На его коже начертаны истории

Know they're cutting you deep Feel the scars in your sleep What didn't kill us made us stronger Stories left on our skin Wear them with everything What didn't kill us made us stronger

Что нас не уби­ло, сде­лало нас силь­нее. Впер­вые эти сло­ва Нь­ют слы­шит от Мин­хо: в тот мо­мент, ког­да от­кры­ва­ет гла­за и ощу­ща­ет од­новре­мен­но ос­трую и ту­пую боль в бед­ре. Всмат­ри­ва­ясь в ли­цо дру­га, Нь­ют не сра­зу по­нима­ет, что все еще жив, а Мин­хо — не ил­лю­зия, соз­данная в го­лове ть­мой Ла­бирин­та. Че­рез нес­коль­ко дней Нь­ют на­чина­ет сме­ять­ся: не по­тому, что ему ве­село или он рад, что его выр­ва­ли из цеп­ких ког­тей смер­ти. Нь­ют сме­ет­ся по­тому, что Мин­хо — иди­от. Он не стал силь­нее. То, что его все-та­ки не уби­ло, дол­жно бы­ло до­вес­ти де­ло до кон­ца. Те­перь же он — ка­лека, ко­торый об­ре­чен «ста­новить­ся силь­нее» толь­ко по­тому, что кто-то так ска­зал. Ка­лечен­ная но­га всег­да на­чина­ет ныть к но­чи — пос­ле тя­жело­го дня и дол­гой ходь­бы. Нь­ют ни­ког­да не жа­лу­ет­ся, не кри­вит ли­цо, ни­чем не вы­да­ет сла­бость, что мед­ленно раз­раста­ет­ся у не­го внут­ри. Он ве­рит, что Мин­хо не сов­рал ему. Мин­хо врет час­то — для сво­ей вы­годы, но Нь­юту — ни­ког­да. Каж­дую ночь Нь­ют за­сыпа­ет под сим­фо­нию бо­ли, ко­торую иг­ра­ет его собс­твен­ное те­ло, что ста­ло нот­ной стро­кой. На нем мно­го шра­мов: ед­ва за­мет­ный на под­бо­род­ке от дра­ки, в ко­торую влез, раз­ни­мая раз­го­рячив­шихся при­яте­лей, ожог на за­пястье от го­рячей ско­вород­ки, след на лок­те от глу­бокой ца­рапи­ны, что ос­та­вили вет­ви кус­тарни­ка в са­ду. На его те­ле мно­го шра­мов, но са­мый боль­шой, са­мый глу­бокий, ко­торый про­ник под ко­жу и въ­ел­ся в сер­дце, — тот, что на бед­ре. Он — слов­но скри­пич­ный ключ, что за­да­ет зна­чение но­там, каж­дая из ко­торых на­ходит свое мес­то на его те­ле. Нь­ют уве­рен, что у его бо­ли — жен­ский го­лос с хри­пот­цой на вы­дохе. По­тому что жен­ский во­кал за­писы­ва­ют имен­но в скри­пич­ном клю­че. Нь­ют ни­ког­да не по­казы­ва­ет сла­бость, он всег­да пря­чет свои шра­мы, но с То­масом не по­луча­ет­ся. То­мас хо­дит по пя­там. То­мас заг­ля­дыва­ет в гла­за. То­мас за­да­ет воп­ро­сы. Он пе­рех­ва­тыва­ет ру­ки, сжи­ма­ет за­пястья, до­бав­ля­ет на нот­ную стро­ку но­вые но­ты. Но они — глу­боко внут­ри. Ру­ки То­маса ос­тавля­ют но­вые шра­мы, вы­сечен­ные кон­чи­ками паль­цев вдоль клю­чицы и ни­же — над сер­дцем. Жен­ский го­лос дро­жит и за­мол­ка­ет. На­чина­ет­ся вто­рой куп­лет, и у этой бо­ли бу­дет го­лос дру­гой — низ­кий, бар­хатный. Как у То­маса. Нь­ют все еще не по­казы­ва­ет сла­бость и пря­чет свои шра­мы, но он зна­ет, что То­мас по­нима­ет, по­тому что слы­шит эту пес­ню. Но ког­да-ни­будь она обор­вется, так и не проз­ву­чав до кон­ца. Что нас уби­ва­ет, де­ла­ет нас сла­бее. Нь­ют боль­ше не пы­та­ет­ся ве­рить в сло­ва Мин­хо. Ть­ма Ла­бирин­та сли­лась с дру­гой — той, что вспых­ну­ла внут­ри, и они опу­тали его ве­ны, подс­тро­ились, вы­тес­ни­ли. Бе­зумие ца­рапа­ет из­нутри, про­сит­ся на­ружу, ис­ка­жа­ет мир вок­руг, на­пол­ня­ет ве­ны жид­кой ть­мой. Но Нь­ют зна­ет, что да­же ес­ли он по­теря­ет се­бя, его вер­нут. Встре­тят в са­мом кон­це и по­дарят ис­це­ление. Спа­сут. То­мас все еще хо­дит по пя­там. То­мас все еще заг­ля­дыва­ет в гла­за. То­мас все еще за­да­ет воп­ро­сы. Он все так же пе­рех­ва­тыва­ет ру­ки и сжи­ма­ет за­пястья, но боль­ше не до­бав­ля­ет но­вых нот — он пы­та­ет­ся сте­реть те, что уже есть. Заб­рать се­бе. Рас­тво­рить в сво­ей кро­ви. Ему не поз­во­ля­ют. У Нь­юта на те­ле — шра­мы. У Нь­юта на те­ле — ис­то­рии, на­чер­танные кон­чи­ками чу­жих паль­цев. У Нь­юта в сер­дце раз­раста­ет­ся ть­ма, под­пи­тыва­ющая бе­зумие. У Нь­юта в гла­зах — сла­бость, ко­торую он пы­тал­ся скрыть ото всех, но на са­мом де­ле — толь­ко от од­но­го единс­твен­но­го че­лове­ка. Не по­лучи­лось. Его сер­дце не раз­би­то, но он не может соб­рать ос­колки. По ли­цу не те­кут сле­зы, но он не в си­лах ос­та­новить­ся. Ему не боль­но, но кто-то вы­рыва­ет его реб­ра. Он все еще сто­ит, но его па­дение под­ни­ма­ет ед­кую пыль с зем­ли. Чу­жая жизнь про­дол­жа­ет­ся, но его — под­хо­дит к кон­цу. Нь­ют боль­ше не ви­дит яс­но. То­мас — то­же. Они оба от­ча­ян­но сра­жа­ют­ся с де­мона­ми внут­ри се­бя. Внут­ри Нь­юта их так мно­го, да­же боль­ше, чем шра­мов, и у каж­до­го свое имя: По­рок, Ящик, Ла­биринт, Ка­лека, Вспыш­ка. У То­маса же внут­ри лишь один де­мон, и имя ему — Нь­ют. У Нь­юта на те­ле — шра­мы. У Нь­юта на те­ле — ис­то­рии, выж­женные ка­сани­ями чу­жих го­рячих губ. У Нь­юта в сер­дце за­дох­ну­лась ть­ма, да­вая пос­ледний шанс на спасение. У То­маса в сер­дце — его мольба. У Нь­юта в го­лове — пу­ля. Что нас уби­ло, сде­лало сла­быми дру­гих.