Автоответчик

Он пришел с ее похорон. Уставший, помятый, спустя девять дней отсутствия и пустых скитаний по улицам Парижа, пустых размышлений и таких же пустых взглядов в небо. В небо, цвета ее глаз. Он кидает пиджак прямо на пол в комнате. Туда же летят и ключи, рваным вялым движением он растягивает на шее галстук, что душил его подобно удавке все утро. Его глаза потухли, а губы обсохли. Взгляд перестал быть живым, как и тело – подтянутым, наполненным жизнью. Он проходит до стола, будто бы на автомате, но без особого энтузиазма, касаясь пальцами мигающего автоответчика на телефоне, слушать который отчаянно не хотелось, но было нужно. Отец улетел уже давно в Америку, и поэтому там могло быть что-то и от него. Пальцы нажимают кнопку, а сам он, тяжело вздыхая, берет стакан с водой, чтобы смочить горло, но замирает, едва касаясь его губами. «У вас шесть непрослушанных сообщений», - бодрый голос автоответчика взамен его – сиплому и безжизненному. «Привет, Адриан», - начинает такой бодрый и такой знакомый до боли голосок, от которого у парня внутри все переворачивается, а стакан едва не вылетает из рук. Адриан поворачивается к столу, кидая удивленный взгляд на телефон в слабой надежде, но разочаровывается, видя дату звонка – девять дней назад. «Нино хотел тебе сказать…», - такой радостный и такой смущенный голос, на фоне которого треском раздаются шепотки Альи с Нино, шум машин, голоса рядом сидящих одноклассников, пение птиц и фырчание школьного автобуса. Они тогда ехали на экскурсию в галерею. «В общем, я не знаю, почему что-то тебе хочет сказать Нино, а говорю это я, но все же: надеюсь, ты не забыл про нашу поездку класса в галерею «Монметаж». Там сегодня будет выставка постмодернизма, и я надеюсь… вернее, мы – да! мы – надеемся, что ты скоро приедешь» Такое короткое, но такое въедающееся под корку мозга сообщение. Адриан выдыхает, упираясь руками в стол и опуская устало голову, в то время, как противный писк автоответчика вновь оповещает о начале нового сообщения. «Привет, Адриан». Его пальцы напрягаются на столе, ногти впиваются в лакированную поверхность. «Это снова я. Мы уже стоим около этой галереи, но охранники никого не пускают – выставка еще не началась. И честно, могу тебе сказать, что если ты чуть-чуть опоздаешь, то еще успеешь на первый километр из той очереди, в которой мы стоим». Слышится слабый смешок, и губы Адриана тоже дрожат в слабой ухмылке, вот только уголки их опускаются почти сразу. «Надеюсь, ты скоро придешь». Но он не приехал. Был слишком занят. Тогда он наткнулся на акуму раньше ЛедиБаг, и почему-то вдруг эгоистично решил, что одного звоночка, не удавшегося и оставшегося без ответа, ей хватит, чтобы прибежать тут же. В то время пока он сделает всю грязную работенку, и успеет, уже будучи Адрианом, на выставку. «Привет, Адриан». Но она не пришла… «Спустя час отстаивания в очереди, полной безудержного веселья, мы все-таки попали в галерею». Разрушитель – злодей – тогда оказался слишком силен для него одного, и в середине боя звонков, оставшихся без ответа, до ЛедиБаг было больше, но ее все не было. Будто бы пропала и не слышала. Разрушитель тогда, Адриан помнил, размахивал большой пушкой, похожей на цирковую – для клоунов, выстреливая из нее большими ядрами, разметая все на своем пути, создавая колоссальные разрушения, которые просто Кот не смог остановить. Ему нужна была подмога. Нужна была ЛедиБаг. «Тут так здорово», - восторженный шепот. – «Картины, скульптуры - ты обязательно должен это увидеть, Адриан!» Но, борясь с ним один, он лишь усугубил положение. «Мы тебя ждем», - он слышит в этой фразе слабую улыбку, видя в голове, представляя, фантазируя слегка порозовевшее лицо. Разрушитель направил на него, на Кота, пушку, и вместо того, чтобы, как порядочный спаситель Парижа принять удар, он отбил его рукой, отчего ядро поменяло направление, выстрелив в здание галереи «Монметаж»… и снеся несущие балки. «Я тебя жду», - разносится тихим шелестом по комнате. Дом раскрошился в считанные секунды. Противный писк раздается по комнате. Адриан облизывает высыхающие тут же