***
– Ума не приложу, почему такая срань находится в таком элитном районе, – весело говорит Намджун, пиная ногой валяющийся кирпич. Чимин хмуро зыркает на него, но молчит, хотя в целом он с Намджуном согласен: недостроенная многоэтажка рядом с роскошными домами выглядит как минимум подозрительно. Но им же на руку – черные провалы окон послужат им сегодня укрытием. Чимин – пятый этаж, восточное крыло; Намджун – седьмой этаж, западное крыло; до того момента, как они разойдутся, чуть более четырех минут – секунды механическими щелчками отдаются у Чимина в голове. Он научился чувствовать время до секунды, а это, по словам Сокджина, очень дорогого стоит. Металл винтовки приятно холодит ладонь; Чимин оглаживает длинный ствол почти с любовью: не первый раз он выезжает на задания с этой красавицей. У каждого из них своя страсть: если Намджун живет и умирает на мотоцикле, то Чимин с рождения видит мир в перекрестье прицела. И пусть внешне Чимин совершенно не тянет на профессионального убийцу, отправившего на тот свет столько людей, что посчитать не представляется возможным – это не отменяет того, насколько Чимин невероятно хорош в том, что он делает. Впрочем, тут есть и минус – ведь если Сокджин однажды решит, что Чимин ему не нужен, он просто умрет с голоду. Ведь больше Чимин ничего не умеет. Убивать, потому что должен. Потому что нет выхода. Потому что нравится. Чимин взвешивает винтовку в руке, поворачивает к Намджуну, чтобы сообщить: готовность две минуты – и замирает. Намджун смотрит на него так, будто Чимин препарированная мышка под микроскопом, и это, блять, неприятно, несмотря на то, что привычно. – Чего пялишься, – огрызается Чимин; пристальный взгляд его раздражает. Откровенно говоря, Намджун раздражает его 85% времени, что они проводят вместе – но и восхищает ровно столько же. – Я говорил, что ты пиздец криповая, кис? – тихо спрашивает Намджун, перекладывая винтовку из одной руки в другую. – Милая мордочка и лапки-царапки. Чимин улыбается. – Чушь несешь. И прекрати говорить обо мне в женском роде. – Ага, то есть на кису уже возражений нет? – Намджун хлопает Чимина по плечу, так что тот чуть пошатывается, и белозубо скалится. Везучий прохвост: курит как скотина, а улыбка что у голливудской звезды. Чимин уже придумывает, что бы такого колкого и обидного сказать, когда – Намджун вырастает позади совсем неожиданно, подкрадываясь, словно пантера на охоте в ночи; Чимин почти касается кончиком носа его подбородка и это немного неуютно. В такие моменты Чимин ненавидит свой рост. Он под давлением приваливается к стене, и Намджун упирается ладонью около его головы. – Опасная киса, – выдыхает он, наклоняясь, и – господи, какие же безумные у него глаза. Зверье. Не пантера и не пума, а стая диких безумных львов. Чимин пытается восстановить дыхание, но куда там: сердце уже колотится как бешеное, а в кровь толчками поступает адреналин в преддверии ночи. Намджун как-то сказал: убивать – весело. Чимин согласен. Все, на что он способен, это пробормотать: «готовность одна минута», вжимаясь лопатками в стену.***
Его сегодняшняя цель – полноватый мужчина лет сорока с округлым пузиком; Чимин пролистывает в голове профайл, вспоминая все долги и проколы пузатика, и внимательно следит за целью в бинокль. Знать ему позволено немного, но из того, что знает, Чимин уже успел выучить, что по правилам Сокджина не прощается. Ох, не повезло тебе, пузатик. В голове щелчками отсчитываются секунды; Чимин нервничает. Нервы медленно вытягиваются, словно сжеванная кем-то резинка. Ему нужно успеть одновременно, как Намджун справится с дамой, укрывшейся с кавалером в уютной беседке, иначе начнется паника. В такие моменты мир вокруг изменяется. Все сужается до кружка прицела и ощущения прохладного металла в руке; Чимин не замечает, как строительный мусор и камешки впиваются в затекшее от неподвижного состояния тело, как ноют от соприкосновения с бетоном локти и тянет спину. С металлическим щелчком отсчитываются секунды: одна, вторая, третья… В глубине роскошного дома раздается крик. Пузатик замирает и очень удачно поворачивается прямо к Чимину. Его лицо – щекастое, испуганное – отпечатывается на сетчатке чиминовых глаз, чтобы через секунду смыться кровавой мутью. Выстрел. Выстрел. Контрольный. Пузатик падает; белоснежная рубашка заливается кровью; его спутница кричит, у ее ног лежит разбитый бокал с шампанским, а благородный напиток смешивается с расползающейся лужей крови. Безликий. После нажатия на спусковой крючок они все остаются безликими. Чимин отползает