Шёлковое сердце

      Две тысячи двадцатый год. Разруха, безумие, страшные гонения. Магнус наблюдал за серым мегаполисом, и тот лежал перед ним как на ладони. Власти перестали быть терпимыми, и люди из гетто гибли как жалкие мухи. Растворялись в душном воздухе как призрачный морок. Город кишел безумцами. Ночами Нью-Йорк превращался в громадное чудище и разевал пасть ярких искусственных огней, усыпая улицы неоновыми вывесками. Бедняки в лохмотьях шатались по тёмным закоулкам, сверкая острыми заточками, и грабили прохожих, проливая кровь на каменные мостовые. Бездомный ветер завывал в унынии, и с могильных плит веяло ледяным холодом. Погода взбесилась, и засушливое лето затопило проливными дождями. Люди всегда умели приспосабливаться к смертельным опасностям, ведь ими двигали звериные инстинкты.       Магнус вспоминал, как всё начиналось. Тусклые обрывки воспоминаний со временем поистёрлись, словно кожаный переплёт книжки, и выцвели на солнце. Они стали ветхими, хрупкими, и он боялся касаться их, не желая, чтобы память превратилась в ничего не значащую пыль. Люди, как ошалелые, радовались, что им отмерена вечность до тех пор, пока на пути не встретится родственная душа. Как только два предназначенных судьбой сердца столкнутся, замершее время двинет стрелку часов на круглом циферблате. Спустя пару веков мир стал сходить с ума. Считалось настоящим везением встретить соулмейта. Магнусу удача не улыбнулась.       Люди давно не старели. Молодые лица без единой морщинки светились скорбью. Воздух пропитывался отчаянной горечью и оседал на кончике языка едким ядом. Юные, нетронутые временем снаружи, и старые, изношенные внутри. Магнус чувствовал себя сломанной вещью, которая перестала быть нужной много лет назад, но жалкие воспоминания о безоблачном прошлом душили и не давали выкинуть хлам.       Он спрыгнул с покосившегося деревянного забора и осмотрел погост. Вдали, за широким полем, раскинулся мегаполис, подпирающий острыми высотками хмурое небо. За спиной шумело жемчужное озеро, темневшее под лазурным небосводом. Пепельные волны омывали рваную линию берега и с гулом ныряли обратно, словно испуганные звери. Ветер, блуждая в кронах деревьев, насвистывал траурную мелодию.       – Прости, что не успел спасти тебя, – Магнус склонился над могильной плитой отца, и губ коснулась кривая ухмылка. Где-то в глубине души он понимал, что лучше сгинуть в сырой земле, чем гнить на её поверхности.       Живые мертвецы заполонили улицы. Стеклянные глаза, будто у чучел, набитых опилками, не выражали абсолютно никаких эмоций. Люди превратились в тряпичных кукол. Пустые глазницы, словно зияющие чёрные дыры, вызывали отвращение, копошившееся дождевыми червяками в изгрызенном сердце.       Магнус вспоминал, как они с отцом были вынуждены бежать в Лондон. Изматывающий голод расколол город. Обезумевшие люди сбивались в стайки, как озлобленные волки, и учиняли погромы. Викторианская эпоха дышала гнилью и смрадом, будто это сама смерть, почтившая землю торжественным приходом, который ознаменовал мракобесие и горы трупов. Булыжные мостовые над тёмными водами Темзы стали пристанищем для заблудших душ. Магнус помнил страх, вытеснивший другие чувства. Он помнил, когда перестал цепляться за жизнь. Отец так и не встретил родственную душу и женился на девушке из бедной семьи, устав ждать. Спустя несколько лет в обветшалом доме раздался плач: на свет появился Магнус Бейн, рождённый от людей, не скреплённых узами истинной любви. И вот сейчас он стоял над могилой отца, и слёзы щипали покрасневшие глаза.       Глухой стон ветра раскатился по полю, и Магнус упал на колени, прижимая ладонь к холодному могильному камню. Не найдя ремесла в Лондоне, они иммигрировали в Америку, пестрившую яркими огнями и обещавшую беззаботную жизнь. С годами жизнь устаканилась, люди поутихли, и можно было вздохнуть полной грудью, не боясь быть зарезанным в переулке. Однажды всё изменилось. Отец возвращался с ночной смены, и какой-то ублюдок ради забавы вспорол тому живот, выпотрошив как свинью. Магнус нашёл труп отца спустя несколько дней, когда окоченевшее тело уже начало разлагаться и покрылось трупными пятнами. Палец с обручальным кольцом был отрублен.       – Прости, что не уберёг, – шепнул Магнус в пустоту и вжал ладонь в сырую холодную землю.       