губы, чувствуя, как руки его дрожат на столе. «Адриан!» - уже не так мило и нежно. Уже со страхом и отчаянием. Уже не шепотом, а криком. «Вызови спасателей! Что-то… что-то обрушило здание, и я… я оказалась под завалом вместе с несколькими детьми», - она, запыхавшаяся, мечется в его голове. Но даже тогда думает о других. – «Нино с Альей вышли за мороженым, а я осталась внутри и… это все произошло». Его сводит судорогой от боли, а разгоряченная голова ложится на холодную поверхность стола. Но даже это не способно остудить все то, что так разом встрепенулось в его памяти, как разом вспыхнули его эмоции и чувства. Как он разом вспомнил ее похороны. «Адриан…», - она уже не паникует, но, слышно, дыхание сбито. Он чувствует, как она тяжело дышит. Чувствует, как тяжело дышит он. «Алья… я даже отсюда, из-под завала, услышала ее крик», - она слабо улыбается. – «Она позвала на помощь, и спасатели скоро должны приехать». Он вспоминает, как Сезер стояла около ее гроба, безутешная и надрывающаяся над телом подруги на бархатной обивке. Как Нино пытался ее хотя бы на минуту отвести, пытался утешить, но она не поддавалась на уговоры, не шла за ним, и только когда Адриан сам подошел к ней, она поняла все по его глазам. Поняла, что ему было в разы тяжелее. Отчего, лишь глянув на такое знакомое и умиротворенное, на такое бледное лицо подруги, шмыгнула носом еще раз, прошептав ее имя. «Я…», - начал вновь автоответчик знакомым голосом. – «Я помогла малышам выбраться наружу». Такой слабый, но такой все еще отчаянно живущий голос. Он слышит ее слезы, то как она пытается их сдерживать, ощущает, как у нее щиплет в носу, а к горлу подступает ком. «Но, когда последний забирался в отверстие, балка пошатнулась, и произошел обвал. Меня завалило». Он вспоминает ее спокойное лицо, изуродованное царапинами, которые даже грим не смог замаскировать. Вспоминает израненные руки. «Я не чувствую ног, но знаешь…», - тихий голос шмыгает на том конце провода, отбирая последние капли сознания у Адриана. – «Мне немного легче от того, что Дэнис – так звали последнего малыша – сможет вернуться к своим маме и папе». Она силится не сказать: «В отличие от меня», силится не плакать так откровенно ему в телефон, по-прежнему слабо улыбаясь и глядя в потолок. «Я надеюсь, что Кот Нуар придет на помощь, и все восстановится, все придет в норму. Я надеюсь, что смогу вернуться домой». Но Кот Нуар пришел слишком поздно, вытаскивая из-под обломков лишь охладевшее тело с сотней порезов, разбросанных по всему телу, и ногами, переломанными в коленях тяжелыми балками. Волна ненависти и отвращения к самому себе наполняет его грудь, пресекая попытки вздохнуть. Он давится собственными эмоциями, и галстук, разодранный в клочья, отлетает на пол. Он тяжело дышит, хрипит, стараясь убить воспоминания, градом скатывающиеся на него. «И я рада, что ты опоздал. Пусть Хлоя и пищала мне о том, что ты не приедешь вовсе, я верила, что ты сможешь выбраться с работы, и присоединишься к нам. И, возможно, прямо сейчас, не отвечая и не видя моих звонков, ты помогаешь спасателям разбирать обломки. Как самый бесстрашный и самый добрый из всех тех, кого я знаю», – она выдыхает в улыбке, заставляя его содрогнуться. - «А так, приди ты, то кто знает, что бы случилось». Но он знал, что бы случилось. Он спас бы ее. Все было бы хорошо. Но вместо этого он знает лишь то, что именно Хлоя Буржуа оплатила похороны бывшей одноклассницы. И всеми силами старалась спрятать слезы, которые наворачивались на ее накрашенные ресницы. Впервые она не была криклива, впервые не вешалась на него. Впервые ее не интересовало ничего, кроме тела в красном бархате, который сама же и выбрала. «Красный - ее любимый цвет» - сказала она тогда, укрыв глаза черной вуалью, и тихо ушла в другую сторону, не проронив больше ни слова. Очередной писк не прослушанного сообщения зависает в комнате. «Адриан», - ее голос тихий, немного сипловатый. Слез уже не было слышно, как и радости. Как и надежды. Она тяжело дышит, не имея возможности втянуть воздух полной грудью. «Я не знаю, почему я звоню именно тебе, а не родителям», - он