырубился позорно быстро. Со вторыми двумя оказалось сложнее, но Джесси, даже пьяный как свинья, вырубил одного с пары ударов. Не каждый священник станет спасать едва знакомого вампира, который вечно ворует из его прихода вино и закапывает фанатиков за территорией церкви. — Стой, Кэссиди, не убивай его! — крикнул Кастер, когда Касс уже впился зубами в плечо недоумка. — Я сказал, не убивай его! Отпусти! Челюсти разжались сами собой, помимо воли Кэссиди. И это могло бы показаться пугающим, но, наверное, где-то в глубине души в Кассе всё ещё были остатки совести. Ну, и Джесси, ему действительно нравился. Последний раз такое взаимопонимание с людьми у него было лет тридцать назад. — Этот хрен пытался убить меня! — сказал Кэссиди, отпуская засранца. Тот, взвизгнув как девчонка, быстро подбежал к своему напарнику, которому Джесси, кажется, сломал руку, и поволок его к выходу. Солнце окончательно село, и Кэссиди, подхватив их главаря за воротник, проволок его к выходу и выкинул на крыльцо, словно тот был мешком с мусором. Он и был. Кэссиди, не говоря ни слова, умылся в чаше со святой водой, стирая гарь и кровь, и прополоскал рот, запив мерзкий привкус виски на языке. Бутылку, к своей гордости, он так и не выпустил из руки, даже не разбив её во время драки. Все эти религиозные ублюдки были на вкус как гудрон. Отвратительные, вонючие, мерзкие выблядки. Касс сделал ещё несколько больших глотков. Кажется, его начало отпускать. — И скольких ты вот так убил? — тихо спросил Джесси. Он всё ещё покачивался от выпитого и адреналина. По его виду сложно было разобрать, что он думал в данный момент. Может, размышлял, поможет ли кол, вогнанный в сердце. Обычно об этом думают люди, впервые узнав о том, кем является Касс. — Я убивал только тех, кто заслужил это, — чётко ответил Кэссиди. — Когда защищался. Я не безумный психопат, который высасывает кровь из всех подряд. Именно так, они оказались на полу: Джесси, сбивающий костяшки о лицо Кэссиди, и сам Касс, глотающий свою кровь. Сейчас У Джесси в голове ни единой понятной ему самому мысли, кроме цитат из писаний. Он знает наизусть почти всю Библию. Хотел он этого или нет, эти знания навсегда останутся с ним. Поэтому в его голове вертятся строчки из Евангелие от Луки: «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы». Ему кажется, что в его жизни обнаруживается, вскрывается что-то новое. Как будто ему мало того непонятного дерьма, что происходит с ним сейчас. Кровь из разбитого рта у Касса стекает по его щекам, натекает небольшой лужей под затылком, создавая вокруг его головы кровавый нимб. Он пытается вытереть её с одной щеки, но только пачкает руки. Обе. В своей свинской манере, измазав всё. А потом Касс неожиданно протягивает свои ладони к лицу Джесси. Аккуратно касается, совсем на него не похоже, будто боится, что вот-вот и Кастер слетит с катушек. Наверное, такое уже не раз бывало в его жизни — кто-то узнавал правду и ехал котелком прямой дорогой в ад. Время словно замирает на пару секунд. Никаких звуков. Абсолютная тишина. Джесси и Кэссиди невольно задерживают дыхание. Пальцы последнего оставляют красные полосы на щеках самого отвратительного проповедника за всю историю штата. Джесси моргает, и рот Касса изгибается в ставшей привычной усмешке для ситуаций, когда он выдаёт особенно тупые шутки: неровной, рассекающей его кривозубый ирландский рот. Кэссиди берёт лицо Джесси в свои ладони и тянет его голову к себе, сгибая ногу в колене, так чтобы бедром упираться в чужой пах. Кэссиди думает, что из этого всего выйдет отличная шутка напоследок. Падре взбесится, резко отпрянет, а у него будет время сбежать. Придётся украсть чью-нибудь тачку. Снова в бега, никакого постоянства, никаких людей. Он выберется. Поэтому он резко приподнимает голову и целует Джесси в губы, запоздало думая о том, что такое количество его крови могут сделать из того вампира. Он ведь никогда в жизни не делал такой херни. Ему хочется банально и пошло пошутить, ляпнуть что-то из серии: «Прости меня, святой отец, ибо я согрешил». За это Джесси точно оторвёт ему хрен (язык и руки), и Кэссиди не уверен, что те вырастут таким же, какими были раньше. Экспериментировать не хочется. Конечно, Касс не думает о том, что у преподобного, мать его, Кастера тоже сто лет не было секса. Они, вообще-то, в церкви, и это не место для быстрого перепихона. Грех прелюбодеяния и вовсе нарушает одну из десяти главных заповедей, и Джесси на это не пойдёт. Так думает Кэссиди, но как всегда в его