Несколько веков он шастал по тёмным улицам, надеясь на встречу с милосердной смертью. Но, казалось, костлявая не собиралась раскрывать объятия для человека, у которого в потухшем костре тлели раскалённые угли предрассудков. Заводы срыгивали в небо чёрный дым, и густой воздух забивался в ноздри. Магнус пытался отыскать на себе хоть какой-то знак, говорящий о том, что у него есть родственная душа, но на теле не было ни единого родимого пятнышка причудливой формы или ещё чего-нибудь, что можно было бы списать на знак судьбы.       – Бесчувственный выродок. Бракованный. Ты просто не способен чувствовать, ты не достоин метки, – слова прохожих до сих пор звенели в ушах холодным металлом. – Гореть тебе в геенне огненной, шельма.       И Магнус уверовал в слова незнакомых людей. Прожив несколько веков, он так и не встретил родственную душу. Сердце, покрытое коркой льда, мерно билось в груди. Спустя столько лет он выглядел так, будто ему всё ещё восемнадцать. И впору было бы позавидовать гладкой коже, отливающей бронзой на солнце, и ясным глазам, нетронутым поволокой старости, но только Магнус знал, что это проклятье, а не благословение. Чёртово проклятье, слетавшее с губ едкими ругательствами. Люди снова обезумели. Организовывали группировки и устраивали налёты, расчищая места. Их прозвали Чистильщиками. Земля судорожно дышала, извергаясь бесчисленными бурями и штормами, и безумцы, посчитавшие себя божками, стали вырезать толпы живых душ, опустошая улицы. Перенаселение до дрожи в коленках пугало жителей Америки.       Магнус давно не боялся смерти. Он желал встречи с ней и мечтал ощутить смрадное дыхание на затылке, вздыбливающее каждый волосок на теле. Люди молились всевозможным богам, но ничего не пытались сделать для того, чтобы встретить родственную душу. Религия, словно опиум, отравляла чёрные закоптевшие души. Зачем просить у бога то, что вполне можно сделать самим? Стон ветра прервал мысли. Поле, утыканное каменными крестами, напоминало непроходимый лес из могильных плит.       Чистильщики каждый день зачищали город, и люди гибли, как будто сломленные чумой. Мест на кладбище не хватало, и тела стали сваливать в ямы, помечая возвышавшиеся над землёй холмы ветками деревьев. Магнус скользнул взглядом по выгравированному имени отца, бережно обведя пальцами выпуклые витиеватые буквы, и поднялся, стряхивая с коленей комья грязи. Остервенелый ветер ударил в спину, чуть не сбив с ног. Жемчужное озеро дрожало, отражая в волнах серое небо.       Магнус развернулся, позволяя могильной плите видеть лишь спину, и зашагал прочь, накидывая на голову чёрный капюшон. Рассыпанные по опустелому полю кресты с укором провожали чернеющую вдалеке фигуру. Сухие листья, закрученные вихрем, жалобно зашелестели.       Бракованный, меченый клеймом позора Магнус оставил надежду найти родственную душу. Запер несбыточное желание, взбухшее, словно весенняя почка, намеревавшаяся вот-вот превратиться в зелёный лист, и свет в глазах померк на долгие годы. Промокнув под дождём, он завалился в ближайший паб с твёрдой уверенностью напиться. Музыкальный автомат с неистовостью извергал звуки, больше похожие на кваканье, чем на складную мелодию. Между бровей залегла хмурая складка, и пальцы сами нащупали пару звонких монет в кармане. Магнус без жалости бросил монетку в автомат, и в четырёх стенах зазвучала его любимая песня «Дорога в ад».       Растянув губы в удовлетворённой ухмылке, он плюхнулся на высокий барный стул и скинул с плеч мокрый плащ. Неоновые огни в безумном танце скакали по лицам людей, словно чумные бесы, и Магнус вглядывался в танцующие фигуры. Бармен налил в стакан виски на четыре пальца, и он, запрокинув голову, опустошил содержимое одним глотком. Горло обожгло, и Магнус чертыхнулся, вцепляясь пальцами в барную стойку. Бледные лица, будто застывшие глиняные маски, маячили перед глазами.       Звон битого стекла врезался в тишину. Бутылка разбилась о пол, разлетевшись на зелёные осколки. Девушка, сидевшая в тёмном углу, вскрикнула. Мужчина опрокинул стол и замахнулся на официанта.       – Да ты, да ты… Ты ни черта не понимаешь. Ты хоть представляешь, каково это, встретить родственную душу на пороге её смерти? – донёсся булькающий голос сквозь гремевшую музыку. – Я, мать его, столько лет искал её, а она, гнида, дохнет от астмы. У меня на глазах. Я слушал… слушал, как из горла вырывается хрип, – глаза побагровели от злости, и тяжёлая рука взметнулась в воздух.       Кулак вмялся в щёку, будто в брусок раскалённого железа, и официант с глухим стуком выронил поднос. Кровь хлынула из носа, и тревога забилась в щели неровных стен подобно термитам. Пьяного подхватили под руки и пинками выкинули за дверь. Зыбкая тишина сковала плечи.       – Люди умеют удивлять, – шепнул бармен будничным голосом и подул на бокал, начищая тот до прозрачного блеска.       – А ещё больше они умеют разочаровывать, – с неохотой отозвался Магнус. – Когда-нибудь воспоминания о безоблачном прошлом нас погубят.       На этот раз услужливый бармен налил в гранёный стакан на все шесть пальцев. Янтарная жидкость, преломляясь, блеснула рыжим оттенком.       – Воспоминания делают нас монстрами, – вдруг заговорила фигура, сидевшая на соседнем стуле. – Я наблюдал за тобой и видел, какую ты выбрал песню в музыкальном автомате, и я считаю, что дьяволу больше нравится смущать наш разум, нежели растлевать грехом.       Магнус повернул голову на звук. Он только сейчас заметил, что рядом с ним сидел долговязый парень, неуклюже сложив локти на барной стойке.       – Дьяволу нельзя верить, даже если с его уст слетает истина, – Магнус попытался разглядеть лицо, спрятанное в тени капюшона.       Люди, напуганные дракой, зашевелись, толпясь у двери. Спустя пару минут бар осиротел.       – Александр Лайтвуд. Можно просто Алек, – парень скинул капюшон и протянул широкую ладонь для рукопожатия.       Магнус хмыкнул и сжал тёплые длинные пальцы в руке. Мозолистая ладонь скользнула по запястью и отпрянула, словно тронула кипящую воду. Он будто коснулся огня, который обжёг кожу синими языками пламени. Сердце на короткий миг замерло, спотыкнувшись, гулко ухнуло и пропустило глухой удар. Тепло разлилось по венам, как раскалённая лава, и зажгло глаза янтарными всполохами.       – Магнус Бейн.       Голубые глаза Алека застенчиво осмотрели новоявленного знакомого. Взъерошенные мокрые волосы слиплись в тонкие пряди и упали на лицо. Ресницы чёрными треугольниками отбрасывали тени на скулы. Магнус приметил кельтский трискель, висевший между ключиц. Чёрный кожаный шнурок обвивал шею, и медный амулет чуть ли не впечатывался в кожу как приклеенный.       – Красивая вещица, – он кивнул на амулет и облизнул пересохшие губы. На языке до сих пор горчило от выпитого виски.       – Подарок, – простодушно ответил Алек. Чёрные, как смоль, волосы отливали синевой в тусклом свете и казались ещё темнее на фоне бледной кожи.       Магнус сглотнул, дёргая кадыком, и пьяно улыбнулся. Подарок от соулмейта. Грёбанный счастливчик.       – Подарок сестры, – шёпотом добавил Алек и сжал в руке трискель. Он бережно огладил пальцем холодную медь, и Магнус по одному касанию понял, что сестра лежит в земле.       Глаза, будто холодная синева кладбищенского озера, потемнели, как вода мрачнеет во время шторма. Алек склонился над барной стойкой, и амулет качнулся, словно маятник, обнажая участок кожи над вырезом футболки. Выпуклый шрам, напоминавший птицу, треугольником расправившую крылья, бледнел между ключиц. Алек смущённо улыбнулся и спрятал сплетение белых аккуратных линий под амулетом. Магнус судорожно вздохнул, прикусив кончик языка, и накрыл ладонью шрам на собственном плече, скрытый футболкой. Он стиснул пальцами ткань до побелевших костяшек и закрыл глаза. Обезумевшее сердце ударилось о рёбра.       Тик-так.       Алек тряхнул в руке полупустой стакан и прикусил губу.       Тик-так.       Сердце, гоняющее кровь по венам, взбунтовалось.       Тик-так.       Магнус вздрогнул, сломанный мелкой дрожью.       Тик-так.       Алек отставил стакан и развернулся, чуть не упав со стула.       Тик-так.       Рука, сжимающая плечо мёртвой хваткой, занемела.       – Шрам? – на выдохе шепнул Алек, и в глазах Магнуса полыхнул янтарный закат.       Стрелки часов для двоих двинулись вперёд. Он сидел и не замечал ничего вокруг. Это случается с людьми, когда они думают о чём-то важном. Кожу будто ошпарило кипятком, и Магнус дёрнул плечом.       – Такой же, как у тебя.       Магнус размышлял о том, что Алек его родственная душа не только из-за одинаковой метки. Их объединял один на двоих взгляд, в котором читалась острая боль потерь, испещрившая порезами закоптевшую душу, тлевшую чёрными раскалёнными углями в груди. Магнус невидимым лезвием вспарывал грудную клетку дюйм за дюймом и обнажал бьющееся сердце.       – Эй, уже за полночь, разве не видите, что тут уже никого нет? Выметайтесь, – рыкнул бармен, по-прежнему не без удовольствия натирая салфеткой отполированный бокал.       Магнус кинул на стойку пару смятых купюр. Они поднялись, неловко сталкиваясь плечами, и вышли из бара, подсвеченные неоновыми всполохами. В соседнем квартале снова орудовали Чистильщики.       Алек и Магнус шагали по пустынной улице, прячась от жёлтых фонарных огней. Чернеющие фигуры замерцали в стальном свете луны и вскоре бесследно скрылись в густом тумане.