Всё сказано

Он был невероятно красив. С его янтарными, сияющими на солнце диким пламенем глазами, словно прожигающими душу насквозь; со своей взлохмаченной иссиня-чёрной шевелюрой; с ярко-алой звездой на левом глазу, той самой, которую она и осуждала когда-то, и восхищалась которой, — разве что с более длинными концами, — всем этим он словно говорил ей одной: «Я здесь, ангелочек, и ты никуда не уйдёшь». И она знала, что не уйдёт. Знала, что не сдвинется с этого места и продолжит смотреть на него, того, к кому хотела больше всего на свете — и это раздражало больше всего. Раф понимала: всё кончено. И кончено очень давно. Три звезды — сколько это в человеческом времени? Тридцать лет? Человеческое сердце, толкающее по венам совершенно ангельскую кровь, чуть ускорило темп. Раф с отвращением поморщилась. Если бы её сейчас спросили, кого за свою жизнь она успела возненавидеть больше всего — она бы без колебаний назвала его имя. И Рейна, поработившая её отца, и Кубрал с Кесседи, захватившие в плен её мать и разрушившие её земную жизнь, и Аврора со своими крыльями власти над смертными и бессмертными, и Николас с нелепыми мечтами сделать «златовласую полукровку» своей женой, чуть не убив её подруг, — все они отходили на второй план в её сознании, оставляя законное первенство исключительно ему. И это неимоверно раздражало. Раф не могла сказать, когда это всё началось. Она не могла сказать, когда начала встречаться с Энтони, миловидным и невероятно заботливым ангелом-хранителем, с которым проходила первый этап обучения в университете; не могла сказать, когда Сульфус начал обнимать за талию Керри, миниатюрную робкую демонессу, как-то неожиданно влившуюся в их компанию. Просто в определённый момент она осознала, что всё именно так, и менять что-то было уже безнадёжно поздно. Впрочем, Раф не то чтобы жалела о настоящем положении вещей. Просто иногда казалось, что всё могло бы сложиться намного лучше, и в такие моменты хотелось послать всех к небесному духу, с размаху бить вещи о пол и стены, рвать на себе волосы, кричать в небо, долго, надрывая связки и не видя самого неба из-за собственных слёз. Очень хотелось. Но Раф терпела. И знает, что будет терпеть и дальше: она больше не хочет видеть искажённые болью лица подруг. Никогда. По правде сказать, у Раф всегда плохо получалось врать. На самом деле оно и неудивительно: ангелам вообще не пристало врать. Наверное, поэтому долгое время при взгляде на неё с лица Дольче исчезала та лёгкая беззаботная улыбка, с которой начиналось каждое её приветствие. Наверное, поэтому Раф, открывавшая для себя ложь с нуля, росла так быстро. Уже через месяц она могла спрятать всё нарастающее раздражение за маской безразличия. И Раф от всей своей ангельской души благодарила Высшие Сферы за эту возможность. Хоть и понимала, что Высшие Сферы вряд ли это оценят. Раф также понимала, что игра на публику не выход, но иного варианта найти так и не смогла. Её дико раздражал этот наглый демон с янтарными глазами, раздражал до сжатых до боли зубов: раздражал своей вечной ухмылкой победителя, которую, казалось, вообще невозможно стереть с его лица. И поэтому Раф улыбнулась поистине ангельской улыбкой, когда, впервые за всё это время, его ухмылка победителя переросла в звериный оскал, полный боли и очевидного желания. Это была её первая победа. И Раф была уверена, что не последняя. Но он всё так же обнимал Керри за талию, и это неимоверно раздражало. Раф была бы готова забыть об этой девчонке, просто представить, что её нет — если бы не тот факт, что её оппонентом на втором этапе обучения была именно она. Поэтому Раф только улыбалась ещё более сияющей улыбкой и молча смотрела этим двоим в глаза ледяным взглядом. Однажды, во время одной из битв, Керри сказала Раф, что из неё вышла бы отличная демонесса. Она как-то по-доброму и чуть виновато улыбалась, будто знала какой-то секрет, который не должна была узнать. Раф бросила в ответ, что из Керри вышел бы довольно посредственный ангел, хотя про себя согласилась, что, вполне может быть, она