чувствует слезы на ее глазах, собирающиеся маленькими бисеринками. Она облизывает губы, смотря невидящим взглядом в потолок, на котором что-то накреняется, что-то гремит, прерывая ее тихое дыхание, заставляя его задержать на секунду. – «Быть может потому, что впервые осознала, насколько была трусливой все это время, и не смогла тебе признаться в самом главном». Его сердце пропускает удар, а на виски давит кровь. Глаза расширяются, а руки, холодные пальцы, прикрывают рот. «Я люблю тебя, Адриан», - тихим шепотом, тихой просьбой принять эти невинные, девичьи чувства, наполняется его мрачная комната, из которой девять дней назад исчезла всякая жизнь. Он слышит, как она сама улыбается себе и той ситуации, в которой оказалась. Всегда позитивная, что бы ни случилось. Всегда верящая, всегда любящая. В точности, как ЛедиБаг… которая так и не пришла. «Но совместно с этим я хочу тебе сознаться еще в одном секрете», - она запинается, сминая губы в нерешительности откровения. – «Быть может, если я выберусь отсюда, то очень сильно пожалею об этом…». Он вспомнил шелк ее волос, когда он проходился рукой по челке, по лбу, чтобы прикрыть ее васильковые глаза, опустошенные от жизни. «Но сейчас мне хочется, чтобы ты узнал его - мой самый важный и самый главный секрет», - она наполняет воздухом грудь, которого и без того было мало, смотря на то, как нечто железное над ее головой накреняется еще больше, отчего слышится жеванный звук. «Я подслушала ваш разговор с Нино, - случайно, конечно, ты не подумай, - и узнала, что тебе нравится ЛедиБаг». Он вздрагивает, без сил опускаясь на пол и прижимая холодную ладонь к своему горячему лицу. Его трясло, он дрожал. «Это так иронично, что тебе нравится она, ведь она это… я». Мир сужается для Адриана до одной точки, точки света, в котором он увидел ее в гробу, обитым красным бархатом. Он прокусывает губу до крови, чувствуя, как горечь подкатывает к горлу, как скорбь застилает глаза пеленой слез. Он не верит. Не хочет верить. «Когда случился обвал, я потеряла сережку, отчего моя квами - Тикки - не смогла трансформировать меня в ЛедиБаг, и все произошло так…», - она запинается, подбирая слова, и видя, слыша то, как провод электричества рвется под натиском железа, оставляя ей совсем немного времени. – «Вот и все. Теперь ты знаешь все тайны Маринетт и ЛедиБаг, и надеюсь, что когда ты увидишь меня, то не станешь грустить». Шум балок друг об друга, срывающихся вниз, на нее, заваленную, раздается по комнате. Он слышит, как по ее щеке скатывается последняя слеза, которую он сам смахнул с ее лица, вытащив из-под завала. «Прости меня, Адриан». Она шмыгает носом, встречая свою смерть, глядя ей в глаза. «И прощай». Он слышит, как железные балки впиваются в землю с неимоверным грохотом, а какая-то одна натыкается на нечто мягкое, сдирая с девушки кожу, разрывая одежду и оставляя ссадины, кровь. Слышит, как одна из балок обрушивается на телефон, создавая помехи и прерывая звонок, оставляя его в одиночестве. Механический голос автоответчика возвещает о том, что не прослушанных сообщений больше нет. Больше нет, и никогда не будет. Последний механический писк отключения автоответчика оставляет его наедине с собой, обволакиваемого мелкими обрывками фраз, мыслей, чувств, воспоминаниями о той, которую всегда помнил, как милую одноклассницу, сидящую позади него. Которую помнил, как вечно запинающуюся о собственные ноги и забывающую слова при его появлении, забавно краснеющую. Воспоминаниями о той, которую всегда боготворил и которой всегда восхищался во время ночных патрулирований Парижа. Внимание которой хотел вечно привлечь, а сердце – завоевать. Воспоминания о той, которую не спас, и которая уже никогда не появится в его жизни вновь ни как обычная школьница, ни как герой Парижа. Тишина, давящая и пронзительная, наполняет его всего, оставляя место лишь для одной-единственной мысли, разрушающей все и вся внутри, разрывающей душу и сердце, вызывающую отчаянное желание выть и рвать, метать, но оставляющую сидеть так просто, на полу, потеряв всякий смысл к жизни: Он пришел с ее похорон.