в темноту; у него в запасе около четырех минут. Он перекатывается на спину, собираясь отряхнуть колени – и от неожиданности едва не выпускает винтовку из рук. – Красиво, – ухмыляется Намджун; в темноте его глаза блестят, как у кота. – Хорошо уделал. – Какого… – Чимин задыхается; адреналин туманит ему голову. – Какого ты тут делаешь? По его расчетам Намджун уже должен покинуть позицию и ждать его возле своей двухсоткиллограмовой «ласточки», но Намджун здесь, и это с вероятностью в 95% означает одно. Неприятности. Намджун дергается вперед не то по-кошачьи, но скорее как змея – плавным движением он нависает над стрелком, прижимаясь к нему низом и коленом расталкивая чиминовы бедра. И Чимин – от ошеломления, неожиданности или безумия в намджуновых глазах – безропотно подчиняется. – Пришел проверить, не сломала ли киса коготки, – шепчет Намджун Чимину на ухо; его жесткие отросшие волосы щекочут Чимину щеки. Чимин сглатывает, когда колено Намджуна оказывается явно не там, где оно должно быть; сердце стучит так, что от его грохота секунды в голове путаются и рассыпаются с глухим стуком. Безумец, чертов ебаный безумец; Чимин все еще помнит, что у них три минуты, которые сгорают с каждым совместным вдохом. – Давай, кис. Прогни спинку, – Намджун почти мурлычет (и кто из них тут кот), касаясь губами ушной раковины. Чимин чувствует себя парализованным. Загнанным и пойманным. Он сам убивал секунды назад, а теперь пришли за ним. – Какого черта ты творишь? – получается очень нетвердо, не шепот даже – прерывистое тихое сипение. Раскрошенные кирпичи больно впиваются в спину, но даже на этом ощущении сконцентрироваться не получаются. Сломанные секунды проносятся у Чимина в голове; он все сжимает во взмокшей ладони винтовку; струйка пота стекает у него по виску. – Выгни спинку. Кисы так делают, – упрямо давит свое Намджун и делает страшное. Непоправимое. Приподнимается на руке и ласково-ласково смотрит Чимину в глаза и гладит по волосам. И Чимин ломается в пояснице пополам, выгибая позвоночник и прижимаясь своими бедрами к Намджуну.***
Сокджин недоволен. Это видно, по тому, как резко он раздавливает сигарету в массивной черной пепельнице и прикрикивает на Тэхена, мальчишку, официально исполняющего функции секретаря, а неофициально – и многие другие. Сокджин недоволен Намджуном, и Чимин молится про себя, чтобы Сокджин не расстроился еще сильнее, узнав про кое-что еще. Кое-что очень интересное. Например, почему они задержались так, что едва успели уйти незамеченными и гнали по автостраде так, что у Чимина закладывало уши. Или про то, что чужое бедро кажется просто пиздецки горячим, когда прижимается к твоему. Или про то, что кисы всегда выгибают спинку. Или господибоже. Чимин опускает голову, так что волосы падают ему на лицо, и всеми силами делает вид, что очень устал после задания. Для Сокджина у Чимина нет проколов. А Намджун опять вляпался. Он стоит на ковре напротив широкого стола и перекачивается с носка на пятку. Руки – расслабленно в карманах брюк. На лице – туповатая полуулыбка; так улыбаются шизофреники, прежде чем вскрыть себе горло ногтями. Взгляд прикован к Чимину, утонувшему в огромном кресле у самого стола шефа. – Я же сказал: без шума, – тихо вещает Сокджин, постукивая ногтями по деревянной крышке стола. Тэхен маячит за его спиной скрюченной тенью. – Да, без шума, – трусливо поддакивает он. – А от мотоцикла много шума… – Заткнись, – обрывает его Сокджин, что лишний раз показывает, как же он раздражен, и переводит взгляд на Намджуна. На Намджуна, которому глубоко срать, что ему сейчас может здорово влететь. Намджун смотрит на Чимина – его взгляд ощущается горячим пятном на коже, особенно там, где Намджун успел прикусить белую шею. Ебаный идиот – и это еще очень мягко сказано. – То, что вы вдвоем работаете без промаха, не означает, что можно своевольничать, Намджун, – голос Сокджина смягчается и это значит, что пребывание Намджуна на ковре подходит к концу. Сокджин почти всегда быстро оттаивает, когда дело касается людей, которые делают свою работу хорошо. Чимин и Намджун – одни из таких. И если бы не бешеная муть у Намджуна в голове, они бы пробились в разряд идеальных. Но Чимин не жалеет. Ему кажется, что у него все еще не нормализировалось сердцебиение с тех пор, как Намджун скатился с него, облизывая влажные и красные после звериного поцелуя-укуса губы. – Свободен, – заканчивает Сокджин через время (Чимин пропустил мимо ушей все, что он говорил). – Юнги вас отвезет. Чимин не помнит, как выходит из кабинета и оказывается в знакомом джипе с тонированными стеклами. Кажется, Юнги хлопает его по плечу.***