права насчёт её демонической сущности. Раф даже показалось, что при других обстоятельствах они могли бы стать подругами. Только рука Сульфуса уж слишком часто лежит на её талии, и с каждым днём эта парочка раздражает Раф всё больше и больше. Одним из вечеров Раф думала обо всём об этом и пришла к выводу, что могла бы простить ему даже Керри. Но то, что она действительно никогда не простит, так это его предательство три звезды назад. Раф до сих пор помнит их тёплое прощание у дверей школы после выпуска и обещание написать друг другу через пару недель. Они планировали этим летом пройти путь метаморфоз и обрести наконец своё счастье в человеческом облике. Раф помнит, как была счастлива получить его письмо со временем и местом встречи, как собирала вещи, как прощалась с заплаканными подругами и родителями… Но он не пришёл. Ни в указанный день, ни в следующий, ни через неделю. Столько сил было потрачено, столько уговоров, столько слёз — и он не пришёл. Раф помнит только, как, спустя неделю, спотыкаясь и захлёбываясь в слезах, прилетела домой, а потом — пустота, выпад из реальности длиною в месяц. Сульфус не понимал и не хотел понимать, почему ангел, которого он любил больше жизни, не пришёл. Он ждал, не сходя с места встречи, одиннадцать дней, но Раф всё не появлялась. Демон расстраивался, злился, сваливал в ярости окружавшие его деревья, но факт оставался фактом: девушка, видимо, и не собиралась приходить на назначенную ею же самой встречу. Сульфус не понимал, что произошло. Хотелось сейчас же завалиться в Рай, в их слащавенький городок, и, отыскав там Раф, выяснить причину. Только выяснить причину. Она же обязательно должна быть. Но демону в Рай путь заказан, поэтому остаток каникул Сульфус провёл в Серном городе, продолжая отправлять бесконечные письма любимому ангелу в надежде получить хоть какой-то ответ. Ответа не было. Конечно, позже они пытались прояснить эту ситуацию, честно пытались несколько раз, но ведь «демоны не могут без вранья», а «ангелы всегда такие беленькие и чистенькие, аж тошно». С тех пор они полмолнии не разговаривали друг с другом, а после и вовсе перестали общаться. И по прошествии почти трёх молний Сульфус смотрел на неё и понимал: она чертовски хороша. Все эти коротенькие шортики, обтягивающие маечки, полупрозрачные блузочки, юбочки с разрезом до бедра, чулочки — на это всё нельзя было смотреть и не желать, чтобы именно сейчас, в конкретно данную минуту всего этого на ней не было. А когда на «Мисс ангел и демон Золотого университета» она вышла на сцену в синем мерцающем вечернем платье, открывающем всю спину, Сульфус едва поборол назойливое желание стащить её прямо со сцены и унести в какой-нибудь зал с оркестром, который сможет адекватно сыграть вальс; в идеале — чтобы где-то рядом была спальня с кроватью королевского типа. Новая причёска в виде аккуратной высокой гульки и перекрашенная в небесно-голубой алая прядь только всё усугубляли: она смотрелась королевой, настоящим Ангелом Ада даже в самой повседневной одежде, и это было чертовски притягательно. Возможно, именно поэтому он и завёл девушку: видя эту императрицу каждый день, дьявол всё чаще ловил себя на мысли, что ему нужна разрядка, — а самоудовлетворяться Сульфус не позволил бы себе никогда. Что-что, а это было ниже его достоинства. И если бы это было всё, с чем предстояло бороться — Сульфус бы справился, он уверен в этом, и даже, скорее всего, смог бы вернуть Раф обратно: он уже не раз наступал на свою гордость ради этого ангела, и готов это сделать снова. Но было ещё одно крайне опытное и до тошноты доброжелательное «но»: Энтони. Сульфус ненавидел его так сильно, как только способен ненавидеть демон. Пожалуй, впервые за свои девятнадцать молний во время тренировочных боёв Сульфус ставил своей целью не просто победить противника, а уничтожить его. Морально, физически — нет разницы, но уничтожить. Впрочем, если бы этот Энтони не был хранителем, ему это удалось бы ещё в первом бое. Сульфус просто не мог спокойно смотреть, как Раф с Энтони воркуют где-нибудь в