жизни выходит нихрена не так, как он думал. Язык Джесси оказывается так глубоко во рту у Касса, что он уже не уверен, кто из них вампир. — Грёбаный ад, — говорит Кэссиди, когда Джесси отстраняется и смотрит на него, бездумно облизывая губы. Ресницы у Кастера как мечта долбаной принцессы. Длинные, пушистые, скрывающие пьяный взгляд. Касс тянется к пряжке ремня Джесси, но получает по рукам. — Эмили меня убьёт, если я снова испачкаю одежду кровью, — совершенно серьёзно произносит он, и Касс не может сдержаться и ржёт, но руки убирает. Не то чтобы у него не было опыта с мужчинами, — потому что, чёрт возьми, ему сто девятнадцать лет, и он знал Берроуза и Уэлша лично, — но священники в этот «опыт» точно не входили. Джесси привстаёт, проезжаясь задницей по бедру Кэссиди. И тому становится жарко, как будто он спьяну выбежал голым на улицу в солнечный полдень. — Грёбаный Господь Бог, — тихо произносит Касс, стараясь одновременно расстегнуть и стянуть джинсы с себя и не задеть одежду Кастера. — Замолкни, — командует Джесси, всё ещё пытаясь вытащить болт из петлицы своих слишком узких для падре джинсов, но бросает это гиблое дело и переключается на рубашку. На самом деле, Кассу тоже не хочется лишний раз связываться с этой плоскогрудой занудой Эмили. Где-то внутри возится совесть, прося напомнить Джесси, что они в церкви. Но Кастер снимает колоратку с рубашкой и откидывает их куда-то на ближайшую скамью. Кэссиди не по мужикам, в общем-то, но видит Бог, это самое порнушное, что он видел в жизни. Касс приподнимает бёдра и наконец-то стягивает с себя джинсы. Белья под ними нет, потому что он ещё не настолько долбанулся, чтобы воровать чужие трусы. Джесси с тихим стоном наконец-то спускает и свои джинсы, резко опираясь вытянутыми руками с двух сторон от головы Касса. Он дышит почти в окровавленный рот Кэссиди, и это воспринимается как то ли просьба, то ли приказ. Касса дважды просить не приходится. Он обхватывает оба их члена одной рукой, второй хватаясь за ягодицу Джесси, заставляя его двигать бёдрами в бешеном темпе. Горячий влажный член Кастера проезжается вдоль члена Касса, головкой задевая его головку. Кэссиди не остаётся ничего больше, как смачно выругаться, поминая Бога всуе. Кастер в очередной раз затыкает его поганый рот поцелуем. Когда они впервые встретились, Кэссиди с каким-то несвойственным умилением подумал, что вот она «дружба с первого взгляда». Пиздец, каким же он наивным был в свои-то годы! Его никогда так не штормило от простой совместной дрочки с кем-то. Касс облизывает губы Джесси, съедая с них собственную кровь. Рука, которой он гоняет лысого им обоим, вся в смазке и крови. — Чёрт, — шипит недовольно Кастер. Руки у него подгибаются, и он, не прекращая резких движений бёдрами, наклоняется ещё ниже, опираясь теперь лишь на локоть одной руки. Второй ладонью он охватывает пальцы Касса на их членах. Между ними горячо, влажно от пота, крови и смазки, и у Джесси кружится голова. Он дёргает бёдрами всё быстрее, чувствуя, как его поджимающиеся яйца задевают яйца Касса. Его вот-вот настигнет долгожданный оргазм. Он отрывается от солёных губ Кэссиди и, содрогаясь, говорит ему на ухо: — Кончай. И Кэссиди, как хороший мальчик, кончает одновременно с Джесси, хотя и не собирался. Хотел оттянуть этот момент. Его почти выворачивает от этого неестественного удовольствия. Всё его тело кричит под дрожащим телом Кастера; в голове пустота. Между ними разливается сперма, и это Кэссиди придётся стирать чёртову рубашку, спёртую с чьей-то бельевой верёвки пару дней назад. — Твою мать, — философски замечает он минуту спустя. — Ага, — не менее философски отвечает ему Джесси, дыша прямо в ухо. — Мы в дерьме. — Однозначно, — Касс усмехается. Начинают возвращаться звуки и ощущения. Кэссиди чувствует, как постепенно высыхает кровь на его лице и сперма на их бёдрах. Он слышит, как за витражами церкви жалобно завывает ветер. Джесси горячо и размеренно дышит ему прямо в ухо, задевая мочку губами. — Нет-нет-нет, — Касс резко отстраняет и поворачивает голову, чтобы разглядеть лицо Джесси. — Не смей засыпать. Я не хочу снова один отдраивать кровищу с пола. Джесси лежит с закрытыми глазами. С этими своими ресницами — мечтой принцессы. С лёгкой полуулыбкой на губах, будто он чёртова Джоконда. Он впервые с их знакомства выглядит расслабленным. — Ну, ладно, так и быть, красавчик Касс всё уберёт сам, — Кэссиди прижимает к себе расслабленное тело Джесси за ягодицы, — но вначале немного просто полежит вот так.