Чимин подставляет голову под горячие струи; пряди облепляют его лицо и шею, вода струится по телу, смывая все напряжение, что неотступно преследовало его с самого утра. В голове наконец-то воцарился блаженный вакуум, непорочная чистота. Так всегда бывало после каждого задания: иногда дольше, иногда быстрее, но Чимин проваливался в забытье, пока кто-то не начинал ломиться в душевую. Он дышал мягким паром, который, казалось, пропитывал его насквозь. Тело становится ватным, ноги подкашиваются. Чимин упирается лбом в кафельную стенку – прохлада возвращает его в реальность – и ему хочется взвыть в голос. Какого хрена это было? Не то чтобы Намджун раньше не выявлял открытых посягательств на его задницу (чего стоит дурацкое прозвище «киса», которым Намджун одарил Чимина в первый же день), но. Но это блять все рамки переходит. Хотя всегда есть кое-что хуже. Чимин все-таки тихонечко стонет и опускает руку между бедер, сжимая полувозбужденный член. Жаль, что отказался от ванной, было бы удобнее. Ему понравилось. Ему ужасно понравилось. Ему нравится все, что делает Намджун. Стук двери нарушает иллюзорное уединение; Чимин, кажется, всхлипывает и очень надеется, что его не было слышно за шумом воды. Он, моргая, словно слепой котенок, всматривается в силуэт, скрытый полупрозрачной шторкой душевой. Ему нет нужды отодвигать ее, чтобы узнать, кто там. В этом убежище только у Намджуна хватит наглости ввалиться в занятую ванную, если она не заперта. Вопрос в том, что увидит сейчас Намджун. Вода заливает Чимину глаза; он смаргивает и продолжает наблюдать, как Намджун умывается над раковиной и смывает с рук пыль и пот. Чимин отворачивается и прикладывается щекой к холодному кафелю; он медленно поглаживает себя, и от того, что он не может остановиться, ему безумно стыдно. Наверное. – Все хорошо, кис? – голос Намджуна доносится как сквозь толщу воды. Чимин всхлипывает громче и закусывает губу. – Иди нахуй. Намджун коротко хохотнул. – Ясно. Чимин стонет, надеясь, что он хоть капельку звучит так, будто Намджун его заебал и пусть поскорее свалит, пожалуйста; от того, насколько сильно напряжение вечера перетекло в возбуждение, ему становится больно. Свали, съебись, свали нахуй, пожалуйста. Чимин закусывает ребро ладони и вздрагивает от звука отодвигаемой шторки. Ебанный Намджун. Ебанный Намджун. Ебанный Намджун. Даже если бы Чимин мог думать, он бы не удивился ни капли, когда этот трижды ебанный Намджун в расстегнутой рубашке и джинсах (на них все еще пыль из недостройки) залезает к Чимину под горячую воду. Чимин ни о чем не думает. Ему не приходит в голову даже прикрыться или оттолкнуть этого мудака назад, чтобы расшиб свою тупую башку о твердый кафель. Намджун сжимает волосы на затылке Чимина в кулаке, мокрые пряди больно тянут друг за друга, и Чимин вскрикивает – черт подери – томно. Пряжка ремня на джинсах Намджуна царапает ему живот. Никогда раньше он не испытывал такой ненависти к их разнице в пропорциях – высокий плечистый Намджун заслоняет собой все, большой, как медведь, но опасный, как змея. Что-то говорит. Наверное, что-то обидное. Намджун тянет зажатые в кулаке волосы на себя, и Чимин вытягивается на цыпочки, хныча от боли. – …кто бы подумал, что самого опасного снайпера в Токио так захочется разложить самого, – голос Намджуна сочится сладостью, и в нем снова проклевывается то самое, безумное, что полыхает в его глазах каждый раз, когда он смотрит на Чимина. Каждый раз, когда Чимин рядом. – Завались, блять, – стонет Чимин и ударяет Намджуна по голой груди. Как жаль, что без винтовки или хотя бы ножа Чимин совсем не умеет убивать – иначе не жить бы этому раздолбаю с безумными глазами, и похуй, что сказал бы Сокджин. Пусть даже самого Чимина убьет – это больше, чем он может вынести: боль от зажатых волос на затылке и чужие обтянутые мокрыми джинсами бедра. – Без винтовки киса не такая опасная, – низкий рокочущий голос Намджуна пробирает до мурашек; Чимин стукает его по груди еще раз; ему хочется сомкнуть ладони на намджуновой шее, но вместо этого он скользит ими к плечам, скатывая мокрую прилипшую рубашку вниз. Намджун улыбается и обнимает Чимина за талию, приподнимая. Он посмеивается в поцелуй, пока Чимин злобно выпускает зубы, кусаясь и царапаясь, потому что с этим придурком нельзя иначе. (Но на самом деле ему нравится.) Пальцы Чимина путаются у Намджуна в мокрых волосах, ноги обвивают Намджунову талию, шорох упавшей мокрой одежды – и будь что будет.