уголочке, и Раф улыбается, смеётся, словно оживает и не сводит с него сияющих глаз. Сульфус не дурак: он видит, что она его совершенно не любит. Но ей с ним спокойно. И это опасно: зачастую спокойствие намного ценнее любви. И это задевает и злит до безумия: Сульфус чувствует, что любила она его сильно, неимоверно сильно — но спокойствия в их отношениях и в помине не было. Если бы у Сульфуса сейчас спросили, за кого он готов отдать жизнь — он не ответил бы ничего. Но в один день всё кардинально меняется, меняется настолько резко, что Сульфус осознаёт всё только к следующему утру. Её взгляд, всегда немного обиженный, наивный, вдруг становится холодным, стальным, непробиваемым. И если раньше прозвище «императрица» давали ей скорее в шутку, то теперь этот титул принадлежит ей по праву: с гордой осанкой, с аристократической причёской немного вьющихся светлых волос, с этим ледяным взглядом голубых глаз она не заслуживает меньшего, нежели «Императрица». И он в замешательстве. В таком замешательстве, в каком ещё никогда не был. Он искренне верил, что знает о Раф всё, но этот взгляд, который с такой естественностью устремлён на него, никаким образом не мог принадлежать той Раф, которую он знал. А может, он и не знал её вовсе? А может, он ей действительно безразличен, и она любит этого Энтони? Сульфус тихо рычит и сжимает кулаки до тупой боли в ладонях: ему противна сама мысль об этом. Он никогда не поверит в такой бред, но мысли мечутся, путаются, сбивая с толку ещё больше, а Раф смотрит на него всё с тем же ледяным безразличием. И это бесит. Неимоверно бесит. Но вдруг она улыбается. Улыбается так, как не улыбалась никогда раньше: с язвительной насмешкой, с затаённой гордостью в глазах, с чувством очевидного превосходства. И Сульфус замирает: он восхищён. Сульфус дрожит от кончиков рогов до кончиков пальцев, понимая: подобную улыбку он видел только у Эверлин, самой сексуальной и успешной демонессы-политика за всю историю Ада. Из этого ангела-императрицы вышла бы бесподобная демонесса. Сульфус нервно сглатывает, безуспешно пытаясь успокоить нарастающий в теле жар. Он хочет обладать ею, обладать ею прямо сейчас во всех смыслах этого слова. Он хочет видеть эту улыбку, обращённую, напротив, на всех, кроме него самого, как можно чаще. Он хочет видеть, как этот взгляд, встретясь с его глазами, моментально тает и наполняется нежностью и загадочно мягкой игривостью. Он хочет касаться её тела в любое время суток, независимо от окружения и погоды, независимо от форм смертного или бессмертного. Да что говорить, Сульфус готов лишить эту девушку-ангела девственности прямо сейчас, сделав её новым повелителем Ада и уничтожив полчеловечества, а самому угодить в Лимбо на несколько десятков молний. Сульфус уверен, что оно того будет стоить. Всего один час, за который возможно будет сломить эту её бьющую через край гордость, заставить вновь полюбить себя, заставить раствориться в нём без остатка; один час, в течение которого можно будет снова быть ведущим, а не ведомым ею, как уже успело сложиться за последний месяц, — этот час для него стоил и Лимбо, и хрупкого перемирия между ангелами и демонами, и, тем более, человечества. Но она всё так же мило улыбается Энтони и пробивает сознание насквозь ледяным взглядом, что, по ощущениям, будет похлеще жидкого азота. А он всё так же боится причинить ей боль, хоть с каждым днём понимает, что от этого только хуже. И уже вряд ли имеет значение, кто написал те письма, с которых всё началось, и кто выкидывал все подарки, тайком подброшенные в ангельское крыло, — ведь прошло уже три звезды, и Энтони уже подумывает о кольце с беломоритом. Но если спросить у Сульфуса, ради кого он готов отдать свою жизнь, а у Раф — кого она ненавидит больше всего на свете, — они промолчат, оба. Она — потому что уже и сама не уверена в ответе, он — потому что не хочет её опозорить. И кажется, что и три звезды ссоры, и Энтони, который подумывает о кольце с беломоритом, уже не имеют особого значения. Но он демон, а она — ангел, и этим давно всё сказано.